Западнорусские земли в системе государственного управления Великого княжества Литовского (13 – 15 вв.)

    «Политическая нация» Великого Княжества Литовского практически сразу же принимала новые заимствования, если только видела в них необходимость. Современные исследования Генриха Лулевича указывают на применение образцов Короны, касавшихся государственного строя и функционирования государства во периоды междуцарствия: литовцы после бегства Генриха Валуа, несмотря на возражения, использовали — если речь шла о судопроизводстве — институты Короны.

    Если  говорить о западнорусских элементах, историк из Познани Ежи Охманьский меньше всего заимствований обнаружил  в системе придворного управления, в компетенции которого входило руководство государством, также немного — в сфере финансов, значительно больше — в судопроизводстве. В системе территориального управления исследователь тоже заметил отступления от образцов, действовавших на Руси. Одной из причин этого, по его мнению, было относительно позднее формирование придворного управления. У Руси литовцы заимствовали такие институты, как: тиун, городничий, ключник, конюший, подконюший, пристав, десятник, дьяк, детский. Однако не каждый элемент, заимствованный у Руси, возник именно там, поскольку у некоторых институтов имелась более ранняя родословная. Тиун — чиновник, функционировавший на Жомойти, а также в Виленском и Троцком воеводствах, происходил из Скандинавии, откуда вместе с варягами попал на Русь. Заимствованные элементы Литва, естественно, преобразовывала в соответствии со своими потребностями. Литовское чоломбитъе отличалось от того, что обозначалось тем же самым названием в Москве^. [2, с.22].

    Из  Польши первые институты были заимствованы чуть ли не одновременно с Кревским актом. Права боярства-шляхты Великого Княжества конструировались на основе свобод шляхты Польского Королевства. В 1387 г. бояре-католики получили свободу распоряжения наследственным имуществом, выдачи дочерей замуж, освобождение от некоторых податей и услуг. Ягайло обосновывал предоставление привилегии именно тем, чтобы поляки и литовцы ne videantur in iuribus dispares, quos eidem Coronae subiectos fecit unum. Однако некоторые из этих прав остались тогда не столько на бумаге, сколько на пергаменте. В 1434 г. права католиков были предоставлены православным, тогда же все (православные и католики) получили освобождение от очередных податей и личную неприкосновенность, только что установленную в Короне. Эти права подтверждались ещё несколько раз, тем не менее, лишь в шестидесятые годы XVI столетия литовская шляхта обрела гражданские права, аналогичные правам шляхты Короны. Также лишь в XVI веке произошло ускорение рецепции государственных образцов из Польского Королевства. С 1566 года была унифицирована сложная структура единиц территориального деления: учреждены новые воеводства, состоявшие, в свою очередь, из поветов. Новый повет стал округом не только как в Короне — судебным, но также сеймиковым, административным и военным. Тогда же была создана структура судопроизводства, образцом которой послужила структура в Короне. Возникли суды: земские, гродские и подкоморские. Их судьи выбирались шляхтой. Таким образом, унификация боярских прав iuxta consuetudinem Regni Poloniae растянулась почти на два столетия[2, с.23-25].

    Трибунал  Великого Княжества Литовского был  создан всего лишь через три года после создания Трибунала в Короне. Оттуда также были заимствованы, или  сделана попытка заимствовать, некоторые  фискальные институты: ревизия пожалованных земель (поместий), кварта — донатыва (налог на артиллерию). Список должностных лиц Великого Княжества Литовского с XVI века до XVIII века указывает на то, что определённая часть должностей возникла ad instar должностей Короны, хотя само определение употреблялось весьма редко. Ни разу эти институты не начали функционировать в том виде, в котором были созданы творцами реформы. На иной, нежели в Короне, способ функционирования новых институтов в Литве указывают исследования Юрате Кяупене и Генриха Лулевича. Лулевич отметил, что причиной этого (говоря о сеймиках) была социальная структура шляхетского сословия и вытекавшие из неё подходы, в частности, отсутствие убеждения о внутрисословном равенстве. До сейма 1572 года сеймики собирались воеводствами, а не поветами (как предусматривалось). С одной стороны, это давало возможность элите осуществлять контроль над шляхтой, а с другой — ускоряло принятие решения в чрезвычайной ситуации. Однако этот способ применялся от случая к случаю лишь во время первых междуцарствий. Стирание различий между процедурой Трибуналов, принципами выдачи изгнаний, а также компетенциями гетманских судов в обеих частях единой Речи Посполитой продолжалось значительно дольше. Это было сделано в рамках coaequatio iurium Штатов Великого Княжества Литовского с Польской Короной в 1697 г. [2, с.28].

    Общим правом для Западной Европы, а позднее  и для Центральной на рубеже средневековья  и эпохи Раннего нового времени  было, несомненно, римское право, а  также каноническое право; если же говорить об организации городов и сёл: ius teutonicum — магдебургское и саксонское право. Более широкую рецепцию западноевропейского права принесло открытие Литвы на Запад, ставшее следствием политического союза с Польшей. Рецепция римского права пришлась, в основном, на XVI столетие, опуская, конечно, элементы, заимствованные ранее у Византии через Русь.

