История Бурятии

В начале XVII века русские в своем  продвижении в Сибирь подошли  к рубежам "Братской землицы". Стремление прочно обосноваться в ее пределах было обусловлено тремя  причинами: во-первых, через бурятские  земли вторгались ойраты и другие кочевые племена, совершавшие набеги на русские и туземные поселения западной Сибири, защита которых стала важной государственной задачей; во-вторых, обладание Бурятией обещало облегчить торговые связи с Китаем и, наконец, Прибайкалье, по слухам, было богато серебром и пушниной, обладало значительным населением и, следовательно, там можно было рассчитывать на значительный сбор ясака.

 

С двадцатых  годов XVII в., после рекогносцировки  и сбора расспросных данных у  тунгусов, начинаются экспедиции в  Бурятию.

 

Отношения с  бурятами носили первоначально мирный характер. Они охотно изъявляли покорность "белому царю" и соглашались платить ясак. Оправдывались слова тунгусов, рассказывавших еще в 1626 г. атаману Максиму Перфильеву: "...ждут братские люди к себе тех государевых служилых людей, а хотят тебе, великому государю, братские люди поклонитися и ясак платить и с служилыми людьми торговатися" (1).

 

Объяснение этому, странному на первый взгляд, явлению  следует искать в особенностях межплеменных отношений в Прибайкалье. Более  слабые племена находились здесь в зависимости от более сильных, являлись их кыштымами. Особенности этой формы зависимости, при которой отношения господства и подчинения существовали между целыми родами и племенами и которая известна в Центральной Азии издавна (2), в конкретных бурятских условиях хорошо выяснена С. А. Токаревым (3). Основные обязанности кыштымов заключались в уплате дани и выставлении ополчения в помощь их повелителям. С другой стороны, племя или род, имевшее кыштымов, было обязано охранять их от вторжений в их земли. Поэтому можно предполагать, что кыштымная зависимость возникала не только в результате завоевания, но и мирным путем. Род, не имевший возможности обороняться своими силами в ту эпоху, когда слабые становились объектом постоянных набегов и грабежей, был вынужден искать себе достаточно мощных покровителей. Возникало нечто подобное патронату раннего европейского средневековья.

 

Система кыштымных  отношений в Восточной Сибири была весьма сложной. Племена, имевшие  кыштымов, в свою очередь попадали в зависимость от более сильных соседей. Тувинцы, взимавшие ясак с мелких тюркских племен, сами были в начале XVII в. кыштымами киргизских князцов. Буряты, обратив в кыштымов тунгусские или приенисейские роды, нередко платили ясак монголам. Это могло обеспечить спокойное существование, о чем свидетельствует ходатайство, поступившее от бурят в 1690 г. в Удинский острог, в котором они просили разрешения на платеж ими ясака монгольскому кутухте. Мотивировалась эта просьба так: "И в тех де они годах с мунгальским кутухтою жили в совете... а от мунгальских людей разоренья им не бывало" (4). Поскольку речь идет об отношениях, установившихся издавна, поздняя датировка документа не должна нас смущать.

 

В Забайкалье русские  казаки неоднократно встречали монголов, приезжавших сюда для сбора ясака. И хотя монгольские князья в своих настойчивых требованиях во второй половине XVII в. вернуть им их прежних ясачных, т. е. забайкальских бурят, сильно преувеличивали степень зависимости последних от степных аристократов, факт постоянной или спорадической уплаты ясака монголам сомнений не вызывает.

 

Естественно, что  в условиях перекрестных отношений  господства или подчинения каждое племя  или род, раз они не могли отстоять своей независимости, стремились приобрести более сильного покровителя, который, взимая ясак, в то же время мог успешно защищать своих кыштымов.

 

Буряты были, конечно, хорошо наслышаны о силе русских еще задолго до появления  казаков в их улусах. Поэтому они  готовы были признать верховенство русского царя в пределах, так сказать, нормальных кыштымных отношений. Первые притязания казаков не шли дальше требований уплаты ясака и это было вполне в духе тех отношений, которые сложились в Бурятии задолго до русских.

 

Возможность сменить  подчинение местным племенам переходом "под высокую руку белого царя" и было, надо полагать, причиной жестокой борьбы, которая развернулась в 1626-1629 гг. между бурятскими родовыми группами, с одной стороны, и между бурятами и их кыштымами - с другой (5). В канун установления русской власти в Приенисейском крае бурятские кыштымы отплачивали за старые обиды.

