5

                   Министерство образования и науки Российской Федерации

ГОСУДАРСТВЕННое образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

          «Российский государственный педагогический

                                   УНИВЕРСИТЕТ им.А.И. ГЕРЦЕНА»

Волховский филиал

                                     Кафедра гуманитарных дисциплин 

РефЕрат

По дисциплине: Мировая художественная и религиозная культура

    Тема: Людвиг ван Бетховен: жизнь и творчество композитора

                                                                 Выполнила: 

                                                                                                            Студентка 2 курса                                                                   

                                                                                                         дневного отделения 

                                                                                                           группы № МО - 24

                                Бойцева Ксения Юрьевна                                               

                                                        Проверил:

          Старший преподаватель

кафедры гуманитарных дисциплин

   Карелин Николай Степанович

Волхов

2011

Оглавление.

Введение

Цель исследования: изучить и проанализировать творчество великого композитора Людвига ван Бетховена.

Предмет исследования: творчество Людвига ван Бетховена. Его

относят как к классицизму, так и к романтизму; на самом же деле оно выходит за рамки подобных определений: сочинения Бетховена – прежде всего выражение его гениальной личности.

Структура реферата: реферат содержит титульный лист, оглавление, введение, две главы, приложение, заключение, список литературы.

Людвиг ван Бетховен на портрете Карла Штилера 1820 г.

Глава 1. Жизненный путь композитора.

1.1 Происхождение и юность

   Бетховен родился в Бонне 16 декабря 1770 (крещен 17 декабря). В его жилах кроме немецкой текла и фламандская кровь: дед композитора по отцу, тоже Людвиг, родился в 1712 в Малине (Голландия), служил певчим в Генте и Лувене и в 1733 перебрался в Бонн, где стал придворным музыкантом в капелле курфюрста-архиепископа Кёльнского. Это был умный человек, хороший певец, профессионально подготовленный инструменталист, он дослужился до должности придворного капельмейстера и пользовался уважением окружающих. Его единственный сын Иоганн (остальные дети умерли в младенческом возрасте) с детства пел в той же капелле, но положение его было шаткое, поскольку он сильно пил и вел беспорядочную жизнь. Иоганн взял в жены Марию Магдалену Лайм, дочь повара. У них  родилось семеро детей, из которых в живых остались трое сыновей; Людвиг, будущий композитор, был старшим из них.

   Отец Бетховена также обучал сына музыке. Но это был неопытный педагог, нечуткий  музыкант, чёрствый, а порою жестокий человек. Слава маленького Моцарта не давала ему покоя. Сначала он учил Людвига играть на клавесине, затем музыкальные друзья отца научили его играть на скрипке, органе, альте. По семь-восемь часов  в день отец заставлял несчастного ребёнка твердить упражнения. А иногда у него появлялось желание позаниматься с ним и ночью. Он будил сына и сонного, плачущего заставлял играть на клавесине. Никакие уговоры перепуганной матери, старающейся утешить, приласкать Людвига, оградить его от гнева и побоев  раздражительного отца, не могли помешать этим мучительным ночным урокам. И только яркий талант ребёнка, его непреодолимое влечение к музыке помогли ему перенести такое жестокое обращение и не отпугнули навсегда от искусства.

   В восемь лет маленький Бетховен дал свой первый концерт в городе Кёльне. Концерты мальчика состоялись и в других городах. Отец, видя, что не может больше ничему научить сына, перестал заниматься с ним, а когда мальчику исполнилось десять лет, забрал его из школы.

Бетховен вырос в нищете. Отец пропивал свое скудное жалованье;  Иоганна прогнали со службы, на безответной жене и детях вымещал он злобу. С двенадцати лет мальчик был вынужден работать. Он поступил в придворную капеллу в качестве органиста.  К.Г.Нефе, с 1782 боннский придворный органист, стал первым настоящим учителем Бетховена (в числе прочего он прошел с ним весь Хорошо темперированный клавир И.С.Баха).   Но тяжёлое детство не озлобило Людвига. Те, кто были близки ему, знали, какое доброе сердце скрывалось за его суровой внешностью, как отзывчив он был на чужую боль, как чуток к красоте. Горячо и доверчиво отвечал он на любовь и участие матери, Кристиана Нефе, семьи Брёнингов.

   Обязанности Бетховена как придворного музыканта значительно расширились, когда эрцгерцог Максимилиан Франц стал курфюрстом Кёльнским и начал проявлять заботу о музыкальной жизни Бонна, где располагалась его резиденция. В 1787 Бетховену удалось впервые посетить Вену – в то время музыкальную столицу Европы. По рассказам, Моцарт, послушав игру юноши, высоко оценил его импровизации и предрек ему большое будущее.

   Но вскоре Бетховен должен был вернуться домой – его мать лежала при смерти[1]. Он остался единственным кормильцем семьи, состоявшей из беспутного отца  и двух младших братьев. 

   Одаренность юноши, его жадность к музыкальным впечатлениям, пылкая и восприимчивая натура привлекли внимание некоторых просвещенных боннских семейств, а блестящие фортепианные импровизации обеспечили ему свободный вход в любые музыкальные собрания. Особенно много сделало для него семейство Брёнинг, которое взяло опеку над неуклюжим, но оригинальным молодым музыкантом. Доктор Ф.Г.Вегелер стал ему другом на всю жизнь, а граф Ф.Е.Г.Вальдштейн, его восторженный почитатель, сумел убедить эрцгерцога послать Бетховена для учения в Вену.

   Вена. 1792–1802. В Вене, куда Бетховен приехал во второй раз в 1792 и где оставался до конца своих дней, он быстро нашел титулованных друзей-меценатов.

   Люди, встречавшиеся с молодым Бетховеном, описывали двадцатилетнего композитора как коренастого молодого человека, склонного к щегольству, порой дерзкого, но добродушного и милого в отношениях с друзьями. Понимая недостаточность своего образования, он отправился к Йозефу Гайдну, признанному венскому авторитету в области инструментальной музыки (Моцарт умер годом ранее) и некоторое время приносил ему для проверки упражнения в контрапункте. Гайдн, однако, вскоре охладел к строптивому ученику и  Бетховен втайне от него стал брать уроки у И.Шенка и затем у более основательного И.Г.Альбрехтсбергера. Помимо этого, желая усовершенствоваться в вокальном письме, он посещал в течение нескольких лет знаменитого оперного композитора Антонио Сальери.

