Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси

 

Выборы нового главы русской церкви состоялись 23 апреля. Митрополитом был избран коломенский епископ Геронтий, человек совсем другого склада ума и политической направленности, чем покойный Филипп.

 

Главная тревога 1473 г. была на псковско-ливонском рубеже. Немцы  отказывались продлить переми­рие и явно готовились к войне. Один за другим ехали к великому князю псковские послы с просьбой о по­мощи. 1 октября очередной посол застал его в под­московном селе Острове. Великий князь обещал по­мощь. Наконец 25 ноября, по окончании осенней рас­путицы, во Пскове получили известие, что московские войска князя Данилы Холмского стали на рубеже Псковской земли. День за днем в город беспрестанно вступали войска, становясь лагерем на Завеличье. «Бе бо множество их видети, князей единых 22 из городов, из Ростова, из Дмитрова, из Юрьева, из Мурома, из Костромы, с Коломны, из Переяславля и из иных го­родов»16. Псковичи никогда не видели в своем городе такого огромного войска. Не «старший брат» и даже не великое княжество Московское — все Русское госу­дарство пришло на защиту Пскова.

Спустя месяц после  выезда из Москвы, 21 ноября, великий  князь прибыл на Городище — резиденцию ве­ликих князей на правом берегу Волхова, в трех кило­метрах выше Новгорода. Началось «Городищенское стояние».

 

25 ноября Иван Васильевич принял депутацию двух новгородских улиц, Славковой и Микитиной, с жало­бой на самого степенного посадника Василия Онаньина и на два десятка других посадников и бояр: они, «наехав... со многими людьми, на тысячу рублев взя­ли, а людей многих до смерти перебили». Впервые за всю историю вечевого города уличане жаловались ве­ликому князю на своих посадников, в том числе и сте­пенных — формальных руководителей феодальной рес­публики. Авторитет вечевых властей в глазах горожан уступил место авторитету государя всея Руси.

Два месяца стоял Иван Васильевич на Городище, «управливая» свою «отчину», решая новгородские де­ла. Господа соревновалась в  гостеприимстве. Почти каждый день был отмечен пирами у посадников и тысяцких, бояр, владыки, ответными  пирами у великого князя. Но ни праздничная череда пиров, ни золотой дождь подарков ничего не меняли по существу. Бояр­ская республика доживала последние месяцы.

 

23 января 1476 г. великий  князь выехал с Городи­ща и  8 февраля вернулся в свою столицу  23. А 30 мая «приехоша к великому князю Ивану Васильевичу с Твери служити бояре и дети боярские». Летописец называет восьмерых из них, но прибавляет: «и иные мнози»24.

 

Это было весьма важное и  знаменательное событие. В Шелонской  битве пали не только знамена Великого Новгорода. Поражение потерпела вся старая, удельная Русь. Рушились старые, традиционные феодальные связи, менялись привычные социальные перспективы и ориентиры. Наиболее дальновидные вассалы и слу­ги Михаила Борисовича Тверского стали переходить на службу к государю всея Руси. Тверское великое княжение начало разваливаться изнутри.

 

11 июля в Москву  явился Бочюка — новый посол  Ахмата. Как всегда, посла сопровождали  большая сви­та и купцы с  товарами. После прошлогоднего конфлик­та  хан решил сделать шаг к  примирению. Но миссия Бочюки носила особый характер» — он «приехал звать великого князя «ко царю в Орду»25. Это «приглаше­ние» имело принципиальное политическое значение. Как известно, Иван Васильевич в отличие от всех своих предшественников на великокняжеском столе ни разу не ездил к хану — ни до, ни после вокняжения. Это было само по себе крупнейшим нарушением ис­конной традиции русско-ордынских отношений, озна­чало, по существу, непризнание ханского сюзеренитета над Русью. И вот теперь Ахмат решил напомнить своему русскому «улуснику» о его подчиненном, зави­симом от хана положении. Тому предшествовали круп­ные внешнеполитические успехи Ахмата. Он вторгся в Крым, разгромил Менгли-Гирея и поставил во главе Крымского ханства своего родича Джанибека. Победа над Крымом и его фактическое объединение с Ордой вдохновили Ахмата на предъявление достаточно жест­ких требований к Руси.