 

Приближение русских  активизировало и борьбу между бурятскими племенами и монгольскими феодалами. Последние, опасаясь русского продвижения, участили свои грабительские набеги на бурят, которые в свою очередь, в предвидении возможности получить защиту у русских, усилили сопротивление монголам. На это указывает известное сообщение атамана Василия Тюменца, что у бурят "бой живет мало не по вся годы с китайскими людьми" (т. е. с монгольскими князьями).

 

Короче говоря, мирное принятие бурятами русского господства при первых встречах было обусловлено  тем, что возникавшая здесь форма  зависимости вполне соответствовала  тогдашнему уровню развития бурятского общества и не заключала в себе ничего нового.

 

Отношения начинают изменяться тогда, когда выяснилось, что посланцы "белого царя" не намерены удовлетвориться  превращением бурят в своих кыштымов. И прочное утверждение русских  в западной Бурятии приводит нередко  к столкновениям с бурятскими племенами.

 

Нужно решительно отвергнуть мнение о том, что эти столкновения были вызваны бесчинствами отдельных, излишне  ретивых казачьих атаманов, нарушавших мудрые предписания центрального правительства, как идеализацию политики царизма.

 

Политика по отношению к покоренным народам диктовалась из Москвы и в тогдашних указах, наряду с призывами к умеренности, содержались и предписания беспощадно применять оружие. Эта двойственность прослеживается и в деятельности местной администрации.

 

Примером стремления найти общий язык с бурятской верхушкой является возвращение в 1630 г. кн. Шаховским бурятского ясыря, захваченного красноярскими казаками при погроме улусов (6). Если первая поездка казаков для выполнения этого поручения оказалась неудачной, то второе посольство, возглавляемое опытным атаманом Максимом Перфильевым, полностью достигло цели. Буряты приняли пленных и внесли ясак. Но вскоре выяснилось, что стороны понимали значение этого события по-разному. Русские расценили уплату ясака, как доказательство покорности бурят, последние же рассматривали его просто как выкуп за пленных, что было вполне в духе местных нравов (7). Буряты не только отрицали принятие ими шерти, но и "звали де их служивых людей к себе битца".

 

Можно с большой долей уверенности  полагать, что причиной перехода от мирных отношений к сопротивлению послужило основание в Бурятии первых острогов. Покровительство русских обещало бурятам надежную защиту, и они готовы были стать кыштымами "белого царя". Но строительство укреплений в их земле показало бурятским князцам, что речь идет о большем, нежели кыштымные отношения.

 

Первые нападения князцов были направлены именно против острогов. Высказанную  выше мысль подтверждает и такой  авторитетный свидетель, как П. Бекетов, в донесении которого читаем: "И  те брацкие люди, слыша про то, что на усть Тутура реки служивые люди поставили острожек и не похотя быти под государскою высокою рукою и збежали все жити в мунгалы на Ламу озеро" (8). Постройка острогов, таким образом, явилась непосредственным поводом к обострению отношений.

 

И в эти ранние дни уже обнаруживается иное, дружественное, отношение к  русским. В качестве примера можно  сослаться на то, что буряты князца Братая помогли ограбленным десятнику  Кузьме Кочергину с попутчиками  благополучно добраться до острога (9).

 

Здесь нет надобности перечислять  различные столкновения, хорошо освещенные в специальной литературе Следует  лишь заметить, что, оберегая свои классовые  интересы, бурятские князцы, под  нажимом казачьих отрядов, нередко  изъявляли покорность, а когда, как им казалось, гроза проходила, снова "изменяли" и "воровали". Характерна в этом отношении политика известного князца Илана (Ойлана). В 1635 г. он нападает на кыштымов, изъявивших покорность русским (10). Тремя годами позднее, потерпев серьезное поражение от казаков, он просит "отдать его вины" и обязуется платить ясак. Собравшись с силами, в 1650 г. он прекращает уплату ясака и грозит войною (11) Но, прослышав о походе против него крупного монгольского войска он спасается побегом в "большие браты" (12). Примерно так же вели себя и другие бурятские князцы.

 

С трудом налаживавшиеся отношения  сильно страдали от казачьих погромов, а также от развернувшегося в  сороковые годы соперничества русских  острогов. Сидевшие в них приказчики, стремясь отличиться в сборе ясака, а заодно не забывая и о собственных корыстных интересах, участили походы на бурят, плативших ясак в другие остроги. Буряты жаловались, "что де от одного государя приходят к нам двои люди" (13). Межострожная борьба лишала бурят уверенности в том, что уплата ясака гарантирует им спокойное существование, и подрывала их хозяйство.

 

На это своеобразное явление  сибирской жизни обратил внимание еще А.П. Окладников, справедливо  указавший, что эта борьба "перекрещивалась  с межродовой и межплеменной враждой  и т. д., а русские власти становились на сторону того или иного князца, помогали ему грабить его врагов и тем разделяли бурятские племена и роды на воюющие друг с другом лагери" (14).

