Философия Соловьева

      Соловьёв, безусловно, прав в том, что нравственное  сознание человека настоятельно  требует осуществления абсолютного  добра, какие бы идеи им ни  овладевали (религиозные, политические, экономические, гносеологические, метафизические  и пр.), и разум может развивать  концепцию, соответствующую этому  требованию, только руководствуясь  идеалом абсолютного добра. Концепция  эта включает нравственность  в самое логику мышления. Или, как говорит Соловьёв, «нравственный элемент требуется самими логическими условиями мышления», в «мериле истины заключается понятие добросовестности». Или: «Истина есть лишь форма Добра», — утверждает Соловьёв, заканчивая этой формулой свой знаменитый трактат «Русская идея».

      Однако  нравственное начало независимо  и от религии. Соловьёв, вслед  за Кантом, склонен считать религию  не причиной морали, а ее следствием. Мораль не возникает из божественных  установлений. Но этот тезис дополняется  и другим: мораль неизбежно ведет  к религии.

      Самостоятельность  нравственной философии в ее  собственной области, — считает  Соловьёв, — не исключает внутренней  связи самой этой области с  предметом теоретической философии. «Оправдавши Добро как таковое, в философии нравственной, мы  должны оправдать добро как  Истину в теоретической философии».

      «Положительное  всеединство», по Соловьёву, предстает  как благо, истина и красота. Для  метафизики и гносеологии всеединства  важны прежде всего эти наиболее насыщенные содержательные категории. Однако полная концепция всеединства предполагает значительно более расширенную систему категорий. Так, философия, призванная выразить концепцию всеединства, рассматривается и в таких категориальных триадах, как опыт-мысль-вера, наука-философия-религия, эмпиризм-рационализм-мистицизм и т.д.

      Важной  чертой концепции всеединства  русского философа является утверждение  неразрывной связи добра с  единым космоэволюционным процессом, что существенно отличает этику всеединства от идеалистических учений платоновско-гегелевского типа.

      Таким образом, объективно человек участвует  в мировом процессе. На этом  убеждении строится вся онтология  добра Соловьёва. Это же убеждение  составляет основу его идеи  богочеловечества — центральной  идеи всей жизни и творчества  Соловьёва. С этой идеей было  связано его своеобразное понимание  христианства. Вл. Соловьёв, отмечает  Н.А. Бердяев, был прежде всего и больше всего защитником человека и человечества. Для него свобода и активность человека есть неотъемлемая часть христианства. Христианство для него — религия богочеловечества, предполагающая веру в Бога столь же значимой, как и веру в Человека. По Соловьёву, Человек совечен, а в итоге эволюции и сомогущ Богу. (Следовательно, мы имеем дело с существенно измененным христианством). Субъективно человек также опирается на определенные начала нравственности, которые философ называет первичными данными. Эти начала: стыд, жалость (сострадание), благоговение. Вл. Соловьёв подробно и весьма логично разъясняет, почему основу «субъективной» морали составляют именно эти три чувства, эти три переживания.

      Обратим  внимание на еще один момент  метафизики Соловьёва, свидетельствующий  о том, что идея «положительного  всеединства» более этическая, нежели  «чисто» онтологическая категория. Перемещение смыслового центра с бытия на сущее у Соловьёва произошло по целому ряду взаимосвязанных мотивов. Это прежде всего реакция против имперсонального, обезличенного духа гегелевского учения о бытие. Определенное значение имела и особенность веры русского философа в Христа как богочеловеческое существо. Переосмысление этих категорий было обусловлено и стремлением укрепить личностное начало в философии всеединства, возвысить учение о человеке. Вот почему тенденцию Соловьёва к построению философии сущего нужно связать с попыткой выйти за рамки традиционного объективного идеализма. Отрицание первичности бытия и обоснование приоритета субъекта как сущности роднит онтологию Владимира Соловьёва с такими последующими направлениями философской мысли, как экзистенциализм и персонализм, в которых этические решаемые проблемы онтологии выступают на первый план. Онтология В.С. Соловьёва приводит нас к этической евангельской формуле: «Бог есть любовь».

      Возвращаясь  к понятию сущего у Соловьёва, обратим внимание, что сущее —  единая первооснова бытия. Но, будучи  единым, сущее не может быть  беднее бытия, а, напротив, должно  быть богаче, должно включать  все, но в форме единства. Благо, истина и красота и представляют  собой три вида или образа  единства. А так как всякое  внутреннее единство есть безусловная  благость или любовь, то благо, истина и красота являются  тремя образами любви. В благе мы имеем любовь в особом, приоритетном смысле, как идею идей: это есть единство существенное. Истина есть та же любовь, т.е. единство всего, но уже как объективно представляемое — это есть единство идеальное. Наконец, красота есть та же любовь, но как проявленная — это есть единство реальное.