 

Почти два месяца провел Бочюка в Москве. Обрат­но в Орду он выехал вместе с русским послом Матвеем Бестужевым. Верный своей  тактике, великий князь не отказывался от переговоров, Но о его поездке в Орду с изъявлением покорности хану не было и речи. 6 сен­тября 1476 г. жители столицы видели отъезд послед­него ордынского посла...

 

В конце сентября в  Москву приехал Амброджо Контарини. Венецианский посол к персидскому шаху Узун-Хасану возвращался домой через Русскую землю и пробыл в Москве около четырех месяцев. Записки о его путешествии, изданные несколько лет спустя в Венеции, дают уникальную возможность посмотреть на Русь и ее государя глазами современника-итальян­ца 26. Гак, мы узнаем, что у великого князя «был обы­чай ежегодно посещать некоторые местности своей страны»: в 1476 г. его поездка заняла три месяца. Наблюдательный посол оставил описание «города Московии». Кремль показался ему деревянным — так мно­го было деревянных заплат и вставок в старинных бе­локаменных стенах, а Москва — большим деревянным городом, раскинувшимся по обоим берегам реки и со­единенным многими мостами. Лето 1477 г. было тревожным. В Москве готови­лись к новому подходу на Новгород.

 

Война с ним стала  неизбежной, и к ней готовились как в Новгороде, так и в  Москве. Новгородцы пыта­лись затянуть время, вступить в переговоры с вели­ким князем — изгнав, однако, из города московских торговых людей: «много гостей прибегоша низовских и с товары из Новгорода во Псков, а инии поехали на Литву»... Пыталась господа и заключить союз с Псковом...

 

9 октября 1477 г. великий  князь выступил в по­следний  новгородский поход. Собственно, войны уже не было. Новгородская  рать заперлась в городе. Не встречая сопротивления, двигались московские полки по Новгородской земле. В последних числах ноября, пройдя по льду через Ильмень, они со всех сторон обложили Новгород. Сам великий князь встал 27 но­ября на левом берегу Волхова, выше города, у Троицы на Паозерье. Здесь во время «Троицкого стояния» и начались длившиеся почти полтора месяца переговоры с новгородскими делегатами, предводительствуемыми архиепископом.

 

Новгородские делегаты стремились затянуть переговоры в надежде, что московские войска не смогут долго держать зимнюю осаду большого, хорошо укреп­ленного города. Первоначально спор шел по второ­степенным вопросам. Но 7 декабря боярин князь Иван Юрьевич Патрикеев, глава московской делегации, со­общил окончательные требования великого князя: «Вече и колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти. Посаднику не быти. А государство нам свое держати... А которые земли наши, великих князей, за вами, а то бы было наше».

 

Целую неделю обсуждали  новгородцы требования великого князя. 14 декабря они привезли в ставку ответ с согласием на отказ от веча, колокола и посадника. Приговор вечевому строю был произнесен 29. Но, уступив в наиболее важном для великого князя вон просе о политическом строе в Новгороде, т. е. согласившись на уравнивание с другими русскими землями, новгородские делегаты упорно добивались благо­приятного решения главного для себя вопроса — о своих землях, водах, «животах» (имуществе), «позвах» (вызовах в суд на Москву), службах. Спор о вотчинах перерастал в торг.

 

Между тем обстановка в городе накалялась. Не хватало хлеба. От голода и скученности вспыхнула эпидемия — начался мор, а с ним и волнения в стане осажденных. «Иные хотящи битися с великим князем, а инии за великого князя хотяще задамся, а тех болши, котори задатися хотить за великого князя»,— описывает ату картину псковский летописец 30. «Всташа чернь на бояр и бояре на чернь». «Чернь» муже­ственно защищала родной город. Но она не хотела умирать ради сохранения боярами их вотчин. Под угрозой массового возмущения бояре согласились уступить великому князю часть владычных и монастыр­ских земель.

