Творчество Марка Шагала

       Когда смотришь на картины художника, сначала приходит мысль, что все свои годы он летал где-то в небесах, а если и ходил по земле, то по такой, которая живет по каким-то своим особым, неизвестным нам законам, не ведая современной цивилизации. На самом-то деле Шагал всегда пребывал в одной стране -- в родном Витебске, рисовавшемся его памяти и сознанию не губернским городом старой России, а захолустным, хотя и фантастическим еврейским местечком -- со своими привычками и традициями, со своими тонами, цветами и запахами. В Париже ему чудился Витебск, а когда под старость он приезжал в Иерусалим, чтобы создать там витражи для синагоги, перед его глазами вновь возникали покосившиеся строения и домашние звери из детских снов.

     Слова Шагала, что он русский художник, сказаны им неспроста. Его творчество могло возникнуть только в России. Образный мир его картин наполнен контрастами и противоречиями, содержит в себе абсурд в таком чистом виде, какой мог сложиться лишь на русской  земле. В число свидетельств русского абсурдизма, как известно, входил, еврейский вопрос. Лишенные элементарных гражданских прав, евреи в старой России жили обособленно, замкнуто, соблюдая свои обычаи, тщательно исполняя религиозные обряды, жившие в их сознании, сохраняли память о своей великой истории. Эта память народа и собственная память легли в основу творчества Шагала.

     Они соединились с необыкновенной фантазией, присущей художнику, и с той прямотой взгляда на мир, которая позволила  Шагалу открыть великую правду в  самых простых и обыденных  явлениях, хотя и переселенных его  волею с земли на небеса. Сила его искусства была так велика, что она позволила в полный голос говорить о вкладе в мировую  культуру российского еврейства, которое  к рубежу столетий стало активной творческой силой.

     Cудьба Шагала как художника сложилась чрезвычайно своеобразно. Он фактически нигде не учился, хотя и не подолгу занимался в витебской школе художника Ю.Пэна, в Петербурге в школе Е.Званцевой, где преподавали знаменитые мастера Бакст и Добужинский, а в Париже в частных академиях «Гранд Шомьер» и «Ла Палетт».

       Молодой Шагал, как уверяет  он сам, всюду чувствовал себя  чужим. Ему претили светскость  и манерность, «А я -- сын рабочего, -- писал он в воспоминаниях, -- и меня часто подмывает наследить на сияющем паркете».

       И хотя позже Шагал выставлял  свои произведения вместе с  Бакстом в «Мире искусства» и был вхож в дома самых утонченных интеллектуалов мира, он следил, где мог -- грубыми, как казалось многим, красками и мазками, вывернутыми линиями, перекрученными головами своих персонажей, бесстыдно растопыренными ногами женщин. Но с миром культуры Шагал общался не в светских гостиных, а на высшем уровне.

       Перебравшись в 1910 году из Петербурга  в Париж, обосновавшись со временем  в знаменитом «Улье» -- здании бывшего выставочного павильона, где нашли себе приют мастерские парижан Леже, Модильяни, Сутина, позже ставших знаменитыми, он вошел в круг лучших поэтов, художников, критиков Франции (Робер Делоне, Блез Сандрар, Макс Жакоб, Гийом Аполлинер). В художественной столице мира молодой витебский еврей оказался среди избранных, хотя это обстоятельство никак не переменило направления, в котором он двигался с первых шагов своей художнической деятельности.

     Творческое  развитие художника трудно объяснить, исходя из привычных стилевых категорий, установившихся в представлениях о  европейском искусстве первых десятилетий  ХХ века. Шагал оказался рядом с  основными направлениями живописи или в промежутке между ними, но ни одному из них практически не принадлежал. В России до отъезда  в Париж он успел соприкоснуться с русским неопримитивизмом, и в его раннем творчестве можно заметить следы влияния Натальи Гончаровой. Он участвовал в выставках «Бубнового валета» и «Ослиного хвоста», но к числу русских неопримитивистов его вряд ли можно причислить.

       В Париже Шагал вплотную приблизился  к кубизму, выполнил несколько  произведений в кубистической  системе, но кубистом не стал. Опыт футуризма достался ему  из вторых рук. 

     В Италии он не побывал, но Париж не зря  слыл художественной столицей мира: там  работали некоторые итальянские  мастера, да и в орфизме Делоне футуризм (с его совмещением разновременных эпизодов в одном времени) вошел  в золотой сплав французской  живописи.

