Политико - правовые возрения римских стоиков

У Марка Аврелия есть положительный идеал человека. Это  существо “мужественное, зрелое, преданное  интересам государства”. Это римлянин. Это существо “обличенное властью, которое чувствует себя на посту и которое с легким сердцем ждет вызова оставить жизнь”. Это существо, которое видит “мудрость исключительно в праведной деятельности”.

Такова раздвоенность  человека в его жизни: он и кратковременное, живущее лишь настоящим мимолетное существо, и существо преследующее долговременные и прочные цели. Марк Аврелий осуждает того, кто все время в делах, но свои дела не сообразовывает с какой-то одной целью, подчиняя ей всецело все свои стремления и представления. Надо служить благу государства в котором, однако нет ничего нового, все надоело и опостылело. Такая раздвоенность у Марка Аврелия в какой-то степени объясняется его внутренней раздвоенностью на философа-стоика и высшего правителя громадной и сложной империи. Но у императора есть философское обоснование и второго взгляда на жизнь.

С убежденностью в  текучести всего поразительным  образом уживается мысль, что  все есть некое большое целое  в котором все связано. И этим целым управляет разум этого  целого, его Логос. Там же Марк Аврелий  помещает каким-то мало понятным образом и богов. Это целое динамично и подчиняется промыслу. Люди, как разумные существа едины в своем разуме, у всех у них единая душа единый разум. В разуме люди сходятся друг с другом.

А говоря точнее, человек  в понимании Марка Аврелия  тройственен: у него есть тело – оно бренно, есть душа или что не совсем то же – “проявление жизненной силы” и есть руководящее начало, знаменитый стоический гегемоникон, руководящее начало, что и есть разум.

Марк Аврелий называет разум в человеке его гением его божеством. Человек должен пестовать его в себе, не оскорблять ничем низшим, не осквернять живущего в “груди гения”. А это значит никогда не считать для себя полезным то, что “когда-либо побудит тебя преступить обещанное, забыть стыд, ненавидеть кого-нибудь, подозревать, клясть, лицемерить, пожелать чего-нибудь такого, что прячут за стенами и замками. Ведь тот, кто отдал предпочтение своему духу, гению, служению добродетели, не надевает трагической маски, не издает стенаний, не нуждается ни в уединении, ни в многолюдстве. Он будет жить – и это самое главное – ничего не преследуя и ничего не избегая. Его совершенно не беспокоит, в течение большего или меньшего времени его душа будет пребывать в телесной оболочке, и когда придет момент расставания с жизнью, он уйдет с таким же легким сердцем, с каким стал бы приводить в исполнение что-нибудь другое из того, что может быть сделано с достоинством и с честью…”.

Здесь говорится о  душе, но неясно будет ли эта душа жить после смерти, или же она  сольется с мировой душой. Интересно, что Марк Аврелий допускает на миг возможность полной смерти, ведь надо быть готовым ко всему: “Душе, готовой ко всему, не трудно будет, если понадобится, расстаться с телом, все равно ждет ли ее угашение, рассеяние или новая жизнь”. Он допускает, что нет богов и нет промысла, но тут же, как бы испугавшись, отбрасывает это предположение, говоря: “Если же богов не существует, или нет дела до людей, то что за смысл мне жить в мире, где нет богов и нет промысла?”. Нет, возражает сам себе император, “боги существуют и проявляют заботливость по отношению к людям”.

Но как тогда сочетать промысел богов и свободу человека? Фаталист ли Марк Аврелий? Иногда кажется, что он фаталист. Разве он не говорил  о том, что с легким сердцем  принимать все то, предусмотрено? Но вместе с тем в его несистематизированных заметках мы находим мысль о свободе человека по воле богов: “Они устроили так, что всецело от самого человека зависит, впасть или не впасть в истинное зло. Марк Аврелий приводит слова Эпиктета: “Нет насилия, которое бы могло лишить нас свободы выбора”.

Но вместе с тем  император не призывает к активной борьбе со злом. Все-таки надо принимать  и жизни и смерть так, как они  происходят. Жить надо так, как если бы каждый день был последним и  каждое дело, которое ты делаешь, - последнее в твоей жизни дело.

Властная веха в развитии политической мысли в  Древнем Риме связана с концепциями стоиков Луция Аннея Сенеки (3-65 гг.), Эпиктета (ок. 50 – ок. 140 г.г.), Марка Аврелия Антонина (121-180 гг.).)

Стоицизм - одно из ведущих течений древнегреческой и римской философии, имеющее в основном этический характер. Согласно стоицизму, мироздание в целом управляется судьбой. Судьба в учении стоиков выступает в качестве «естественного закона», который имеет божественный характер.

В своих сочинениях о государстве  еще древнегреческие стоики (Зенон, Хрисипп), а также их римские последователи  обосновывали космополитическое представление  о том, что все люди – граждане единого мирового государства (космополиса), а каждый отдельный человек- гражданин вселенной.

Государство выступает у  стоиков как естественное объединение, основанное на тяготении людей друг к другу, их природной связи. Стоики с этической точки зрения отрицали рабство, считая его противоречащим общему закону мироздания.

Сенека, сенатор, воспитатель императора Нерона, провозглашал идею духовной свободы каждого члена общества вне зависимости от его социального статуса. Он один из первых античных авторов, который, не выступая за отмену института рабства, отстаивает человеческое достоинство раба:

"Тот, кто  думает, что рабство распространяется  на всю личность,

заблуждается: ее лучшая часть свободна от рабства. Только тело подчинено и принадлежит господину, дух же сам себе господин".

В основе человеческого  общества, по убеждению Сенеки, лежит единство божественного и человеческого мира. Разум человека - погруженный в него божественный дух, а от природы человек наделен свойством общительности. Сочетание этих двух качеств помогает ему овладеть природными стихиями и жить тесными сообществами.

В представлениях о государстве  и обществе императора (161-180 гг.) Марка Аврелия Антонина лежало положение о равенстве всех перед законом и равенстве всех, живущих в государстве. Подобный порядок оправдывался божественным предначертанием, которое требует общения, соответствующего, стройному порядку мира.

Эпиктет, раб по происхождению, главные цели развития общества в выполнении каждым той роли, которая намечена ему судьбой. Эти призывы дополнялись критикой рабства как безнравственного института:

"Чего не  желаешь себе, не желай и другим, тебе не нравится быть рабом  – не обращай и других в рабство. Раз ты не можешь обойтись без услуг рабов, ты прежде всего сам раб, - как не уживаются друг с другом добродетель и порок, так и свобода и рабство".