Василий Макарович Шукшин и его рассказы

Василий Макарович Шукшин и его рассказы.

    В седьмом классе изучаются рассказы В. М. Шукшина «Волки», «Мастер», «Крепкий мужик»; в списке для внеклассного чтения предлагаются рассказы о «чудиках» - «Чудик», «Обида», «Микроскоп» и другие. 
    На первом уроке необходимо познакомить учащихся с личностью и судьбой писателя. Учитывая возрастные особенности учащихся, их интерес к нравственным вопросам и основные проблемы курса литературы 7-го класса (человек в позиции нравственного выбора, литература как поиск смысла жизни, конфликт между идеалом и действительностью), в рассказе учитель сосредоточит свое внимание на таких свойствах личности Шукшина, как его внутренняя бескомпромиссность, дельность натуры, стойкость в борьбе с превратностями судьбы, настойчивость в достижении цели. Опираясь на книгу Евгения Вертлиба «Русское - от Загоскина до Шукшина (Опыт непредвзятого размышления)» (СПб., 1992), мы отобрали к уроку следующий материал. 
    Василий Шукшин родился 25 июля 1929 года в Сибири, в селе Сростки. Фамилия его происходит от слова «шукша», что значит «волокна, остающиеся после трепания и чесания льна». Василию не исполнилось еще четырех, когда отец его, двадцатилетний крестьянский парень, был арестован и уничтожен как кулак. Семья (а кроме Василия, была еще младшая дочка Наташа) потеряла кормильца, и уже с шести лет мальчику пришлось работать в колхозе. 
    В одиннадцать лет он в первый раз попал в город. Там, на базаре сибирского города Бийска, он «окончательно решил стать жуликом». Полуголодный мальчишка мечтал о том, как будет воровать... арбузы. 
    Во время войны семья особенно бедствовала. В 1942 году от рук злых людей погибла корова Райка - горе для крестьянской семьи огромное. Нужда заставила подростка идти в город. Сперва он пытается учиться на бухгалтера, потом - в автомобильном техникуме. Но не было у Шукшина способностей ни к автоделу, ни к бухгалтерии. Уже в это время он втайне пишет стихи, а к концу войны - небольшие юмористические рассказы, анекдоты из деревенской жизни, которые, правда, в печать не принимали. 
    В поисках заработка Шукшин переезжает из города в город. Был он и разнорабочим, и учеником маляра, и грузчиком, и слесарем-такелажником, работал на стройке, на восстановлении железных дорог. В 1949 году его призвали в армию, но из-за язвы желудка демобилизовали досрочно. 
    Подлечившись дома мамиными травами, Шукшин сдает экстерном экзамены на аттестат зрелости (трех лет не доучился он в школе), некоторое время работает сельским учителем, а затем, получив мамино благословение и деньги, вырученные за продажу телки, отправляется в Москву - учиться дальше. 
    Шукшин хотел поступить в Литературный институт учиться на писателя. Но к этому времени прием был уже закончен, да и опубликованных произведений у Шукшина не было, а без этого в институт не брали. И он подает документы в Институт кинематографии, где и учится потом в классе известного кинорежиссера Михаила Ромма. 
    Но и в этом институте - предмете мечтаний многих молодых людей — непросто складывалась судьба Шукшина. Не мог он смириться с тем амплуа «деревенского дурачка», в которое его пытались втиснуть. Он хотел говорить о людях, о жизни правду. 
    Работа над заданиями в институте, необходимость ставить жанровые сценки, этюды не прошли даром для становления Шукшина-писателя. Все это помогло ему стать мастером динамичных, ярких, психологически точных коротких рассказов, большую часть которых занимает выразительный, живой диалог героев. Поддержал в это время Шукшина и его учитель Михаил Ромм. И в августе 1958 года появляется в печати первый рассказ Василия Шукшина - «Двое на телеге». 
    Много трудностей и невзгод еще выпадет на долю Василия Шукшина (не выпустят на экраны его первый дипломный фильм, пять лет он будет жить в Москве полулегально, не имея своего жилья, затем - уже известным актером и писателем, имея жену и двоих детей, - ютиться в маленькой квартирке на окраине Москвы с «живописным пустырем» под окнами), но самое главное - рождение писателя - произошло... 
