Коллективизация: растрепанная деревня

Продолжая репрессии против «контрреволюционных элементов», ОГПУ воплотило в жизнь директиву Ягоды № 44/21 об аресте 60 тысяч кулаков первой категории. Судя по ежедневным рапортам, посылаемым Ягоде, операция была проведена быстро, начавшись б февраля, когда арестовали сразу 15 985 человек А к 9 февраля уже 25 245 человек, по выражению ОГПУ, «были изъяты». В секретном докладе (спецсводке), датированном 15 февраля, уточнялось: «При ликвидации кулаков как класса «изъято» в массовых операциях и при индивидуальных чистках 64 589 человек, из них в ходе подготовительных операций (1 категории) 52 166 человек, а в ходе массовых операций – 12 423 человека». За несколько дней «план-заказ» на 60 000 кулаков первой категории был перевыполнен.

В действительности же кулаки представляли собой лишь часть «изъятых из обращения» людей. Местные агенты ОГПУ воспользовались чисткой и для того, чтобы расправиться в своем округе, области, крае со всеми «социально чуждыми элементами», среди которых были бывшие полицейские, белые офицеры, служители культа, сельские ремесленники, бывшие купцы, представители местной интеллигенции и другие. В докладе 15 февраля 1930 года, где детально перечислялись категории арестованных, Ягода писал: «Северо-западные регионы и Ленинград не поняли наших указаний и не желают их понимать; надо заставить их понять. Мы не очищаем территории от попов, купцов и других. Если они говорят «другие», это значит, что они не знают, кого они арестуют. У нас есть еще время, чтобы избавиться от попов и купечества, но сегодня надо точно указать цель: кулаки и кулаки-контрреволюционеры». Сколько же всего людей было в ходе этой операции по «ликвидации кулаков первой категории» арестовано и казнено? На сегодняшний день мы такими данными не располагаем.

Кулаки «первой категории» составляли, без сомнения, заметную часть первых партий заключенных в исправительных лагерях. Летом 1930 года ОГПУ уже ввело в действие обширную сеть лагерей. Это, во-первых, исправительный лагерь Соловки с филиалами на побережье Белого моря, в Карелии и в районе Архангельска. Более 40 000 заключенных этого лагеря строили дорогу Кемь-Ухта, и они же давали большую часть лесопродукции, вывозимой из порта Архангельск В группе северных лагерей насчитывалось 40 000 заключенных, принимавших участие в строительстве трехсоткилометровой железной дороги между Сыктывкаром (бывшим Усть-Сысольском) и Пинегой и дороги длиной в 290 километров между Сыктывкаром и Ухтой. В восточной группе лагерей 15 000 человек использовались на строительстве Богучанской железной дороги. Четвертая группа лагерей была на Вишере, где содержалось 20 000 заключенных, которые обеспечивали строительство громадного химического комбината в Березниках на Урале. И, наконец, была еще группа сибирских лагерей, где содержалось приблизительно 24 000 заключенных, работавших на строительстве железной дороги Томск-Енисейск и металлургического комбината в Кузнецке.

За полтора года, приблизительно с конца 1928 и до лета 1930, число заключенных, эксплуатируемых в лагерях ОГПУ, увеличилось в 3,5 раза; вместо 40 тысяч их стало 140 тысяч. Успехи в использовании бесплатной рабочей силы вдохновили власть на новые, еще более грандиозные проекты. В июне 1930 года правительство решило построить канал длиной в 240 километров, связывающий Белое море с Балтийским, проложив большую часть его русла в скальном грунте. Без всякой техники этот «проект века» потребовал усилий 120 000 заключенных с мотыгами, лопатами и тачками. Но летом 1930 года, когда раскулачивание было в полном разгаре, рабочая сила заключенных перестала быть дефицитным товаром!

К концу 1930 года реальное число раскулаченных составляло свыше 700 000 человек, к концу 1931 года – более 1 800 000, и потому «принимающие организации» «не справлялись с наплывом». Совсем непродуманно и при полной анархии проходили операции по депортации кулаков «второй» и «третьей» категорий. Для них нашли беспрецедентную форму «высылки-забвения», абсолютно нерентабельную для властей, а ведь главной целью раскулачивания было освоение спецпоселенцами незнакомых регионов богатой естественными ресурсами страны.

Ссылка кулаков «второй категории» началась в первую неделю февраля 1930 года. По одобренному Политбюро плану, 60 000 предполагалось сослать в ходе первой фазы операции ОГПУ, которая должна была завершиться к концу апреля. Районы Севера должны были принять 45 000 семей, Урал – 15 000 семей. 1б февраля Сталин телеграфировал Эйхе, первому секретарю Западно-Сибирского крайкома: «Недопустимо, чтобы Сибирь и Казахстан были не готовы для приема ссыльных. Сибирь должна непременно принять 15 000 семей уже в конце апреля». В ответ Эйхе прислал в Москву сметную стоимость возможного расселения запланированных контингентов ссыльных, она составляла около 40 миллионов рублей, которые ему никогда так и не удалось получить!

