Фашистский переворот в Германии. Приход Гитлера к власти

Фашистский переворот  в Германии. Приход Гитлера к власти

Мировой экономический кризис, начавшийся в 1929 г., обнажил все противоречия империализма, привел к небывалому обострению политического положения  как внутри капиталистических стран, так и в международной обстановке. Усилились агрессивность империализма, его стремление найти выход из создавшегося положения на путях  подготовки и развязывания новой  мировой войны.

Германия занимала особое место в системе империализма. Ее промышленность в течение десяти послевоенных лет быстро восстанавливалась. К 1929 г. ее уровень повысился по сравнению с довоенным в полтора раза. Германия производила почти 12 процентов мировой промышленной продукции {371}. В экономической и политической жизни страны возросла роль монополий. Гигантских размеров достигли концерны Круппа , Флика, Сименса, «Стальной трест», «ИГ Фарбениндустри», «АЭГ». Процесс концентрации промышленности сопровождался централизацией банковского капитала в руках «Дойче банк», «Дрезденер банк», «Донат банк» и немногих других.

Высокая степень концентрации капитала и огромная производственная мощность промышленности Германии привели  к тому, что она оказалась глубоко  пораженной экономическим кризисом.

Кризис охватил все  отрасли хозяйства страны. В течение 1929 — 1933 гг. индекс ее индустриальной продукции  упал более чем на 40 процентов. Промышленный кризис сопровождался финансово-кредитным: только за первые два его года обанкротилось более 200 мелких и средних банков {372}. Экономический кризис перерос в кризис всей политической системы империализма. Германия стала центром противоречий империалистического лагеря.

Кризис нанес тяжелый  удар прежде всего по немецкому рабочему классу. Сокращение производства привело к тому, что почти половина промышленного пролетариата страны (8 млн. человек) осталась без работы {373}. Как отмечал в 1932 г. американский публицист Г. Кникербокер, Германия «побила мировой рекорд по сокращению заработной платы» {374}. [112]

Переплетение промышленного  кризиса с аграрным ухудшило и положение крестьянства. Разорялись также особенно многочисленные в Германии средние слои — ремесленники, кустари, лавочники. Положение немецкого народа осложнялось еще и тем, что он находился под гнетом не только германского, но и иностранного капитала, так как выплачивал репарации и проценты по долгам и кредитам.

В этих условиях рабочий  класс решительно выступил в защиту своих политических прав. В стране нарастал революционный кризис. Осенью и зимой 1929/30 г. в Берлине, Саксонии и других местах Германии прошли забастовки протеста, жестоко подавленные правительством {375}. 24 августа 1930 г. ЦК КПГ обратился ко всем антифашистским и демократическим силам страны с программой национального и социального спасения немецкого народа.

В период острого политического  кризиса в Германии верхи уже  не могли управлять страной прежними методами — руками социал-демократов проводить политику выхода из кризиса  за счет трудящихся. Не имея возможности  сдержать растущее влияние коммунистов, буржуазия стала все шире применять  террористические методы господства и  форсировать милитаризацию страны.

Опасаясь революционного взрыва в Германии, международная  реакция пришла на помощь немецким империалистам. В 1929 г. вместо репарационного «плана Дауэса» был разработан новый, так называемый «план Юнга», способствовавший притоку капиталов в Германию и предусматривавший снижение взимаемых с нее репараций. Фактически же они вскоре были отменены, как и вся система контроля над Германией, установленная Версальским договором. Германский империализм вновь обрел полный экономический и финансовый суверенитет. Принятие «плана Юнга» сопровождалось антисоветской кампанией. Под флагом антикоммунизма и антисоветизма создавался единый фронт германской и международной империалистической реакции, ставивший целью ликвидировать остатки Веймарской республики и установить режим открытой террористической диктатуры империалистической буржуазии.

Фашистская партия с ее антикоммунистической, шовинистической  и реваншистской внутренней и  внешней политикой все сильнее  привлекала симпатии германского финансового  капитала, который видел в ней  орудие для расправы с рабочим  движением и подготовки страны к  агрессивной войне. В 1929 — 1930 гг. германские монополисты стали теснее сближаться с гитлеровцами. Магнаты рейнско-вестфальской тяжелой промышленности Э. Кирдорф, Ф. Тиссен и А. Фёглер, и ранее связанные с нацистами, взяли курс на укрепление этой партии. В феврале 1930 г. рурский угольный синдикат в Эссене обязал каждого своего члена вносить в кассы фашистской и немецкой национальной народной партий, других реакционных организаций семь пфеннигов с каждой тонны проданного угля для поддержки «национальных интересов»{376}. Подобную поддержку фашистской партии оказывали также многочисленные немецкие князья и бароны, крупные землевладельцы, иностранные монополисты, например английский нефтяной магнат Г. Детердинг, американский автомобильный король Г. Форд и другие.

23 сентября 1930 г. атташе  американского посольства в Берлине  Д. Гордон доносил государственному  секретарю США Г. Стимсону: «Нет никакого сомнения, что Гитлер получил значительную финансовую поддержку от определенных крупных промышленников... Ставшие известными в последние дни факты создают впечатление, что важные финансовые [113] круги — пусть даже и не в таком объеме, как сообщалось ранее, — оказывали и оказывают давление на канцлера и других членов кабинета, чтобы предпринять эксперимент с участием нацистов в правительстве (можно полагать, что социал-демократы в качестве платы за свое активное сотрудничество с правительством будут настаивать на неприятных для финансистов условиях). Как раз сегодня до меня дошел слух из источника, обычно хорошо информированного, что представленные здесь различные американские финансовые круги весьма активно действуют в том же направлении» {377}.