    Жизнь Шукшина не была ни простой, ни долгой. Умер он 2 октября 1974 года в станице Клетской Волгоградской области, на съемках очередного фильма. 
    Литературовед И. Золотусский, вспоминая о Шукшине, пишет прежде всего о его особой человеческой заразительности. «Шукшин сразу, как только нас познакомили, отвел меня за пустой стол, усадил напротив и стал рассказывать. Рассказывал он о Степане Разине. Я не помню сейчас, что он говорил. Помню, это было страстное излияние человека, который переполнен и которому нужно излиться. Так говорят всем о своей нечаянной радости, так делятся со встречным-поперечным тем, что жжет душу. Я оценил тогда щедрость Шукшина и его страсть. Я не помню подробностей именно из-за этого напора, из-за волнения, с каким он мне все объяснял. Он душу готов был мою из меня вытряхнуть и поселить на месте ее свою. Он меня из меня изгнать хотел и во мне поселиться...»1. Такая же эмоциональная напористость, своего рода «агрессивность», свойственна и Шукшину-писателю. 
    Василий Макарович Шукшин - может быть, самый русский из всех современных наших авторов. Книги его, по собственным словам писателя, стали «историей души» русского человека. 
    Основной жанр, в котором работал Шукшин, — короткий рассказ, представляющий собой или небольшую психологически точную сценку, построенную на выразительном диалоге, или несколько эпизодов из жизни героя. Но, собранные вместе, его рассказы соединяются в умный и правдивый, порою смешной, но чаще глубоко драматичный роман о русском мужике, о России, русском национальном характере. 
    «Рассказчик, — говорил Шукшин, - всю жизнь пишет один большой роман. И оценивают его потом, когда роман дописан, а автор умер». Слова эти оправдались полностью. 
    Вступая в постоянную перекличку, рассказы Шукшина раскрываются по-настоящему лишь в сопряжении и сопоставлении друг с другом. Прочтем один из них, названный автором «Мастер». 
    Герой рассказа Семка Рысь представлен нам в первых же строках двумя определениями: «непревзойденный столяр» и «забулдыга». 
    Все полученные за счет своего мастерства «левые» деньги Семка пропивает, и, возможно, в этом причина того, что «непревзойденного столяра» в деревне называют уменьшительные именем Семка, не оказывая мастеру должного уважения. Семка непонятен людям: ведь он не пользуется своим мастерством для того, чтобы обогатиться, достигнуть прочного положения в жизни. 
    «У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!... Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил-то. 
    - А я не хочу как сыр в масле. Склизко». 
    В чем же причина семкиного пьянства? Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей: «Я вот нарежусь, так? И неделю хожу - вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насолить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше меня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас...Тьфу!» Душа героя ищет добра и красоты, но неумело. 
    Но вот внимание его привлекает давно заброшенная талицкая церковка. Шукшин употребляет здесь слова «стал приглядываться». Не вдруг, не сразу, а постепенно, ведя от интереса и удивления к нежному, просветленному чувству, завораживает талицкая церковь душу героя той подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой не властно время. 
    Приглядимся и мы к фотографии знаменитой церкви Покрова на Нерли под Владимиром. Позже в рассказе говорится, что талицкая очень похожа на нее. Это удивительное здание: легкое, женственное, изящное, какое-то просветленное, овеянное лирической задумчивостью... Очарование его - в благородной простоте и безупречности пропорций, в мягкости линий и целомудренной сдержанности формы: ничего лишнего, броского, никаких дополнительных украшений. Отраженное в воде, окруженное зеленью, оно ясно вырисовывается на фоне неба, то сливаясь с ним, то облаком спускаясь на землю... 
    В православной символике церковная глава олицетворяет пламя свечи. Князь В. Трубецкой пишет: «Наша отечественная "луковица" воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству. Это завершение русского храма - как бы огненный язык, увенчанный крестом и к кресту заостряющийся»2. И церковь Покрова на Нерли как нельзя лучше иллюстрирует этот метафорический образ свечи чистой веры. 
