Личность Бельского

Загумённов А.В., Ставрополь, СКФУ.

Посник Бельский как языковая личность XVII века: опыт уровневой реконструкции (на материале «Отписки Посника Б

льскаго изъ Кетскаго острога въ Томскъ, о замышляемомъ Сибирскими инородцами нападенiи на Кетской острог и Томск»).

I В данной работе мы опираемся на трёхуровневую функциональную модель, разработанную Ю.Н. Карауловым. Согласно концепции данного автора, «языковая личность есть личность, выраженная в языке (текстах) и через язык, есть личность, реконструированная в основных своих чертах на базе языковых средств» (2, с. 38). Выделяются следующие уровни в функциональной модели: вербально-семантический, лингво-когнитивный, мотивационный.

С позиции истории языка, концепция Ю.Н. Караулова не всегда реализуема полностью, что связано с объективными причинами: индекс сохранности, малый объём корпуса текстов, особенно данной языковой личности; то, что дошло до нас, имеет форму небольшого достоверного сообщения, если речь идёт о письмах, посланиях и т.д.; в большинстве формульных памятников, написанных в XVII веке, аксиологическое является первичным, поэтому данный аспект всегда может быть актуализирован в исследуемых текстах, исторических в частности.

В нашей работе ключевыми тезисами можно считать:

1. В основе этнической константной триады «Религия – Царь – Народ» заложен динамический комбинаторный принцип, обусловленный в исследуемом периоде сменой династии, что репрезентируется не только в истории культуры, но и в истории языка.
2. Феноменологическая парадигма может быть применена в опытах поуровневой реконструкции языковой личности при существенных модификациях, детерминированных предметом и объектом исследования.
3. В основе диахронической реконструкции языковой личности лежат метанарративный и метадескриптивный подходы, предполагающие последовательную интеграцию «текста автора» в систему «текстов об авторе»; транспозицию нашей точки зрения с нарратива истории на нарратив изучаемой личности и на нарративы личностей, находящихся в пределах единого темпорального среза вместе с моделируемым создателем текста.

Предлагаемая работа, являющаяся поуровневым анализом языковой личности Посника Бельского, представляет собой опыт для последующей модификации функциональной модели Ю.Н. Караулова применительно к историко-лингвистическим исследованиям. Сопоставление на некоторых этапах реконструкции с отписками других авторов было необходимым для вычленения канона в структуре текста при индивидуализации видения описываемых в памятниках ситуаций, хронотопа и словоупотребления.

II Существенная трудность построения языковой личности XVII века заключается в том, что до сих пор не решённым остаётся вопрос о языковой ситуации Московского государства. Б. А. Успенский выдвинул гипотезу о диглоссии, которая представляет собой «такой способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации», при этом «Если вне диглоссии одна языковая система нормально выступает в разных контекстах, то в ситуации диглоссии разные контексты соотнесены с разными языковыми системами» (9, с. 26 – 27.) Сразу отметим, что нам импонирует точка зрения данного автора, хотя текст отписки нельзя назвать диглоссийным.

Опираясь на Б.А. Ларина, В.В. Колесов в резко критической форме (непозволительной, на наш взгляд, для научной полемики) пишет: «Сам Б.А. Ларин полагал, что роль социальных диалектов городского населения в этом процессе (становление и развитие общенационального языка – З.А.) была важнее, чем народных говоров» (3, с. 383). С этим мнением коррелирует гипотеза В.А. Чернова, который писал, что «общерусская народно-разговорная речь – койне – XVII в., надо полагать, была речью переходного типа, в которой отложились результаты взаимодействия в предшествующие столетия живой наддиалектной разговорной речи первичного характера (нормированной, но не кодифицированной) с деловым вариантом вторичной устной речи (кодифицированной узусом)» (10, с. 26 – 27). Последняя точка зрения вызывает ряд вопросов, касающихся терминологического наполнения («живая наддиалектная разговорная речь»; «первичный» и «вторичный» характер; «кодифицированный узус» и др.), но их рассмотрение не входит ни в цели, ни в задачи нашей работы.