С помощью полученных от монополистов средств нацисты создавали  свой разветвленный партийный аппарат, печатали и распространяли многочисленные газеты и листовки. Эти средства использовались ими также для  расширения террористических организаций  нацистской партии — СА и CС, все более рьяно участвовавших в кровавых расправах с революционным рабочим движением.

30 марта 1930 г. в связи  с обострением классовых противоречий  в стране на смену кабинету  Г. Мюллера пришло правительство  блока буржуазных партий во  главе с лидером правого крыла  католической партии центра Г.  Брюнингом, в которое вошли доверенные лица монополий и юнкерства. Правительство Брюнинга не считалось с мнением рейхстага и, фактически являясь «президентским кабинетом», правило страной с помощью «чрезвычайных декретов» о снижении заработной платы рабочим и служащим, введении новых налогов на трудящихся и уменьшении обложения капиталистов, сокращении пособий по безработице и социальному страхованию. В результате в 1929 — 1932 гг. средний недельный заработок германского рабочего сократился вдвое, а общая сумма зарплаты и жалованья, которая выплачивалась предпринимателями, — с 44,5 млрд. до 25,7 млрд. марок. Пособие по безработице было снижено до 9 марок в неделю {378}, что едва обеспечивало полуголодное существование самого безработного, не говоря уже о его семье.

Используя трагическое положение  миллионов трудящихся, национал-социалисты развернули небывалую по масштабам  пропагандистскую кампанию под реваншистскими, расистскими, шовинистическими лозунгами. Они обещали: рабочим — ликвидировать  безработицу, крестьянам — запретить  продажу земли с торгов, лавочникам — закрыть крупные универмаги, ремесленникам — снизить цены на сырье и установить более высокие  цены на их продукцию и всем —  уничтожить «процентное рабство». Нацисты  не останавливались ни перед чем. Стремясь привлечь на свою сторону женщин, они выдвинули циничный лозунг: «Каждая женщина получит мужчину, дайте только Гитлеру прийти к власти» {379}. Нацистская агитация оказывала сильное разлагающее действие.

Фашисты широко использовали в своих целях буржуазно-демократические  свободы. «Мы идем в рейхстаг, —  говорил Геббельс в 1928 г., — чтобы  в арсенале демократии вооружиться  ее собственным оружием. Мы становимся депутатами, чтобы парализовать веймарский дух с его же помощью. Если демократия настолько глупа, что предоставляет нам для этой медвежьей услуги бесплатные билеты и дотации, то это ее дело. Для нас хорош любой легальный способ, чтобы круто повернуть нынешнее положение... Мы приходим как враги! Мы приходим так, как волк врывается в овечье стадо» {380}. [114]

Усиливался фашистский террор. Отряды СА фактически превратились в  настоящую армию численностью до 300 тыс. человек. Более 60 процентов ее составляли люди, длительное время  лишенные работы и заработка. Многие из них были переведены на казарменное  положение, что давало им пищу и кров. Хорошо вооруженные отряды, в которые  включали и уголовников, организовывали кровавые побоища на улицах, срывали  митинги и собрания коммунистов, убивали антифашистов. Гитлеровцам  удалось завлечь в свои сети значительную часть студенчества, мелкой буржуазии, всевозможные деклассированные элементы, служащих и отсталые слои рабочего класса, поэтому на выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 г. они собрали 6,41 млн. голосов, почти в 8 раз больше, чем  в 1928 г.

Воротилы финансового  капитала приветствовали успех гитлеровцев  на выборах и оказывали им еще  большую поддержку. Со своей стороны  гитлеровцы стали активнее добиваться поддержки монополистов. Как писал  руководитель фашистской прессы О. Дитрих, «летом 1931 г. фюрер принял решение  заручиться поддержкой ведущих представителей немецкой экономики, чтобы разрушить  существующую правительственную систему... В последующие месяцы фюрер на своем «мерседесе» исколесил всю Германию, повсюду устраивая секретные совещания с авторитетными лицами» {381}. Одна из таких встреч состоялась 19 июня 1931 г. в Мюнхене между Гитлером, монополистом Стиннесом и нацистским гаулейтером Вагнером. Вскоре Стиннес в письме к Гитлеру выразил восхищение «проектом расширения немецкого жизненного пространства на востоке» и рекомендовал избрать в качестве первой цели агрессии Советский Союз и страны Юго-Восточной Европы {382}.

11 октября 1931 г. в Гарцбурге состоялось совещание Гитлера с главарями других фашистских организаций, в котором участвовали бывший директор Рейхсбанка Шахт, магнаты капитала — Тиссен, Флик, Крупп, Пенсген, Гугенберг, генерал Сект и немецкие принцы. Шахт в своих мемуарах пытается умалить значение этого сборища, получившего наименование «гарцбургского фронта». Он утверждает, что «этого фронта никогда не существовало» {383}. В действительности именно тогда немецкая реакция и создала блок гитлеровцев с генералитетом и юнкерством и разработала план передачи власти фашистам{384}.

9 декабря 1931 г. Тиссен  и Фёглер встретились с Гитлером в берлинском отеле «Кайзерхоф» {385}; в середине декабря 1931 г. восточнопрусская знать потребовала от президента Гинденбурга передачи власти Гитлеру {386}.