    Хотелось  бы несколько шире представить римские  элементы в праве давней Литвы. Известно, что шляхта Короны была против римского права. На это обратил внимание в XVI веке испанский юрист Петр Ройзий, отметив, что скорняк у эфиопов и юрист у поляков одинаковым пользуются почтением. В Великом Княжестве Литовском ситуация выглядела по-другому. Уже I литовский статут 1529 года находился под влиянием римского права. У Византии — через Русскую Правду — оно заимствовало уже в середине XV века определённые принципы опекунского права, позднее они попали в I Статут. Вероятно, оттуда — но при помощи русской Кормчей Книги — попала в этот Статут возможность лишения наследства непослушного сына. Быть может, таким же путём (или через Корону из Западной Европы) литовское право заимствовало третину — возможность свободного отчуждения 1/3 имущества, ограничивавшую право близости. Римское происхождение имело определение лиц, способных сделать завещание и быть свидетелем по этому случаю. В свою очередь, в уголовном праве уже почти 70 лет назад Кароль Кораныи отмечал влияние римского права на стремление к индивидуализации ответственности и ограничение коллективной ответственности. [2, с.29]

    Несомненно, большее влияние романских образцов заметно во II Статуте 1566 года. Романское происхождение имели принципы, касавшиеся, в частности, срока давности, завещаний, лишения наследства, кровосмесительных связей, приданого, законной опеки (хотя здесь обозначились особенности), правовых средств против недобросовестных опекунов, peculium castrense, peculium adventicium, наказания отцеубийц, оскорбления величества, наказания за некоторые проступки и за укрытие беглого раба, созданного на реке острова, намыва, обнаружения клада, вступления в соглашение с врагом [3,с.124].

    Римско-каноническое происхождение было у посессорного процесса, хотя здесь имела место  косвенная рецепция — из Короны. Римские правила нашли своё отражение  в тексте Статута. Принцип: qui prior tempore — potior iure звучал на языке руского оригинала (раздел VII, статья 11): хто будет мети первшый слушный и правный запис (...) тот за первшым записом своим при таковом именъю зостати маетъ. Все положения римского происхождения без более существенных изменений перешли в III Статут 1588 года. Проблема романизации права Великого Княжества требует ещё серьёзного изучения.

    Новаторские правовые идеи, по всей вероятности, имели  в Литве также больший успех, чем в Короне. Поэтому именно в  Лоске в 1577 г. был издан польский перевод De Republiсa emendanda Анджея Фрича Моджевского 1577 года. Он должен был служить усвоению концепции Моджевского на литовской почве, где латинский язык был распространён во второй половине XVI в. почти исключительно в среде элит. Моджевский предлагал: уравнение степени наказания за умышленное убийство, не взирая на сословную принадлежность убийцы и жертвы, уничтожение рабства путём замены его на крепостничество. Если говорить о создании права, то Моджевский выступал за его кодификацию посредством квалифицированной комиссии, что как раз для Литвы не являлось чем-то новым. Основой для кодификационной деятельности должно было стать римское право. Однако он утверждал (иначе, чем это принято в Юстиниановой традиции кодификации), что правитель не стоит выше права, напротив — он им связан. В том же ключе можно рассматривать его положение, что crimen laesae maiestatis — это не только преступление против особы монарха, но также против органов государства. [3,с.125].

    Приведённые выше взгляды гармонировали с позицией элит Великого Княжества. Результаты этого можно было заметить в Статуте 1588 года. Через сто лет Теодор Скуминович пытался несколько другим образом перенести на литовскую почву некоторые правовые и политические идеи из Западной Европы. Он получил обучение в Лювене и, надеясь занять кафедру права в Вильно, написал опубликованный в Брюсселе в 1663 г. комментарий к I книге Установлений Юстиниана: De iure personarum. Этот комментарий использовал, вслед за теоретиками естественного права, теорию общественного договора, сделав упор на участии населения в составлении законов, критиковал принцип princeps legibus solutus est, допускал также право отпора. Трактат являлся попыткой приспособить некоторые сюжеты западноевропейской мысли к условиям Великого Княжества и — шире — Речи Посполитой. [3,с.126].

    Причин  большей, чем в Короне (и это  можно принять без опасений) восприимчивости  Великого Княжества Литовского к  рецепции было несколько. К ним относилась, несомненно, более сильная (по меньшей  мере, до Люблинской унии) власть монарха. Решения правителя и его окружения не требовали (до такой степени, как в Польском Королевстве) согласия «политической нации». Быстрое же экономическое и культурное развитие в XVI столетии порождало неотложную потребность в новых институтах и нормах регулирования, поскольку отсутствовали отвечавшие потребностям отечественные институты. Общественные перемены стали причиной эмансипации боярства-шляхты, которое поддерживало создание писаного права, гарантировавшего (хотя бы в некоторой степени) его права. Модернизации права и государственного строя Литвы служило также укрепление союза с Польским Королевством, поскольку право должно было обеспечить территориальное единство Великого Княжества, обеспечить должностями его тубылъцев и уроженцев, общество же сделать полноправным партнёром шляхты Польского Королевства. Именно это стало причиной брестской поправки II Статута. Ясно указал на такой мотив литовский канцлер и виленский воевода Миколай Радзивилл «Чёрный» во время варшавского сейма 1563/1564 гг., заявив, что литовцы объединяются с Польским Королевством cum respublica sua bene ordinata. Посполитое право также способствовало стремлению унифицировать Великое Княжество, состоявшее из территорий с развитыми партикулярными тенденциями. Соединение этих факторов привело к тому, что рецепция в исторической Литве была зрелой, имела широкий охват, касалась действительно существенных областей общественной и правовой жизни. [3,с.1247-128].