 

Под руку великого государя перешло несколько тысяч обеж (крестьянских участков), принадлежав­ших  владыке и шести крупнейшим новгородским мо­настырям. Впервые со времен учреждения русской церкви великокняжеская  власть пошла на конфиска­цию церковных  имуществ, считавшихся неприкосно­венными по правилам вселенских соборов, подтверж­денным на Руси уставами Владимира Святого и Яро­слава Мудрого. В интересах Русского государства Иван Васильевич нарушил традицию. Это был реши­тельный, принципиальный шаг, имевший далеко иду­щие последствия. Бояре же ценой уступки монастыр­ских и владычных земель сохранили свои вотчины.

 

Четверг, 15 января 1478 г. стал последним днем феодальной республики. Вече уже не собиралось. В го­род въехали московские бояре и дьяки. Во всех пяти новгородских концах целовали крест новгородцы: «и жены боярские, вдовы, люди боярские, старейшие люди и молодшие, от мала до велика».

 

Боярская республика пала, но за этим не после­довало ни казней заложников, ни демонстративного унижения жителей, ни нарочитых грабежей и наси­лия над ними. Великий князь «града же пленити не повелел» — с новгородскими подданными, вчерашними врагами, запрещено было обращаться как с пленными 31.

 

Такое случалось в  средние века не часто. В нояб­ре 1467 г. Карл Смелый, герцог Бургундский и могу­щественный соперник Людовика XI Французского, совсем иначе распорядился судьбой города Льежа, ка­питулировавшего перед ним. «К герцогу пришли 300 наиболее влиятельных горожан, в одних рубаш­ках, босые, с непокрытыми головами, и принесли ключ от города, сдаваясь на его милость и ничего не требуя, кроме как избавления их от грабежей и по­жарищ»,— пишет современник. Герцог казнил взятых ранее заложников, казнил «городского гонца, которо­го сильно ненавидел», приказал снести городские баш­ни и стены, отнял у горожан оружие и обложил их большим денежным побором. Через разрушенную сте­ну, через засыпанный городской ров Карл как триум­фатор вступил в поверженный, униженный город32.

 

Разное поведение неистового Карла и хладнокров­ного Ивана  Васильевича по отношению к побежден­ным горожанам объясняется не только чертами ха­рактера. Честолюбивый глава разношерстного и раз­ноязычного конгломерата французских и имперских земель был до мозга костей средневековым государем. Он мечтал прежде всего о личной славе и власти. Не­устрашимый в бою, суровый и нетерпимый к своим подданным, он выпрашивал королевскую корону у им­ператора Фридриха III. Корона, а не страна владела его мечтами. Его русский современник был деятелем совсем другого масштаба. Он видел себя законным, наследственным государем всей Русской земли, и имен­но этим в первую очередь объясняется его политика в побежденном Новгороде.

 

Боярская республика пала, но остался Великий Новгород — крупнейший политический, торговый, куль­турный центр Русской земли, теперь прочно и на­всегда связанный с новым государством. Восемь бояр, уличенных в измене (в том числе знаменитая Марфа Борецкая), под конвоем отправились в Москву, но горожане остались. В жизни огромного старого города наступила новая эпоха.

 

Началась перестройка всей системы управления Новгородской землей. Четыре наместника, назначен­ные великим князем, должны были теперь «всяки... дела судебны и земские правити по великого князя пошлинам и старинам». А владыке новгородскому предписывалось «опричь своего святительского суда... не вступатися ни во что же.». Уничтожалась не толь­ко боярская олигархия — ликвидировалась политиче­ская власть архиепископа, характерная черта вечевого строя Новгорода,

 