Для того чтобы монополисты  не опасались некоторых демагогических антикапиталистических положений, записанных в программе нацистской партии, принятой в 1924 г., гитлеровцы пересмотрели ее и внесли ряд изменений {387}. Требование национализации концернов, синдикатов и трестов было заменено обязательством не покушаться на частную собственность, включая крупные промышленные предприятия. В январе 1932 г. Гитлер сообщил об этом собранию крупнейших монополистов, состоявшемуся в Дюссельдорфе. Присутствовавшие с восторгом приняли заявление Гитлера о намерении «искоренить марксизм в Германии» и завоевать «жизненное пространство», так как в его речи в полной мере были выражены агрессивные стремления королей германской тяжелой индустрии, финансистов [115] и юнкеров. Чтобы обеспечить мировое господство, Гитлер намечал создать многомиллионную армию, для вооружения которой потребуется огромное количество орудий, танков, военных кораблей. Такой план произвел на собравшихся промышленников глубокое впечатление, и в результате большие суммы из сейфов воротил тяжелой промышленности потекли в кассу национал-социалистской партии.

Вопрос о наделении  Гитлера полномочиями рейхсканцлера  был решен. Но за кулисами шел отчаянный  торг: на каких условиях гитлеровцы должны быть допущены к власти? В торг включилось и командование рейхсвера, которое стремилось, используя национал-социалистов в качестве опоры, держать правительство в своих руках. Гитлеровцы же требовали всей полноты власти. Позднее, на VII конгрессе Коммунистического Интернационала, Г. Димитров говорил, что «фашизм приходит обыкновенно к власти во взаимной, подчас острой борьбе со старыми буржуазными партиями или с определенной частью их, в борьбе даже в самом фашистском лагере...» {388}.

В мае 1932 г. под давлением  финансово-юнкерских кругов, особенно «клуба господ», объединявшего 300 богатейших семей Германии, правительство Брюнинга ушло в отставку. Рейхсканцлером был назначен барон фон Папен, а в качестве министров в его кабинет вошли видные представители промышленников и банкиров: генерал Шлейхер, барон Нейрат и другие. Создание такого правительства открыло нацистам путь к власти. Опасность фашизма стремительно нарастала. Гитлеровцы усилили кровавый террор против рабочего класса и демократических организаций.

Коммунистическая партия Германии призвала трудящихся и все  прогрессивные силы нации сплотиться в движении «Антифашистского действия». Фашизм мог быть остановлен. Борьба немецкого народа против гитлеровцев  к лету — осени 1932 г. приобрела  такую силу, что влияние фашистов пошло на убыль.

В то время при наличии  единства рабочего класса, к которому призывали коммунисты, еще можно  было сломать хребет фашистскому  зверю. Но руководители социал-демократии отклоняли все их предложения  и проводили политику «меньшего  зла», которая предусматривала поддержку  буржуазных правительств, осуществлявших власть с помощью чрезвычайных декретов якобы для предотвращения установления фашистской диктатуры. На президентских  выборах в марте — апреле 1932 г. они призывали голосовать за ставленника  монополий, аграриев и милитаристов — Гинденбурга. Но если коммунисты говорили: «Кто голосует за Гинденбурга, тот голосует за Гитлера, кто голосует за Гитлера, тот голосует за войну» {389}, то социал-демократы заявляли: «Кто выбирает Гинденбурга, бьет по Гитлеру». В итоге голосования за Гинденбурга было подано 18,6 млн. голосов, и он стал президентом. Гитлер собрал 11,3 млн. голосов {390}.

В июле 1932 г. было разогнано  прусское конституционное правительство, что явилось дальнейшим шагом  на пути фашизации страны. Однако и  к этому социал-демократы отнеслись  пассивно. Когда коммунисты предложили организовать всеобщую забастовку, они  отказались. Социал-демократия без  боя сдала нацистам Веймарскую республику. Она не просто «проглядела» фашизм, она фактически расчистила ему путь. После безмолвного ухода социал-демократов с министерских постов в Пруссии  фашисты поняли, что никакого сопротивления  с их стороны не будет.

Единственным до конца  последовательным борцом против фашистской опасности была Коммунистическая партия Германии. В условиях жестоких [116] преследований  в стране с сентября по декабрь 1932 г. состоялось 1100 стачек, много митингов с участием коммунистов {391}. Численность компартии выросла со 125 тыс. человек в 1928 г. до 360 тыс. к концу 1932 г. {392}.

На выборах в рейхстаг в ноябре 1932 г. за компартию было подано около 6 млн. голосов (каждый шестой избиратель); она приобрела 100 мандатов.

Рост влияния коммунистов  серьезно беспокоил заправил германских и международных монополий. 11 ноября 1932 г. Тиссен советовал управляющему делами союза охраны совместных экономических  интересов в Рейнской области  и Вестфалии М. Шленкеру оказать Гитлеру всемерную поддержку. Руководители монополистического капитала видели, что стоявшие у власти буржуазные партии не способны предотвратить надвигавшийся революционный кризис, и предпринимали меры для устранения разногласий по вопросу состава будущего правительства Германии. Одни монополии требовали назначить рейхсканцлером Гитлера, другие настаивали на создании коалиционного правительства, руководящая роль в котором принадлежала бы лидерам старой реакционной партии монополистического капитала и юнкерства — немецкой национальной народной партии — во главе с Гугенбергом. Но гитлеровцы, претендовавшие на руководящую роль, отказались войти в такое правительство.

В середине ноября 1932 г. 17 крупных  промышленных и банковских магнатов направили президенту Гинденбургу  петицию с требованием назначить  рейхсканцлером Гитлера, а Шахт сообщил  об этом последнему {393}. Тогда же советник Гитлера по экономическим вопросам Кеплер, тесно связанный с германскими монополиями, сообщил банкиру К. Шредеру, что достигнута полная договоренность о создании правительства во главе с Гитлером. В это же время к Гинденбургу дважды обращается с письмами бывший кронпринц и настойчиво советует ему: «Пока еще не поздно, примите, Ваше превосходительство, величайшее историческое решение: уполномочьте Гитлера теперь же сформировать правительство...» {394}. Во втором своем письме от 2 декабря 1932 г. кронпринц совершенно откровенно определяет и заветную цель всей этой акции: «Будет создан отчетливый национальный фронт против левых» {395}.