    Проблема  путей, которыми проникали утверждвашиеся в Великом Княжестве Литовском институты, уже давно рождает дискуссии и требует дальнейших исследований. Однако предварительно можно указать определённые обстоятельства, способствовавшие распространению зарубежных образцов. Литовская шляхта знакомилась с ними посредством совместно проводимых войн, совместных с поляками съездов, сеймов. Наконец, литовская шляхта имела в своём кругу знатоков права и институтов Польского Королевства, поскольку раньше других применила их подляская шляхта.

    Знакомству  с зарубежными институтами способствовала также учёба за границей молодёжи Великого Княжества. Сначала за знаниями она ездила в Краков. Постепенно образовательная привлекательность Кракова уменьшалась и молодые литовцы отправлялись на учёбу на Запад, либо в Кёнигсберг.

    Образцы Польского Королевства, в немалой  части попросту западноевропейские, внедряли образованные выходцы из Польского Королевства, делавшие карьеру в Великом Княжестве Литовском. В канцелярии Витольда после разрыва с крестоносцами работали 10 пришелцев из Короны. Их приняли на работу, учитывая знание западных языков, работы канцелярии, а также умение составлять документы на латинском языке. Приехавший из Великой Польши до 1528 г. виленский архидьякон Юзеф Ясиньский имел в своей библиотеке как Дигесты, так и литовский Статут 1529 г. и переведённую на польский язык Великого Княжества Литовского и Жмудского Хронику. Таким образом, видно, что он переносил на литовскую почву не только — и причём буквально — идеи римского права, но также проявлял интерес к праву и истории «новой родины». Это была типичная позиция. Выходцы из Польского Королевства оседали на землях исторической Литвы, сохраняли сознание своего происхождения, однако они быстро подвергались «политической литвинизации», становясь поборниками литовских государственных интересов. Такую позицию заняли: летописец Мацей Стрыйковский из Стрыкова (что около Лодзи) или виленский войт Августин Ротундус Мелеский, который был родом из Велуня[3,с.129]..

    Непосредственным  путём новинки передавали пришелцы из Западной Европы. Первые два профессора созданного в 1644 г. юридического факультета Виленской Академии были родом из Ингольштадта. В Вильно жил в течение 20 лет вплоть до самой смерти уже упоминавшийся Пётр Ройзий.

    Западные  идеи доносили также правовые книги. Они составляли едва ли не самую  большую часть библиотеки Сигизмунда Августа, включавшую, в частности, произведения Бартолуса де Саксоферрато, Убальда, Декрет Грациана, Кодекс Юстиниана, Speculum Saxonicum. Этот монарх передал свою библиотеку Виленской Академии. В библиотеке Академии можно было найти также зарубежные правовые памятники.

    Отмеченные  факторы оказывали воздействие  в разное время и с разной интенсивностью. Однако с течением времени граждане Великого Княжества чаще достигали  западноевропейских новинок непосредственным путём, обходясь без посредничества поляков.

    Рецепция  польских образцов на литовскую почву привела к тому, что некоторые институты, заимствованные у Польского Королевства, в Литве функционировали лучше. В Литве легче было сформировать состав земских судов, потому что повышение по службе в их составе происходило автоматически. Поэтому тоже в XVIII веке реформаторы эпохи Станислава Августа Понятовского предлагали перенести обратно – на почву Польского Королевства определённые институты, развитые в Великом Княжестве: институт постоянного сеймикового маршалка, закон о порядке проведения сеймиков. В свою очередь, Теодор Островский — правовед XVIII века — выдвигал пожелание, чтобы в гродском суде Польского Королевства заседало три судьи по примеру Литовской Провинции. Йенджей Китович писал, что в 1764 г. по литовскому образцу были созданы новые должности: коронный светский секретарь и три великих коронных светских писаря. Образцом для Польского Королевства была литовская структура территориального управления — даже Великий Сейм 1788 — 1792 гг. не смог полностью ее унифицировать. Сформировавшийся в процессе практики в Великом Княжестве и утверждённый в конституции 1764 г. принцип проведения элекционных сеймиков вместе с депутатскими — в первый понедельник после праздника Громничной Божьей Матери — был принят в 1790 г. для всей Речи Посполитой для избрания состава порядковых гражданско-военных комиссий. Такое же происхождение имело установление для всей Речи Посполитой законом о сеймиках от 24 марта 1791 г. нового, февральского срока проведения депутатских и хозяйственных сеймиков[3,с.134-135]..