Вербально-семантический уровень – это показатель грамотности, владения языком; анализ данного уровня позволяет говорить о сложившейся традиции словоупотребления в известном языковой личности жанре (орфография и стилистика цитируемых источников сохранена): «Господину Гаврилу Ивановичу Посникъ Б лской челомъ бьетъ. Нын шняго, господине, 113 (1605) году, Iюля въ 3 день, пришла въ Кецкой острогъ Могулина мужика Майгина жена Кинопсу, и сказала за собою в сти, и язь ее вел лъ передъ собою поставить, учал её роспрашивать, и она сказала, что Могуля, да Мастя и Питка и вс Кецкiе верхныхъ и иныхъ волостей лутчiе и молотчiе люди умышляютъ надъ Кецким острогомъ, и хотятъ приходить къ Кетцкому острогу и промышлять надъ Кетцким острогомъ всякими промыслы, какъ бы имъ Кетцкой острогъ взяти и служивых людей побивати, куды которого пошлютъ» (8, стлб. 162). Указан адресат послания (Гаврилу Ивановичу), обозначено время событий (Нын шняго, господине, 113 (1605) году, Iюля въ 3 день) и назван источник информации (Могулина мужика Майгина жена Кинопсу).

Необходимо подчеркнуть, что юридически правильное оформление документа должно было отвечать требованию соответствия традиции письменного обращения к адресату: «Господину князю Лук Осиповичю Михайло Нагово челомъ бьетъ. Нын шнего, господине, 109 (1601) году, Марта 9 день, писалъ еси, господине, ко мн , что въ нын шнемъ же 109 году Декабря въ 9 числ , по государеву цареву и великого князя Бориса ϴедоровича всеа Русiи указу, посылал ты…» (8, стлб. 274); «Государю царю и великому князю Василью Ивановичу всея Русiи, холопи твои Васка Волынской, Михалко Новосилцов (это уже не простые люди, а бояре, элита, следовавшая канону – З.А.) челом бьют. Въ нын шнем, государь, во 117 (1608) году, октября въ 5 день, принесъ, государь, къ намъ холопям твоимъ въ Томскомъ город Матвiй Ржевской паметь…» (8, стлб. 177) и др. Структура зачинов этих памятников в разных вариантах также имеет сходство.

Уровень владения языком и жанром у анализируемой нами языковой личности может быть репрезентирован и в словосочетаниях, где четко выстраивается падежная парадигма: пришла въ Кецкой острогъ – винительный падеж с пространственными смыслами; умышляютъ надъ Кецким острогомъ – творительный с косвенными объектными; приходить къ Кетцкому острогу – дательный с объектно-обстоятельственными. Если речь идёт о конкретном местоположении, то доминирующими падежными формами в «Отписке…» являются именно они. Аналогичные конструкции встречаются в другой части памятника: «А у Томскихъ и у Киргискихъ и у Обскихъ и у вс хъ земель, которые платятъ въ Томской городъ (здесь и далее выделено нами – З.А.), умышленье надъ Томскимъ городомъ и надъ государевыми служивыми людми: хотятъ приходить къ Томскому городу въ д ловую пору, какъ люди разойдутца на пашни, на рыбную ловлю, и промышлять надъ Томскимъ городом всякими м рами, какъ бы взять Томской городъ, а т хъ людей по пашнямъ и на рыбной ловл побивати, и куда которых служивых людей пошлютъ, и ихъ побивать» (8, стлб. 163). В данной синтаксической конструкции образуется последовательность: «Вин. падеж – Творит. падеж – Дат. падеж – Творит. падеж – Вин. падеж», что любопытно, с одной стороны, получившейся симметрией, а с другой – представленными падежными формами городов, которые задействованы или имеют отношение к происходящим событиям. Сам памятник оперирует полной парадигмой, от именительного до звательного, что характеризует языковую личность как «оформленную» на данном этапе реконструкции. Считаем необходимым указать в данной части работы о частотности в тексте «Отписки…» предложного глагольного управления, что можно считать показателем образованности и «грамотности» пишущего.

Повторение топонимов в определённых падежах наблюдается и в других памятниках иных языковых личностей, ср. в «Отписке…» Михайло Нагова1: «…посылалъ ты изъ Тюмени въ Тоболскiе и въ Ишимскiе вершины» (8, стлб. 274) – родительный с пространственными смыслами; «И Генваря, господине, въ 19 числ , пришли въ Тюменской городъ…» (8, стлб. 275) – винительный с пространственными; «…а въ роспрос теб сказывали: шли де они отъ Тюменского города до Тоболской вершины до Обаги р ки…» (8, стлб. 275) – родительный с пространственными.

