Церковный раскол в России

Большой церковный  собор.

Чтобы пресечь попытки  бывшего патриарха вернуться  к власти, было решено созвать церковный  собор, на который пригласили патриархов всех православных церквей. Приехать смогли только Александрийский и Антиохийский патриархи Паисий и Макарий, имевшие, правда, полномочия также от патриархов Иерусалимского и Константинопольского. Они долго добирались с Востока, но наконец прибыли в Москву. Собор  с их участием начал свои заседания  в декабре 1666 г. и был продолжен  в 1667 г. Первым вопросом было дело Никона. Ему велели явиться на собор "смирным  обычаем", но бывший патриарх вошел  в столовую палату, где проходили  заседания собора, со свитой, а впереди  него несли крест. За двенадцать лет  до этого сам Никон, расправляясь со своими противникам, взывал к авторитету восточных патриархов. Теперь это  оружие было обращено против него самого. Патриархи были вызваны для суда над ним, и приговор был заранее  предрешен. Царь Алексей Михайлович перечислил провинности бывшего "собинного  друга". Никону припомнили все - и  своеволие, и деспотическое управление церковью, и страсть к расширению патриарших владений. Не были забыты и  нападки Никона на Соборное Уложение. "К этой книге, - обличал его  царь, - приложили руки патриарх Иосиф  и весь освященный собор, и твоя рука приложена..." - "Я руку приложил поневоле", - отвечал Никон. Подсудимый пытался защищаться, но его оправдания не принимались во внимание.

Восточные патриархи  произнесли приговор: "Отселе не будеши патриарх и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах". 12 декабря 1666 г. с Никона сняли клобук и панагию, и велели ему жить в  тихо и безмятежно, а о своих  согрешениях молить всемилостивого бога. "Знаю я и без вашего поучения, как жить", - огрызнулся Никон и  язвительно добавил, обращаясь к  Александрийскому и Антиохийскому  патриархам. - "А что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе, достанется вам жемчугу золотников но пяти и  по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить  дань султану...". Когда его силой  посадили в сани, он говорил сам  с собой: "Никон! отчего все это  тебе приключилось? не говори правды, не теряй дружбы! если бы ты давал богатые  обеды и вечерял с ними, то не случилось бы с тобою этого"

Местом ссылки Никона стал Ферапонтов монастырь на Белом  озере. Лишенный патриаршего сана, он жил отнюдь не как простой монах. Вместо кельи у него были обширные палаты, его по-прежнему обслуживало  множество слуг. И тем не менее  Никону, давно забывшему свое крестьянское происхождение и привыкшему к  роскоши, условия жизни казались невыносимыми. Вообще, в ссылке этот энергичный и властолюбивый человек  проявил малодушие и мелочность. Перед братией он продолжал гордо  величать себя патриархом, в письмах  царю униженно называл себя смиренным  иноком. Царь Алексей Михайлович проявлял заботу об опальном владыке, а тот  постоянно жаловался на мнимые притеснения  и лишения. Он говорил царским  посланцам: " у меня никогда, кроме  щей да квасу худого, ничего не бывает, морят меня с голоду", а при  проверке оказывалось, что в садках для ссыльного приготовлены живые  стерляди. Но Никон утверждал, что  рыбы той есть нельзя - стара, а ему  самому якобы приходится носить дрова  и воду. Ему прислали белуг, осетров, лососей, но Никону этого было мало и он писал царю: "А я было ожидал к себе вашей государской  милости и овощей, винограду в  патоке, яблочек, слив, вишенок, только вам господь бог о том не известил, а здесь этой благодати  никогда не видаем, и аще обрел  буду благодать пред вами, государи, пришлите, господа ради, убогому старцу". От царевича Петра были присланы в подарок соболя, но Никон вместо благодарности отвечал, что из этого меха шубы не выйдет, надобно еще добавить: "Сотворите, господа ради, милость, велите свое жалованье исполнить". И вновь в Ферапонтов монастырь слали щедрые дары: и меха, и яства, и деньги, и вновь Никон жаловался на нехватку самого насущного.