3 декабря 1932 г. было  сформировано правительство во  главе с генералом Шлейхером, доверенным лицом руководства рейхсвера. Э. Тельман предвидел, что новое правительство сыграет роль своеобразного трамплина для установления фашистской диктатуры. И действительно, в дни канцлерства Шлейхера германская империалистическая реакция завершила закулисную подготовку передачи власти гитлеровцам.

4 января 1933 г. на вилле  Шредера, близ Кёльна, состоялись  секретные переговоры Гитлера  с Папеном, а 7 января — новое совещание, о котором Кирдорф писал: «В последний раз перед захватом власти встретились в моем доме вожди хозяйства с А. Гитлером, Р. Гессом, Г. Герингом и другими руководящими лицами» {396}. Владельцы металлургических концернов и банкиры приняли окончательное решение о передаче власти фашистам. [117]

Сговор заправил монополий  с гитлеровцами сопровождался усилившимся  террором фашистских банд, убийствами антифашистов, разгромом демонстраций и митингов рабочих, а также помещений  демократических организаций. Компартия  Германии продолжала самоотверженную  борьбу против растущей опасности прихода  фашистов к власти. В начале января 1933 г. КПГ призвала к массовой демонстрации протеста против правительства Шлейхера, невыносимого положения трудящихся и фашистского террора. На призыв компартии откликнулись сотни тысяч антифашистов в важнейших промышленных центрах Германии.

Но германский империализм  упорно проводил принятый курс. 28 января 1933 г. президент Гинденбург дал отставку Шлейхеру и поручил Гитлеру сформировать новое правительство. Так 30 января фашистская партия овладела государственной властью. В Германии установилась террористическая диктатура наиболее реакционных, шовинистических, агрессивных кругов финансового капитала.

М. Горький писал в 1934 г. по поводу прихода Гитлера к власти: «Если нация, которая дала миру Ганса Сакса, Гёте, Бетховена, семью Бахов, Гегеля, Гумбольдта, Гельмгольца и многих десятков крупнейших «мастеров культуры», — если эта нация избирает вождем своим Гитлера, это, конечно, факт, свидетельствующий об истощении творческой энергии ее командующего класса...» {397}

30 января 1933 г. — один  из самых черных дней в истории  Германии. Это — переломный момент  в процессе зарождения второй  мировой войны; с этого дня  началось стремительное превращение  Германии в государство войны,  принесшее неисчислимые беды  немецкому народу и всему человечеству. Даже такой реакционер, как генерал  Людендорф, сумел понять роковое значение этого события. В направленном 1 февраля 1933 г. письме Гинденбургу он писал: «Назначив Гитлера рейхсканцлером, Вы выдали наше немецкое отечество одному из наибольших демагогов всех времен. Я торжественно предсказываю Вам, что этот человек столкнет наше государство в пропасть, ввергнет нашу нацию в неописуемое несчастье. Грядущие поколения проклянут Вас за то, что Вы сделали» {398}. В другом письме президенту Людендорф дал следующую оценку террору, воцарившемуся в «третьей империи» с приходом к власти гитлеровцев: «Все более ужасные отношения устанавливаются в руководимом Вами рейхе. Право все более попирается вопреки болтовне о правопорядке и о введении нового права. Неслыханным образом попрана и физическая свобода немцев. А там, где для немецкой духовной жизни созданы «культурные камеры», а вернее, «свинцовые камеры», похоронены и последние остатки духовной свободы, чего не было даже ни в иезуитском государстве Парагвай, ни в период мрачного средневековья» {399}.

Передача власти Гитлеру  не была победой «легальной оппозиции», как ныне утверждают западногерманские  буржуазные фальсификаторы истории  и авторы мемуаров {400}. Это был фашистский переворот, заранее подготовленный путем закулисного сговора заправил германских монополий, финансистов, реакционного генералитета и аграриев при тайном соучастии лидеров правых социал-демократов.

Германский нацизм имел много  общих черт с фашизмом в других странах. Но именно он стал самой зверской и человеконенавистнической его формой, для которой характерно: особое рвение к выполнению социального заказа монополий; тесная уния нацистских фюреров с монополистическим капиталом; яростный антикоммунизм, откровенный шовинизм, политика [118] кровавого террора; всесторонняя лихорадочная подготовка мировой войны во имя достижения главной цели — мирового господства, устранения капиталистических конкурентов и ликвидации классового противника — Советского Союза.

Гитлеровское государство, так называемая «третья империя» {401}, — самое мрачное порождение монополистического капитала. Фашистская диктатура была призвана в кратчайшие сроки и наиболее эффективно обеспечить восстановление военно-промышленного потенциала страны и подготовить ее к войне не только материально, но и морально: пробудить низменные инстинкты, оболванить миллионы солдат, превратив их в автоматы, способные только грабить и убивать.

Если империалисты Италии на первых порах хотели превратить Средиземное море в «итальянское озеро» и создать империю в  Африке — на большее они при  своих ограниченных возможностях рассчитывать в то время не могли, — то в  Германии дело обстояло иначе. Высокая  концентрация и централизация производства и капитала, исключительная агрессивность  ее буржуазии, выросшая на почве захватнических традиций прусского милитаризма  и безмерном национальном чванстве {402}, давняя мечта обеспечить себе «место под солнцем», наконец, доведенная до уровня истерии жажда реванша — все это породило планы невиданной в истории агрессии.