 

Как ни неожиданным покажется на первый взгляд, но столкновения между  острогами, причинявшие страдания улусной массе, примиряли бурятскую верхушку с русским острогом. Стремясь насолить друг другу, приказчики острогов использовали зависимых от них бурят, когда они предпринимали вторжение на территорию, подвластную другому острогу. Это вполне устраивало бурятских князцов, которые пользовались случаем свести старые счеты, зная, что в случае неудачи они могут быть уверены в защите со стороны казаков из "своего" острога. Хотя буряты и недоумевали по поводу вражды между посланцами одного царя, их грызня воспринималась ими как продолжение тех межплеменных войн, которые были повседневным явлением еще до прихода русских.

 

Рядовых же бурят царившая в крае анархия принуждала искать покровительства  острога. В 1655 г. в Верхоленском остроге  братский мужик "бил челом в судной избе перед сотником стрелецким словесно: "пришли де русские по Ангаре сниз шесть дощаников и поставили острог при Ангаре пониже Иркутска на сей стороне, и мы де их блюдем и прошаем оборони, чтобы де нас ясашных людей русские люди, пришед, не погромили" (15). Обращения в острог за защитой против притязаний чужих приказчиков были весьма многочисленны.

 

Подчинение острогу обеспечивало теперь известную устойчивость жизненных  условий для улусной массы  и обещало князцам помощь при  осуществлении ими воинственных предприятий против своих соседей. Немаловажным обстоятельством было и то, что казачьи гарнизоны приходили на помощь бурятам в случае набегов монгольских феодалов, которые к середине XVII в. заметно участились.

 Между улусом и русской деревней начинали устанавливаться мирные отношения, и три десятилетия, прошедшие с момента первого появления русских в Бурятии, позволили народам лучше узнать друг друга.

 

С середины XVII в., как можно судить по документальному материалу, отношения между бурятами и русскими резко меняются, и если для предшествующего времени характерно чередование мирных отношений с побегами и столкновениями, то отныне ведущей становится тенденция к мирному принятию русского господства.

 

Возможности самостоятельного существования для бурятских племен не существовало. Перед ними стоял выбор - принять присоединение к России или искать покровительства монгольских ханов. Поскольку буряты еще не имели никакой общей организации, решение этого вопроса могло быть только результатом опыта, накопленного всем народом в целом.

 

Монгольские феодалы, стремясь использовать неустойчивое положение в Прибайкалье, активизируют свою агрессивную политику. В 1651 г. племянник Алтын-хана Мергень-тайша  громит многие улусы и уводит людей  в свои владения (16). Следующий его визит в Бурятию, носивший примерно такой же характер, относится к 1653 г. (17). Не отставал от своего монгольского коллеги и калмыцкий Кегень-кутухта. Обороняться от их многочисленных дружин своими силами буряты не имели возможности, а помощь из русских острогов не могла прибыть своевременно. Единственный выход из положения буряты видели в постройке новых острогов.

 

Упоминавшийся выше поход Алтын-хана вызвал ходатайство  в Красноярский острог, в котором  буряты просили, "чтоб их государь пожаловал, велел в Тубинской земле на мунгальских и на калмыцких сакмах (18) и на переходах поставить острог и пожаловал бы государь, велел в том остроге для обереганья устроить служилых людей с огненным боем, чтоб было кем их от приходов воинских людей оборонить" (19).

 

Позднее, в 1669 г., в Илимске буряты били челом о  постановке острога "у Ангары реки на мунгальском перевозе на усть Иды  реки для перелазу, чтоб не пропущать  воинских людей и им брацким ясачным  людем для прибежища и для  крепости острожек поставить и в острожке быть служилым людям" (20).

 

Эти документы  говорят о многом. Если в двадцатых-тридца-тых  годах буряты либо брались за оружие, либо бежали куда глаза глядят, прослышав  о строительстве острога, то теперь они сами просят ставить остроги на путях вторжений монгольских феодалов и о поселении там "для обережи" русских казаков. На своем опыте бурятский народ убеждался, что только Россия располагает достаточной силой, чтобы избавить его от погромов со стороны непрошенных гостей.

 

Хотя монгольские ханы и искали возможности соглашения с Россией, они не упускали случая поживиться за счет бурят. Но несмотря на тяжкие последствия погромов, Монголия все еще оставалась прибежищем для бурят, когда они, покидая родные кочевья, искали спасения от жестокостей и произвола управителей острогов. Окончательный выбор был сделан бурятами лишь после того массового опыта, которым явились события 1658 г. На них следует остановиться подробнее.