Рокоссовский К.К

 И тогда, 10 января 1943 года  заговорило оружие, потребовалось  22 дня напряженных боев, чтобы  вынудить окруженных к капитуляции.  В плен попали более 90 тысяч  немецких солдат и офицеров, в  том числе 24 генерала во главе  с генерал – фельдмаршалом Паулюсом. Пленного военачальника первым допрашивал в своем штабе командующий 64-й армией генерал-лейтенант М.С. Шумилов. После допроса был организован прием, где Паулюс разгоряченный обедом, даже произнес 2 тоста в честь великой и непобедимой советской армии и народа. А за тем Паулюса в штабе допрашивали К.К. Рокоссовский и Н.Н.Воронов.

Н.Н.Воронов (в центре) и К.К. Рокоссовский (слева) допрашивают Ф.Паулюса

 Интересная деталь: плененный  немецкий фельдмаршал отдал свое  личное оружие – пистолет –  именно Константину Константиновичу,  признав именно его подлинным  победителем. 

 Заслуги К.К. Рокоссовского  в Сталинградской битве были  отмечены орденом Суворова І  степени. Сталин, встречая в Кремле  руководящий состав, не дал по-уставному  доложить о прибытии, а пожимая  руку, стал поздравлять с большим  успехом. «… Всех поздравил,  пожал руку каждому из командующих, - вспоминал позднее главный маршал  авиации Голованов, - а Рокоссовского  обнял и сказал: «Спасибо, Константин  Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо  по имени и отчеству, кроме  Б.М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И.В. Сталин стал называть по имени отчеству. Это все сразу заметили. И ни у кого тогда не было сомнения, кто самый главный герой – полководец Сталинграда».

 Новыми гранями сверкнуло  полководческое мастерство генерал-полковника  К.К. Рокоссовского в Курской  битве. Его Центральный фронт  занимал северный фас Курского  выступа, где в июле разгорелось  одно из крупнейших сражений  второй мировой войны. Еще ранней  весной, загодя до решающих боев  Константин Константинович выдвинул  идею о необходимости организовать  прочную оборону выступа, предполагая,  что именно на этом участке  советско-германского фронта противник  попытается перехватить инициативу, утраченную под Сталинградом. По  просьбе прибывшей из Москвы комиссии он изложил свои соображения в специальной записке, где подчеркивал, что наиболее вероятным объектом летнего наступления врага станет именно Курская дуга. Поэтому он предлагал сосредоточить восточнее дуги мощные резервы, чтобы отразить вражеский удар и обеспечить своевременный переход наших войск в контрнаступление.

 Эта идея оказалась  созвучной предложениям представителя  Ставки генерала армии Жукова, в результате Ставка приняла  решение в рейное Курска перейти к преднамеренной обороне. К.К. Рокоссовский в качестве наиболее угрожаемого направления определил основание орловского выступа. Именно здесь, по его мнению, группа немецких армий «Центр» планировала прорыв нашей обороны, и потому полководец стянул сюда свои основные силы – более 50 % стрелковых дивизий, 70 % артиллерии и 87 % танков и самоходно-артиллерийских установок. Это был осознанный риск, и, как показали дальнейшие события, К.К. Рокоссовский  поступил правильно. 

 Оправданно рискнул  он и непосредственно перед  немецким наступлением. Взятые в  ночь на 5-е июля в плен немецкие  саперы показали, что  наступление  назначено на три часа утра. До этого срока оставалось  чуть более часа. Константин Константинович  самостоятельно решил произвести  артиллерийскую контрподготовку  и нанести серьезный урон гитлеровским  войскам, покинувшим укрытие и  занявшим исходное положение.  Времени на запрос в Ставку  уже не оставалось. Но в 2 часа 20 минут 5-го июля советская  артиллерия открыла огонь. Генерал  Модель, командующий 9-й армией, по  которой пришелся этот удар, принял  нашу контрартподготовку за собственное  наступление Красной армии. Фашистскому  командованию потребовалась два  часа, чтобы восстановить хотя  бы минимальный порядок и двинуть  свою армаду вперед.

 Удар получился мощный. Вперед пошли специально припасенные  Гитлером к Курской битве тяжелые  танки «тигр» и тяжелые штурмовые  орудия «Фердинанд».  Авиация  наносила бомбовые удары на  всю тактическую глубину обороны  фронта. Но при этом противнику  удалось (да и то лишь на  отдельных участках) вклиница в нашу оборону на глубину всего в 8-12 километров. В ответ Константин Константинович принял решение нанести здесь контрудар силами находившегося в резерве девятого танкового корпуса генерала С.И. Богданова. В ночь на восьмое июля корпус, подтянутый на главное направление помог стабилизировать положение.

 А в середине июля  войска К.К. Рокоссовского перешли  в контрнаступление против орловской  группировки врага. За три дня  они полностью восстановили положение,  которое занимали до начала  операции «Цитадель», а затем  развили этот успех и во  взаимодействии с Брянским фронтом  и левым крылом Западного фронта  разгромили орловскую группировку  врага.