    Именно такая неброская, одухотворенная красота и поразила Семку Рыся в талийкой церкви: «Каменная, небольшая, она открывалась взору - вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу... По каким-то соображениям те давние люди не поставили ее на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Еще с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь - внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую среди тяжкой зелени тополей. В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней. <...> Казалось бы, - две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, - какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась глазам внезапно... Чебровскую видно было за пять километров - на то и рассчитывали строители. Талицкую как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шел к ней, она являлась вся, сразу». Поэтому кажется она Семке особенно человечной, задушевной. 
    О чем же думал Семка, глядя на церковь? «Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица - столько лет стоит! - молчит. <...> Кому на радость? Давно уже истлели в земле строители ее, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величил или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе - на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое - красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа.» 
    Это удивление, переживаемое героем, сродни тому ощущению праздника — раскрепощения и всплеска души, - необходимость которого так остро осознавалась Шукшиным. Обнаруженный Семкой прикладок разрушает жесткость прямых углов, зрительно расширяет пространство церкви, выводит его «за рамки» обычной конструкции. Так же и герои Шукшина всегда ищут возможности вырваться душой за жесткие рамки прямоугольников, в которые заталкивает их жизнь. 
    Чем же вызвано желание Семки отреставрировать церковь? Почему его так поразил блестящий отшлифованный камень на восточной стене? Семке показалось, что он проник в замысел мастера, оставшийся неосуществленным. На минуту он как бы слился душой с неизвестным зодчим и захотел доделать задуманное им. К тому же он представил себе, как еще красивее и необычнее станет преображенная его руками церковь с отшлифованной восточной стеной. Эти два момента и подчеркивазт Шукшин, когда пишет о Семке: «обеспокоенный красотой и тайной». 
    Семка обращается за помощью - сперва к церкви, затем в облисполком, — но всюду получает отказ. У служителей культа — потому что нельзя открыть в Талице новый приход, а в исполкоме — потому что, как оказалось, здание не представляет «исторической ценности», являясь поздней копией храма Покрова на Нерли. 
    Получается, что и митрополит, и просвещенный чиновник сходятся в одном: они смотрят на талицкую церковь с утилитарной точки зрения, взвешивая ее культовую или историческую ценность. И никого не волнуют духовность и красота. 
    Игорь Александрович говорит Семке, что обманулся так же, как и он. Но разве Семка обманулся? Он иначе смотрит на церковь, поэтому и продолжает упорствовать: «Надо же! Ну, допустим - копия. Ну, и что? Красоты-то от этого не убавилось». 
    Семка пытается обратиться еще и к писателю, которому когда-то отделывал кабинет под избу XVI века (характерная черточка, вроде серебряного лаптя на столе у Павла Петровича Кирсанова), но тот оказывается скрытым где-то за кулисами домашнего скандала. 
    Для Шукшина принципиально важно, что герой идет именно к этим людям - священнику, писателю, представителю власти - и не получает от них поддержки. Ведь все они - своего рода пастыри народа. И эти пастыри оказываются не в силах спасти разрушающиеся духовные ценности, доверенные им. Ведь в небрежении находится храм, а храм - это душа народа, опора его нравственности. 
    Почему рассказ называется «Мастер»? Кто этот мастер, кого имеет в виду Шукшин: Семку или неизвестного древнерусского зодчего? Такое название, во-первых, говорит о единстве, слиянии душ Семки и безымянного создателя церкви, общности их идеалов, нравственных и эстетических, которой не мешает разделенность во времени; во-вторых, подчеркивает обобщающий смысл слова «мастер» как созидательного начала в человеке. 
    Почему же Семка перестал ходить к талицкой церкви? Шукшин говорит об этом так: «Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне вели невиданной красоты девку... Все на нее показывали пальцами и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та - такая-то растакая, что жалеть ее нельзя, что... И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил - совестно. И Семка, все эти последние дни сильно загребавший против течения, махнул рукой...». 
    И течение обыденной жизни, против которого устал загребать Семка, неизбежно выносит его... «к ларьку»: «Он взял на поповские деньги "полкилограмма" водки, тут же осаденил...» Семка опять пьет, чтобы уйти от злобы: злобы на людей и на самого себя, бессильного и даже совестящегося отстоять «поруганную красавицу». 
    Но уже по тому, как зло реагирует Семка на все, что произошло, как обходит он стороной талицкую церковь, чтобы не бередить раны, можно понять, что чувство красоты по-прежнему живет в нем, только теперь он пытается спрятать его от людей. 
