Кризис представлений о всемирной истории. Автономизация бывших колоний в XIX и XXвв

     Развитие новых отношений и всемирная история. 

     Важнейшими  событиями истории XIX в. были завоевание независимости колониями Испании и Португалии в Латинской Америке и образование национальных государств в Европе. Однако с колониализмом не только не было покончено, а более того, к концу XIX в. оформилась колониальная система ведущих капиталистических стран, завершился территориальный раздел мира.

     Во всемирно-историческом процессе XX в. явился эпохой, когда в ее начале завершился территориальный раздел мира между ведущими державами, а в конце — произошел распад колониальной системы. За один и тот же исторический срок определенных успехов в экономическом развитии добились только новые индустриальные и нефтедобывающие страны. Страны, развивавшиеся после освобождения по пути социалистической ориентации, остаются в числе наименее развитых.

     Интернационализация жизни различных народов, сближение  цивилизаций на основе достижений науки и техники, распространение образования как бы разрушили доселе непреодолимые границы между цивилизациями. Во всяком случае, большая группа ученых Западной Европы, США, Канады отстаивает идею всеобщности исторического процесса, поступательного движения народов, единства человеческой цивилизации. Прошедший век дал подтверждение сторонникам подобного межцивилизационного подхода оценке исторического процесса. Действительно, достижения третьей научно-технической революции в постиндустриальную эпоху связали воедино различные страны в рамках экономического сотрудничества,  вызвали к жизни глобальные системы коммуникации,  способствовали трансформации, нивелированию уровня и стиля жизни многих стран и народов. Одновременно эти техногенные явления поставили человечество на грань глобальной экологической, ядерной катастроф, обострили проблему демографии и ресурсов и т.п., благодаря чему народы ощутили свою взаимозависимость, неспособность в одиночку справиться с глобальными проблемами.

     В то же время, очевидно, что при всей интернационализации жизни сохраняются существенные отличия в рамках крупнейших цивилизаций — западноевропейской и восточной.

     Очевидно, что Восток и Запад все более взаимодействуют, усваивая ценности противоположной цивилизации, о чем свидетельствует процесс модернизации ряда восточных стран и в то же время все большее проникновение традиционных духовных ценностей Востока в западную культуру. Можно с известной долей уверенности утверждать, что данный процесс основан на ускоряющейся интернационализации экономической, политической, культурной жизни. Но все же следует констатировать, что, ни западная, ни восточная цивилизации пока не выработали панацеи от глобального кризиса, угрожающего всему человечеству.

     По  всей видимости, осознание последствий  возможной катастрофы явится главным  мотивом дальнейшего сближения  Востока и Запада, развития, так называемого межцивилизационного диалога. Вот почему столь важным представляется для современных ученых исследование отдельных исторических феноменов сквозь призму общеисторического их значения. Но представления о всемирной истории и всемирном процессе достаточно сильно различались во все времена. Особенно выделились противоречия в понимании этих процессов в конце XIX - начале XX вв. Именно этот период связывают с кризисом представлений о всемирной истории.

     Гегель,  выдающийся  мыслитель,  представитель  немецкой  философии  конца XVIII —  первой  половины XIX  в., представлял  исторический  процесс  как  всемирный,  единый и целостный. История,  собственно, и интересовала  его постольку,  поскольку  за  внешним  беспорядком  неповторимых и  уникальных  событий,  за  вереницей  народов  и  деятелей, героев  и  простаков,  победителей  и  побежденных,  за  рождением  и  крахом  империй,  драмами  людей  и  государств скрывалась  общность  мотивов,  целей  и  закономерностей общественно-исторического развития.

     Человеческая  история,  согласно  историософской  теории Гегеля,  представляет  собой  не  что  иное,  как  этап  развития истинной  основы  всего  сущего —  абсолютной  идеи,  воплощающейся  в  государстве. «Государство  есть  Божественная  идея  как  она  существует  на  земле.  Таким  образом, оно  есть...  предмет  всемирной  истории».  В  истории  человечества  абсолютная  идея  познает  самое  себя.  Поскольку ее  коренным  свойством  является  идея  свободы,  постольку и  всемирная  история  идет  по  пути  осознания  этой  идеи.

       Строгое следование  этому  пониманию  единства  всемирной  истории заставило  Гегеля  существенно  сузить  всемирно-исторический  процесс:  для  него  история —  это  не  история  всего человечества,  а  лишь  государств  и  народов,  дух  которых на  разных  ступенях  исторического  развития  выражал определенный  принцип,  присущий  абсолютной  идее, «мировому  духу».  История  движется  с  Востока  на  Запад. В Передней Азии и Египте (на Древнем Востоке) «мировой дух»  пережил  детство,  в  Греции  и  Риме —  юность  и  зрелость,  в  германо-христианской  Европе — «бодрую  старость».  Все  остальные  народы  причислялись  Гегелем  к числу «неисторических»:  их  существование  не  было  включено в  сферу бытия  абсолютной идеи, либо,  выполнив  свое предназначение,  они покинули историческую  арену. Странное ограничение понятия всемирности — но и  единственно возможное  с  точки  зрения  целостности  философской теории.  Столь  же  странно  и  столь  же  неизбежно  другое ограничение —  во  времени. Мировая  история,  по  Гегелю, обрывается  современной  ему  Европой  и  Германией,  где «мировой  дух»  достиг  своей  цели,  познал  самое  себя  и свою свободу.