Наши войска устремились  на запад. «Броском за Днепр» назвал этот этап действий сам полководец. Вот  где сказались качества К.К. Рокоссовского  как изощренного мастера наступления. До конца сентября вверенные ему  соединения продвинулись на триста километров, форсировали Днепр, Припять, Сож и захватили выгодные плацдармы для дальнейших действий. С октября 1943 года фронт стал называться Белорусским. Войска и их талантливый командующий получили исключительно почетную задачу – начать освобождение Белоруссии.

 Первым объектом действий  фронта был Гомель. Решение, которое  принял К.К. Рокоссовский  в  борьбе за город, ярко характеризует  глубину его мышления. Дело в  том, что наши войска уже  заняли плацдарм за Днепром  против Гомеля и враг, блокируя  его сосредоточил там мощные силы. Избегая длительных кровопролитных боев командующий фронтом решил скрытно вывести оттуда войска 65-й армии генерала П.И. Батова и вновь форсировать Днепр ниже по течению. Это было мастерское решение. Операция принесла быстрый успех, и 26-го ноября первый областной центр Белоруссии Гомель был освобожден.

 В этот момент произошел  памятный инцидент между командующим  фронтом и командующим третей  армией генералом А.В. Горбатовым пожаловавшимся в Ставку на К.К. Рокоссовского. Генерал был недоволен тем, что его армию используют на второстепенном направлении.

 « Думал обратиться  к Константин Константиновичу,  но он так категорично ставил  задачу, что я посчитал это  бесполезным, - рассказывал уже после войны Горбатов. – Мучался долго, но людей губить, как мне казалось, понапрасну не хотел и написал письмо в ставку – по существу пожаловался на командующего. Мысленно попрощался со своей ставшей родной третьей армией. Думал, с К.К. Рокоссовским мне больше не служить – обидится». Вот как поступил К.К. Рокоссовский: «поступок Александра Васильевича только возвысил его в моих глазах. Я убедился, что это действительно солидный, вдумчивый военачальник, душой болеющий за порученное дело. Так как ответа из Ставки не последовало, я сам решился, в нарушение установившейся практики, раскрыть перед командармом все карты и полностью разъяснить ему роль его армии в конкретной обстановке».

 Что касается горбатого,  то он понял свою ошибку не только проникся к командующему фронтом большим уважением, но и сумел достойно показать себя даже на второстепенном участке. Его третья армия, улучив момент, опрокинула противника и на его плечах форсировала Днепр.

 … Многие не без  основания утверждают, что внутренней  красотой, душевными качествами  К.К. Рокоссовского был покорен  даже И.В.Сталин, совсем не склонный к сантиментам.

 В декабре 1943 года  находясь в Москве К.К. Рокоссовский, был приглашен Верховным Главнокомандующим  на ужин. Повод был более чем  подходящий: и И.В. Сталин, и К.К.  Рокоссовский родились в один  и тот же день – 21-го декабря. 

 «Было далеко за  полночь с 20-го на 21-е декабря, - вспоминал маршал. – Присутствовали  некоторые члены политбюро. Обстановка  за столом была самая непринужденная. Взяв меня за руку, И.В. Сталин  отвел меня в сторону и тихо  сказал: «да, мы Вас крепко обидели,  товарищ Рокоссовский … Бывает… Ну что ж извините…» (Извините, очевидно, относилось к факту довоенного ареста и тюремного заключения). Потом мы возвратились к столу. Кот-то провозгласил тост за здоровье И.В. Сталина. Закусили. Встав из-за стола верховный подошел ко мне с полным бокалом «хванчкары» (любимое его вино),  произнес тост в мою честь и стал чекаться со мной так, чтобы верхний край его бокала был бы не вровень с моим, а чуть по ниже. Я знал этот грузинский обычай, выражающий особое уважение, и сам поспешил опустить свою рюмку пониже. И.В. Сталин повторил свой прием, опустив руку с бокалом еще ниже, тоже сделал и я. В конце концов, наши бокалы оказались на полу, что рассмешило всех присутствовавших».

 По некоторым воспоминаниям,  вождь даже называл К.К. Рокоссовского  «моим Багратионом». Было бы большой  ошибкой, однако, думать, что все  это давало основание для каких  либо поблажек. Между Верховным  и Константин Константиновичем  случались, хотя и редко, размолвки.  Когда в мае 1944г. Рокоссовский  приступил к разработке плана  операции по освобождению южной  части Белоруссии с последующим  выходом в восточные районы Польши (в рамках предстоящей летом Белорусской стратегической операции), он пришел к нетривиальному выводу. Тщательное изучение местности, лесистой и болотистой, и особенностей обороны противника убедило его, что, вопреки канонам военного искусства, необходимо нанести не один, а два удара равной силы: один – из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой – из района низовьев Березины на Слуцк.

 Его поддержали Жуков и Василевский поддержали предложение К.К. Рокоссовского о двух ударах. Но на следующий день, 23 мая, на совещании в Кремле у Сталина обстановка накалилась. Верховный резко возразил по прежнему настаивая на одном ударе. «Дважды мне предлагали выйти в соседнюю комнату, чтобы продумать предложение Ставки, - вспоминал маршал. – После каждого такого «продумывания» приходилось с новой силой отстаивать свое решение. Убедившись, что я твердо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции в том виде, в каком мы его представили».