      Отношение  этих трех образов любви В.С. Соловьёв выражает в следующей  формуле: «Абсолютное осуществляет  благо через истину в красоте». Но если вспомнить, что абсолютное  есть идея идей, что оно есть  абсолютная благость и, следовательно, совпадает по своему значению  с собственно благом, то преимущественно  этический смысл этой рационально  доказываемой формулы Соловьёва  станет очевидным.

      Этика всеединства  — это наиболее важная и  оригинальная часть философии  всеединства Владимира Соловьёва. Уже в первой своей большой  работе «Кризис западной философии» Соловьёв заявляет, что «философия в смысле отвлеченного, исключительно теоретического познания окончила свое развитие». Устарелость философии «отвлеченных начал» заключатся в том, что она все время имела в виду лишь субъекта познающего — вне всякого отношения к требованиям субъекта как хотящего, волящего, что и создает проблему всеединства и вместе с тем является предпосылкой ее решения.

      Только  через связывание в философии  теоретической и этической ее  составляющих, через разрешение  проблемы сущего и должного  преодолевается, по Соловьёву, прежний  «отвлеченный» характер философии. Единство сущего и должного, науки  и нравственности создает возможность  цельного знания, а «цельное знание»  вместе с «цельным творчеством»  образует в «цельном обществе»  «цельную жизнь».

      «Само по  себе связывание теоретической  и этической сферы чрезвычайно  типично вообще для русской  мысли, — здесь Соловьёв явно  продолжает линию Киреевского  и Хомякова, — не говоря уже  о других мыслителях его эпохи (Лавров, Михайловский, Толстой)». Примат  этики в философии Соловьёва  объясняется тем, что «от начала  до конца философской деятельности  Соловьёва практический интерес  действительного осуществления  всеединства жизни стоит для  него на первом месте».

      Парадокс, однако, состоит в том, что вместе  с этикой в проблему всеединства  вносится не только гармонизирующее  начало, но также и разлад, дисгармония, ибо проблема мирового добра  диалектически сопряжена с проблемой  мирового зла. Трагизм данной  ситуации показан в последней  книге В.С. Соловьёва (своеобразном  его завещании) «Три разговора  о войне, прогрессе и конце  всемирной истории», в целом «нетипичной»  в ряду его работ по философии  всеединства.

      «Грусть  от того, что не видишь добра  в добре», — эти слова Н. Гоголя, взятые в качестве эпиграфа  Н. Бердяевым к его книге «О  назначении человека. Опыт парадоксальной этики», передают антиномичность идеи «положительного всеединства» Вл. Соловьёва столь четко и выразительно, как ни какие логические и метафизические ее формулировки.

3. Религиозно - философское  обоснование всемирной теократии

      В. Соловьеву  принадлежит заслуга в постановке  и разработке проблемы, которую  принято с тех пор обозначать  словосочетанием «русская идея». В мае 1888г. он выступил в Париже  с лекцией на Французском языке  под названием «Русская идея». В ней мыслитель поставил вопрос, который считал крайне важным - вопрос о смысле существования  России во всемирной истории. Ответом на него и служила  сформулированная автором «русская  идея». Соловьев считал, что каждая  нация, объединенная соответствующее  государственное единство, призвана  выполнять в составе человечества  определенную миссию, или роль. Миссия, или роль, нации в составе мирового  целого и есть национальная  идея.

      Национальная  идея не вытекает непосредственно  из материальных условий существования  России. Национальная идея- это задание, данное Богом, долг народа перед Богом. Соловьев пишет: «Идея нации есть не то, что сама она думает о себе во времени, но, то что Бог думает о ней и вечности». Для Соловьева все нации - это члены и элементы человечества как социального организма, но при этом они - «существа моральные». Причем Соловьев считает, что в этом моральном мире существует роковая необходимость. Он пишет: «Призвание или та особая идея, которую мысль Бога полагает для каждого морального существа - индивида или нации - и которая открывается сознанию этого существа как верховный долг, - эта идея действует во всех случаях как реальная мощь, она определяет бытие морального существа, но делает она это двумя противоположными способами: она проявляется как закон жизни, когда долг выполнен, и как закон смерти, когда это не имело места».

