Миропонимание первобытного общества

Миропонимание первобытного и древнего обществ

История Древнего мира / Древний мир / Первобытная культура

Миропонимание

События эпохи ранней древности трудно понять, если хотя бы приблизительно не представить себе, как мыслили и чувствовали древние, что они думали о мире и о самих себе.

К сожалению, проникнуть в духовный мир этой глубокой древности очень трудно, почти невозможно. Очень медленно, по крохам становятся нам известны памятники древней литературы и искусства; откопанные храмы номы, изображения неясны. Но даже если бы древние литература и искусство были понятны полностью, то ведь памятники их — лишь то, что случайно сохранили нам грамотеи и искусники того времени; это далеко но все, что думали и чувствовали тогдашние люди. Памятниками глубокой древности являются также и устные мифы, сказки, поспи, поговорки. Но они дошли до нас через тысячелетия, быть может, сильно искаженными позднейшими переделками. Во всяком случае, современные сказители, с которыми имеют дело этнографы, сами не знают и не могут нам рассказать, что именно хотели выразить своим творчеством древние люди. Гипотезы же, сложенные по этому поводу учеными, как правило, отвергаются носителями еще живых древних мифов — людьми племен Африки, Австралии, Полинезии и т. д.

Есть, пожалуй, одно объективное средство, с помощью которого можно проникнуть в механизм мышления людей первобытности и ранней древности,— это изучение языка. Язык выражает категории мышления: исследуя, как построены наиболее архаичные языки, какие приемы они используют для того, чтобы выразить отношение человека к миру и его явлениям, можно обнаружить некоторые механизмы самого тогдашнего мышления.

Исходя из сопоставления структуры древнейших слоев дошедших до нас языков со структурой древнейших мифов, представляется наиболее правдоподобной следующая гипотеза о мышлении и миропонимании первобытных людей.

Самым трудным для них было воспринимать и выражать абстрактные понятия. Но так как никакое суждение невозможно без известного обобщения, то это обобщение достигалось путем создания чувственно-наглядных ассоциаций (сопоставлений). Например, дабы выразить мысль, будто небо представляет собой свод или кровлю, опирающуюся па четыре точки горизонта, и одновременно оно — нечто такое, что каждый день рождает солнце, также звезды и луну, а в то же время и нечто такое, по чему солнце ежедневно движется из конца в конец, можно было сказать, что небо — корова на четырех ногах, женщина, рожающая солнце, и река, по которой плавает солнце. Это достаточно выражало мысль, которую надо было передать, и никто не смущался тем, каким образом небо может быть одновременно коровой, женщиной и рекой, ибо все ясно чувствовали, что это — толкование, а на самом деле небо — не корова, не женщина и не река. Но в силу той же неразвитости абстрактных понятий не существовало также и понятий «сравнение», «метафора», «толкование» и всего необходимого для того, чтобы выразить, что небо — не корова, не женщина и не река. Сравнение, толкование, само наименование предмета или явления воспринимались как нечто вещественное, например имя — как вещественная часть именуемого. Поэтому не нужно удивляться, что, даже не отождествляя небо с реальной коровой или реальной женщиной, древний человек мог приносить небу жертвоприношения и как божественной корове, и как женщине (богине).

Ибо всякие касающиеся человека закономерные и целенаправленные явления мира, всякие явления, имеющие неизвестную, но несомненную причину, мыслились и чувствовались как вызванные разумной волей. На опыте наблюдать связь между причиной и следствием человек мог, в сущности, почти исключительно в пределах своей собственной деятельности, а потому причину чувственно представлял себе как акт воли. Тем самым за всяким явлением мира мыслилось разумное движущее им существо, которое следует умилостивлять в свою пользу. Это существо, или божество, мыслилось не духовным (ибо нематериальный дух — это тоже абстракция, для словесного выражения которой, а следовательно, и для воображения которой не было средств), а материальным. Оно могло отличаться от человека могуществом, злобностью — чем угодно, но не духовностью.