  Вскоре он вошел в кружок, объединявший титулованных любителей и профессиональных музыкантов. Князь Карл Лихновский ввел молодого провинциала в круг своих друзей.

    Вопрос, насколько среда и дух времени влияют на творчество, неоднозначен. Бетховен читал произведения Ф.Г.Клопштока, одного из предшественников движения «Бури и натиска». Он был знаком с Гёте и глубоко почитал мыслителя и поэта[2].

    Политическая и общественная жизнь Европы того времени была тревожной: когда Бетховен прибыл в 1792 в Вену, город был взбудоражен вестями о революции во Франции. Бетховен восторженно принимал революционные лозунги и воспевал свободу в своей музыке.

    Вулканическая, взрывчатая природа его творчества – несомненно, воплощение духа времени, но только в том смысле, что характер творца был в какой-то мере сформирован этим временем. Смелое нарушение общепринятых норм, мощное самоутверждение, грозовая атмосфера бетховенской музыки – все это было бы немыслимо в эпоху Моцарта.

     Тем не менее, ранние бетховенские сочинения во многом следуют канонам 18 в.: это относится к трио (струнным и фортепианным), скрипичным, фортепианным и виолончельным сонатам. Фортепиано было тогда для Бетховена самым близким инструментом, в фортепианных произведениях он с предельной искренностью выражал самые сокровенные чувства, а медленные части некоторых сонат (например, Largo e mesto из сонаты ор. 10, № 3) проникнуты уже романтическим томлением. Патетическая соната ор. 13 – тоже очевидное предвосхищение более поздних бетховенских экспериментов. В иных случаях  его новаторство носит характер внезапного вторжения, и первые слушатели воспринимали его как явный произвол. Изданные в 1801 шесть струнных  квартетов ор. 18  можно считать самым крупным достижением этого периода; Бетховен явно не спешил с публикацией, сознавая, какие высокие образцы квартетного письма оставили Моцарт и Гайдн. Первый оркестровый опыт Бетховена связан с двумя концертами для фортепиано с оркестром (№ 1, до мажор и № 2, си-бемоль мажор), созданными в 1801: в них он, по-видимому, тоже не был уверен, будучи хорошо знакомым с великими достижениями Моцарта  в этом жанре. В числе наиболее известных (и наименее вызывающих) ранних произведений – септет ор. 20 (1802). Следующий опус, Первая симфония  (опубликована в конце 1801) – первое чисто оркестровое сочинение Бетховена.

1.2 Приближение глухоты.

     Недуг развивался постепенно. Уже в 1798 он жаловался на шум в ушах, ему бывало трудно различать высокие тоны, понимать беседу, ведущуюся

шепотом[3]. В ужасе от перспективы стать объектом жалости глухим композитором, он рассказал о своей болезни близкому другу – Карлу Аменде, а также докторам, которые посоветовали ему по возможности беречь слух. Он продолжал вращаться в кругу своих венских друзей, принимал участие в музыкальных вечерах, много сочинял. Ему так хорошо удавалось скрывать глухоту, что до 1812 даже часто встречавшиеся с ним люди не подозревали, насколько серьезна его болезнь. То, что при беседе он часто отвечал невпопад, приписывали плохому настроению или рассеянности.

Летом 1802 Бетховен удалился в тихий пригород Вены –Гейлигенштадт. Там появился потрясающий документ – «Гейлигенштадтское завещание», мучительная исповедь терзаемого недугом музыканта. Завещание адресовано братьям Бетховена (с указанием прочесть и исполнить после его смерти); в нем он говорит о своих душевных страданиях: мучительно, когда «человек, стоящий рядом со мной, слышит доносящийся издали наигрыш флейты, не слышный для меня; или когда кто-нибудь слышит пение пастуха, а я не могу различить ни звука». Но тогда же, в письме к доктору Вегелеру, он восклицает: «Я возьму судьбу за глотку!», и музыка, которую он продолжает писать, подтверждает это решение: в то же лето появляются светлая Вторая симфония, ор. 36, великолепные фортепианные сонаты op. 31 и три скрипичных сонаты, ор. 30.

Второй период. «Новый путь». Согласно «трехпериодной» классификации, предложенной в 1852 одним из первых исследователей творчества Бетховена В. фон Ленцем, второй период приблизительно охватывает 1802–1815.

Окончательный разрыв с прошлым явился скорее осуществлением, продолжением тенденций раннего периода, нежели сознательной «декларацией независимости»: Бетховен не был реформатором-теоретиком, как Глюк до него и Вагнер после него. Первый решительный прорыв к тому, что сам Бетховен называл «новым путем», произошел в Третьей симфонии (Героической), работа над которой относится к 1803–1804. Продолжительность ее втрое больше, чем любой другой симфонии, написанной ранее. Первая часть – музыка необычайной силы, вторая – потрясающее излияние скорби, третья – остроумное, прихотливое скерцо, а финал – вариации на ликующую, праздничную тему - своей мощью далеко превосходит традиционные финалы в форме рондо, сочинявшиеся предшественниками Бетховена. Бетховен посвятил Героическую Наполеону,   но узнав, что тот провозгласил себя императором, отменил посвящение. «Теперь он будет попирать права человека и удовлетворять только собственное честолюбие», – таковы, по рассказам, были слова Бетховена, когда он разорвал титульную страницу партитуры с посвящением. В конце концов Героическая была посвящена одному из меценатов - князю Лобковицу.

1.2 Сочинения второго периода.

    В эти годы гениальные творения выходили из-под его пера одно за другим. Основные сочинения композитора, перечисленные в порядке их возникновения, образуют невероятный поток гениальной музыки, этот воображаемый звуковой мир заменяет его творцу уходящий от него мир реальных звучаний. Это было победоносное самоутверждение, отражение напряженной работы мысли, свидетельство богатой внутренней жизни музыканта.