     Один  из друзей художника сообщал ему  из Германии об успехе, какой имела  его выставка 1914 года в берлинской галерее «Штурм». Он писал: «Твои  картины породили экспрессионизм». Оставим такое суждение на совести  автора этих слов. Мы знаем, что экспрессионизм в Германии появился раньше и Шагал  в его развитии не участвовал; но многие черты его творчества сближают его с искусством экспрессионизма. В таких же отношениях оказывается  он и с сюрреализмом. Пожалуй, нет  ни одного значительного стилевого  направления первых десятилетий  ХХ века, с которым нельзя было бы сблизить искусство Шагала.

     И вместе с тем ни в одно из этих направлений он не входит. Словно Всевышний  услышал голос молодого художника  и откликнулся на его мольбу. Сам  Шагал так вспоминает о том  трудном времени, которое предшествовало его отъезду из Витебска: «Я бродил по улицам, искал чего-то и молился: «Господи, Ты, что прячешься в  облаках или за домом сапожника, сделай так, чтобы проявилась моя  душа, бедная душа заикающегося мальчика. Яви мне мой путь. Я не хочу быть похожим на других, я хочу видеть мир по-своему».

     Он  и увидел его по-своему. Уже самые  ранние его работы, выполненные до отъезда в Петербург, такие как  «Смерть» (1908), «Рождение» (1909), «Свадьба» (1909), предрекают или уже несут  в себе существенные качества шагаловского искусства. Без колебаний, без робких предварительных проб художник прикасается к самым главным звеньям человеческого бытия. Простая правда, без прикрас, смотрящая вам в глаза, словно продравшаяся сквозь фантастические сновидения, а скорее вызванная ими к жизни, -- именно такое впечатление производят эти произведения.

     Уже здесь, а чем дальше, тем больше, шагаловские герои ведут себя странным образом: сначала они экстатично воздевают руки кверху, застывают, как каменные, в странных позах, потом выворачивают головы, эти головы отскакивают от туловища, фигуры переворачиваются кверху ногами, отрываются от земли, летят. Так же ведут себя не только витебские горожане, но и артисты цирка (что более естественно), герои античной мифологии, библейские персонажи, коровы и ослы, стулья и дома. Мир быта, которым наполнены его картины, изображающие чаще всего сцены в интерьерах или на улице, оказывается в каких-то сверхъестественных ситуациях. В этих ситуациях воплощены символы, которые не теряют связи с бытом. У Шагала -- бытовой символизм. Но тем ближе он к обычным проявлениям окружающей жизни и тем острее воспринимаются в его картинах каждый персонаж и каждая деталь. 

     Картины художника, созданные в 1910-е годы - сначала в Париже, а после начала мировой войны в России, - дают лучшие примеры его стилистики и поэтики. К числу таких произведений следует отнести:

• «Я и деревня» (1911)
• «Продавец скота»(1912),
• «Посвящается Аполлинеру»(1911--1912),
• «Голгофа»(1912),
• «Голубые любовники» (1914) (а есть еще «зеленые», «серые» и «розовые» ), «Окно на даче. Затишье» (1915),
• «Над городом»(1914--1918),
• «Прогулка» (1917--1918),
• «Свадьба»(1918), целый ряд автопортретов.

     Разумеется, этот перечень неполон, почти каждую из упомянутых вещей можно заменить другой, равноценной.

     В первой из перечисленных картин зритель  как бы сталкивается с головоломным ребусом, разгадка которого вряд ли может  быть точной и однозначной. Здесь  собраны в единый образ фрагменты, эпизоды, персонажи сельской жизни, которые все вместе составляют некий  символ деревенского бытия. Но они соединены  друг с другом произвольно. Выдвинутое на первый план лицо художника, взятое в профиль и окрашенное в зеленый  цвет, противопоставлено такому же профилю коровьей морды. Их глаза  вонзились друг в друга, а носы приблизились почти вплотную. Головы скреплены единым кругом, ставшим  центром композиции. Это как бы и есть круг деревенской жизни. Возле  него разворачиваются разные эпизоды. Под коровьим глазом -- сама корова и доящая ее крестьянка. Рядом -- косарь с косой на плече и женская фигура, повернутая вверх ногами. Улица, дома, церковь, ветка с цветами и листьями в руке художника, крупноформатные головы -- все это вписано в систему линий, которые как бы круглят землю, расширяют пространство, создают атмосферу деревенской вселенной. Каждый конкретный эпизод происходит в своем дискретном времени. Но все вместе они сливаются в общее, как бы нейтральное время, в некое надвременье, в котором свободно сосуществуют разновременные явления.

