Григорий Потемкин

Роман Екатерины и Потемкина  протекал чрезвычайно бурно: нежности сменялись кратковременными размолвками  и даже ссорами, последние столь  же внезапно оборачивались горячими клятвами в любви и преданности. Интимные письма и записочки императрицы  второй половины 1774 года давали основание  считать, что она никогда не исчерпает  всего запаса ласковых слов. Ее изобретательность  беспредельна: «Гришенька не милей, потому что милой», «Милая милюшечка, Гришенька», «Милая милюша», «Миленький милюшечка», «Миленький голубчик», «Миленький, душа моя, любименький мой», «Милуша», «Сердце мое» и др.

Клятвенных заверений  в нерушимой верности в письмах  и записочках столь много, что  они вызывают подозрение относительно истинности постоянства чувств —  скорее всего, некоторые выражения навеяны упреками фаворита и супруга в утрате либо ослаблении интереса к «милому милюшечке Гришеньке». Уже в апреле 1774 года в одном из писем она усиленно стремилась развеять подозрения ревнивца: «Признаться надобно, что и в самом твоем опасеньи тебе причины никакой нету. Равного тебе нету».

Из писем императрицы  явствует, что между влюбленными  часто случались размолвки, причем инициатором их выступал Потемкин, а миротворцем — императрица. Чем ближе к 1776 году, тем меньше императрица использует примирительные слова, уговоры заменяются выговорами, появляется раздражительность: «Я не сердита  и прошу вас также не гневаться  и не грустить», «Я, душенька, буду уступчива, и ты, душа моя, будь также снисходителен, красавец умненький», «Я не зла и  на тебя не сердита... Мучить тебя я не намерена», «Мир, друг мой, я протягиваю вам руку», «Душа в душу жить готова». Среди суждений на эту тему есть и такое: «Мы ссоримся о власти, а не о любви». Приведенные слова  дают основания полагать, что Потемкин претендовал на более обширную власть, чем та, которую ему соглашалась  уступить императрица. Похоже, что она  постигла характер супруга и знала  истоки его раздражительности: «Холодности  не заслуживаю, а приписываю ее моей злодейке проклятой хандре». В другом письме: «...и ведомо, пора жить душа в душу. Не мучь меня несносным обхождением, не увидишь холодность». И далее угроза: «Платить же ласкою за грубость не буду».

Новый этап во взаимоотношениях Екатерины и Потемкина наступил в первой половине 1776 года. Из человека, утешавшего ее в ночные часы и дававшего  ей дельные советы, Григорий Александрович  превратился в вельможу первой величины, фактического владыку огромной территории, которой он управлял и фактически распоряжался по своему усмотрению.

Глава IV

Деятельность Григория Александровича.

Потемкин был назначен губернатором Новороссийской губернии указом от 31 марта 1774 года еще до заключения Кючук-Кайнарджийского мира. По этому миру к России отошли крепости Керчь и Еникале в Крыму на побережье Керченского пролива, крепость Кинбурн, охранявшая выход в Черное море из Днепра, а также пространство между Днепром и Бугом и огромные территории к востоку от Азовского моря.

Согласно разработанному в 1764 г. «Плану о раздаче в Новороссийской губернии казенных земель к заселению» все, кроме крепостных и однодворцев, могли получить здесь землю на льготных условиях. Потемкин распорядился увеличить размер выделяемых поселенцам земельных участков и расширить  льготы. Новые условия стимулировали  процесс заселения. Большие надежды  возлагались его администрацией на усилия помещиков. То обстоятельство, что дворяне по истечении льготного  срока платили за землю в два  раза меньше, чем остальные поселяне, получали большие наделы и только они могли возвращать землю в казну в случае незаселения с уплатой по 5 копеек за десятину в год, свидетельствовало о следовании в Новороссии принципу дворянской монополии на землю и предпочтении помещичьей колонизации. Однако из-за желания помещиков закрепостить поселенцев, оказавшихся на их земле, происходил сход населения с этих участков. Постепенно Потемкин стал склоняться к вольной колонизации. Он не был при этом ниспровергателем дворянских привилегий, но нужды населения подталкивали его к отступлению от некоторых из них. Распоряжение Потемкина выделять землю с правом наследования «выводимым из заграничных мест людям всем и всякого звания как здесь в губернии прибывающих, так и из-за границы на вечное жилище в Россию» фактически санкционировало прием в поселенцы беглых крестьян. Крепостные, особенно из соседних с Польшей губерний, бежали в Речь Посполитую, откуда через год-два шли в Причерноморье. Администрация Потемкина даже основала специальное поселение на границе с Польшей для облегчения вербовки новоселов. Во имя выполнения своих служебных задач и закрепления за Россией Причерноморья он использовал те методы, которые давали результат. Несмотря на жалобы дворян, императрица приняла сторону губернатора. В итоге губернатор добился роста населения: в 1791 г. в Новороссии было уже более 700 тыс. душ, а в Крыму до 12 тысяч.