Божество не отличалось от человека также и бессмертностью, потому что человек не имел средств чувственно или словесно представить себе смерть как небытие. Умерший был для него перешедшим из жизни здесь в жизнь где-то в другом месте; точно так же и родившийся был перешедшим из жизни где-то в другом месте к жизни здесь. Еще одним переходом из одного бытия в другое бытие был переход из детства: мальчика — в полноправного воина, девочки — в девушку брачного возраста; такой переход часто сопровождался обрядом инициации (посвящения), включавшим испытания стойкости юноши или девушки против боли (например, путем обрезания крайней плоти, нанесения ран или ожогов), против страха и т. п., а также передачу новому поколению опыта предков, запечатленного не только в приемах труда разного рода, но и в мифах как чувственно-образном постижении предполагаемых причин и связей явлений.

Миф нельзя отделить и от обряда (ритуала). Свои действия первобытный человек осмысляет так же чувственно-ассоциативно, а не абстрактно-логически, как явления мира. Некоторые практические действия (например, технические трудовые приемы)' он при этом осмысляет хотя и ассоциативно, но вполне правильно, так как действие здесь очевидно зависит от зримо проявляемой человеческой воли. Другие, ритуальные действия человека были обусловлены предположительными причинами явлений мира, заключающимися в воле божеств; божества же и их деяния воссоздавались в мифах (как мы уже видели) по ассоциациям, не имеющим строго логического характера, ассоциациям образно-эмоциональным. Неудивительно, что и воздействие на (божественные!) причины явлений оказывалось тоже ассоциативно-эмоциональным, а не логическим. Например, если имя — материальная часть божества, то называющих это имя разве не овладевает в какой-то мере самим богом? Не способствует ля брачный акт с женщиной, воплощающей (как «актриса») богиню, оплодотворению самой богини, а также плодородию земли, которую эта богиня не только ведает, но которой и сама является? Обряд тем более действен, что для первобытного человека как бы нет абстрактного физического времени. Современные люди, конечно, знают, что физическое время разворачивается равномерно, всегда в одном направлении; но в ощущении мы воспринимаем не время, а только наполняющие его события или их ожидание, Если того и другого много, кажется, что прошло много времени; если ничего по происходит, время кажется протекшим быстро, Так же ощущает время и первобытный человек — в той мере, в какой он мог соотносить его с событиями собственной жизни. Труднее было определить такую точку во временя, которая не соотносится с нашей жизнью, ни даже с жизнью близких предков, о которых нам еще известно, что мифологические события, скажем рождение солнца богиней или рождение другой богиней хлебов из земли, и вовсе не имеют определенной точки во времени, к которой можно было бы их привязать, потому что солнце ведь восходит каждый день и хлеба всходят ежегодно; а поэтому обряд, совершаемый сегодня, вполне может считаться воздействующим па мифологические события, происходившие некогда, во всяком случае содействующим их регулярному повторению.

В этом мифологическом мироощущении, которое нельзя еще назвать философией и неизвестно, можно ли назвать религией, присутствует и своя протоэтика; из сюжета мифа видно, что хорошо и что плохо, Однако эта протоэтика носит несколько автоматический характер: она не строится в виде логической системы; просто то, что полезно для своей общины, сотоварищей, детей,— хорошо; а так как за гранью своей общины все люди враги, то перехитрить или убить их — безусловно хорошо. А то, что плохо, большей частью магически заворожено, табуировано; сделаешь запретное — умрешь, даже не потому, что за это убьют, а от страха перед самим табу. Здесь этика неотделима от первобытной магии: так, пролитие крови (помимо поля брани) оскверняет в силу магических свойств крови, независимо от того, благо или зло убийство; а съесть запретную пищу, или присутствовать при запретном ритуале, или сожительствовать с женщиной запретной степени родства, или всуе назвать имя божества может оказаться гораздо большим грехом, чем грех убийства, от которого можно избавиться с помощью выкупа и очистительного обряда.