    Можно назвать лишь самые важные сочинения второго периода: скрипичная соната ля мажор, ор. 47 (Крейцерова, 1802–1803); Третья симфония, ор. 55 (Героическая, 1802–1805); оратория Христос на Масличной горе, ор. 85 (1803); фортепианные сонаты: Вальдштейновская, ор. 53; фа мажор, ор. 54, Аппассионата, ор. 57 (1803–1815); фортепианный концерт № 4 соль мажор, ор. 58 (1805–1806); единственная опера Бетховена – Фиделио, ор. 72 (1805, вторая редакция 1806); три «русских» квартета, ор. 59 (посвящены графу Разумовскому; 1805–1806); Четвертая симфония си-бемоль мажор, ор. 60 (1806); скрипичный концерт, ор. 61 (1806); увертюра к трагедии Коллина Кориолан, ор. 62 (1807); Месса до мажор, ор. 86 (1807); Пятая симфония до минор, ор. 67 (1804–1808); Шестая симфония, ор. 68 (Пасторальная, 1807–1808); виолончельная соната ля мажор, ор. 69 (1807); два фортепианных трио, ор. 70 (1808); фортепианный концерт № 5, ор. 73 (Император, 1809); квартет, ор. 74 (Арфа, 1809); фортепианная соната, ор. 81 (Прощание, 1809–1910); три песни на стихи Гёте, ор. 83 (1810); музыка к трагедии Гёте Эгмонт, ор. 84 (1809); квартет фа минор, ор. 95 (1810); Восьмая симфония фа мажор, ор. 93 (1811–1812); фортепианное трио си-бемоль мажор, ор. 97 (Эрцгерцог, 1818).

    Ко второму периоду относятся наивысшие достижения Бетховена в жанрах скрипичного и фортепианного концерта, скрипичные и виолончельные сонаты, оперы; жанр фортепианной сонаты представлен такими шедеврами, как Аппассионата и Вальдштейновская. Но даже музыканты не всегда были способны воспринять новизну этих сочинений. Говорят, что однажды кто-то из коллег спросил Бетховена: неужели он считает музыкой один из квартетов, посвященных русскому посланнику в Вене, графу Разумовскому. «Да, – ответил композитор, – но не для вас, а для будущего».

    Источником вдохновения для ряда сочинений стали романтические чувства, которые Бетховен испытывал к некоторым из своих великосветских учениц. Это, возможно, относится к двум сонатам «quasi una Fantasia», ор. 27 (вышли в свет в 1802). Вторая из них (позже получившая имя «Лунной». Так её назвал поэт и  критик Людвиг Реллштаб, писавший, что она ассоциируется у него «с лунным светом, льющимся на Люцернское озеро».) посвящена графине Джульетте Гвиччарди. Бетховен даже думал сделать ей предложение, но вовремя понял, что глухой музыкант – неподходящая пара для кокетливой светской красавицы. Другие знакомые дамы отвергли его; одна из них назвала его «уродом» (чудом пережитая по тем временам оспа отразилась на лице композитора) и  «полусумасшедшим».

Иначе обстояло дело с семейством Брунсвик, в котором Бетховен давал уроки музыки двум старшим сестрам – Терезе («Тези») и Жозефине («Пепи»). Уже давно была отброшено предположение, что адресатом послания к «Бессмертной Возлюбленной», найденного в бумагах Бетховена после его смерти, была Тереза, но современные исследователи не исключают, что этим адресатом являлась Жозефина. В любом случае идиллическая Четвертая симфония своим замыслом обязана пребыванию Бетховена в венгерском имении Брунсвиков летом 1806.

   Четвертая, Пятая и Шестая (Пасторальная) симфонии были сочинены в

1804–1808. Пятая – наверное, самая известная симфония в мире – открывается кратким мотивом, про который Бетховен сказал: «Так судьба стучится в  дверь». В 1812 были завершены Седьмая и Восьмая симфонии.

    В 1804 Бетховен охотно принял заказ на сочинение оперы, поскольку в Вене успех на оперной сцене означал славу и деньги. Сюжет вкратце состоял в следующем: смелая, предприимчивая женщина, переодевшись в мужскую одежду, спасает своего любимого мужа, заключенного в тюрьму жестоким тираном, и изобличает последнего перед народом. Чтобы избежать путаницы с уже существовавшей оперой на этот сюжет – Леонорой Гаво, бетховенское

произведение было названа Фиделио, по имени, которое принимает переодетая героиня. Конечно, у Бетховена не было опыта сочинения для театра.

    Кульминационные моменты мелодрамы отмечены превосходной музыкой, но в других разделах отсутствие драматического чутья не позволяет композитору подняться над оперной рутиной (хотя он очень стремился к этому: в Фиделио есть фрагменты, которые переделывались до восемнадцати раз). Все же опера постепенно завоевывала слушателей (при жизни композитора состоялось три ее постановки в разных редакциях – в 1805, 1806 и 1814). Можно утверждать, что ни в одно другое сочинение композитор не вложил столько труда.

   Бетховен, как уже говорилось, глубоко почитал творения Гёте, сочинил

несколько песен на его тексты, музыку к его трагедии Эгмонт, но познакомился с Гёте только летом 1812, когда они вместе оказались на курорте в Теплице. Изысканные манеры великого поэта и резкость поведения композитора не способствовали их сближению. «Его дарование поразило меня чрезвычайно, но, к сожалению, он обладает нравом неукротимым, и мир представляется ему ненавистным творением», – говорит Гёте в одном из писем.

                               1.4 Дружба с эрцгерцогом Рудольфом.

     Дружба Бетховена с Рудольфом, австрийским эрцгерцогом и сводным братом императора, – один из наиболее любопытных исторических сюжетов. Примерно в 1804 эрцгерцог, которому тогда было 16 лет, начал брать у композитора уроки игры на фортепиано. Несмотря на огромное различие в социальном положении, учитель и ученик испытывали искреннюю приязнь друг к другу.

     Являясь на уроки во дворец эрцгерцога, Бетховен должен был проходить мимо бесчисленных лакеев, называть своего ученика «ваше высочество» и бороться с его дилетантским отношением к музыке. И все это он проделывал с удивительным терпением, хотя никогда не стеснялся отменять уроки, если был занят сочинением. По заказу эрцгерцога созданы такие сочинения, как

фортепианная соната Прощание, Тройной концерт, последний и самый

грандиозный Пятый фортепианный концерт, Торжественная месса (Missa

solemnis). Она первоначально предназначалась для церемонии возведения

эрцгерцога в сан архиепископа Ольмюцкого, но не была закончена в срок.

    Эрцгерцог, князь Кинский и князь Лобковиц учредили нечто вроде стипендии для композитора, который прославил Вену, но не получал поддержки от городских властей, причем эрцгерцог оказался самым надежным из трех меценатов. Во время Венского конгресса в 1814 Бетховен извлек для себя немалую материальную пользу из общения с аристократией и любезно выслушивал комплименты – ему удалось хотя бы частично скрыть то презрение к придворному «блеску», которое он всегда испытывал.