Новгородские бояре  были объявлены изменниками. Вдумаемся в смысл этих слов. Ни Марфа Борецкая, ни ее единомышленники, пытавшиеся поднять Новго­род на великого князя и предаться под власть Литвы, изменниками себя не считали. Они отстаивали «ста­рину», свою «правду», которой веками жил их родной город. В эту переломную эпоху русской истории борь­ба шла не между добром и злом в их чистом виде, не между правдой и кривдой в их прямом, букваль­ном понимании, а между двумя правдами — старой и новой. В этом и заключалась подлинная трагедия эпоха. Старая правда, новгородская удельная старина столкнулась с новой правдой — с необратимым ходом исторического процесса. В новом правовом сознании для старой правды не было места. Это новое сознание рождалось не умозрительным путем, а было осмысле­нием насущных, жизненно важных потребностей Рус­ской земли. Старая правда была устремлена в глубь веков прошедших, новая — в череду будущих. Удель­ные князья и новгородские бояре были носителями старой «правды» — и в этом была безысходность их положения. В новом государстве они могли сохра­ниться, только потеряв свое старое и обретя новое социальное качество — приняв новую «правду» Рус­ской земли. Для людей, преданных традициям, сде­лать это было не просто. Мучительная переоценка ценностей — почти неизбежный спутник великих по­воротов истории.

 

17 февраля великий  князь выехал в Москву, а за  ним повезли вечевой колокол.  Колокол «вознесли на колокольницю  на площади... с прочими колоколы  звонити». Как Новгород вошел  в семью городов Русского государства,  так и его вечевой колокол,  вековой сим­вол боярской республики, стал теперь на кремлев­ской площади, в сердце Русской земли, вместе с дру­гими колоколами отбивать новое историческое время33.

 

Наступила весна 1479 г. 25 марта  произошло важ­ное династическое  событие — родился сын Василий, первый сын от нового брака. У великого князя был уже взрослый наследник — Иван Иванович, которому шел двадцать второй год. Иван Иванович оставался в глазах Русской земли молодым «великим князем», наследником государственной власти. Ему давались ответственные политические поручения, не раз он за­мещал в Москве отца во время его походов, и, по-ви­димому, пользовался полным доверием Ивана Ва­сильевича (насколько это вообще возможно в фео­дальных монархиях, где конфликты между настоя­щим и будущим государями — далеко не редкое явление). Будущий Людовик XI интриговал против отца и был даже вынужден бежать от гнева Карла VII. Об Иване Ивановиче сведений подобного рода у нас нет. Как бы ни складывались его отношения с новой великой княгиней, вызывавшие, может быть, неудовольствие отца, он, по-видимому, никогда не был в настоящей опале. Но е рождением Василия у него появился соперник. Династический вопрос, это про­клятие феодальной монархии, стал усложняться.

 

По-прежнему наиболее важными  были дела с Ор­дой, Ахмат достиг вершины своего могущества. В июне 1477 г. он обратился с посланием к грозному «повелителю правоверных» — султану Мохаммеду II, победителю Константинополя. Наряду с заверениями в дружбе и верности в послании содержалось много­значительное напоминание о том, что Ахмат — прямой наследник Чингис-хана. Стремление укрепить свою власть в Крыму в сочетании с великодержавными ам­бициями сделало невозможным соглашение Ахмата с Портой 34.

 

5 сентября 1477 г. в Крым, к ордынскому став­леннику Джанибеку,  отправился Темеша-татарин, служивший великому князю. Он должен был прозон­дировать ситуацию и обещать Джанибеку опочив (убежище) в Русской земле в случае его изгнания из Крыма 35. Русская дипломатия пользовалась любой возможностью, чтобы наладить и сохранить контакты с Крымом.

 

Ахмат значительно укрепил  свою власть, одержав крупные победы в Средней Азии и на Северном Кав­казе, но удержаться в Крыму ему не удалось. К вес­не 1479 г. Джанибек был изгнан и Менгли-Гирей, вассал турецкого  султана, в третий раз взошел на хан­ский престол. Это важное поражение Орды открывало перспективу дальнейших русско-крымских перегово­ров. 30 апреля в Крым отправился толмач Иванча Белой, «паробок» великого князя. Предложение о возобновлении переговоров прозвучало и было приня­то. Но до союза Руси и Крыма было далеко 36.