Вот с каким отягощающим идейно-эмоциональным наследством подошло человечество к грани цивилизации. Если к этому прибавить необеспеченность урожаев, беззащитность против болезней п стихийных бедствий, несовершенство жилья, одежды и утвари, отсутствие гигиенических представлений, то станет ясно, насколько трудно было жить в тогдашнем мире. Не нужно при этом думать, что какой-нибудь гелий-одиночка был способен объяснить людям ошибочность тех или иных их воззрений и увлечь за собою; в эпоху развития, которое, с нашей точки зрения, было необычайно постепенным и медленным, вес имел только коллективный опыт предков, как раз и воплощенный в мифах и ритуалах. Успех одиночки, не последовавшего учениям предков, представлялся бы случайным или обусловленным какой-либо неучтенной магией, а потому, быть может, зловещим.

Однако едва ли следует смотреть свысока па древних людей с их мифотворчеством: в жизни сегодняшнего человечества также есть множество живучих, ни на какой логике не основанных заблуждений, предрассудков, например в оценке чужих наций, в приметах и т. п., которые являются самыми настоящими мифами, тоже сложившимися не логическим, а эмоционально-ассоциативным путем. Многие ошибочные научные гипотезы также мало отличаются от мифов. Кроме того, мифологический в целом характер мышления первобытного человека допускал возможность вполне здравых обобщений там, где его коллективного опыта хватало для усмотрения действительных причин явлений из проверки истинности умозаключений.

Рассматривая основные черты раннего периода древней истории, мы остановились па своеобразном тине мышления людей того времени, так как иначе трудно было бы объяснить, почему в эту эпоху развития человечества такую огромную роль играли религия, храм, обряд, миф, жречество. Почему именно жречеству доставалась львиная доля впервые создававшегося прибавочного продукта? Конечно, наивно объяснение рационалистов XVIII в. которые видели причину прежде всего в сознательном обмане народа жрецами. Нет сомнения, что жрецы как социальная группа ни в какие времена не забывали о собственных интересах. Но следует учитывать, что верующими в те времена были все без малейшего исключения, и, конечно, жрецы в том числе.

Особо важная общественная роль, которую с самого начала Цивилизации стали играть профессиональные исполнители религиозных обрядов, объясняется прежде всего тем, что сами эти обряды рассматривались всем населением как важнейшее средство обеспечения благополучия всей общины. Богатства храмов первоначально были страховым фондом всей общины; тысячелетиями большинство земледельческого населения ело мясо только во время жертвоприношения богам.

Вспомним также и о том, что создание рабовладельческого способа производства было тогда явлением прогрессивным, способствовавшим наибольшему развитию производительных сил и повышению жизненного уровня наибольшего возможного в ту эпоху числа людей; а первобытное общество, несмотря па господствовавшее в нем равенство людей — как правило, голодное равенство,— превращалось в общественный строй. Между тем именно о возвращении первобытного прошлого мечтало тогда угнетенное человечество. Народные массы все еще жили мифами и обрядами, унаследованными от первобытности. Коллективный опыт предков, выраженный в таких мифах и обрядах, все еще во многом определил мировоззрение и социальную психологию людей. Это мировоззрение, независимо от политического строя каждого отдельного общества, имело авторитарный характер, ибо опиралось на непреложный авторитет «тех, кому ведать надлежит»,— кто считался унаследовавшим власть и мудрость предков. Лишь во второй период древности в Греции и в некоторых передовых обществах Востока авторитарное мышление стало терять власть над умами: ничто не принималось па веру, каждое положение надо было доказывать. Но и тогда, когда по истечении 2500 лет истории древнего классового общества наряду с религиозным мировоззрением начало появляться научное мировоззрение и философия, философия эта была идеологией господствующего класса; широким народным массам она оставалась чужда.