    Последние годы. Материальное положение композитора заметно улучшилось. Издатели охотились за его партитурами и заказывали такие, например, сочинения, как большие фортепианные вариации на тему вальса Диабелли (1823). Его заботливые друзья, особенно глубоко преданный Бетховену А.Шиндлер[4],наблюдая беспорядочный и полный лишений образ жизни музыканта и слыша его жалобы на то, что его «обобрали» (Бетховен стал беспричинно подозрительным и был готов обвинить в самом худшем почти всех лиц из своего окружения), не могли понять, куда он девает деньги. Они не знали, что композитор откладывает их, но делает это не для себя. Когда в 1815 умер его брат Каспар, композитор стал одним из опекунов своего десятилетнего племянника Карла. Любовь Бетховена к мальчику, стремление обеспечить его будущее вступили в противоречие с недоверием, которое композитор испытывал к матери Карла; в результате он только постоянно ссорился с обоими, и эта ситуация окрасила трагическим светом последний период его жизни. В годы, когда Бетховен добивался полного опекунства, сочинял он мало.

    Глухота Бетховена стала практически полной. К 1819 ему пришлось целиком  перейти на общение с собеседниками с помощью грифельной доски или бумаги и карандаша (сохранились т.н. разговорные тетради Бетховена)[5]. Полностью погруженный в работу над такими сочинениями, как величественная Торжественная месса ре мажор (1818) или Девятая симфония, он вел себя странно, внушая тревогу посторонним людям: он «пел, завывал, топал ногами, и вообще казалось, что он ведет смертельную борьбу с невидимым противником» (Шиндлер). Гениальные последние квартеты, пять последних фортепианных сонат – грандиозные по масштабам, необычные по форме и стилю – казались многим современником произведениями сумасшедшего. И все-таки венские слушатели признавали благородство и величие бетховенской музыки, они чувствовали, что имеют дело с гением. В 1824 во время исполнения Девятой симфонии с ее хоровым финалом на текст оды Шиллера К Радости (An die Freude) Бетховен стоял рядом с дирижером. Зал был покорен мощной кульминацией в конце симфонии, публика неистовствовала, но Бетховен не оборачивался. Пришлось одному из певцов взять его за рукав и повернуть лицом к слушателям, чтобы композитор поклонился.

    Судьба других поздних произведений была более сложной. Прошло много лет после смерти Бетховена, и только тогда наиболее восприимчивые музыканты начали исполнять его последние квартеты (в том числе Большую фугу, ор. 33) и последние фортепианные сонаты, открывая людям эти высшие, прекраснейшие достижения Бетховена. Иногда поздний стиль Бетховена характеризуют как созерцательный, абстрактный, в ряде случаев пренебрегающий законами благозвучия; на самом деле эта музыка – неоскудевающий источник мощной и разумной духовной энергии.

    Бетховен скончался в Вене 26 марта 1827 от воспаления легких, осложненных желтухой и водянкой. Этим было избавление, «конец комедии», как сказал он, умирая. [6] Рассказывают, что в тот день над Веной бушевала снежная буря и сверкала молния. Умирающий внезапно выпрямился и в исступлении кулаком погрозил небесам, как будто не соглашаясь смириться с неумолимой судьбой.

1.5 Вклад Бетховена в мировую культуру.

     Бетховен продолжил общую линию развития жанров симфонии, сонаты, квартета, намеченную его предшественниками. Однако его трактовка известных форм и жанров отличалась большой свободой; можно сказать, что Бетховен раздвинул их рамки во времени и в пространстве. Он не расширил сложившегося к его времени состава симфонического оркестра, но его партитуры требуют, во-первых, большего числа исполнителей в каждой партии, а во-вторых, невероятного в его эпоху исполнительского мастерства каждого оркестранта; кроме того, Бетховен очень чувствителен к индивидуальной выразительности каждого инструментального тембра. Фортепиано в его сочинениях – не близкий родственник изящного клавесина: используются весь расширенный диапазон инструмента, все его динамические возможности.

     В областях мелодики, гармонии, ритма Бетховен нередко прибегает к приему внезапной смены, контраста. Одна из форм контраста – противопоставление решительных тем с четким ритмом и более лирических, плавно текущих разделов. Резкие диссонансы и неожиданные модуляции в далекие тональности – тоже важная черта бетховенской гармонии. Он расширил диапазон применяемых в музыке темпов и часто прибегал к драматичным, импульсивным сменам динамики. Иногда контраст выступает как проявление характерного для  Бетховена несколько грубоватого юмора – так бывает в его неистовых скерцо, которые в его симфониях и квартетах часто заменяют более степенный менуэт.

    В отличие от своего предшественника Моцарта, Бетховен сочинял с трудом. Записные книжки Бетховена показывают, как постепенно, шаг за шагом из  неуверенных набросков возникает грандиозная композиция, отмеченная

убедительной логикой построения и редкой красотой. Только один пример: в

первоначальном эскизе знаменитого «мотива судьбы», открывающего Пятую

симфонию, он поручен флейте, а это значит, что тема имела совсем иной

образный смысл. Мощный художественный интеллект позволяет композитору обратить недостаток в достоинство: моцартовской спонтанности, инстинктивному чувству совершенства Бетховен противопоставляет непревзойденную музыкально-драматургическую логику. Именно она – главный источник бетховенского величия, его несравненного умения организовать  контрастные элементы в монолитное целое. Бетховен стирает традиционные цезуры между разделами формы, избегает симметрии, сливает части цикла, развивает протяженные построения из тематических и ритмических мотивов, на первый взгляд не содержащих в себе ничего интересного. Иначе говоря, Бетховен творит музыкальное пространство силой ума, собственной волей. Он предвосхищал и создавал те художественные направления, которые стали определяющими для музыкального искусства 19 в. И сегодня его произведения входят в число величайших, наиболее почитаемых творений человеческого гения.

Глава 2. Рождение «Лунной сонаты».

«Лунную сонату» рассказать нельзя; никакие слова

                                                                не заменяют музыку. Они только помогают понять

её и почувствовать её смысл,  и иногда направляют

воображение.

Хентова С. «Лунная соната» Бетховена

В 1801 году, когда возникла соната, душевное состояние Бетховена было сложным. Успех сопутствовал ему как пианисту и композитору. Его сочинения приобретали известность. Он был принят в аристократических домах.

