Детство
и характеристика Ивана Грозного
по В.О. Ключевскому
Отец Ивана назначил
сыну опекунский совет, который
должен был воспитывать его
до 15 лет. «Царь Иван родился
в 1530 г. От природы он получил
ум бойкий и гибкий, вдумчивый
и немного насмешливый, настоящий
великорусский, московский ум. Но
обстоятельства, среди которых протекало
детство Ивана, рано испортили
этот ум, дали ему неестественное,
болезненное развитие. Иван рано
осиротел - на четвёртом году лишился
отца, а на восьмом потерял
и мать. Он с детства видел
себя среди чужих людей. В душе его рано и
глубоко врезалось и на всю жизнь сохранялось
чувство сиротства, брошенности, одиночества,
о чём он твердил при всяком случае; «родственники
мои не заботились обо мне». Отсюда
его робость, ставшая основной чертой
его характера. Как все люди, выросшие
среди чужих, без отцовского призора и
материнского привета, Иван рано усвоил
себе привычку ходить оглядываясь и прислушиваясь.
Это развило в нем подозрительность, которая
с годами превратилась в глубокое недоверие
к людям. В детстве ему часто приходилось
испытывать равнодушие и пренебрежение
со стороны окружающих. Он сам вспоминал
после в письме к князю Курбскому, как
его с младшим братом Юрием в детстве стесняли
во всем, как держали, как убогих людей,
плохо кормили и одевали, ни в чем воли
не давали, всё заставляли делать насильно
и не по возрасту. В торжественные церемониальные
случаи - при выходе или приёме послов
- его окружали царственной пышностью,
становились вокруг него с раболепным
смирением, а в будни те же люди не церемонились
с ним, порой баловали, порой дразнили.
Играют они, бывало, с братом Юрием в спальне
покойного отца, а первенствующий боярин
князь И. В. Шуйский развалится перед ними
на ласке, обопрётся локтем о постель покойного
государя, их отца, и ногу на неё положит,
не обращая на детей никакого внимания,
ни отеческого, ни даже властительного.
Горечь, с какою Иван вспоминал об этом
25 лет спустя, даёт почувствовать, как
часто и сильно его сердили в детстве.
Его ласкали как государя и оскорбляли
как ребёнка. Но в обстановке, в какой шло
его детство, он не всегда мог тотчас и
прямо обнаружить чувство досады или злости,
сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться,
дуться в рукав, глотать слёзы питала в
нём раздражительность и затаенное, молчаливое
озлобление против людей, злость со стиснутыми
зубами. К тому же он был испуган в детстве. В 1542
г., когда правила партия князей Бельских,
сторонники князя И. Шуйского ночью врасплох
напали на стоявшего за их противников
митрополита Иоасафа. Владыка скрылся
во дворце великого князя. Мятежники разбили
окна у митрополита, бросились за ним во
дворец и на рассвете вломились с шумом
в спальню маленького государя, разбудили
и напугали его.
Влияние
боярского правления
Безобразные сцены боярского
своеволия и насилия, среди которых
рос Иван, были первыми политическими
его впечатлениями. Они превратили
его робость в нервную пугливость,
из которой с годами развилась наклонность
преувеличивать опасность, образовалось
то, что называется страхом с великими
глазами. Вечно тревожный и подозрительный,
Иван рано привык думать, что окружен только
врагами, и воспитал в себе печальную наклонность
высматривать, как плетётся вокруг него
бесконечная сеть козней, которою, чудилось
ему, стараются опутать его со всех сторон.
Это заставило его постоянно держаться
настороже; мысль, что вот-вот из-за угла
на него бросится недруг, стала привычным,
ежеминутным его ожиданием. Всего сильнее
в нём работал инстинкт самосохранения.
Все усилия его бойкого ума были обращены
на разработку этого грубого чувства.
Ранняя
развитость и возбуждаемость
Как все люди, слишком
рано начавшие борьбу за существование,
Иван быстро рос и преждевременно
вырос. В 17-20 лет, при выходе из детства,
он уже поражал окружающих непомерным
количеством пережитых впечатлений
и передуманных мыслей, до которых
его предки не додумались и в зрелом
возрасте. В 1546 г., когда ему было 16 лет,
среди ребяческих игр он, по рассказу летописи,
вдруг заговорил с боярами о женитьбе,
да говорил так обдуманно, с такими предусмотрительными
политическими соображениями, что бояре
расплакались от умиления, что царь так
молод, а уже так много подумал, ни с кем
не посоветовавшись, от всех утаившись.