В операциях по высылке заключенных наблюдается полное отсутствие координации между отдельными звеньями цепи. Высланные крестьяне неделями содержались в местах, для проживания не предназначенных, – казармах, административных зданиях, вокзалах, откуда, кстати, многим из них удавалось бежать. ОГПУ запланировало для первой фазы операции 240 составов по 53 вагона. Один железнодорожный состав, согласно нормам ОГПУ, состоял из 44 вагонов для перевозки скота (каждый вагон – на 40 заключенных) и 8 вагонов для перевозки орудий труда, пропитания и скарба, принадлежащего заключенным из расчета 480 килограммов на семью, и одного вагона для сопровождающего конвоя. Как свидетельствует переписка между ОГПУ и Народным комиссариатом путей сообщения, редкие поезда добирались до места, сохранив всех пассажиров. В больших центрах по сортировке контингентов, например, в Вологде, Котласе, Ростове, Свердловске и Омске, составы неделями оставались без движения со всем своим живым грузом. Длительные остановки составов с людьми, среди которых было большое число женщин, стариков и детей, не могли остаться не замеченными местным населением – об этом свидетельствуют многочисленные коллективные письма, отправленные в Москву, в которых говорится об «избиении младенцев», истреблении невинных; письма подписаны «коллективами рабочих и служащих Вологды» или «железнодорожниками Котласа».

Зимой, в неподвижно застывших на путях составах, ожидающих указания места назначения, где будут «размещены» высланные, холод, отсутствие гигиены, эпидемии становились причиной смерти огромного числа людей.

Здоровых ссыльных отделяли от их семей, временно устраивали в наспех сколоченных бараках, а затем под охраной отсылали в «места колонизации», как это было указано в официальных инструкциях, находившиеся в стороне от путей сообщения. Бесконечное путешествие продолжалось еще очень долго, многие сотни километров люди продвигались с семьей или без нее, зимой на санях, летом в телегах, иногда пешком. Практически этот последний этап путешествия кулаков «второй категории» совпадал с этапированием кулаков «третьей категории», перемещаемых на «залежные земли» для «освоения регионов», а это были как раз земли Сибири, Урала, простиравшиеся на сотни тысяч квадратных километров. Как рапортовали 7 марта 1930 года власти Томской области, «у прибывших эшелонов кулаков III категории, не оказалось лошадей, саней, сбруй. <...> Все лошади абсолютно непригодны к передвижению на 300 километров, так как на месте отправки хороших лошадей заменили клячами. <...> При таком состоянии средств передвижения не только не приходится говорить о перевозке домашних вещей и двухмесячного запаса продовольствия, но как же перевозить детей и стариков, которых в эшелоне свыше 50%?».

В другом докладе из той же местности Западно-Сибирский краевой исполнительный комитет объяснял невозможность проведения в жизнь инструкций ОГПУ, касающихся депортации 4902 кулаков «третьей категории» из двух районов Новосибирской области, поскольку ситуация доходила до нелепости: «Для перевозки гужом, на расстояние 370 верст плохих дорог, такого громадного количества груза, как 578 191 пуд[ов] по установленным нормам <...> потребуется мобилизация <...> 28 909 лошадей, 7227 сопровождающих (1 сопровождающий на 4 подводы) <...>». В конце доклада утверждалось, что «выполнение этого задания гибельным образом отразится на посевной кампании, т.к. лошади не в состоянии будут работать и потребуют продолжительного отдыха .<...> И, наконец, стоит ли так ограничивать количество провизии, которую ссыльные могут взять с собой».

Иначе говоря, ссыльные, без достаточного пропитания и орудий труда, чаще всего без крова, должны были устраиваться на поселение. В рапорте, поступившем из Архангельска, признавалось, что в сентябре 1930 года вместо 1 641 барака для ссыльных было построено только семь! Ссыльным приходилось устраиваться на клочке земли в степи или тайге. Самыми счастливыми были те, кто сумел захватить с собой хоть какие-нибудь орудия труда, позволявшие построить подобие жилища; чаще всего это были традиционные землянки, т.е. простые ямы, прикрытые сверху ветками. В некоторых случаях, когда ссыльные тысячами прибывали для работы на больших стройках или на строительство нового промышленного предприятия, их селили в общие бараки с трехъярусными нарами; каждый барак был рассчитан на несколько сотен человек.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Голод 1932-1933 годов.

Когда речь заходит об ошибках и перегибах, мы всегда ограничиваемся событиями, происходившими в деревне, коллективизацией сельского хозяйства главным образом. Между тем они имели место и в сфере промышленного развития, особенного в политике и практике индустриализации. Иногда за них приходилось расплачиваться тому же мужику. Первые пятилетний план намечал резкий скачек по пути индустриализации, в частности в производстве металла. Выплавку чугуна планировалось увеличить с 3,3 млн. тонн до 10 млн. тонн. Это считалось трудным, но возможным заданием. И V Съезд Советов СССР утвердил пятилетний план, ставший таким образом государственным законом. И в январе 1930 года производство чугуна было увеличено до 17 млн. тонн. Этот скачек в металлургии и в ряде других отраслей индустрии привел к дезорганизации промышленного строительства, к резкому осложнению экономической ситуации, к напрасной растрате материальных и человеческих сил страны. Одним из результатов было невыполнение плана по части металлургии: в последний год пятилетки было получено 6,2 млн. тонн чугуна.