        Колоритный портрет тридцатилетнего Бетховена рисует выдающийся французский писатель Ромен Роллан, глубоко изучивший этот период жизни композитора. «...Взгляните на него, на Бетховена, этого тридцатилетнего завоевателя, великого виртуоза, блестящего артиста, салонного льва, которым бредит молодежь..., который вызывает восторги... на Бетховена, плохие манеры которого терпеливо исправляет добрая княгиня Лихновская; который делает вид, что презирает моду, однако высоко поднимает голову над красивым, белым, трижды закрученным галстуком и довольный, гордый (в то же время не совсем спокойный), искоса наблюдает, какое впечатление производит он на окружающих, на Бетховена, у которого хорошее расположение духа, смех во всю глотку, жизнерадостность».

Казалось, Бетховен мог быть счастлив. И в творчестве, и в жизни он достигал того, о чем скромному боннскому юноше и не мечталось. Но «судьба стучалась в дверь». Уже несколько лет Бетховен замечал признаки ослабления слуха — страшная беда для музыканта. До болезни слух у Бетховена был изумительно тонким и точным: замечал малейшую неверную ноту, оттенок, представлял все тонкости оркестровых красок; Бетховен сам с гордостью утверждал, что слух его отличался таким совершенством, «какого немногие из музыкантов когда-либо достигали». Причины ужасного недуга так и остались невыясненными. Предполагали крайнее слуховое перенапряжение, простуду, воспаление ушных нервов.

День и ночь Бетховена мучил шум в ушах. Обращения к врачам не приносили облегчения. Глухота делалась очевидной. Уже в 1800 году, чтобы слышать высокие звуки оркестра, Бетховен должен был стоять совсем близко от эстрады, смутно различал он и слова обращавшихся к нему людей. Приходилось скрывать глухоту от окружающих. 

Страдания подавляли жизнерадостность. Бетховен боролся с болезнью, надеялся на исцеление. Тревога не покидала его. Первое горькое, трагическое признание содержится в письме к Францу Вегелеру: «Жизнь моя жалка: почти два года избегаю всякого общества, так как не могу открыться в том, что я глух. Если бы я не был музыкантом, было бы другое дело, но при данных условиях это ужасно... Что со мною будет?»

Бетховен цеплялся за всяческую надежду. Ему хотелось быть с людьми: «Как был бы я счастлив, если бы слышал». В конце 1799 года он познакомился с семейством Брунсвик, обедневшими венгерскими аристократами, приехавшими в Вену. Радушная беззаботная семья, казалось, принесшая в столицу вольный воздух полей и лесов, очень понравилась Бетховену; быть может, Брунсвики напоминали ему семью Брейнингов, по которой он скучал. Две сестры Брунсвик — Тереза и Жозефина — стали его ученицами, а брат Франц — другом.

Все вместе они весело проводили время в прогулках по венскому парку Пратер, в посещении театров, танцевальных вечеров. «Мы были молоды, свежи, по-детски наивны, — вспоминала об этом времени старшая сестра Тереза. — Всякий, кто нас видел, любил нас... Тогда-то заключена была с Бетховеном тесная дружба, сердечная дружба, которая длилась до конца его жизни. Он приехал к нам в Орфен, он приехал в Мартонвазар; он был принят в нашу республику избранных. У нас в парке была круглая площадка, обсаженная великолепными липами; каждое дерево носило имя члена нашего общества и даже во время отсутствия кого-либо из нас мы беседовали с деревом, и оно отвечало нам. Очень часто, по утрам, поздоровавшись, я спрашивала у дерева то, что желала выяснить, и никогда оно не оставляло меня без ответа». Терезе и Жозефине Бетховен тогда посвятил «Вариации в четыре руки» на мелодию песни «Я думаю о тебе». В конце 1800 года в эту семью приехала из Италии Джульетта Гвиччарди, родственница Брунсвиков.

Ей было шестнадцать лет. Она любила музыку, хорошо играла на рояле и стала брать уроки у Бетховена, с легкостью воспринимая его указания. В ее характере Бетховена привлекали жизнерадостность, общительность, добродушие. Была ли она такой, как представлял ее Бетховен?

Долгими мучительными ночами, когда шум в ушах не давал заснуть, он мечтал: ведь должен найтись человек, который поможет ему, станет бесконечно близким, скрасит одиночество! Несмотря на обрушившиеся несчастья, Бетховен видел в людях лучшее, прощая слабости: музыка укрепляла его доброту.

Вероятно, и в Джульетте он какое-то время не замечал легкомыслия, считая ее достойной любви, принимая красоту ее лица за красоту души. В образе Джульетты воплотился идеал женщины, который сложился у него с боннских времен: терпеливая любовь матери, доброта Элеоноры... Восторженный, склонный преувеличивать достоинства людей, Бетховен полюбил Джульетту Гвиччарди.

«Теперь я чаще бываю в обществе, и потому жизнь моя стала веселее, — писал он Францу Вегелеру в ноябре 1800 года. — Эту перемену произвела во мне милая, очаровательная девушка, которая меня любит, и которую я люблю. У меня снова бывают светлые минуты, и я прихожу к убеждению, что женитьба может осчастливить человека».

  Несбыточные мечты продолжались недолго. Бетховен, вероятно, понял тщетность надежды на счастье раньше, чем имел мужество сознаться в этом самому себе. Он верил и сомневался. Каждая встреча приносила новые сомнения. Препятствием являлись глухота Бетховена, его материальная неустроенность, аристократическое происхождение Джульетты.

  Бетховену и раньше приходилось расставаться с надеждами и мечтами. Но на этот раз трагедия стала особенно глубокой. Бетховену было тридцать лет. Жизнь оставалась неналаженной. Глухота обрекала на полное одиночество. Только творчество могло вернуть композитору веру в себя.

  По одним преданиям, Бетховен написал «Лунную сонату» летом 1801 года, в Коромпе, в беседке парка имения Брунсвиков, и потому сонату при жизни Бетховена иногда называли «Сонатой-беседкой». По другим предположениям, Бетховен работал над ней осенью того же года. Зимой 1801 — 1802 года появилось посвящение Джульетте Гвиччарди «Лунной сонаты» — сочинения, в котором жизнь, творчество, пианистический гений Бетховена слились воедино, чтобы создать произведение удивительного совершенства.

   Первая часть — в медленном движении, в свободной форме фантазии. Так и пояснил Бетховен произведение — Quasi una Fantasia — вроде фантазии, без твердых ограничительных рамок, диктуемых строгими классическими формами.