Заинтересованность Потемкина  в вольной колонизации была вызвана  также пограничным положением Новороссии. По его предложению из государственных поселян начали формировать поселенческие полки, извлекая тройную выгоду. Военные поселяне были земледельцами, несли пограничную службу и являлись воинским резервом. Последнее было важно из-за постоянной нужды армии в рекрутах. Увеличение нормы рекрутских наборов в связи с внешнеполитической активностью России в 80-е годы встретило сопротивление и помещиков и крестьян. Поэтому важным источником пополнения армии стали военные поселяне, к тому же в отличие от рекрутов обученные.

Слабая колонизация Новороссии была одной из причин хозяйственной неразвитости края. Даже снабжение нескольких крепостей было «сопряжено с величайшими затруднениями: товары везутся изнутри России». Но уже спустя полтора десятилетия, по окончании второй русско-турецкой войны новороссийское дворянство с гордостью отчитывалось: «Край продовольствовал армию, несмотря на неурожай и затруднительность сообщения…». Этого результата Новороссия добилась за годы, когда управлял краем Потемкин.

Кроме дефицита рабочих рук, неосвоенности земель аграрное развитие осложняли засухи. Чтобы смягчить влияние неблагоприятных объективных факторов, Потемкин старался развивать новороссийское земледелие на основе достижений агрономической науки. Он стремился привлечь на поселение «колонистов, знающих экономию во всех частях, дабы они служили примером тамошним жителям». С целью распространения передовых методов хозяйствования из Петербурга были вызваны ученые агрономы Ливанов и Прокопович. Потемкин сформулировал их задачу так: «все домоводство устроить, сообразив качеству земли здешней со всеми изобретениями в Англии введенными, в образе пахания, в обороте посевов, в размножении полезных трав и лучших орудий земельных». Однако из-за тягот подъема земель и бедности поселенцы не были склонны к новшествам, и Потемкину не удалось воплотить свою мечту о передовом земледелии в Новороссии. Но он не отказался совсем от этой мысли и в одном из выморочных имений приказал организовать показательное хозяйство, в Николаеве завел земледельческую школу. Также не встретило понимания у населения потемкинское требование о развитии садоводства и виноградарства. Он выписывал знаменитые сорта деревьев и виноградных лоз, но новоселам не хватало рук и средств на обработку земли и обустройство, тем более – для трудоемких отраслей, казавшихся выходцам из внутренних губерний ненужной прихотью. Садоводство и виноградарство прививалось из-под палки. Но именно благодаря Потемкину были заложены их основы в Новороссии и Крыму.

В итоге, чтобы обеспечить регион хлебом Потемкину пришлось делать ставку не на достижения агрономии, а  на экстенсивный рост производства через  увеличение посевных площадей. С 1787 г. до 1794 г. только в Крыму они увеличились  более чем в 3,5 раза. Доля хлеба  в русском черноморском экспорте к 1791 г. достигла 50%, поднявшись с последних  позиций.

С именем Потемкина связано  возникновение новых городов. Основанный в 1778 году Херсон должен был стать  главной базой строившегося Черноморского  флота, а также портом, связывавшим  Россию с Османской империей и  странами Средиземноморья. Верфь начала действовать уже через год  — в 1779 году. На ней был заложен  первенец Черноморского флота — 60-пу-шечный корабль «Слава Екатерины». В том же 1778 году на берегу реки Кильчени Потемкин заложил Екатеринослав — город, призванный закрепить славу императрицы в освоении края. Уже через четыре года в нем насчитывалось более 2200 жителей обоего пола, созданы два училища: одно для детей дворян, другое для разночинцев, основаны два предприятия — кожевенное и свечное. Вскоре, однако, было обнаружено, что место для города избрали неудачно, и его перенесли на Днепр. Относительно Екатеринослава Потемкин вынашивал грандиозные планы. Он предполагал разместить там университет, обсерваторию и 12 промышленных предприятий, соорудить множество фундаментальных зданий, в том числе колоссальных размеров храм, подобный собору св. Петра в Риме, «судилище, наподобие древних базилик», огромные склады и магазины.

Все эти планы не были реализованы, хотя начали строиться  даже дома для профессоров университета. Из предприятий Потемкин успел пустить только чулочную фабрику, на которой были изготовлены для поднесения Екатерине шелковые чулки — такие тонкие, что уместились в скорлупе грецкого ореха. Детищем Потемкина явились также Никополь, Павлоград, Николаев и другие города.

Глава V

Полководец.

Начавшаяся в 1787 г. вторая русско-турецкая война стала в  его биографии периодом, вызывавшем у современников и исследователей почти единодушное осуждение. Потемкин был назначен главнокомандующим Екатериновской армии. Если бы его не окружали блестящие полководцы, среди которых первенствовали А. В. Суворов и П. А. Румянцев, если бы князя не поддерживала и не воодушевляла императрица, то ход военных действий мог принять совсем иной оборот.