В «Отписке…» Василия Волынского2 мы сталкиваемся с теми же повторами топонимов в определённых падежах, что у Михайло Нагова и Посника Бельского. «Въ нын шнем, государь, во 117 (1608) году, октября въ 5 день, принесъ, государь, къ намъ холопям твоимъ въ Томскомъ город Матвiй Ржевской паметь…» (8, стлб. 177) – винительный с пространственными смыслами; «…у него написано: въ прошломъ, государь, въ 115 году, как пришли служивые люди Томского города и Кузнецкихъ волостей…» (8, стлб. 177) – родительный с определительными; «…Томского города и Кузнецкихъ волостей, которые ходили для твоего государева ясаку въ Кузнецкiе волости…» (8, стлб. 177) – винительный с пространственными.

Сопоставление «Отписки…» Посника Бельского с отписками других авторов в пределах одного темпорального среза (метанарративный подход, постулируемый нами как один из важнейших аспектов диахронической реконструкции языковой личности) позволяет говорить о каноническом представлении пространственных отношений, выраженных не только топонимической лексикой, но и синтаксическими отношениями в пределах словосочетания. Индивидуальным мог быть выбор падежной формы для точного, иногда – избыточного описания произошедшего события, а также ситуация, послужившая поводом для написания текста.

III Если предположить, что через анализ вербально-семантического уровня можно моделировать процесс конструирования предложения (идея, близкая к генеративной грамматике Н. Хомского), то на основании этого допущения открывается возможность изучения языковой личности с позиций разных парадигм. Синтаксическая конструкция может дать представление о том, как в сознании формируется образ «вражеской коалиции»: «А у Томскихъ и у Киргискихъ и у Обскихъ и у вс хъ земель…». В свою очередь, это предполагает переход с «вербально-семантического» – на второй – тезаурусный, или лингво-когнитивный уровень. Постепенное, количественно-территориальное увеличение потенциально вражеского объединения маркирует позицию наблюдателя: «Совмещенность определённого пространства с точкой зрения носителя текста задает ориентацию модели культуры этого типа» (5, с. 469). Выделяется две модели: взгляд «изнутри» и взгляд «со стороны». Первая определяет принадлежность к «Своему» как к количественно-малому коллективу. Вторая, наоборот: признаёт численное превосходство за «Своим», оставляя в меньшинстве «Чужое».

Текст памятника оперирует первой моделью: «И князецъ Могуля сказал: присылали де къ намъ зимою Томской князецъ Басанда да Киргиской князецъ Номчи Чюлымского князца Лагу, а Обскiй князецъ Байбахта и вс Обскiе люди присылали Леглеева племянника Начеку да Нянкулова сына Кичегу зимою и весною, и вел ли де намъ надъ Кетцким острогомъ промышлять всякимъ промысломъ, огнемъ зажигати, как бы которою м рою Кетцкой острогъ взяти и государевыхъ служивых людей побивати, и у насъ де у вс хъ у Кетцкихъ людей и у иныхъ земель, которые платятъ государевъ ясакъ в Кетцкой острог, умышление было над Кетцкимъ и государевыхъ де служивых людей намъ было побивати, куды которого пошлютъ» (8, стлб. 163). Понимание своего меньшинства носит как объективно-территориальный характер, так и субъективно-ценностный (пространство «злого умысла» больше пространства «Кетцкого острога»). Оппозиция «Свой/Чужой» перестаёт быть статической, тяготея к модификации: «Я/Все остальные», что выражено в тексте: «А язь зд сь (отождествление себя с конкретной территорией Кетцкого острога – З.А.) сыскалъ всѣми Кетцкими лутчими и худыми людми, ино лутчие и худые люди <…> И теб бъ, господине (имеется в виду адресат сообщения – Гаврила Иванович – З.А.), по государеву указу, жить бережно, а про то пров дывать накр пко про ихъ умышленье и шатости» (8, стлб. 164). Здесь проявляется эмоциональная составляющая языковой личности, выраженная в поучении другим. Мы можем говорить об интенциях автора в терминах феноменологической парадигмы. Следует отметить, что в заговоре против острога участвовали «лутчие люди», что, бесспорно, сказывается на оценке всего коллектива «государевых людей» с позиции человека, предупреждающего этот коллектив.3