    Невольно напрашивается здесь параллель с другим известным литературным героем - лесковским мастером Левшой. Перекликаются судьбы этих героев - талантливых умельцев из народа, которых течение жизни неизбежно влечет к гибельной бутылке; перекликаются их характеры. И сами стилистические особенности шукшинского рассказа, больше похожего на сказ, заставляют вспомнить манеру повествования Лескова. 
    Однако этот сам по себе глубоко драматичный рассказ до конца раскрывается читателю только в сопоставлении с другими произведениями Шукшина, прежде всего с рассказом «Крепкий мужик», с которым он образует своего рода диптих. Рассказы эти связаны между собой и сюжетно (мечта о реставрации церкви и ее разрушение), и пониманием храма как нравственной опоры и души народа, и полярным сопряжением образов главных героев, двух полюсов - созидания и разрушения — в природе человеческой и в русском национальном характере. 
    В рассказе «Мастер» мы легко находим заложенное потенциальное зерно коллизии «Крепкого мужика»: «Умеешь радоваться - радуйся, умеешь радовать - радуй... Не умеешь - воюй, командуй или что-нибудь такое делай - можно разрушить вот эту сказку: подложить пару килограммов динамита - дроболызнет, и все дела. Каждому свое». 
    Русский философ Георгий Федотов писал: «Нет ничего труднее национальных характеристик. Они легко даются чужому наблюдателю и всегда отзываются вульгарностью для "своего", имеющего хотя бы смутный опыт глубины и сложности национальной жизни. <...> Ни один типический образ... не может определить всей нации. Ни юродивый, ни странник, ни хозяин, ни Петр, ни Толстой, ни Достоевский не могут притязать, каждый сам по себе, на выражение русского народного гения. И если необходима типизация... то она может опираться на полярные выражения национального, между которыми располагается вся скала (шкала - авт. ст.) переходных типов. Формула нации должна быть дуалистична. Лишь внутренняя напряженность полярностей дает развитие, дает движение - не обходимое условие всякой живой жизни»3. 
Эта полярность, дуалистичность возникает при сопоставлении двух рассказов Шукшина. 
    В чем же причины поступка бригадира Николая Шурыгина, уничтожающего церковь без чьего-либо приказа и без какой-либо корыстной цели? Чем она ему помешала? Что заставляет его идти против всех, обрекая себя на одиночество: ведь за церковь вступилось все село, и разрушение ее рассорило его со всеми, даже с собственной семьей? Зачем? Почему? Причин, мотивов несколько. 
    Во-первых, удовольствие от того, что можно распоряжаться, почувствовать себя большим начальником, к которому окружающие относятся со страхом и почтением: «Сперва Шурыгин распоряжался этим делом, как всяким делом: крикливо, с матерщиной. Но когда стал сбегаться народ, когда кругом стали ахать и охать, стали жалеть церковь, Шурыгин вдруг почувствовал себя важным деятелем с неограниченными полномочиями, перестал материться и не смотрел на людей - вроде и не слышал их и не видел». 
    Во-вторых, он мечтает оставить по себе память, пусть геро-стратову, но славу: «Вырастут, будут помнить: при нас церкву свалили. Я вон помню, как Васька Духанин с нее крест своротил. А тут - вся грохнулась. Конечно, запомнят. Будут своим детям рассказывать: дядя Коля Шурыгин зацепил тросами и...» И, наконец, Шурыгину просто некуда девать силы. Недаром в конце рассказа возникает аллюзия: «Шурыгин уважал быструю езду», заставляющая вспомнить не только гоголевскую птицу-тройку, но и вообще представление о необузданном и стихийном русском характере («Конь несет меня лихой, - А куда? Не знаю!» — сказано в глубоко символичном стихотворении Алек-сея Толстого). По сути дела, это и было первой причиной, толчком: Шурыгин свалил церковь, так сказать, «от нечего де-лать». Мужик-то крепкий... 
    Подобных примеров достаточно в нашей истории. Вспомнить хотя бы разрушение храма Христа Спасителя в Москве. Храм этот был построен на народные деньги, собранные по всей России, и разрушен в советское время; и разрушение это оказалось заснятым на кинопленку - день за днем, шаг за шагом. Гордились что ли? 