Для современной реакционной  историографии, стремящейся снять  с империалистов ответственность  за подготовку и развязывание второй мировой войны, утверждение о  том, что германские монополии не имели ничего общего с гитлеровским правительством, стало трафаретным  приемом. Один из представителей этой историографии — К. Штехерт писал: «Широко распространенное мнение, будто крупная немецкая промышленность поддерживала гитлеровскую партию, является объективно неверным»{403}. Несколько по-другому сформулировал аналогичный тезис западногерманский историк Г. Якобсен, считающий, что фашистская диктатура, как и война, представляла собой импровизацию одного лишь Гитлера. «Я сознательно ограничиваюсь... личностью Гитлера, — говорил он, — так как в нем и принятых им преимущественно самостоятельно и самовластно решениях следует искать один из важнейших ключей к пониманию начала, хода и результатов этой глобальной войны» {404}. Такого же мнения придерживается западногерманский историк Г. Михаэлис, утверждающий, что вторая мировая война является «одной из самых грандиозных импровизаций в истории» {405}. Следовательно, он пытается отрицать, что немецкие монополисты и их ставленник — гитлеровская партия заблаговременно и всесторонне готовили войну.

Исторические факты, не говоря уж об элементарной логике, полностью  опровергают концепцию адвокатов  германского империализма, которые, по сути дела, продолжают линию официальной  пропаганды, проводившейся в Германии в годы фашистской диктатуры. Германия изображалась как «общенародное  государство», возглавляемое фюрером, олицетворявшим якобы интересы немецкой нации. В действительности фюрер  выражал интересы монополистического капитала — подлинного властелина «третьей [119] империи». Именно монополии  определяли внутреннюю и внешнюю  политику Германии, а гитлеровцы в конечном счете лишь выполняли их социальный заказ.

Руководитель отдела декартелизации американской военной администрации  в Западной Германии Д. Мартин так  охарактеризовал роль монополий  в фашистской Германии: «Довоенные фильмы изображали маршировавших прусским шагом нацистов полновластными хозяевами  Германии. Стоит, мол, Гитлеру скомандовать, и самые могущественные властители Германии донацистского периода бросаются выполнять его приказания, опасаясь возможных репрессий. Но после того как мы ознакомились с архивами на вилле Хюгель и порасспросили Альфреда Круппа  и директоров его заводов, от этого впечатления не осталось и следа. Гитлеру и его партии никогда не давали забывать, что своим приходом к власти они обязаны промышленникам и что они смогут добиться успеха только с помощью промышленников» {406}. Впрочем, даже эта оценка не может быть признана полной. Взаимоотношения монополистов с гитлеровцами не ограничивались предоставлением помощи. Здесь имело место нечто гораздо большее. Оно заключалось в том, что гитлеровская партия выполняла волю монополистического капитала и была его верным орудием, орудием террора, войны, крайней бесчеловечности. Конечно, это не означает, что лидеры германского фашизма были безвольными приказчиками капиталистов. Установленный ими режим служил интересам монополий и имел определенное классовое предназначение, которое могло и не совпадать с частными устремлениями отдельных монополистов. Гитлеровские лидеры старались примирить интересы различных, нередко враждовавших между собой монополистических групп и проявляли инициативу в поисках таких решений, которые полнее отвечали бы желаниям главных представителей финансовой олигархии.

Фашистская диктатура, добившись  невиданного ранее сосредоточения власти в руках государственного аппарата, в то же время усилила  его зависимость от монополий, вследствие чего до крайности возрос их гнет над  многомиллионными массами трудящихся.

Наиболее активную роль в  определении курса политики гитлеровского  правительства играли такие «киты» промышленно-финансового капитала, как Шахт, Крупп, Тиссен, Шредер, Рехлинг, Флик, Рехберг и другие. Все они поддерживали самые близкие отношения с фашистскими главарями и в своих многочисленных памятных записках высказывали им предложения о проведении тех или иных мероприятий по подготовке к войне. Тесную связь с Гитлером установил, например, «Имперский союз германской промышленности» во главе с Крупном. 24 марта 1933 г. союз направил верноподданническое письмо Гитлеру, в котором заверял в готовности сделать «все, что в его силах, чтобы помочь правительству осуществить сложные задачи, вставшие перед ним» {407}. Правительство в свою очередь помогало союзу промышленников всеми имевшимися в его распоряжении средствами.

Монополисты оказывали решающее влияние не только на определение  внутренней и внешней политики гитлеровского  правительства — они поддерживали его морально и материально. Крупные  денежные суммы регулярно переводились в кассы гитлеровской партии и  после установления фашистской диктатуры. В июне 1933 г. «Имперское объединение  германской промышленности» (так был  переименован союз) учредило «фонд [120] Адольфа Гитлера из пожертвований  германской экономики». Все члены  объединения были обязаны систематически перечислять средства на текущий  счет этого фонда, председателем  попечительского совета которого стал Крупп, лично внесший за предвоенные годы 12 млн. марок {408}. Всего за время фашистской диктатуры через фонд Гитлера нацистская партия получила около 700 млн. марок {409}.

Заместитель Гитлера по нацистской партии Р. Гесс в секретном циркуляре  разъяснил значение фонда для  внутренних мероприятий фашистской верхушки: фонд предоставит, с одной  стороны, «имперскому руководству  средства, необходимые для СA, CС, «гитлеровской молодежи» и других организаций», а с другой — даст «участвующим в фонде предпринимателям уверенность, что их работа по восстановлению немецкой экономики не будет заторможена». Под «восстановлением» понималось возрождение военной мощи Германии и ее подготовка к агрессивной войне.

Многие монополии субсидировали  мероприятия гитлеровцев непосредственно. Например, концерн «ИГ Фарбениндустри» с 1933 по 1939 г. перевел политическому руководству нацистской партии более 580 тыс. марок, CС — 512 тыс., СА — 258 тыс., корпусу летчиков — 639 тыс. марок и т. д. Каждый совершенный немецкими фашистами территориальный захват сопровождался обильными даяниями монополистов. Накануне Мюнхена концерн «ИГ Фарбениндустри» «пожертвовал» 600 тыс. марок в фонд «помощи» Судетам {410}.