     Итак,  подлинной  основой единства  всемирной истории является  абсолютная  идея, «мировой  дух»,  развитие  которого,  порождая  историю,  передает  ей  качества  прогрессивного  и  закономерного  процесса. «Хитрость мирового духа»,  в  частности,  в  том  и  состоит, что усилия  и страсти отдельных  людей  приводят  к  результатам,  далеким  от  их конкретных  намерений,  но  объективно  необходимым,  законосообразным.  История  обрела  в  историософии  Гегеля характер  преемственного,  имеющего  определенные  стадии, закономерного, саморазвивающегося процесса.

     Все  эти  элементы  в  равной  степени  были  присущи  и историософии  К.  Маркса.  Своеобразие  же  марксистского видения всемирной истории  состояло в  том, что подлинной основой  ее  единства  было  признано  единство  материального  мира,  понимаемое,  в  первую  очередь,  как  единство  свойственных  всем  народам  определенных  способов  производства.  Исторический процесс, по К. Марксу,  есть процесс естественно-исторической  смены  общественно-экономических формаций.  Естественным (т.е.  объективным,  закономерным)  он  является  потому,  что  в  его  основе  лежат  законы, над которыми не властна воля отдельных людей и социальных  общностей (закон  соответствия  производительных  сил характеру  производственных  отношений,  закон  классовой борьбы  и  социальных  революций).  Историческим  этот процесс  может  быть  назван  постольку,  поскольку  его  законы  реализуются  в  деятельности  людей,  классов,  партий, сознательно ставящих определенные цели.

     Трудно  сказать,  насколько «жесткой»  представлялась логика  всемирной  истории  самому  К.  Марксу.  Во  всяком случае,  именно  он  отмечал  опасность  превращения «общей историко-философской  теории,  наивысшая  добродетель  которой  состоит  в  ее  надысторичности»,  в «универсальную отмычку»  для  понимания  каждого  локального  варианта исторического  процесса. 

     Уязвимость  «тотальных» концепций  единства  всемирной истории (к ним, в первую очередь, относят историософские системы  Августина,  Гегеля  и  Маркса)  всегда  была  достаточно  очевидна.  Грандиозные  построения,  гармонические и  уравновешенные,  скрепленные  безукоризненной  логикой и  взаимной  согласованностью  элементов,  увлекали (и увлекают),  убеждали (и  убеждают),  становились (и становятся)  предметом  не  только  научного  знания,  но  и  веры, подчас  превращались  в «руководство  к  действию» —  и  в качестве  такового  переставали  быть  наукой,  перерождались  в  различные  формы  идеологии.  Но  их  широта, блистательность абстракций  и  стройность  логических  конструкций  вступали  в  противоречие  с  прозой  исторической реальности,  не  желавшей  с  ее  конкретностью и многообразием соответствовать чистоте «поэтической» теории. «В  знании  о  целостности  отбрасываются  наибольшая масса  человеческой  реальности,  целые  народы,  эпохи  и культуры,  отбрасываются  как  не  имеющие  значения  для истории.  Они  не  более  чем  случайность  или  попутное явление  природного  процесса» (К.  Ясперс).  Это  наблюдение  крупнейшего  философа-экзистенциалиста XX  в. представляется  чрезвычайно  точным.  Европоцентризм, бесспорно,  являлся  существеннейшей  характеристикой «тотальных» интерпретаций всемирной истории (в большей степени Гегеля, в несколько меньшей — Маркса).

     Популярность циклических теорий, опирающихся в своих построениях  на  фактическое  многообразие  путей  и  форм исторического  развития  народов  и  отвергающих  наличие «образцовых», классических  тенденций, относительно которых должна измеряться специфика развития отклоняющихся от них обществ,  в определенной мере  является реакцией на увлечение «тотальными» историософскими схемами. Первая половина XX  в.  дала  две  крупные,  построенные  на  этих принципах  философские  концепции,  приобретшие  известность и славу,— концепции О. Шпенглера и А. Тойнби. Впрочем,  за полвека до публикации исследования О. Шпенглера в России  увидела  свет  книга Н. Я. Данилевского «Россия и Европа»,  близкая  по  духу  к  этой,  быть  может,  самой  сенсационной историософской системе XX столетия.