В самом начале войны Потемкин серьезно заболел. 16 сентября 1787 года он извещал Екатерину: "..я в слабости большой, забот миллионы, ипохондрия пресильна. Нет минуты покою. Право не уверен, надолго ли меня станет. Ни сна нету, ни аппетиту". Через три дня новая жалоба на здоровье и просьба об отставке. "Спазмы мучат, и, ей Богу, я ни на что не годен... Будьте милостивы, дайте мне хотя мало отдохнуть". 24 сентября, после получения известия, что буря уничтожила выпестованный Потемкиным Черноморский флот, ипохондрия достигла высшего накала. "Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу". Повторяет просьбу: "Хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится". Императрица отвечала: ''...ничего хуже не можешь делать, как лишить меня и империю низложением твоих достоинств человека самонужного, способного, верного, да при том и лучшего друга. Оставь унылую таковую мысль, ободри свой дух..."

Пребывая в состоянии  депрессии, Потемкин просил разрешения вывести войска из Крыма. Екатерина  оказалась мудрее и тверже характером: оставление Крыма откроет туркам и татарам прямой путь ''в сердце империи, ибо в степи едва ли удобно концентрировать оборону".

В середине декабря Потемкин почувствовал некоторое облегчение и вернулся к своим полководческим трудам. Находясь в Елизаветграде, он решил овладеть Очаковом, возложив на себя руководство операцией. Однако эта акция не принесла ему лавров.

Суворов давал обязательство  овладеть крепостью еще в апреле 1788 года, когда ее гарнизон насчитывал четыре тысячи человек, но Потемкин отказал, опасаясь значительных потерь во время  штурма: "Я на всякую пользу тебе руки развязываю, но касательно Очакова  попытка может быть вредна; я все  употреблю, чтобы достался он дешево".

Неизвестно, сколь долго  Потемкин зря терял бы солдат от небывалой в этих краях холодной зимы если бы 5 декабря ему не донесли, что осаждавшие лишены топлива, а хлеба не хватит даже на один день. Только после этого фельдмаршал решился  на штурм он был крайне кровопролитным.

Восторгу Екатерины не было конца. Она пожаловала Потемкину фельдмаршальский жезл осыпанный алмаза ми и драгоценными камнями, велела Сенату заготовить грамоту с перечислением заслуг князя выбить в ею честь медаль с надписью "Усердием и храбростью самолично вручила орден Александра Невского, подарила 100 тысяч рублей на достройку Таврического дворца и золотую шпагу, поднесенную на золотом же блюде.

Глава VI

Лебединая песня Потемкина

После того как  его связь с императрицей перестала  быть постоянной, Потемкин погрузился в океан открытых и тайных романов  — столь сложных, что им дивились современники и затруднялись распутать  историки. «Подобно Екатерине, он был  эпикурейцем, — писал сын одного из потемкинских адъютантов, граф Александр  Рибопьер. — Чувственные удовольствия занимали важное место в его жизни; он страстно любил женщин и страстям своим не знал преграды». Теперь он мог позволить себе вернуться к своему любимому образу жизни.

 Потемкин влюблялся с легкостью то в одну, то в другую красавицу и с такой же легкостью расставался с нею. Он умел им вскружить голову, находил слова, отражавшие глубокие чувства, которые не могли не тронуть самое черствое сердце.

Пять его племянниц

Когда пятеро сестер Энгельгардт прибыли ко двору в 1775 году, дядюшка немедленно превратил необразованных, но хорошеньких барышень, оставшихся без матери, в светских дам, с которыми обращались как с членами императорской фамилии. Почти сразу после их приезда он приблизил к себе одну из них — красавицу Варвару. Очень скоро при дворе зашептали, что развратный князь соблазнил всех своих юных родственниц.

Ничто так не шокировало его современников, как легенда  о пяти его племянницах. Все дипломаты  с нескрываемым злорадством сообщали домашние новости Потемкина своим заинтригованным министрам. «Способ, каким князь Потемкин покровительствует своим племянницам, — информировал Корберон Версаль, где только что воцарился чопорный Людовик XVI, — даст вам понятие о состоянии нравов в России». Чтобы подчеркнуть всю глубину морального падения князя, он добавлял: «Одной из них всего двенадцать лет, и ее, без сомнения, ждет та же участь». Нечто подобное писал Семен Воронцов: «...князь Потемкин устроил гарем из собственной семьи в императорском дворце, часть которого он занимал».

«Почти великие княгини» стали первыми грациями екатерининского  двора, самыми богатыми невестами империи  и родоначальницами аристократических  династий. Ни одна из них никогда  не забывала, кто она и кто ее дядя: вся их жизнь была окружена почти царственным ореолом.