Тесное сотрудничество гитлеровцев  с монополистами проявлялось  и в том, что важные государственные  посты, особенно в области экономики, были предоставлены руководителям  крупнейших концернов. В августе 1934 г. Шахт, глава Рейхсбанка, тесно  связанный не только с немецким, но и американским и английским финансовым капиталом, занял пост министра экономики {411}, превратившись фактически в финансово-экономического диктатора Германии. Тиссен и Рейнхардт стали государственными советниками в Пруссии, причем они управляли теми районами, в которых находились принадлежавшие им промышленные предприятия.

Гитлеровское правительство  создало целую систему подчинения монополистам всей экономики страны. 15 июля 1933 г. был учрежден генеральный  совет хозяйства, в котором заправляли пушечный король Крупп, промышленный магнат Рура Тиссен, генеральный директор заводов «Стального треста» Фёглер, электрический король Сименс, крупнейший банкир и финансовый посредник между Гитлером и американскими банками Шредер, председатель наблюдательного совета коммерческого банка Рейнхардт, генеральный директор германского калиевого синдиката Дин, президент центральной ассоциации банков и банковских предприятий Фишер. Этот орган с полным основанием можно было назвать «действительным правительством Германии» {412}.

27 февраля 1934 г. был  издан закон «О подготовке  новой органической структуры  германской экономики», в соответствии  с которым создавались 6 имперских  хозяйственных групп (промышленности, энергетики, банков, страхования, ремесла  и торговли). Им подчинялись 31 отраслевая и около 300 специальных групп и подгрупп {413}, ставших единственными представителями в своих отраслях. Каждый предприниматель был обязан присоединиться [121] к одной из них. Таким путем представители ведущих концернов овладели всем хозяйственным и финансово-политическим аппаратом фашистской Германии, подчинив общественно-экономическую жизнь страны своей диктатуре. Созданные на основе закона имперская хозяйственная палата и хозяйственные палаты в провинциях (18 палат) обладали большими полномочиями в распределении заказов и сырья. Германия была, кроме того, разбита на военно-хозяйственные округа.

Все более широкое применение в экономике получала практика фюрерства, введенного законом «Об упорядочении национального труда» от 20 января 1934 г. Предпринимателям предоставлялась  фактически неограниченная власть. Закон  устанавливал, что предприниматель  является «фюрером» предприятия  и рабочие обязаны хранить  ему верность, основанную якобы на общности их производственных интересов. Узаконивалось полнейшее единовластие капиталиста над рабочими, которые становились, по сути дела, подневольными рабами.

26 июня 1935 г. был принят  имперский закон «О трудовой  повинности», имевший большое  практическое значение для подготовки  Германии к новой мировой войне.  Он был определенным дополнением  к всеобщей воинской повинности  и обязывал каждого молодого  немца до призыва на действительную  военную службу отработать год  на сооружении военных объектов.

Союз гитлеровцев с  монополистами был закреплен  тем, что сами фашистские главари  стали владельцами или совладельцами  крупных капиталов. По свидетельству  Тиссена, ко времени захвата государственной  власти фашистские правители не имели  ничего, кроме долгов, однако очень  скоро, после 1933 г., стали миллионерами. Они не жалели никаких средств  на свои прихоти, особенно в том случае, если расходы покрывались за счет государственной казны. Олицетворением расточительства и казнокрадства  «третьего рейха» был Геринг. Этот высокопоставленный фашист был одновременно премьер-министром Пруссии и министром  авиации, председателем рейхстага  и генеральным инспектором лесов  и охоты. Общий размер годового вознаграждения Геринга составлял около 2 млн. марок. Кроме того, он получал огромные доходы от государственного концерна «Имперские заводы Германа Геринга» и из других источников. Будучи главой правительства Пруссии, он распоряжался ею как собственной вотчиной, раздавая приближенным государственные земли. Тиссен писал о Геринге: «То, что  принадлежит Пруссии, — принадлежит  ему» {414}.

Гитлер — фюрер и  рейхсканцлер, верховный главнокомандующий  вермахтом — нажил миллионы от продажи книги «Майн кампф», которую распространяли в принудительном порядке. Он стал совладельцем фашистского издательства «Эйер», подчинившего себе все другие. Только от выпуска ежедневных газет издательство получало в год около 700 млн. марок чистой прибыли, значительная часть которой доставалась Гитлеру. Он обогащался сам и поощрял к этому своих приближенных, поговаривая: «Пускай они делают что хотят, лишь бы они не дали себя накрыть на этом».

Обер-палач гитлеровской Германии Гиммлер наживался на ограблении репрессируемых антифашистов и конфискации имущества евреев. Он терпеливо ждал своего часа и основным источником личного обогащения сделал присвоение государственных и частных ценностей в оккупированных странах, имущества безвинных жертв фашизма, уничтожаемых в лагерях смерти.

Руководитель «Немецкого трудового фронта» Лей обогатился на грабеже профсоюзных средств  и взносов рабочих и служащих в фонд «трудового [122] фронта». Свою жизненную «философию» он выражал  словами бульварной песенки: «Срывайте  розы, прежде чем они увянут!»

Геббельс присваивал миллионы марок из контролируемых им фондов прессы, радио и кино. «Черный  фонд» его министерства, отмечает Тиссен, составлял около 200 млн. марок  в год {415}.

