Элитаризм как альтернатива демократии

Элитаризм как альтернатива демократии

С момента своего возникновения (и даже раньше, если иметь в виду труды теоретиков протоэлитологии) элитаризм как  политическая и культурологическая концепция направлял острие своей  критики против демократии и социализма. Причем, как признает известный американский политолог К. Фридрих, в теориях Карлейля, Ницше, Парето, Моски содержится немало «феодальных пережитков». Близкую мысль высказывает Т. Боттомор, указывая, что теории элиты представляют собой «попытки оживить старые идеи социальной иерархии и создать препятствия на пути развития демократии». Явные противоречия между элитаризмом и теориями демократии обнаруживаются в том, что, во-первых, элитаризм исходит из неравенства людей, тогда как демократическая теория предполагает политическое равенство людей; во-вторых, основа элитаризма – полноправие правящего меньшинства, в то время как юридический принцип демократии – признание воли народа в качестве источника власти (для Михельса «ни одна система управления не совместима с постулатами демократии»).

«Правительство народа, для  народа, управляемое народом», –  так великий американский демократ А. Линкольн мыслил демократическую  политическую систему. Но для элитаристов  эта мысль оказывается неприемлемой или лишь частично приемлемой. Собственно, элитаристы охотно цитируют слова Линкольна, но часто снисходительно замечают при этом, что «старый Линкольн был слишком наивен» (во всяком случае, в двух заключительных словах своего высказывания). Он-де не учел, что, во-первых, «технически невозможно» осуществить правление народа, особенно в крупной стране, и потому он должен предоставить полномочия, необходимые для политического управления, элите; во-вторых, основа элитаризма – утверждение, что народ некомпетентен в политике, «не информирован и дезинформирован», и если бы действительно управлял, неизбежно «навредил» бы самому себе. Его интересы гораздо лучше обеспечит «мудрая» и «подготовленная» элита. Элитаристы оспаривают формулу Линкольна либо в мягкой форме, утверждая, что «его слова нельзя понимать буквально», либо в резкой, заявляя, что, поскольку правительство, управляемое народом, с их точки зрения, неосуществимо на практике, сам этот лозунг есть лишь «идеологический камуфляж» правления элиты. Демократия, по мнению элитаристов, в лучшем случае может быть формой правления элиты, которая одобряется и поддерживается народом.

Да, по конституциям демократических  стран верховная власть принадлежит  народу. Однако ни для кого не секрет, что политическая действительность даже западных демократических стран весьма далека от этого норматива. Американский социолог Э. Тоффлер отмечает понимание рядовым американцем того факта, что важные для его жизни решения принимаются помимо него, что он не только не может повлиять на эти решения, но и узнает о них лишь из газет, радио или телевизионных программ. Иначе говоря, он – пассивный объект социально-политического управления, но вовсе не его субъект. Современные политические системы отнюдь не способствуют действительному участию большинства населения в принятии жизненно важных для него решений, чаще выступая как механизм отчуждения народа от политической власти.

Элитаристы, особенно консервативного  толка, отмечает К. Росситер, сам являющийся одним из влиятельных теоретиков американского консерватизма, скептически относятся к идее народного правления. Элитаристы считают, что многие положения классической теории демократии безнадежно устарели и не подтверждаются современными эмпирическими исследованиями. Так, эмпирические исследования Б. Берельсона говорят о том, что в западных демократиях граждане не проявляют достаточного интереса к политике, и их знания в этой области весьма поверхностны и ограничены. Если в соответствии с классической теорией демократии активное участие народа в политике – не только гарантия учета интересов широких народных масс в государственных решениях, но и средство реализации творческих потенций, способностей личностей, то с точки зрения элитаристов участие масс в политике сводится лишь к участию в выборах, когда массы лишь избирают конкретных лиц, а не формируют политику, то есть их участие лишь легитимизирует власть конкретной элиты.