Дело патриарха  Никона продемонстрировало, что баланс сил между светской и духовной властью складывался в пользу светской власти, хотя до полного подчинения церкви государству было еще далеко. Церковь и после падения Никона продолжала сохранять и свою внутреннюю самостоятельность и земельные  владения. Но после Никона уже никто  из высших церковных иерархов не осмеливался  претендовать на первенствующую роль в государстве.

Церковный собор 1666-1667 гг. осудил и низложил Никона, главного инициатора церковных реформ, но одновременно с этим одобрил сами реформы. Между  тем до собора конфликт царя и патриарха  вселил определенные надежды в противников  нововведений, тем более что после  отречения Никона участь его ярых врагов была облегчена. Из десятилетней сибирской ссылки был возвращен  протопоп Аввакум. Он вспоминал, что  в Москве его встретили с распростертыми объятиями: "Государь меня тотчас к  руке поставить велел и слова  милостивые говорил: "здорово ли-де, протопоп, живешь? еще-де видатца бог  велел!" И я сопротив руку ево  поцеловал и пожал, а сам говорю: жив господь, и жива душа моя, царь-государь; а впредь что изволит бог!" Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел, куды надобе ему. " Аввакуму наперебой  предлагали завидные должности: "Давали мне место, где бы я захотел, и  в духовники звали, чтоб я с  ними соединился в вере".

Но Аввакум не изменил своим убеждениям и подал  Алексею Михайловичу обширную челобитную, требуя восстановить старую веру. На протопопа  тотчас же обрушились прежние преследования: "И с тех мест царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я  стал говорить; любо им, когда молчю, да мне так не сошлось. А власти, яко козлы, пырскать стали на меня…" Аввакума отправили в новую ссылку на Мезень, а через два года снова  привезли в Москву вместе с другими  вождями раскола для окончательного суда. В Успенском соборе над протопопом было совершено расстрижение: «потом и проклинали; а я их проклинал  сопротив; зело было мятежно в обедню ту тут».

В 1666 г. главных вождей раскола привезли из разных мест заключения в Москву, чтобы они предстали  перед для судом восточных  и русских православных иерархов. На соборе вожди раскольников держались  по-разному. Иоанн Неронов, некогда  первым начавший борьбу против Никона, не выдержал гонений, принес покаяние и принял реформы, за что был прощен и сделан архимандритом монастыря  в Переславле-Залесском. Но Аввакум  и его сподвижники Лазарь и  Федор были несгибаемыми. Если верить пристрастному описанию собора, сделанному самим протопопом Аввакумом, он легко  посрамил вселенских патриархов, укорив их тем, что у них православие  «пестро стало» под турецким игом и посоветовав впредь приезжать  на Русь поучиться истинной вере, которую  исповедовали русские святые. "И  патриарси задумалися; а наши, что  волчонки, вскоча, завыли и блевать  стали на отцев своих, говоря: "глупы-де были и не смыслили наши русские  святыя, не ученые-де люди были, - чему им верить?" Аввакум использовал  обычный для средневековой литературы способ изложения прений, когда противоположной  стороне вкладываются в уста заведомо беспомощные возражения. Но у него даже сквозь стереотипные литературные приемы прорывается трагикомическая  нотка.Устав от криков и брани  расстриженный протопоп отошел к  дверям «да набок повалился: "посидите вы, а я полежу", говорю им. Так они смеются: "дурак-де протопоп! и патриархов не почитает!" Конец этой сцены был вполне обыденный: "и повели меня на чепь".

Церковный собор  предал анафеме и проклятию как  еретиков и непокорных всех не принявших  реформы. Таким образом было официально провозглашено, что церковные реформы  были не личной прихотью Никона, а делом  церкви. 