     В любом произведении Шагала мы найдем эту свободу фантазии. Но каждый раз фантастическое предстает перед нами как совершенно реальное. В картине «Над городом» художник и его жена Белла летят над Витебском. Они делают это так же естественно, как если бы шли по улице или сидели на скамейке. Он придерживает ее тело, словно оберегая его от неверного поворота или неаккуратного движения. Она с грустью смотрит вдаль и машет рукой - то ли прощаясь с кем-то, то ли кого-то приветствуя (или козочку, щиплющую траву на задворках, или случайного прохожего, справляющего нужду у высокого забора). Их души доверены друг другу и открыты, как ни в одном реалистическом портрете XIX века, славившегося своим психологизмом.

     Только  у Шагала люди умеют так летать. Только у него умеют так внимательно  и жадно смотреть, как смотрят  те же персонажи, вплотную приблизив  свои головы к оконному стеклу, в  картине «Окно на даче. Затишье»- на зелень травы, на расцветший сад, на вытянутые кверху стволы берез. Простая бытовая сцена приобретает сновидческий характер. Сон всегда у Шагала перемешан с явью - даже тогда, когда на его картинах изображены самые простые и обыденные явления жизни.

     Как в сон, погружается подчас Шагал  в размышления. Окружающие предметы -- (Часы»(1914), (Зеркало»(1915) -- возбуждают мысль о главных категориях бытия. Маленькие фигурки, притулившиеся возле часов, зеркала и лампы, в этом зеркале отраженной и излучающей свет, как бы воплощают мысль о тщете всего земного, о малости человека перед лицом вечности, бесконечности пространства и величия света.

     В течение долгой жизни, на протяжении которой лишь незначительно менялась живописная манера, а творческий порыв  ни на минуту не ослабевал, Шагал сумел  распространить свой опыт, свое мастерство, свою фантазию на разные сферы художественной деятельности. Путь Шагала-монументалиста начался в Москве в 1920 году замечательными росписями Камерного еврейского театра и закончился в 1981-м витражами собора в Сент-Этьене. Литографии, офорты в камне, керамика - везде оставил свой след неутомимый Шагал. И всюду он оставался самим собой.

     В 1973 году он ненадолго приехал в  Москву и Ленинград и был восторженно  встречен художественной общественностью  этих двух столиц его родины. Наверное, тогда он почувствовал, что сбылись  его надежды, которые были заключены  в последних словах его книги  «Моя жизнь», написанной в 1922 году: «И может  быть, вслед за Европой, меня полюбит  моя Россия».

      

     Стихи о Шагале.

     Он  стар…(Виктор Берковский)

      

     Он  стар,

     он  похож на свое одиночество,

     ему рассуждать о погоде не хочется.

     Он  сразу - с вопроса:

     - А вы не из Витебска?..

     Пиджак  старомодный на лацканах вытерся...

     Нет, я не из Витебска...

     Долгая  пауза.

     А после - слова монотонно и пасмурно:

     - Тружусь и хвораю...

     В Венеции - выставка...

     Так вы не из Витебска?...

     - Нет, я не из Витебска...

     Он  в сторону смотрит.

     Не  слышит, не слышит.

     Какой-то нездешней далекостью дышит,

     пытаясь до детства 

     дотронуться бережно...

     И нету ни Канн, ни Лазурного берега,

     ни  нынешней славы...

     Светло  и растерянно

     он  тянется к Витебску, словно растение...

     Тот Витебск его - пропыленный и жаркий -

     приколот к земле каланчою пожарной.

     Там свадьбы и смерти, моленья и  ярмарки,

     там зреют особенно крупные яблоки

     и сонный извозчик по площади катит...

     - Так вы не из Витебска?..

     Деревья стоят 

     вдоль дороги навытяжку.

     Темнеет...

     ...И  жалко, 

     что я не из Витебска.

       

     ... М. Шагалу

     (автор  неизвестен)