Риббентроп и ранее  имел крупное состояние, а став министром  иностранных дел, начал обогащаться  с еще большим усердием. Он первым среди гитлеровских главарей предпочел  «на всякий случай» размещать  свои капиталы за границей. Американский журналист Кникербокер подсчитал, что только шесть или семь фашистских главарей к началу войны поместили в иностранных банках около 1,5 млрд. франков {416}.

Большую роль в приходе  гитлеровцев к власти сыграла  немецкая военщина. Многие буржуазные историки обычно замалчивают или даже пытаются отрицать эту зловещую роль милитаристов.

Тесный союз гитлеровцев  с генералитетом сложился сразу  же с появлением нацистской партии. Фашистский переворот 1933 г. осуществлялся  при активном содействии президента Германии — военного деятеля первой мировой войны главнокомандующего вооруженными силами фельдмаршала Гинденбурга.

Буржуазные историки, как  правило, усиленно подчеркивают некоторые  раздоры между командованием  рейхсвера и гитлеровцами в 20-е  годы. Они пространно пишут о «колебаниях» руководителей рейхсвера генералов  Шлейхера, Хаммерштейн-Экворда, Адама, Бредова и Бусгпе в тревожные январские дни 1933 г., когда наступил кризис правительства Шлейхера.

Конечно, расхождения между  верхушкой нацистской партии и руководством генералитета были, причем временами  они обострялись и приводили  к взаимным выпадам в печати. Но дальше «семейной ссоры» они не заходили и касались некоторых вопросов тактического характера, особенно того, кто из них  должен играть первую скрипку в системе  диктатуры империалистической буржуазии. Руководство рейхсвера стремилось подчинить себе нацистское движение, «приручить» его крайне честолюбивых, неразборчивых в средствах фюреров  и использовать их массовую базу, в  особенности же ударную силу —  штурмовые отряды, в интересах  подготовки к войне. Однако Гитлера  и его ближайшее окружение  не устраивали вторые роли, они безудержно рвались к власти, и по мере превращения  национал-социалистской партии в  одну из наиболее влиятельных политических сил их аппетиты возрастали.

Понимая, что без помощи рейхсвера они не получат власть, гитлеровцы искали наиболее приемлемую форму соглашения с его руководством. Нацистскую партию и рейхсвер давно  объединяли общие цели подготовки тотальной  войны, антикоммунизм и реваншизм.

С обострением экономического и особенно политического положения  в Германии конкретно встал вопрос о способах и формах привлечения  гитлеровцев к участию в правительстве.

Уже в декабре 1930 г. все  еще влиятельный в милитаристских кругах генерал Сект заявил в печати: «На вопрос, желательно ли участие  гитлеровской партии в правительстве, я отвечаю безусловным «да». Оно  не только желательно, а более того — необходимо» {417}.

В последующие годы руководители рейхсвера неоднократно вели переговоры с Гитлером относительно привлечения  нацистов в имперское правительство. В августе 1932 г. министр рейхсвера  Шлейхер во время [123] очередных переговоров с Гитлером в принципе согласился с его требованием предоставить пост рейхсканцлера (надеясь сохранить за собой занимаемый пост) и после встречи усиленно уговаривал президента Гинденбурга назначить фюрера главой правительства. В январе 1933 г. Шлейхер, являясь уже не только министром рейхсвера, но и канцлером, снова вступил (через посредников) в переговоры с Гитлером и вместе со своими сторонниками, высшими руководителями рейхсвера генералами Хаммерштейн-Эквордом, Бусше и Бредовым, высказался за кандидатуру Гитлера как единственную возможность решения правительственного кризиса {418}. Но оказалось, что их уже обошли более активные приверженцы нацистов. Гитлер получил пост рейхсканцлера, министром рейхсвера стал генерал Бломберг, а Шлейхер и его сторонники получили отставку, не оказав при этом никакого сопротивления. Проиграв гонку за высшие командные должности в нацистском государстве, они вынуждены были уступить дорогу более реакционным и пронырливым генералам, таким, как Бломберг, Рейхенау, Кейтель, сделавшим при Гитлере головокружительную карьеру.

Против прихода фашистов к власти решительно выступила Коммунистическая партия Германии. Она развернула самоотверженную  борьбу против установленного террористического  режима.

30 января 1933 г., в то самое  время, когда отряды СА устраивали  митинги и факельные шествия  в честь правительства Гитлера,  ЦК КПГ обратился к СДПГ  и христианским профсоюзам с  призывом провести совместную  генеральную забастовку, направленную  на свержение нового правительства,  и определил его как «правительство  открытой фашистской диктатуры... грубое и неприкрытое объявление  войны трудящимся, немецкому рабочему  классу». Коммунистическая партия предупреждала: «Бесстыдное урезывание заработной платы, безудержный террор коричневой смертоносной чумы, попрание последних скудных остатков прав рабочего класса, беззастенчивый курс на подготовку империалистической войны — вот что предстоит нам пережить в ближайшее время» {419}. По мнению КПГ, гонения, развернутые фашистами против коммунистов, являлись лишь прологом к уничтожению всех рабочих организаций. «Кровавый, варварский режим фашистского террора навис над Германией» {420}. ЦК КПГ призывал всех рабочих, независимо от их партийной принадлежности, создать совместно с коммунистами единый фронт борьбы за свержение гитлеровского правительства и привлечь на свою сторону остальные слои трудящихся — крестьян, среднее сословие, интеллигенцию.

Правление социал-демократической  партии отклонило обращение компартии  Германии от 30 января.

7 февраля 1933 г. на нелегальном  заседании ЦК КПГ Э. Тельман  охарактеризовал правительство  Гитлера как открытую фашистскую  диктатуру. «В лице Гитлера  рейхсканцлером стал человек,  поставивший во главу угла  своей внешней политики войну  против Советского Союза» {421}. Тельман призвал членов партии и ее активистов использовать самые различные формы сопротивления гитлеровскому режиму.