«Соловецкое сидение». 

Церковный собор 1666-1667 гг. стал поворотным пунктом в истории  раскола. В результате решений собора разрыв между господствующей церковью и раскольниками стал окончательным  и необратимым. После собора движение раскола приобрело массовый характер. Далеко не случайно этот этап совпал с  массовыми народными выступлениями  на Дону, в Поволжье и на Севере. Вопрос о том, имел ли раскол антифеодальную направленность, трудно решить однозначно. На сторону раскола встали в основном выходцы из среды низшего духовенства, тяглых посадских людей и крестьян. Для этих слоев населения официальная  церковь являлась воплощением несправедливого  общественного устройства, а "древнее  благочестие" было знаменем борьбы. Не случайно, вожди раскола постепенно перешли на позиции оправдания выступлений  против царской власти. Раскольников можно было встретить и в войске Степана Разина в 1670-71 гг. и среди  взбунтовавшихся стрельцов в 1682 г.

Вместе с тем  в старообрядчестве был силен  элемент консерватизма и косности. "до нас положено: лежи оно так  во веки веком! - учил протопоп Аввакум, - Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много!" К расколу  примкнула и часть консервативной знати.Духовными дочерями протопопа  Аввакума стали боярыни Феодосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Они были родными сестрами.Феодосья Морозова, овдовев, стала обладательницей  богатейших вотчин. Аввакум с восхищением  и удивлением писал о боярыне: "Как так! Осмь тысящ хрестиан имела, домова заводу тысящь болши двух сот было..." Феодосья Морозова была близка ко двору, выполняла обязанности "приезжей боярыни" у царицы. Но ее дом стал приютом для старообрядцев. После того как Феодосья приняла  тайный постриг и стала инокиней Феодорой, она открыто начала исповедовать старую веру. Она демонстративно отказалась явиться на свадьбу царя Алексея  Михайловича с Натальей Нарышкиной, несмотря на то что царь посылал  за ней свою карету. Морозову и Урусову  взяли под стражу. За боярыню заступился патриарх, просивший ее освободить, однако Алексей Михайлович отвечал "Давно бы я так сделал, но не знаешь ты лютости этой женщины. Как  поведать тебе, сколь поругалась и  ныне ругается Морозова та! Много наделала она мне трудов и неудобств  показала. Если не веришь моим словам, изволь сам испытать; призови ее к себе, спроси, и сам узнаешь  ее твердость, начнешь ее истязать и  вкусишь приятности ее".

Сестер увещевали  высшие церковные иерархи, но Морозова на требование причаститься по новым  служебникам отвечала: " Враг божий  Никон своими ересями как блевотиною наблевал, а вы ныне то сквернение его  полизаете; явно, что и вы подобны  ему". Феодосью Морозову и Евдокию  Урусову подвергли пытке, но не смогли добиться отречения от старой веры. Тогда их отправили в Боровск, где посадили в подземелье. Аввакум, как мог ободрял женщин, но судьба их была печально - сестер уморили голодом.

На сторону старообрядцев  встали некоторые из монастырей, в  частности одна из самых почитаемых православных обителей - Соловецкий монастырь. Монахи монастыря, в котором в  бытность простым иноком не смог ужиться  Никон, не приняли церковных реформ в его бытность патриархом. Когда  в монастырь были присланы новопечатные книги, их спрятали, не переплетая, в  казенную палату, а потом на общем  собрании постановили отнюдь нынешних служебников не принимать. Тогдашний  архимандрит Илия говорил со слезами  богомольцам, совершавшим паломничество  в знаменитую обитель: "Видите, братья, последнее время: встали новые учители, от веры православной и отеческого предания нас отвращают и велят  нам служить на ляцких крыжах по новым служебникам." Несколько  монахов колебались и не хотели подписывать  приговор об отказе от новопечатных служебников - "так на нас архимандрит закричал с своими советниками, как дикие  звери: «Хотите латинскую еретическую  службу служить! Живых не выпустим из трапезы!" Мы испугались и приложили  руки".