Первые произведения искусства

История Древнего мира / Древний мир / Первобытная культура

Наскальная живопись

На длинном пути эволюции от приматов до человека современного вида происходили изменения не только морфологические, то есть внешние, но и внутренние, духовные. Люди учились логически мыслить, сдерживать порывы страсти, говорить, наконец. И кто может сказать точно, какие изменения были более важны для становления человечества? Может быть, именно тогда, когда наш далекий предок впервые задумался о вечном и попытался выразить какие-то свои мысли через то, что сегодня мы называем искусством, он и вступил на непростой путь, который в итоге привел к появлению человека разумного.

До наших дней сохранилось немало произведений искусства древнего человека, но все-таки до конца понять, как мыслил наш предок, мы вряд ли когда-нибудь сможем. Вообще очень долгое время, несмотря на то что научный мир уже принял эволюционную теорию и проводилось изучение останков древних людей, никто не мог себе даже представить, каких творческих высот достигали первые люди. И когда в 1878 году археолог-любитель Марселино де Саутуола обнаружил в пещере Альтамира в Испании целую галерею прекрасных рисунков (бизонов и других животных), выполненных древними мастерами, ему никто не поверил. Уникальную находку сочли подделкой - мол, первобытный примитивный человек не мог так великолепно изобразить животных. Только в 1902 г., уже после смерти Саутуолы и обнаружения еще нескольких подобных галерей, научный мир признал рисунки подлинными, принадлежащими руке первобытного мастера, в котором до этого видели лишь охотника, но никак не художника.

Сейчас никто не отрицает, что древний человек мог создавать прекрасные вещи, однако назвать их произведениями искусства, в современном понимании этого слова, вряд ли у кого повернется язык. Для обозначения художественной деятельности древнего человека в науке существует такое понятие, как синкретизм, т. е. слитность, нерасчлененность, единство духовной и материальной сферы, быта и искусства, мира реального и вымышленного. Религиозные представления, искусство и повседневная жизнь связаны неразрывно, связаны настолько, что по сути отделить одно от другого невозможно. Жизнь коллектива, добывание пищи, продолжение рода, смерть сородича, представления об устройстве мира и т. д. - все это в равной мере проявилось в живописи, гравировках, рельефах, скульптуре.

Уже такие далекие от современного человека существа, как неандертальцы, оставили после себя свидетельства «духовной сферы» в их существовании. Так называемое «знаковое творчество» неандертальцев — это камни, куски кости с какими-то углублениями, линиями, крестами, пятнами охры. Значение имеет тот факт, что все это сделано специально, создано неандертальцем не просто так. Есть множество версий, объясняющих смысл этих странных «изображений», но скорее всего это охотничья символика: разнообразные насечки — раны, нанесенные воображаемому зверю, пятна охры — его кровь. Охотник, создавая такой предмет, как бы убивал зверя, обеспечивал себе удачную охоту.

Для этих же целей неандертальцы складывали целые медвежьи жертвенники: в нескольких пещерах (в Альпах, в Грузии и др.) были найдены черепа медведей, сложенные определенным образом - в каменном ящике, рядком у стены, засунутые в щель. Часто обнаруживаются целые композиции из черепов и костей — а это значит, что такие склады не являлись запасами мяса или чем-нибудь подобным. Скорее всего, это какое-то культовое действие, форма почитания, «задабривания» могучего животного — соперника неандертальца за жизненное пространство. Возможно, в таких медвежьих кладбищах кроются корни тотемuзма — почитания общего предка рода в образе животного или растения — религии, характерной для почти всех первобытных народов.

Подобным образом и Ното sapiens выражал свои чаяния и верования, но, конечно, в более совершенной форме. Изображения, сделанные древними людьми, представлены в основном наскальной живописью. Эти изображения выполнялись природными красками, процарапывались на скалах или на кусках кости (гравировка), могли представлять собой рельефы, сделанные с использованием естественных неровностей скалы. Причем большинство известных нам изображений находится в глубине пещер, за километр или более от входа — там, где человек нежил. А значит, сюда он приходил специально для того, чтобы нанести изображение. Это было особое (сакральное) место, а сами рисунки служили для каких-то обрядов, иначе они не были бы так глубоко спрятаны от глаз остального населения.