Прежде всего объектом атак элитаристов являются эгалитаристские  концепции. И тут у них древние  традиции. Еще Платон считал, что  в демократии осуществляется «власть худших», которых большинство. Американский политолог Дж. Гилдер призывает восстановить веру  
«в подлинные тайны неравенства». Дежурным доказательством «естественности» элитаризма является именно ссылка на неравенство людей, из чего якобы с неизбежностью вытекает элитаризм. Но, как справедливо писал П.А. Сорокин, равенство (как и неравенство) можно мыслить по-разному, например, как «абсолютное равенство одного индивида другому во всех отношениях», и тогда нельзя быть умным, ибо есть глупые, красивым, ибо есть безобразные. Отбросив это примитивное, осмеянное П. Сорокиным равенство, будем говорить о равенстве политических прав, равенстве всех перед законом, наконец, о равенстве, как писал Сорокин,  
«в смысле пропорциональности социальных благ заслугам индивида». Ясно, что элитаризм нельзя однозначно выводить из факта неравенства, нетождественности одного индивида другому. Именно в условиях высокой социальной мобильности, которые создает демократия, и возможен приход на выборные руководящие посты наиболее способных, талантливых людей, тогда как в «закрытых» политических системах к власти приходят представители узкого верхушечного слоя, оказываются невостребованными таланты «простонародья», и именно власть аристократии и плутократии, равно как и «мобократии», порождает то явление, которое Платон называл «властью худших».

Думается, что демократия хороша именно тем, что в меньшей  степени, чем иные политические системы, зависима от недостатков правителей. Обществу следует уповать не на мудрых правителей (хотя бы потому, что в этом случае мы все будем жертвами случая, и рано или поздно на место мудрого правителя или правителей придут люди с противоположными качествами), а на систему, минимизирующую влияние на общество дурного правителя. Многие либеральные политологи критикуют элитаризм как недемократическое мировоззрение. Примером такой критики может служить книга Д. Шпитца «Модели антидемократического мышления». Называя элитарные концепции угрозой для демократии, он разделяет их на аристократические  
(от Платона до Р. Грэма) и авторитарные (получившие наиболее законченное выражение в фашизме). Отвергая и те, и другие, Шпитц утверждает, что «основывается на вере в демократию и убеждении, что свобода – достояние каждого человека, а не только прерогатива избранных».

Что касается критики демократии с позиций элитаризма, то в ней  присутствуют два главных мотива: во-первых, утверждение о невозможности  демократии, во-вторых, о нежелательности  демократии, даже если бы она была возможной. Как уже отмечалось, для элитаризма характерны утверждения, что демократия в смысле народоправия неосуществима, что мышление народных масс «упрощенно», «стереотипно», что народ нуждается в опеке со стороны «высокоодаренных личностей» (разумеется, из господствующего класса). Английский социолог М. Гинсберг считает, что демократия обнаружила свою неэффективность, что внутри нее заложены тенденции к образованию олигархии: «некомпетентность масс», неистребимое «стремление поклоняться лидерам» – все это создает элиту в любом, даже наиболее демократическом обществе. Массы подвержены «магии слов», они всегда – жертвы машины внушения, находящейся в руках элиты. Система представительного правления бессильна: она призвана представлять всех и во всем, но не представляет никого и ни в чем. Западногерманский элитарист И. Кноль утверждает, что демократия ведет к выдвижению посредственностей, к эрозии политического руководства; он критикует фашизм не за требования безоговорочного подчинения масс элите, но за теорию и практику «элиты крови», основывающуюся на «расовой чистоте», отмечая, что принципы отбора элиты должны быть иными.

Указывая, что общественная жизнь ныне исключительно сложна, элитаристы утверждают, что массы  в силу своей «неподготовленности» не должны брать на себя функции  руководства обществом. Демократия, считает французский социолог Р. Жилуэн, покоится на ложной идее, что политика – легкая вещь, доступная массам. Элитарист Н. Ротенштрайх противопоставляет «ложной идее правления большинства» власть, «базирующуюся на принципах», носителем которых является элита. «Демократия большинства» игнорирует качественные различия между людьми, о которых писал еще Платон, подменяя их «теорией качественного равенства индивидуумов». Ротенштрайх разбивает эту теорию следующим аргументом: «Если разум одинаков у всех людей, это должно вести их к одинаковым действиям, основанным на одинаковости их интеллектуальных интересов». С какой легкостью автор рассуждает об «одинаковых действиях» людей в социально дифференцированном обществе. Он заранее принимает посылку, что будет ли человек членом элиты или окажется на нижних этажах социальной пирамиды – целиком зависит от его способностей. Ему как-то не приходит в голову, что не интеллектуальные способности человека, а его социальная принадлежность в большей мере определяет его положение в обществе, расчищая ему путь в элиту или, наоборот, создавая препоны на этом пути. Ротенштрайх считает, что нельзя допускать, чтобы народные массы управляли государством. «Большинство не может решать политические вопросы, ибо не имеет о них полного знания». Посему власть должна быть вручена людям, которые «действительно понимают», что необходимо в интересах общего благосостояния.