Н. М. Никольский, автор "Истории русской церкви", считал, что нежелание принять новые  служебники объяснялось тем, что  большинство духовенства попросту не могло переучиться: "Сельское духовенство, малограмотное, учившееся  службам со слуху, должно было или  отказаться от новых книг, или уступить место новым священникам, ибо  переучиваться ему было немыслимо. В таком же положении было и  большинство городского духовенства  и даже монастыри. Монахи Соловецкого  монастыря выразили это в своем  приговоре напрямик, без всяких оговорок: "Навыкли мы божественные литургии служить по старым служебникам, по которым  мы сперва учились и привыкли, а  ныне по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных  держати не сможем, и по новым  служебникам для своей старости учиться не сможем же...". И снова  и снова рефреном повторялись  в этом приговоре слова: "мы священницы и дьяконы маломочны и грамоте  ненавычны, и к учению косны", по новым книгам "нам чернецам косным и непереимчивым, сколько не учитца, а не навыкнуть..." 

На церковном соборе 1666-1667 гг. один из предводителей соловецких раскольников Никандр избрал иную, чем Аввакум, линию поведения. Он притворно выразил согласие с  постановлениями собором и получил  разрешение вернуться в обитель, но по возвращению скинул греческий  клобук, опять надел русский и  стал во главе монастырской братии. Царю была отправлена знаменитая "Соловецкая челобитная", излагавшая кредо старой веры. В другой челобитной монахи бросили  прямой вызов светской власти: "Вели, государь, на нас свой царский меч  прислать и от сего мятежного жития  преселити нас на оное безмятежное  и вечное житие". С. М. Соловьев писал: "Монахи вызывали мирскую власть на тяжелую борьбу, выставляя себя беззащитными жертвами, без сопротивления  подклоняющими головы под меч  царский. Но когда в 1668 году под стенами  монастыря явился стряпчий Игнатий  Волохов с сотнею стрельцов, то вместо покорного подклонения голов  под меч встречен был выстрелами. Такому ничтожному отряду, какой был  у Волохова, нельзя было одолеть  осажденных, у которых были крепкие  стены, множество запасов, 90 пушек. "

Осада - "Соловецкое сидение" затянулась на восемь лет  с 1668 по 1676 гг. В первое время власти не могли послать больших сил  на Белое море из-за движения Стеньки  Разина. После подавления бунта под  стенами Соловецкого монастыря  появился большой стрелецкий отряд, начался обстрел обители. Осажденные отвечали меткими выстрелами, а игумен Никандр кропил пушки святой водой  и приговаривал: "Матушки мои  галаночки! надежда у нас на вас, вы нас обороните!"Но в осажденном монастыре начались разногласия  между умеренными и сторонниками решительных действий. Большинство  монахов надеялось на примирение с царской властью,

Меньшинство во главе  с Никандром и миряне - "бельцы"во главе с сотниками Ворониным  и Самко требовали "за великого государя богомолие отставить", а  про самого царя говорили такие слова, что "не только написать, но и помыслить  страшно". В монастыре перестали  исповедоваться, причащаться, отказались признавать священников. Эти разногласия  предопределили падение Соловецкого  монастыря. Стрельцам никак не удавалось  взять его штурмом, но перебежчик монах Феоктист указал им отверстие  в стене, заложенное камнями. В ночь на 22 января 1676 г. , в сильную метель, стрельцы разобрали камни и проникли в монастырь. Защитники обители  погибли в неравном бою. Одних  зачинщиков восстания казнили, других отправили в ссылку.

Такими перед нами предстали события тех далеких  времен, такими их видят сегодняшние  историки и историографы, но, конечно, остается еще много загадок и  белых пятен, и поэтому не иссякает интерес ни к патриарху Никону, ни к его реформам.