      Как определить  существо национальной идеи? Кто  скажет народу о его долге? Ведь народ может и заблуждаться  относительно своего призвания. Надо проанализировать всю историю  российского государства от зарождения  до современности, проанализировать те моменты в развитии христианской цивилизации, в которые Россия внесла небольшой вклад, и на этой основе определить ее миссию в будущем. Русская идея, или историческая миссия России, состоит в том, чтобы стать инициатором в создании европейского сообщества стран на основе христианских ценностей, в создании теократии.

      Проработка  утопического проекта всемирной  теократии осуществляется Соловьевым  во многих трудах 80-х годов: «История  и будущность теократии», «Россия  и вселенская церковь», «Великий  спор и христианская политика».

      Всемирная  теократия предстает у Соловьева  как социальная форма Богочеловечества, отражающая в себе принцип  троичности Божества. Три ипостаси - Отец, Сын и Святой дух - проецируется  в человеческую деятельность  соответственно как три «служения»: священство, царство и пророчество. Возникает вопрос о том, как  в реальной человеческой истории  эти три служения распределены. Соловьев без колебаний признает  функции первосвященство за папой  римским. Он сомневается в том, что воплотить царственный элемент  теократии выпало на долю Византии. Византийский цесаризм не справился с этим служением, и задача создания праведного общества потерпела в Византии решительное крушение. Но для служения царского подходит «третий Рим» - Россия как наследница Византии. От народа, являющегося носителем третьей силы, требуется свобода от ограниченности, возвышение над узкими национальным интересами. Эти свойства, по мнению Соловьева, присущи в особенности национальному характеру русского народа. Действительно, идеалы русского народа носят религиозный характер, он способен к сочетанию восточной и западной культуры (что доказали реформы Петра 1), он обладает прирожденной способностью к самоотречению, что подтверждается приглашением варягов на правление еще в 862г.

      Гораздо  хуже в христианском мире обстоит  дело с пророческим служением. Оно изначально появилось в  форме протестантства, которое возникнув  из распри Рима и Константинополя, существенно исказило это третье  теократическое начало: отделив пророчество от священства, оно не подарило миру и истинных пророков. Для пророческого служения он находит замену в лице ортодоксального иудаизма («еврейства») на том основании, что у последнего имеется совпадающее с истинно христианским понятие о пророческом призвании и что само протестантство является до известной степени возвратом к еврейству.

      По замыслу  Соловьева, вселенская теократия  должна быть свободной теократией: объединение наций происходит  на добровольных началах. В теократическом  обществе исключалось всякое  принуждение к вере, этим оно  радикально отличалось от Средневековья, когда церковь допускала жестокие  гонения на инакомыслящих. И Соловьев сурово критиковал русскую православную церковь за ее стремление опереться на государственную власть в искусственном насаждении веры.

      Соловьев  прямо заявлял, что только католическая  церковь обеспечит самостоятельность  церковной власти перед государством  и обществом. Что же касается  русской православной церкви, то  она давно превратилась в послушное  орудие мирской власти, и отвергает  единство христианских конфессий. Первый шаг, который должна сделать  Россия, - это совершить подвиг  национального самоотречения, принести  в жертву свой национальный  эгоизм. На деле это означало  соединение русской церкви с католической, что непосредственно могло быть достигнуто благодаря подчинению русского государства римскому первосвященнику. Новый миропорядок будет поддерживаться государственной властью русского монарха, и в семейство христианских народов войдут мир и благословение.

      Таким образом, для того чтобы национальная  идея была осуществлена на  практике, необходимы определенные  предпосылки. Во-первых, необходимо  обеспечить соблюдение гражданских  свобод - свободы слова, свободы совести. Во-вторых, должна быть преобразована  русская православная церковь: нужно  преодолеть подчиненность ее государству и ее враждебность по отношению к западному христианству.

      Соловьев  считал, что с созданием вселенской  теократии Россия внесет в  отношении европейских народов  элементы сердечности, непосредственности, утраченные рациональным Западом. С другой стороны, сотрудничеством  Западом позволит преодолеть  характерные для России тенденции  варварства, нигилизма и тем самым  будет способствовать вступлению  России на путь подлинного  просвещения и прогресса. Для  России этот проект важен еще  и потому, что находясь на границы  двух миров, она испытывала постоянное  давление со стороны Азиатского  Востока. Объединение со странами  Европы позволило бы России  более тесно интегрироваться  в сообщество христианских стран, что дало бы твердую гарантию  сохранения христианских основ  русской культуры.