  Нежность, печаль, раздумье. Исповедь страдающего человека. В музыке, которая как бы рождается и развивается на глазах у слушателя, сразу улавливаются три линии: нисходящий глубокий бас, мерное укачивающее движение среднего голоса и умоляющая мелодия, возникающая после краткого вступления. Она звучит страстно, настойчиво, пробует выйти к светлым регистрам, но, в конце концов, падает в бездну, и тогда бас печально завершает движение. Выхода нет. Кругом покой безнадежного отчаяния.

   Но так только кажется. После первой части возникает маленькая часть, названная Бетховеном нейтральным словом Аллегретто, никак не поясняющим характер музыки: итальянский термин Аллегретто означает темп движения — умеренно быстрый.

  Что представляет собой эта лирическая часть, которую Ференц Лист назвал «цветком между двумя безднами»? Этот вопрос до сих пор волнует музыкантов. Одни считают Аллегретто музыкальным портретом Джульетты, другие вообще воздерживаются от образных пояснений загадочной части.

   Как бы то ни было, Аллегретто своей подчеркнутой простотой представляет величайшие трудности для исполнителей. Здесь нет определенности чувства. Интонации допускают толкование от совсем непритязательной грации до заметного юмора. Музыка вызывает в памяти картины природы. Возможно, это воспоминание о берегах Рейна или пригородах Вены, народных праздниках.

   После Аллегретто финал сонаты, в начале которого Бетховен сразу же предельно ясно, хотя и лаконично обозначает темп и характер — «очень быстро, взволнованно», — звучит как буря, все сметающая с пути. Вы сразу слышите четыре волны звуков, накатывающиеся с огромным напором. Каждая волна завершается двумя резкими ударами — бушует стихия. Но вот вступает вторая тема. Верхний ее голос широк, певуч: жалуется, протестует. Состояние крайней взволнованности сохраняется благодаря сопровождению — в том же движении, что и при бурном начале финала. Именно эта вторая тема развивается дальше, хотя общее настроение не изменяется: беспокойство, тревога, напряжение сохраняются во всей части. Меняются лишь некоторые оттенки настроения. Иногда, кажется, что наступает полное изнеможение, но человек вновь поднимается, чтобы преодолеть страдания. Как апофеоз всей сонаты разрастается кода — заключительная часть финала.

Автограф «Лунной сонаты»

Исполинское величие чувствуется в этой схватке человека с самим собой.

Финал — главенствующая часть сонаты и естественное завершение ее драматических событий. Здесь все, как в жизни, как случается у многих людей, для которых жить — значит бороться, побеждать страдания.

          Лаконизм, естественность, органичность, простота распространяются на все части и элементы произведения. Все в сонате логично, ясно и вместе с тем импровизационно, полно непосредственного чувства и идет, пользуясь выражением Бетховена, «от сердца к сердцу».

          Одна из центральных идей творчества Бетховена — способность человека к преодолению горестей, несгибаемость воли — находит совершенное воплощение в «Лунной сонате»: слушая сонату, вы оказываетесь во власти неумолимого движения музыки от внутреннего страдания к взрыву, протесту, к победе над бедой, несчастьем, к активному действию.

           Написав сонату, Бетховен как бы подвел итоговую черту значительному этапу жизни.

           После измены Джульетты, которая предпочла ему бездарного композитора графа Галленберга, Бетховен уехал в имение своего друга Марии Эрдеди. Он искал одиночества. Три дня он бродил по лесу, не возвращаясь домой. Его нашли в отдаленной чаще обессилевшим от голода.

           Ни одной жалобы никто не услышал. У Бетховена не было потребности в словах.

   Все было сказано музыкой.

Приложения.

                  1. Гейлигенштадское завещание

Братьям моим, Карлу и (Иоганну) Бетховенам

   О люди! Вы, которые меня оставили и сами считаете меня озлобленным,

сумасшедшим или человеконенавистником, о, как вы несправедливы! Вы не знаете такой скрытой причины, по которой я кажусь вам таким. И сердцем и умом я с детства был склонен к нежным и добрым чувствам, я даже всегда ощущал в себе готовность совершать великие дела. Но подумайте только – вот шесть лет я прибываю в таком ужасном состоянии, а несведущие лекари ещё ухудшают его, обманывают меня из года в год надеждой на улучшение, и наконец, теперь я вынужден примириться с тем, что эта болезнь длительная, на излечение коей, быть может, понадобятся годы,  а возможно и вовсе неизлечимая. По природе пылкой и деятельной, даже не чуждый светских развлечений, я ещё почти юношей вынужден был отказаться от людского общества и вести одинокую жизнь. Если иной раз я и пытался преодолеть это, каким жестоким испытанием было для меня всякий раз новое подтверждение моего увечья. И ведь мне невозможно было сказать людям: «Говорите со мной громче, кричите, потому, что я глухой!» Как я мог открыться, что у меня поражён орган чувства, который у меня должен быть более совершенным, нежели у других; а ведь когда-то я поистине отличался таким исключительным совершенством слуха, каким обладают немногие из моих собратьев. Ах нет! Этого я был не в состоянии сделать. Простите же меня за то, что я вынужден сторониться всех, меж тем как мне хотелось бы быть среди вас. Моё несчастье для меня тем мучительнее, что я из-за него остаюсь непризнанным. Мне не дано находить откровение в обществе людей, в тонкой беседе, во взаимной откровенности. Один, совершенно один! Я не решаюсь появляться на людях, пока меня не вынуждает к тому крайняя необходимость. Я должен жить как отверженный. Едва только я попадаю в какое-нибудь общество, как меня охватывает чувство мучительного страха, я боюсь себя выдать, боюсь, что люди заметят моё несчастье.

           Вот из-за чего эти последние полгода я жил в деревне. Мой учёный доктор предписал мне беречь слух, сколько это возможно. Он предупредил мои собственные намерения. И все же не раз, когда меня охватывала жажда общения с людьми, я поддавался этому чувству. Но какое унижение, если случилось, что кто-нибудь рядом со мной слышит издалека флейту, а я ничего не слышу, или он слышит, как поёт пастух, а я опять-таки ничего не слышу[7]. Такие испытания доводили меня чуть ли не до отчаянья; я был недалеко от того, чтобы наложить на себя руки.- Искусство! Только оно одно и удержало меня. Мне казалось немыслимым покинуть этот мир прежде, чем я  не выполню того, к чему я чувствовал себя признаваемым. Итак, я продолжаю влачить свою несчастную жизнь, поистине несчастную, ибо организм мой до такой степени чувствителен, что малейший пустяк может повлиять на меня  и моё состояние из прекрасного сразу переходит в самое скверное. – Терпение! – так говорят мне. Вот что  мне должно выбирать себе в наставники. Я это и делаю. Надеюсь, что стойкость моя не ослабнет до тех пор, пока неумолимые Парки[8] не пожелают прервать нить моей жизни. Быть может, мне станет лучше, а может быть, и нет: я готов к этому. В двадцать восемь лет я уже превратился в философа, что не так-то легко,  а для художника ещё труднее, чем для всякого другого.

