Портрет террориста

                                                    ПОРТРЕТ ТЕРРОРИСТА 

В абсолютном большинстве  случаев террористы — это молодые  люди в возрасте около 20 лет, плюс-минус  пять лет, получившие воспитание в патриархальной и весьма религиозной культуре.

 В их сознании  обычно присутствуют устойчивые  представления об исторической  травме своей нации и мощные  эмоциональные связи с последней. Типичные социальные чувства — скорбь и горе, в сочетании с ущемленной национальной гордостью. Чаще всего для террористов характерны особые (во многом — искаженные и мифологизированные) представления об «историческом обидчике» и потребность в его наказании и возмездии, которые задаются устойчивыми паттернами поведения и оценок, активно культивируемыми в социуме. Эти представления, скорее всего, дополняются актуальной психической травмой, связанной с реальными фактами гибели родных, близких или просто соплеменников, нередко — непосредственно на глазах у будущего террориста.

 В индивидуальной истории, как правило, присутствует раннее лишение родительской заботы и внимания, а также травматогенная юность, проведенная в лишениях и сопровождавшаяся многочисленными унижениями и утратами (дома, близких, имущества, социального и материального статуса и т.д.).

 Отсутствие эмоциональных  связей в детстве в последующем  обычно компенсируется в их  идеологическом или религиозном  варианте, в частности, в фанатической  преданности тем или иным лидерам  или идеям (вплоть до идей  богоизбранности) и религиозно-утопическим мечтам о совершенном мире (с весьма упрощенными представлениями о нем).

 Характерные мировоззренческие  составляющие и предпосылки, свойственные  людям, совершающим теракты: 

- смещение чувства  времени — прошлое включено  в актуальное настоящее;

- стирание границ  между реальностью и фантазией; 

- некоторая наивность  в сочетании с размытостью  моральных ограничений; 

- смешанность границ  добра и зла, в отдельных  случаях наличие апокалиптических  переживаний и фантазий в сочетании  с идеями мессианства; 

- садомазохистическая позиция — жалость к себе и своим соплеменникам в сочетании с ненавистью к реальному или мифологическому противнику и готовностью к самопожертвованию;

- идентификация  с агрессором, то есть наличие  идей типа: «если я сам буду  агрессором, то не стану объектом  агрессии»;

- ограниченная способность  понимать и принимать доводы  тех, кто мыслит иначе;

- определенная утрата  рациональности, особенно в сфере  представлений о доступных и  недоступных целях и идеалах;  при этом, если цель недоступна, эрзац-целью может стать тотальная ориентация на разрушение всего, что препятствует достижению цели, даже если это никак не приблизит реализацию последней.

 Религиозное «обрамление»  идей борьбы, мести или возмездия  создает не столько особый  кодекс поведения, сколько определяет  специфическую социальную связь  между членами конкретной национальной  или социальной группы, что отражает  общечеловеческую потребность слияния  с чем-то большим (наполненным  высоким смыслом), чем просто слиянием  с конкретной группой. Одним  из важнейших факторов такого  идейного слияния являются представления  о смерти и загробной жизни.

 В культуре  социумов, откуда пополняются ряды  террористов, их смерть считается  героической и благородной жертвой,  подвигом мученичества, и практически  всегда вызывает одобрение и  поддержку, которые проецируются  на семью и весь род террориста, окружаемых заботой и уважением.  Это не значит, что семьи поощряют  смертников или не испытывают  чувства горя, но и семьи, и  сами террористы знают, что,  наряду со скорбью и болью  утраты, будут присутствовать и  принятие жертвы, и понимание,  и одобрение и даже гордость. Такая смерть считается не  самоубийством, а мученичеством,  при котором конкретная личность  навсегда сливается с историей  общества или нации, с его  прошлым, настоящим и будущим.

 Смерть в молодом  возрасте вообще не воспринимается  как некий конечный (необратимый)  феномен, и даже обычные самоубийцы (с атеистической установкой) в  ряде случаев имеют фантазии  о том, как они увидят то, что будет после их смерти. Религиозные идеи вечного блаженства, безусловно, являются более мощными  и сопровождаются представлениями  о переходе на другой уровень  бытия и слияния с Богом  или, во всяком случае —  ощущениями идентификации с великой  идеей или целью.

 Особое место  занимает понятие смыслообразования — то есть потребность ощутить, что мое существование имеет некий особый смысл, выходящий далеко за рамки серой, убогой и безнадежной повседневности (поэтому, чем более экономически, социально и политически бесперспективна ситуация в окружении, тем больше вероятности возникновения террористического типа мировосприятия).

 В силу вышеизложенного, террорист практически не поддается рациональному разубеждению. Ему практически неведом страх и раскаяние в совершаемом или совершенном. Попытка изобразить террориста как психически больного неверна по сути и никуда не ведет. Столь же неверны представления о террористе, как примитивном малообразованном человеке.

 Существует огромная  разница между человеком, который  решил покончить с собой из-за  непереносимых психических страданий,  и террористом-смертником, который  любит жизнь, полон сил, внутренней  энергии и уверен в своей  особой миссии. Поведение, деятельность  и заявления террориста не  поддаются рациональному анализу  и требуют специальных подходов  с позиций иррационального.

 Одним из ведущих  элементов любой антитеррористической  операции является переговорный  процесс, эффективность которого  определяется наличием высококвалифицированных  специалистов-переговорщиков (как правило  — психологов) со специальной  (многолетней) дополнительной подготовкой.