Модель культуры, нашедшая отражение в отписках разных лиц, свидетельствует о ряде закономерностей того времени. Этническая триада «Религия – Царь – Народ», оформленная при Николае I С.С. Уваровым в идеологию Российской империи («Православие – Самодержавие – Народность»), в эпоху Смутного времени неустойчива. Смена династии ударила по центральному компоненту – правителю государства. Был утерян «посредник» между Богом и людьми, управляемыми ими некогда «совместно». Начинается поиск альтернативы, что и предопределит в будущем успех самозванничества в разные периоды. Даже при стабилизации системы, динамическая инерция поиска будет перенесена по аналогии на компоненты «Религия» и «Народ», что обеспечит влияние, с одной стороны, эсхатологической концепции «Москва – третий Рим», с другой – южнославянское влияние на язык богослужебных памятников, что приведёт к церковному расколу, переросшему в этническое и, по существу, территориальное отмежевание старообрядцев, с третьей – станет источником споров о природе «народности», её атрибутах, и будет точкой отсчета для определения «миссии» Святой Руси.

IV Реконструкция высшего уровня языковой личности требует основания в виде биографических данных о создателе текста, что позволит говорить о мотивации и интенциях автора. Согласно сведениям «Русского биографического словаря» А.А. Половцова, «Б льскiй, Посник Андреевичъ, воевода; принадлежитъ къ роду Б льскiхъ, вышедшихъ съ Волыни. Въ 1599 г. былъ воеводой въ Кетск , а съ 1603 по 1605 г. – письменнымъ головой въ Тобольск и въ этомъ году снова назначенъ воеводой въ Кетский острогъ, на р к Кети, приток Оби; къ этому времени относится одна сохранившаяся его отписка. Въ iюл 1605 г. онъ писалъ Томскимъ воеводамъ, предупреждая ихъ, что сибирскiе инородцы нам реваются напасть на Кетскiй острогъ и Томскъ» (7, с. 671). Примечательно, что цитируемый источник отражает оппозицию «Свой/Чужой в тексте «Отписки…». Метадескриптивный подход, заключающийся в последовательной интеграции «текста языковой личности» в систему «текстов об языковой личности», следует признать одним из ведущих методов филологического исследования. Он представляет собой синтетическое единство, базирующееся на филологических, исторических, психологических и философских началах, позволяя охватить практически весь спектр гуманитарного знания.

Реконструкция мотивационного уровня опирается на деятельностно-коммуникативные потребности языковой личности, которые напрямую связаны с обязанностями лица, исполняющего свой долг «на государевой службе», что актуализируется несколько раз в памятнике: «…как бы которою м рою Кетцкой острогъ взяти и государевыхъ служивых людей побивати, и у насъ де у вс хъ у Кетцкихъ людей и у иныхъ земель, которые платятъ государевъ ясакъ в Кетцкой острог, умышление было над Кетцкимъ и государевыхъ де служивых людей намъ было побивати, куды которого пошлютъ» (8, стлб. 163) – в признаниях другого лица, который был вовлечен в заговор, в письменной форме (есть определённые сомнения, что «живая речь» воспроизводила повтор падежных форм в предыдущих частях памятника, который в момент допроса ещё не был дописан полностью) выделяется принадлежность к месту, коллективу, государству. Количество «служилых людей» не уточняется, но контекстуально становится очевидно, что в их числе - сам автор «Отписки…». Заключительная часть памятника содержит послание-итог сказанного: «И теб бъ, господине, по государеву указу, жить бережно, а про то пров дывать накр пко про ихъ умышленье и шатости. А посланъ съ сею грамотою стр лецъ Гриша Бутровъ, а съ нимъ двое Остяковъ; и теб бы, господине, его отпустить тотчасъ, не задержавъ, потому что зд сь в сти не тихи и людей мало» (8, стлб. 164). Здесь уже не просто поучение, пожелание, но эксплицированное через высказывание феноменологическое «переживание предметности» пишущего.4