Эта ранняя привычка к тревожному уединенному
размышлению про себя, втихомолку, надорвала
мысль Ивана, развила в нем болезненную
впечатлительность и возбуждаемость.
Иван рано потерял равновесие своих духовных
сил, уменье направлять их, когда нужно,
разделять их работу или сдерживать одну
противодействием другой, рано привык
вводить в деятельность ума участие чувства.
О чём бы он ни размышлял, он подгонял,
подзадоривал свою мысль страстью. С помощью
такого самовнушения он был способен разгорячить
свою голову до отважных и высоких помыслов,
раскалить свою речь до блестящего красноречия,
и тогда с его языка или из-под его пера,
как от горячего железа под молотом кузнеца,
сыпались искры острот, колкие насмешки,
меткие словца, неожиданные обороты. Иван
- один из лучших московских ораторов и
писателей XVI в., потому что был самый раздраженный
москвич того времени. В сочинениях, написанных
под диктовку страсти и раздражения, он
больше заражает, чем убеждает, поражает
жаром речи, гибкостью ума, изворотливостью
диалектики, блеском мысли, но это фосфорический
блеск, лишенный теплоты, это не вдохновение,
а горячка головы, нервическая прыть, следствие
искусственного возбуждения. Читая письма
царя к князю Курбскому, поражаешься быстрой
сменой в авторе самых разнообразных чувств:
порывы великодушия и раскаяния, проблески
глубокой задушевности чередуются с грубой
шуткой, жестким озлоблением, холодным
презрением к людям. Минуты усиленной
работы ума и чувства сменялись полным
упадком утомленных душевных сил, и тогда
от всего его остроумия не оставалось
и простого здравого смысла. В эти минуты
умственного изнеможения и нравственной
опущенности он способен был на затеи,
лишенные всякой сообразительности. Быстро
перегорая, такие люди со временем, когда
в них слабеет возбуждаемость, прибегают
обыкновенно к искусственному средству,
к вину, и Иван в годы опричнины, кажется,
не чуждался этого средства. Такой нравственной
неровностью, чередованием высоких подъёмов
духа с самыми постыдными падениями объясняется
и государственная деятельность Ивана.
Царь совершил и задумывал много хорошего,
умного, даже великого, и рядом с этим наделал
ещё больше поступков, которые сделали
его примером ужаса и отвращения современников
и последующих поколений. Разгром Новгорода
по одному подозрению в измене, московские
казни, убийство сына и митрополита Филиппа,
безобразия с опричниками в Москве и в
Александровской слободе - читая обо всем
этом, подумаешь, что это был зверь от природы.
Нравственная
неуравновешенность
Но он не был таким. По
природе или воспитанию он был
лишён устойчивого нравственного
равновесия и при малейшем житейском
затруднении охотнее склонялся
в дурную сторону. От него ежеминутно
можно было ожидать грубой выходки:
он не умел сладить с малейшим неприятным
случаем. В 1577 г. на улице в завоеванном
ливонском городе Кокенгаузене он благодушно
беседовал с пастором о любимых своих
богословских предметах, но едва не приказал
его казнить, когда тот неосторожно сравнил
Лютера с апостолом Павлом, ударил пастора
хлыстом по голове и ускакал со словами:
«Поди ты к черту со своим Лютером». В другое
время он велел изрубить присланного ему
из Персии слона, не хотевшего стать перед
ним на колена. Ему недоставало внутреннего,
природного благородства; он был восприимчивее
к дурным, чем к добрым, впечатлениям: он
принадлежал к числу тех недобрых людей,
которые скорее и охотнее замечают в других
слабости и недостатки, чем дарование
или добрые качества. В каждом встречном
он прежде всего видел врага. Всего труднее
было приобрести его доверие. Для этого
таким людям надобно ежеминутно давать
чувствовать, что их любят и уважают, всецело
им преданы, и, кому удавалось уверить
в этом царя Ивана, тот пользовался его
доверием до излишества. Тогда в нём вскрывалось
свойство, облегчающее таким людям тягость
постоянно напряженного злого настроения,
- это привязчивость. Первую жену свою
он любил какой-то особенно чувствительной
недомостроевской любовью».
Ключевский
В.О., Исторические портреты. Деятели
исторической мысли, М., «Правда», 1990 г.,
с. 95-98.
Источник: http://vikent.ru/enc/879/