     «Закат  Европы»  О.  Шпенглера  появился  в  Германии  в 1918  г. «Невозможно  спорить  о Наполеоне,  не  имея  в  виду Цезаря  и  Александра  Македонского...  Сам  Наполеон  был убежден  в  своем  сходстве  с  Карлом  Великим.  Французский революционный Конвент  говорил о Карфагене, подразумевая  Англию,  а  якобинцы  именовали  себя  Римлянами. Из  этого  ряда  сравнений...  уподобление Флоренции Афинам,  Будды —  Христу,  раннего  христианства —  современному  социализму,  римских  магнатов  эпохи  Цезаря — американским  янки.  Петрарка,  первый  археолог-энтузиаст (а разве археология  как таковая не  есть  выражение того, что  история  заключается  в  повторении),  соотносил  себя  по духу  с  Цицероном;  позже  Сесил  Родс,  создатель  Британской  Южной  Африки,  имевший  в  личной  библиотеке специально  для  него подготовленные  переводы  классических «Жизнеописаний  цезарей»,  считал  себя  близким к  императору  Адриану.  Карл XII  Шведский  с  юности держал  при  себе  биографию  Александра,  составленную Квинтом  Курцием,  мечтая  быть  похожим  на  знаменитого завоевателя,— в том была его судьба».

     В  сходстве «эр,  эпох,  ситуаций,  исторических  деятелей» О.  Шпенглер  видел  все  что  угодно,  но  только  не  случайность.  Повторяемость  событий  и  персонажей  истории может  быть  понята,  по  мнению  философа,  только  при условии  признания  того,  что  всемирная  история  представляет  собой  не  линейный,  преемственный  и  прогрессивный процесс,  а  ряд  независимых  один от  другого циклов.  Каждый  из  таких  циклов  характеризует  развитие  замкнутых, непересекающихся, уникальных культур. Таких  культур  О.  Шпенглер  насчитывал  восемь: индийскую,  вавилонскую,  китайскую,  египетскую,  греко-римскую,  арабо-византийскую,  западноевропейскую,  а также культуру майя.

     Первоначало  каждой  культуры —  единая  и  единственная  в  своем  роде «душа»,  некий  дух,  который  не  может быть  познан  рационально и выражен иначе,  чем символически. Внимание ученого было  сосредоточено на  анализе главным  образом  греко-римской,  арабо-византийской  и западноевропейской культур. Первая  из  них  обладает «аполлоновской  душой»  со свойственными  ей  ясностью,  спокойствием,  статикой,  вневременностью существования. «Магическая  душа»  арабо-византийской  культуры,  напротив,  отражает  глубокую  озабоченность  восприятием времени  и  пространства,  четким  осознанием  конечности сущего.

     Западноевропейская  культура  воплотила «фаустовский дух»  с  его  устремленностью  в  бесконечность,  напряженной динамикой, тягой к «новым рубежам». Если  символами «аполлоновской души» у О. Шпенглера служат  дорическая  колонна  и  евклидова  геометрия,  то мусульманская  мечеть,  раннехристианские  пещеры  и христианская  линейная концепция истории  символизируют «магическую  душу»  арабо-византийской  культуры.  Символы «фаустовской  души» —  дифференциальное  счисление, музей, механические часы.

     Важнейшее  свойство  культур —  непроницаемость, изолированность  и  замкнутость.  Подобно  живым  организмам,  они  рождаются  из «безграничного  и  бесконечного», расцветают,  заболевают (становясь «цивилизациями»  и утрачивая  жизненные  силы —  еще  одно  толкование понятия  цивилизации),  умирают.  Эти  стадии —  общие  для всех  культур,  и  только  поэтому  они могут изучаться сравнительно-морфологически.

     Всемирной  истории  как  таковой  нет,  есть  параллельное существование  разделенных  во  времени  и  пространстве культур.  Для  О.  Шпенглера  идея  единства  всемирной истории,  в  сущности,  лишена  всякого  смысла  и  не  отражает  ничего  в  реальности  исторических  процессов,  множественных и не сливающихся в единый поток.

     А. Тойнби,  издавая  в 1934  г.  первые  три тома монументального «Постижения  истории»,  во  многих  своих  оценках был  близок  к  О. Шпенглеру. «Тезис  о единстве  цивилизации  является  ложной  концепцией»,—  полагал  он,  считая, что  открытые  им 21  цивилизация  развиваются  независимо одна  от  другой  по  общим  законам,  свойственным  их  рождению,  росту,  надлому,  распаду  и  гибели.  В 1961  г., завершая  издание  двенадцатого  тома,  он  был  склонен придавать  большее  значение  взаимодействию  цивилизаций в  пространстве  и  времени. Роль  цивилизаций А.  Тойнби  видел теперь именно в том,  что они формируют  высшие  религии,  которые  открывают  путь  к «духовному  прозрению,  признанию друг  друга  и  созданию  внутреннего  единства  при  сохранении многообразия».