Таким образом, с первых дней существования фашистской диктатуры  ЦК КПГ правильно оценил классовый  характер, а также агрессивную  сущность ее внешней и внутренней политики. В качестве ближайшей цели руководство КПГ выдвинуло свержение  фашистской диктатуры единым фронтом  рабочего класса и его союзников. Члены партийных организаций  КПГ в листовках и выступлениях перед рабочими предприятий и  жителями [124] городов вскрывали цели гитлеровского режима и призывали бороться против него.

В конце января — феврале  коммунисты, социал-демократы, члены  профсоюзов и другие противники нацизма  организовали совместные демонстрации и митинги, требуя свержения гитлеровского  правительства. Такие выступления  состоялись в Берлине, Дюссельдорфе, Вуппертале, Дортмунде, Кёльне, Гамбурге, во многих городах Тюрингии, Мекленбурга и Померании. Вечером 31 января 10 тыс. коммунистов и других антифашистов Штутгарта после митинга, организованного КПГ, прошли по улицам города. В Касселе коммунисты и находившиеся под влиянием социал-демократов железнодорожники сорвали факельное шествие отрядов СА. 19 февраля 20 тыс. рабочих Лейпцига, принадлежавших к различным партиям и общественным организациям, собрались на митинг протеста против прихода к власти гитлеровского правительства. 23 февраля перед тысячами берлинских трудящихся на последнем открытом митинге КПГ во дворце спорта выступил Вильгельм Пик. В своей речи он призвал немецкий рабочий класс к созданию единого фронта для борьбы против фашизма {422}.

Факты опровергают измышления реакционных англо-американских и  западногерманских историков, будто  рабочий класс Германии безропотно подчинился фашистской диктатуре и  «за одну ночь утратил свой боевой дух». В труднейших условиях многие немецкие рабочие вели борьбу против фашистской диктатуры. Однако совместные действия трудящихся не приняли массового  характера. Практически единства рабочего класса добиться не удалось. Лидеры СДПГ и Всеобщего объединения немецких профсоюзов саботировали создание единого фронта. 7 февраля на митинге в берлинском Люстгартене, где присутствовало 200 тыс. трудящихся, в том числе много коммунистов, социал-демократические лидеры, руководившие митингом, не разрешили представителю КПГ огласить обращение Центрального Комитета КПГ к руководству СДПГ, в котором говорилось о необходимости единства действий всего рабочего класса. В Дортмунде начальник городской полиции социал-демократ К. Цёргибель направил против антифашистской демонстрации, организованной коммунистами, полицейские подразделения и приказал арестовать ее участников. Полицейские начальники — социал-демократы принимали репрессивные меры против антифашистской деятельности даже членов своей партии.

Решив не вести переговоров  с КПГ и занять выжидательную  позицию, руководители СДПГ делали вид, будто они лишь выбирают подходящий момент, чтобы «броситься в драку». На самом же деле правые лидеры СДПГ отказались от борьбы против фашизма  и продолжали занимать позиции воинствующего  антикоммунизма. Они всячески сдерживали антифашистскую деятельность членов своей  партии и находившихся под ее влиянием организаций, стремившись не допустить единства действий рабочего класса — главной силы в борьбе за свержение фашистской диктатуры, выступили против проведения всеобщей забастовки.

Руководители Всеобщего  объединения немецких профсоюзов заняли такую же негативную позицию. «Не  позволяйте втянуть вас в поспешные  действия и совершать пагубные акции» {423}, — призывали они рабочих в листовке, изданной 30 января.

Некоторые представители  интеллигенции и буржуазных партий предупреждали об опасности, которую  несла с собой фашистская диктатура [125] для немецкого народа. Буржуазный публицист К. Осецкий, выступая на последнем легальном собрании берлинской группы союза немецких писателей в феврале 1933 г., говорил: «Я не принадлежу ни к какой партии. Я боролся на стороне всех течений, чаще правых, но иногда и левых. Сегодня мы должны понять, что все, кто стоит слева, — наши союзники. Знамя, под которое я становлюсь, является... знаменем объединенного антифашистского движения» {424}.

Отношение так называемых умеренно буржуазных партий к правительству  Гитлера определялось антикоммунизмом. Их лидеры видели в фашизме лишь врага коммунистов, которых они  считали и своими врагами. Заняв  примиренческую позицию по отношению  к нацистам, они подготовили этим поражение своих партий.

Обстановка сложилась  таким образом, что и социал-демократическая  и буржуазные партии не противостояли  фашистскому перевороту. Значительная часть населения была введена  в заблуждение и поддержала гитлеровский режим. Некоторая часть немецкого  народа заняла выжидательную позицию. В первые дни и месяцы нацистской диктатуры количество активных борцов движения Сопротивления было незначительным.

Захват власти в Германии фашистами — не случайное явление. Фашистская диктатура не была властью, которая, по утверждению многих буржуазных фальсификаторов истории, якобы  стояла над классами. Она представляла собой одну из форм политического  господства монополистической буржуазии. «В лице гитлеровской партии, — пишут  историки Германской Демократической  Республики, — власть взяла та партия, которая своим авантюризмом, своим  террором против народных масс, своим  оголтелым реваншизмом и антисоветизмом и своей безудержной национальной демагогией больше всего отвечала классовым интересам наиболее реакционных групп немецкого финансового капитала. Фашистское господство явилось открытой террористической диктатурой самых реакционных, самых шовинистических и империалистических элементов немецкого финансового капитала. При фашизме достигло своего апогея переплетение власти немецкой финансовой олигархии с государственной властью, развитие государственно-монополистического капитализма»