 Начавшееся 24 июня наступление  войск К.К. Рокоссовского было  успешным. За пять дней боев, прорвав  оборону врага на двухсоткилометровом  фронте, они окружили и уничтожили  бобруйскую группировку и продвинулись в глубину на сто с лишним километров. Темп наступления составлял 22 километра в сутки! Так настойчивость Константина Константиновича перед лицом Верховного дала свои плоды и оценена по достоинству: с 29 июня 1944 г. на плечах Рокоссовского красовались погоны Маршала Советского Союза.

 После Белоруссии перед  войсками лежал путь на Варшаву.  Этот путь стал одним из  сложных в жизни К.К. Рокоссовского  эпизодов. В сентябре 1944 года, пройдя  за 40 дней напряженных боев 700 километров, форсировав несколько рек, войска 1-го Белорусского фронта вышли  к Висле. Более того, на ее  западном берегу были захвачены  три плацдарма, а на правом  взята Прага – предместье Варшавы.  «Я в бинокль рассматривал  город своей юности, где продолжал  жить единственный мне человек  – сестра. (К.К. Рокоссовский не  знал, что его сестра была вывезена  в одну их глухих деревень  под Варшавой) но видел одни  развалины. Войска были измотаны, понесли, конечно, не малые  потери. Необходимо было получить  пополнение, подвести большое количество  боеприпасов, создать резервы.  Без этого ни о каком наступлении через Вислу не могло быть и речи. Но мы помогали восставшим всем, чем могли: с самолетов сбрасывали им так необходимые нам самим продовольствие, медикаменты, боеприпасы. За две недели было сделано пять тысяч вылетов. Высадили через Вислу крупный десант, но он успеха не имел и, понеся значительные потери отошел на восточный берег. Надо сказать, что ни от руководителя восстания генерала Бур-Комаровского, не от польского иммигрантского правительства мы заранее не получили ни какой информации о готовящемся восстании. Они даже не пытались хоть как-нибудь связаться с нами и увязать наши совместные действия. Больше того, я послал к Бур-Комаровскому для связи двух офицеров-парашютистов, но он не пожелал их принять. На обратном пути они погибли».

   Рокоссовский, назначенный  Сталиным командующим 1-м Белорусским  фронтом, не по своей воле  оказался в центре одного из  наиболее трагических эпизодов  второй мировой войны. Имея  в виду Варшавское восстание,  вокруг которого споры политиков  и историков не стихают до  настоящего времени и, как и  расстрел НКВД польских офицеров  в Катыни, до сих пор отравляют отношения между Польшей и Россией (ранее — СССР).

 Летом 1944 г. события  разворачивались следующим образом. 18 июля началось наступление армий  1-го Белорусского фронта, в состав  которого входила и 1-я армия  Войска Польского под командованием  Берлинга.

21 июля была сломлена  немецкая оборона на Буге, были  освобождены города Хелм (22 июля) и Люблин (23 июля). В Варшаве началась паника. «Немецкие власти и учреждения спешно заканчивали подготовку к эвакуации. Начался массовый выезд немцев на запад. Разгар паники пришелся на 23-25 июля. И днем и ночью через город с востока на запад двигались обозы, вид которых мог свидетельствовать о поражении германской армии».

28 июля передовые части  Рокоссовского заняли два плацдарма  на западном берегу Вислы. 29 июля  радиостанция «Костюшко» передала  воззвание с призывом начать  восстание в Варшаве. В тот  же день в немецком коммюнике  сообщалось, что русские начали  генеральное наступление на Варшаву  с юго-запада.

31 июля войска правого  фланга 1-го Белорусского фронта  завязали бои на ближних подступах  к Праге (предместье Варшавы.) на правом берегу Вислы; тем  временем войска левого фланга  форсировали Вислу южнее Варшавы  и захватили плацдармы в районах  городов Магнушева и Пулавы.

1 августа началось Варшавское  восстание. В Москве ходили  разговоры о том, что 9 или  10 августа Рокоссовский возьмет  Варшаву. Военно-политическая ситуация  давала большие шансы Рокоссовскому  взять польскую столицу «с  ходу». Это, очевидно, и было  основной целью наступления 1-го  Белорусского фронта, ибо Варшава  лежала на кратчайшем пути  советских войск к центру Германии. Гудериан явно считал, что советские  войска пытались овладеть Варшавой  на первой неделе августа. Русским благоприятствовал целый ряд факторов. Немецкий гарнизон Варшавы составлял всего около 15 тысяч человек, включая чиновников. Причем оккупанты были деморализованы. На состоянии гарнизона Варшавы болезненно отразилась катастрофа на центральном фронте. А в 20-х числах июля немцев охватила паника, которая объяснялась не только стремительным наступлением армий Рокоссовского, но и неопределенностью ситуации в самой Германии в связи с покушением на Гитлера 20 июля. В эти дни из Варшавы бежала большая часть штурмовиков и гестаповцев (Алексеев В. Варшавское восстание. СПб., 1999. С. 78, 79).