Элитаристы много рассуждают на темы об «иррациональности» масс, о  мифах, которые те воспринимают как  истины, об их неподготовленности к управлению обществом. Но позволительно спросить, кто повинен в этом. Элитаристы обычно ссылаются на инстинкты, якобы управляющие поведением масс, на «неуравновешенность» массовой психологии. Но, может быть, с большим основанием можно сказать, что действительным виновником оказываются социально-экономические препятствия, не позволяющие человеку из «низов» получить дорогостоящее образование, а также пропагандистская машина, средства массовой информации, собственниками или подлинными хозяевами которых опять-таки являются представители элиты. Выше уже говорилось о характерной программе увековечивания духовной отсталости масс, с которой выступил американский элитарист Г. Меджид, предлагающий дозировать политическую информацию (для масс – тщательно адаптированная, «просеянная» информация, для элиты – глубокое и полное знание о социально-политических проблемах, включая знание «политической кухни»).

Элитаристы пишут об «устарелости», «дряхлости» демократии, не обеспечивающей эффективного управления общественной жизнью, ибо она ущемляет права элиты, уравнивая ее с массами, о том, что при этой форме правления приходится жертвовать разумом, носителем которого является, разумеется, элита, в пользу «животных инстинктов» толпы. Более того, они доказывают, что демократии в точном смысле и не существовало никогда в истории, а была лишь более или менее искусная маскировка власти элиты.

Члены элиты составляют ничтожное  меньшинство общества, но они навязывают ему свои решения, и государственный  механизм оказывается лишь машиной, реализующей эти решения. Почему же они столь могущественны? В чем их сила? Вряд ли нужно всерьез спорить с мнением тех элитаристов, которые объясняют все это тем, что члены элиты – наиболее умные, достойные представители человечества. И дело не только в том, что это – неприкрытая апологетика власть имущих. Отметим, что эмпирические исследования элит даже в демократических странах не подтверждают наличия у них выдающихся качеств, в том числе интеллектуальных. Но если мнение указанных элитаристов в этом вопросе, мягко говоря, не достаточно обосновано, прислушаемся к тем объяснениям интересующих нас явлений, которые дают сторонники эгалитаристской парадигмы, в частности, классового подхода в обосновании социального неравенства. Возможности элит играть определяющую роль в проведении государственной политики они связывают с тем, что эти элиты выражают, в значительной мере формируют, а также воплощают в жизнь волю господствующего в их странах класса, владеющего средствами производства, политическим аппаратом для подавления эксплуатируемых масс, класса, идеология которого является господствующей идеологией в обществе. Причем интересы этого класса пришли в противоречие с интересами народных масс: коренной интерес ничтожного меньшинства общества, которое узурпировало всеобщие человеческие функции, включая управление политикой, экономикой, культурой, заключается в увековечивании социальных отношений, которые обеспечивают этому меньшинству привилегированное положение.

Кто же принимает важнейшие  государственные решения, которые порой означают для трудящегося потерю работы и невозможность прокормить семью, а подчас касаются и самой его жизни, ибо он может быть мобилизован для участия в войне, которую не начинал и не хотел, цели которой он не понимает или отвергает? Кто же вершит дела от его имени? Те, кто занимают высшие государственные посты – президент, министры? Или же невидимое и несменяемое действительное правительство, богатейшие из богатых, оставаясь в тени, является действительным режиссером политической игры в странах, называющих себя демократическими? А может быть, элита толстосумов делит власть с политической элитой, с верхушкой военщины, владельцами средств массовой информации, образуя как бы систему элит, слой «сильных мира сего»? Тогда являются ли эти элиты конкурирующими или же они мирно сосуществуют, и их взаимодействие между собой не более чем своего рода разделение труда в рамках господствующего класса? Наконец, какова роль выборов в странах с демократическими режимами? Делают ли они народные массы субъектом политики, или же они, не меняя классового характера власти, влияют на то, какая из группировок господствующего класса вырвется вперед и получит наибольшие выгоды? Либо имеет место тенденция к тому, что государство во все большей мере становится не орудием подавления одним классом другого, но инструментом баланса сил, компромисса в отношениях между классами, их взаимной «притирки», учета интересов (пусть в разной мере) всех противоборствующих или, лучше сказать, взаимодействующих сил? Все эти вопросы усиленно обсуждаются современными элитологами, причем точка зрения радикальных элитаристов отнюдь не является превалирующей, скорее, наоборот, в элитологии, и не только западной, идет настойчивый поиск компромисса между элитаризмом и демократией, точек соприкосновения между ними.