         Божественный промысел! ты проникаешь в глубь моего сердца, ты знаешь его, ты видишь, что оно полно любви  к людям и желание делать добро.  О, люди! Если вы когда-нибудь прочтёте это, подумайте, как вы были несправедливы ко мне, и пусть страдалец утешится,

      видя такого же страдальца, как он сам, который вопреки всем преградам, воздвигнутым самой природой, сделает всё, что было в его силах, дабы удостоиться звания художника и войти в число избранных.

          Вы, братья мои, Карл и (Иоганн), сейчас же после моей смерти, если только профессор Шмидт будет ещё жив, попросите его от моего имени, чтобы он описал мою болезнь, и приложите к истории моей болезни это письмо - затем, чтобы после моей смерти, люди, сколь возможно, примирились со мной. В то же время я объявляю вас  обоих наследниками моего маленького состояния, если можно его так назвать. Разделите его между собой по-хорошему, живите в согласии и помогайте друг другу. То что вы  мне сделали дурного, вы знаете,  я вам это давно уже простил. Тебя, брат Карл, я благодарю особо за преданность, с какой ты относился ко мне последнее время. Желаю вам жизни более счастливой, более свободной от забот, чем моя. Растите детей ваших в добродетели: только она одна и может дать счастье, а совсем не деньги. Говорю это по личному опыту. Она одна поддерживала меня в несчастье, только ей да искусству моему я обязан тем, что не кончил жизнь самоубийством. Прощайте! Любите друг друга! Благодарю всех моих друзей, в особенности князя Лихновски и профессора Шмидта. Мне желательно, чтобы музыкальные инструменты князя Лихновски  сохранились у кого-нибудь из вас. Но только чтобы это не повело ни к каким раздорам между вами. А коли будет нужда и они смогут вас выручить, продайте их. Как счастлив я буду, если окажусь вам полезным, даже и в могиле.

        Если бы оно так было, я с радостью поспешил бы навстречу своей смерти. Если же она придёт раньше, чем мне представится возможность раскрыть все мои дарования, то, невзирая на мой жестокий рок, я хотел бы отодвинуть безвременный конец. Но даже и так - все равно я буду доволен. Разве не явится смерть для меня освобождением от бесконечных страданий? Приди, когда хочешь! Я встречу тебя мужественно. Прощайте! И не забывайте  меня  совсем после моей кончины. Я заслуживаю того, чтобы вы думали обо мне, потому что я при жизни часто думал о вас и старался, чтобы вы были счастливы. Будьте же счастливы!

Людвиг ван Бетховен.

Гейлигенштадт, 6 октября 1802 года

Братьям моим, Карлу и (Иоганну) – прочесть

и исполнить после моей смерти

  Гейлигенштадт, 10 октября 1802 года. – Итак, я расстаюсь с тобой – и, конечно, мне это горько. Да, сладостная надежда, - которая меня ободряла, надежда на исцеление, хотя бы в малой степени, - ныне она должна покинуть меня. Как осенние листья падают и увядают, так и она теперь поблёкла для меня. Едва только успел я вступить в жизнь – и вот уже ухожу. - Даже то высокое мужество, которое так часто поддерживало меня в прекрасные летние дни, и оно исчезло. О провидение! пошли мне хоть раз в жизни один – единственный чистый день радости. Уже так давно не звучал  в душе моей голос истинной радости. О, когда же, когда, божественное провидение, мне снова будет дано почувствовать её в храме природы и человечества! Ужели никогда? Нет! Это было бы слишком жестоко!

                                                            2. Письма

Вегелеру

                                                                                                     Вена, 16 ноября 1801год

   Мой добрый Вегелер, благодарю тебя за новое доказательство твоей заботливости, тем более что я так мало её заслужил. Ты хочешь знать, как я себя чувствую и не нуждаюсь ли я в чём-нибудь. Хотя мне и не очень приятно говорить на эту тему, всё же с тобой я делаю это охотнее, чем с кем-либо другим.                           

Вот уже несколько месяцев Веринг накладывает мне нарывные пластыри на  обе руки…Это очень неприятное лечение, после которого я всякий раз на день, на два лишаюсь способности двигать руками, не говоря уже о болях. Правда, надо сказать, что шум в ушах немножко поубавился, гудит не так сильно, как прежде, особенно в левом ухе, с которого и началась моя глухота; но слух мой по сей день нисколько не улучшился; боюсь не стало ли с ним ещё хуже. С животом теперь полегче; в особенности, если я несколько дней подряд принимаю тёплые ванны, - после этого дней восемь-десять я чувствую себя вполне сносно. Изредка принимаю что-нибудь крепительное.; начал по твоему совету ставить на живот припарки из трав. О душах Веринг и слышать не хочет. Вообще говоря, я им не очень доволен. Он чересчур небрежен и недостаточно внимателен для такого рода болезни. Если бы я сам к нему не пошёл, - а ходить мне к нему очень трудно, - он обо мне  и не вспомнил бы. Какого ты мнения о Шмидте? Я не люблю менять врачей, но мне кажется, что Веринг, главным образом, практик и недостаточно обновляет свои знания чтением. Шмидт в этом отношении представляется мне совсем другим человеком и, может быть, отнёсся бы к моей болезни не столь небрежно. Рассказывают всякие чудеса о гальванизме. Что ты об этом скажешь? Один доктор рассказывал, что он видел глухонемого ребёнка, которому вернули слух, и ещё одного человека, который семь лет был глухим и вылечился. А я как раз слышал, что твой Шмидт занимается такими опытами.