Другим результатом был голод зимой 1932-1933 года в деревнях зерновых районов страны.

Для закупки промышленного оборудования нужна была валюта. Получить ее можно было лишь за счет экспорта хлеба. Высокий по тем временам урожай 1930 года, давший 835 млн. центнеров хлеба, позволил увеличить государственные заготовки зерна до 221,4 млн. центнеров, из них было экспортировано 48,4 млн. центнеров. 1931 год оказался менее урожайным, было получено только 695 млн. центнеров хлеба, но, тем не менее, государственные заготовки возросли до 228,3 млн. центнеров, а вывоз на внешний рынок – до 51,8 млн. центнеров. У многих колхозов был изъят весь хлеб, включая семена. В Сибири, Поволжье, Казахстане, на Северном Кавказе, на Украине возникли серьезные продовольственные трудности, местами начинался голод. И колхозники, и единоличники иногда целыми семьями снимались с места, уходили в города, на стройки. Стали распадаться колхозы, в результате чего уровень коллективизации снизился с 62,6 процента на январь 1932 г. до 61,5 процента на июнь.

Продовольственные и семенные ссуды предотвратили тогда массовый смертный голод. Те не менее зима и весна, прожитые впроголодь, не прошли бесследно: физически истощенная деревня еле дотягивала до следующего урожая. Как только стал наливаться хлебный колос на колхозных полях появились «парикмахеры» — чаще всего матери голодающих семей выходили по ночам с ножницами, чтобы состричь колосьев на кашу. Когда же начались уборочные работы, обнаружились массовые хищения зерна колхозниками – несли с колхозных токов в карманах, за пазухой… В ответ принят закон об охране социалистической собственности от 7 августа 1932 года, написанный собственноручно Сталиным. В качестве уголовного наказания за воровство колхозного имущества, независимо от размеров хищения, закон требовал применять «высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающий обстоятельствах лишением свободы на сок не менее 10 лет с конфискацией всего имущества». До истечения года, за неполных пять месяцев, было осуждено около 55 тысяч человек, в том числе приговорено к расстрелу 2,1 тысячи. Среди осужденных было очень много женщин.

В ноябре 1932 года Сталин выступал с речью, в которой обосновывал репрессии против колхозного крестьянства тем, что в нем обнаружились те, кто идет против Советской власти, те, кто поддерживает вредителей и саботаж хлебозаготовок. Он требовал ответить ударом на удар. Удар по колхозному крестьянству действительно был сокрушительным.

Зимой 1932-1933 года в сельских местностях зерновых районах страны, то есть на Украине, Дону и Северном Кавказе, Нижнем и Среднем Поволжье, Южном Урале и Казахстане, разразился массовый голод: имелись случаи вымирания целых селений. Размеры продовольственных ссуд были ничтожны. Попытки голодающих найти спасение в более благополучных районах и в городах, как предыдущей зимой, были безуспешны. Они либо натыкались на кордоны, либо безжалостно вылавливались и возвращались туда, где был голод. Есть даже странная «статистика»: весной 1933 года было задержано и возвращено почти 220 тыс. голодавших, отправившихся за хлебом в другие места. 

Точные цифры голодавшего населения установить очень трудно, поскольку всегда остается неясной граница между голодающими и просто недоедающими. К тому же картина голода была весьма пестрой. Рядом с селением, не выполнившим план хлебозаготовок и сильно голодавшим, находилось селение, голодавшее менее сильно или даже не голодавшее, а зимовавшее впроголодь.

Еще предстоит провести необходимые исследования, чтобы дать действительную и полную картину масштаба и последствий голода в хлебопроизводящих краях, ответственность за которые всей тяжестью лежит на сталинском руководстве. То обстоятельство, что хлеб у колхозов изымался на нужды индустриализации, не может оправдать ни насилия при создании колхозов, ни тем более этого голода. Голод 1932-33 годов не может быть оценен иначе, как самое тяжкое преступление сталинского руководства против своего же народа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

"Успехи"

Экономические итоги коллективизации были плачевными: за четыре года первой пятилетки валовые сборы зерна снизились - по официальным подсчётам - с 733,3 млн. ц. (1928) до 696,7 млн. ц. (1931 - 1932). Урожайность зерна в 1932 году составляла 5,7 ц/га против 8,2 ц/га в 1913.

Но партия добилась того, что в продолжение каких-нибудь трёх лет она сумела организовать более 200 тысяч коллективных хозяйств и около 5 тысяч совхозов зернового и животноводческого направления, добившись одновременно расширения посевных площадей за 4 года на 21 миллион гектаров.

Было сделано то, что колхозы объединяют теперь свыше 60% крестьянских хозяйств с охватом свыше 70% всех крестьянских площадей, что означает перевыполнение пятилетки в три раза.