  Мне сейчас снова живётся немножко повеселей; я больше общаюсь с людьми. Ты не можешь себе представить, какую одинокую и тоскливую жизнь вёл я последние два года. Мой недуг всюду стоял передо мной, словно признак, я избегал людей и, наверное, всем казался человеконенавистником, а ведь это так непохоже на меня. Перемену, которая совершилась со мной, произвела милая, прелестная девушка: она любит меня,  и я её люблю. И вот после двух лет – снова несколько счастливых минут. Первый раз в жизни я чувствую, что брак может принести счастье. К сожаленью, мы с ней принадлежим к разным кругам. И сейчас, сказать по правде, я бы не мог жениться: мне надо ещё как следует побороться. Если бы не мой слух, я бы уж давно объехал полсвета. И я должен это сделать. Для меня нет большего счастья, как заниматься моим искусством и показывать его людям. Не думай, что я чувствовал бы себя счастливым у вас. Кто теперь мог бы сделать меня счастливым? Даже ваша заботливость была бы мне в тягость, каждую минуту я ловил бы сострадание на ваших лицах и чувствовал бы себя ещё более несчастным. Чудесные места моей родины! Что меня привлекало к ним? Надежда добиться лучшего положения; и я этого достиг бы, если бы не моя болезнь. Ах, если бы я освободился от неё! Я бы весь мир заключил в объятия! Молодость моя, я это ясно ощущаю, только что началась. Ведь у меня  всегда было слабое здоровье! С некоторых пор  мои физические силы наряду с духовными растут, как никогда. С каждым днём я всё ближе и  ближе к цели, я уже  нащупываю её, хотя ещё и не могу определить. Только в таких мыслях твой Бетховен и может жить. Мне не надо никакого отдыха! Единственный отдых для меня отдых – сон. И я чувствую себя  просто несчастным, что должен теперь уделять ему больше времени, чем прежде.  Если бы мне только – хоть наполовину! – освободиться  от моего недуга! Вот тогда полноценным, возродившимся человеком я примчался бы к вам, и мы скрепили бы наши прежние дружеские узы.

  Вы должны видеть меня счастливым, таким, каким мне положено быть в этой жизни, а не несчастным, нет! Это для меня невыносимо! Я схвачу свою судьбу за глотку! Ей не удастся сломить меня. Ах, как прекрасно было бы прожить тысячу жизней! Что же до спокойного существования – нет, я чувствую, что я для него не создан. Тысячу добрых пожеланий Лорхен.

……………………………………………………………………………………………..

Ты ведь меня немножко любишь, не правда ли? Так не сомневайся же в моей привязанности и дружбе.

Твой Бетховен. 

Мошелесу

Вена, 14 марта 1827 года

Мой милый, добрый Мошелес!

  Двадцать седьмого февраля меня оперировали в четвёртый раз, а сейчас уже обнаруживаются явные симптомы, что мне скоро предстоит пятая операция. Если так и дальше будет продолжаться, ух не знаю, что из всего этого и выйдет и чем это для меня кончится. Поистине жестокая мне выпала участь.  Но я отдаюсь  на волю судьбы и только молю бога, чтобы, пока я ещё жив и терплю эту смертельную муку, он своей божественной властью избавил меня от нужд[9]. Это даст мне силы претерпеть мой жребий, как бы ни был он тяжёл и жесток, с покорностью воле всевышнего.

Ваш друг Л.Бетховен.

3. Мысли Бетховена

о музыке

   Нет правила, которого нельзя было бы переступить во имя более прекрасного.

   Музыка должна высекать огонь из души человеческой.

   Музыка-это откровение более высокое, чем мудрость и философия.

Нет ничего более прекрасного, как приближаться к божественному и распространять лучи его на человечество.

Почему я пишу? То, что у меня на сердце, должно найти себе выход. Вот поэтому я и пишу.

Неужели вы думаете, что я помню о какой-то скрипке несчастной, когда со мной говорит дух и я пишу то, что он мне повелевает!

(Шуппанцигу)

4. Интересные факты

1.      Однажды Бетховен и Гёте, гуляя, встретили императрицу в   окружении    свиты и придворных. Гёте, отойдя в сторону, склонился в глубоком   поклоне, Бетховен прошёл сквозь толпу придворных, едва прикоснувшись к шляпе.

2.      Каждый раз, прежде, чем сесть за стол и приступить к сочинению музыки, Бетховен опускал голову в таз с ледяной водой. Этот приём настолько вошёл у него в привычку, что композитор не мог отказаться от него до конца жизни.

3.      Некоторое время Бетховен учился у австрийского композитора и музыкального теоретика Иоганна Альбрехтсбергера, автора учебника по композиции. Своим упрямством Бетховен бесконечно раздражал учителя, так что тот однажды сказал:

                  -Этот тупица ничему не научился и ничему никогда не научится! 

          4.  Бетховен всегда варил кофе из 64-х зёрен.

5. Карл Черни был единственным ребёнком среди бетховенских         учеников. Ему исполнилось только девять лет, но он уже выступал с концертами. Его первым учителем был отец, известный чешский педагог Венцель Черни. Когда Карл впервые попал в квартиру Бетховена, где, как всегда царил беспорядок, и увидел человека с тёмным небритым лицом, в жилете из грубой шерстяной ткани, то принял его за Робинзона Крузо.

3. Некоторые фотографии

Дом, где родился композитор                                             Бетховен за работой дома                                                                                     

Бетховен в 30 лет                                                       Бетховен сочиняет Шестую симфонию

Заключение

       Подводя итоги, следует отметить, что его по праву считают одним из титанов мировой музыки, ставшим по мнению музыковедов, недосягаемым для последующих композиторов. Бетховен поражает своей небывалой силой духа и запомнился неповторимостью написанных шедевров. Композитор считал, что «музыка должна высекать огонь из души человека». Страдалец, нищий, немощный одинокий, живое воплощение горя он, которому мир отказывает в радостях, сам творит Радость, дабы подарить её миру. Он куёт её из своих страданий, как сказал он сам этими гордыми словами, которые передают суть его жизни и являются девизом каждой героической души:

Радость через Страданье.

                                                 Durch Leiden Freude.

  Список литературы

1. Музыкальный энциклопедический словарь, под редакцией Г.В. Келдыша. Москва «Советская энциклопедия». 1990.

2. Роллан Р. Жизнь великих людей: Жизнь Бетховена; Жизнь Микеланджело; Жизнь Толстого / [Пер. с фр. под ред. Б.Песиса]. – Мн.: Выш. шк., 1985.- 335 с. 

3. Прохорова И. Музыкальная литература Зарубежных стран, учебник для 5 класса детской музыкальной школы, двенадцатое издание. Москва «Музыка». 1990.

4. Хентова С.М. «Лунная соната» Бетховена. М., «Музыка», 1975.

5. Я познаю мир. Великие композиторы: дет. энцикл. / Т. Ю. Кравченко. М.:

АСТ: Астрель, 2005. – 397, [3] c.: ил.