    Остались воспоминания оператора-хроникера Владислава Микоши. Он пишет о том, как трудно погибал храм: «Рабочие батальоны в буденовках начали вгрызаться в стены, но стены оказали упорное сопротивление. Ломались отбойные молотки. Ни ломы, ни тяжелые кувалды, ни огромные стальные зубила не могли преодолеть сопротивления камня. <...> Только сила огромного взрыва окончательно уничтожила храм Христа Спасителя; превратив его в огромную груду развалин...»4 
    То же сопротивление оказывает старинная - на века - кладка и в рассказе Шукшина. Шурыгин говорит председателю: 
    «Гробанулось здорово! Покрошилось много, ага. Причем они так: по три, по четыре кирпича - кусками. Не знаю, как их потом долбать... Пробовал ломиком - крепкая, зараза. Действительно, литье!» 
    Обратим внимание на то, как Шукшин говорит о гибели церкви. «Хрустнуло бревно», «Стена... вдруг разодралась по всей ширине», «Верх.... поклонился, поклонился и ухнул вниз», «Церковь лежала бесформенной грудой, прахом». Но наиболее ярко это видно в предложении: «Страшная, черная в глубине, рваная щель на белой стене пошла раскрываться» (курсив наш - авт. ст.). Ассоциация с рваной раной на живом теле сразу же возникает в сознании читателя. 
    Как же относится к происходящему народ? Видя, как гибнет церковь, толпа застывает, словно в оцепенении. Люди жалеют церковь, ахают и охают, пытаются образумить Шурыгина, но никто, кроме учителя, не пытается бороться, не пытается ему помешать. Однако после содеянного стена отчуждения отгораживает Шурыгина от людей, в глубине души ощущающих, что рухнуло не старое здание, давно поруганное, превращенное из храма в складское помещение, - рухнуло что-то очень важное, частица их души и бытия. 
    «Хоть бы молиться ходили! А то стояла - никто не замечал... - возмущается Шурыгин, столкнувшись с неожиданной для него враждебностью односельчан. Но это все равно, как если бы отрубили человеку палец: пока он у него был, человек вроде бы и «не замечал» его, не носился с ним, не говорил: «Ах, как я люблю свой палец!», но попробуй лиши его этого... А здесь речь - о частице души! 
    В.Микоша пишет в своих воспоминаниях: «Мама долго плакала по ночам. Молчала о храме. Только раз сказала: 
    — Судьба не простит нам содеянного. 
    — Почему нам? - спросила жена. 
    — А кому же? Всем нам... Человек должен строить... А разрушать - это дело Антихриста... Мы же все, как один, деньги отдавали на него, что же, все, как один, и спасти не могли?."5 
    А мать Шурыгина пророчит ему всеобщее проклятие. 
    Тема храма - особая у Шукшина. М. Геллер пишет о шукшинском герое-рассказчике: «Он ищет веру. Поэтому так строг он к верующим, ему все кажется, что люди верующие - верят не по-настоящему, притворяются. Ему нужна вера всеобъемлющая, а главное - совершенно бескорыстная, не вызванная, например, страхом перед смертью, которая, как кажется правдолюбцам Шукшина, часто побуждает обращаться к Богу. Символом веры становится в рассказах Шукшина церковь. Если о Боге, о вере «странные люди» выражаются недоверчиво, иногда иронически (с обязательной для советской литературы иронией), о церкви говорят они с любовью и восхищением»6. Храм у Шукшина, таким образом, - символ веры не обрядной, ритуальной, а веры идеальной, в поисках которой находятся его любимые герои. 
    Характерно, что и созидатель Семка Рысь, и разрушитель Николай Шурыгин оказываются у Шукшина стоящими особняком, не понятыми и не принятыми другими людьми, ибо они представляют собой крайние проявления, два полюса, полярностью которых создается, по мысли Г. Федотова, «эллипсис национального характера». Оба они - герои «стихийного образа жизни», выламывающиеся из обыденности, только стихийность Шурыгина разрушительна, а стихийность Семки направлена на добро. Последний вариант встречается у Шукшина значительно чаще. 
    Любимые герои писателя - это «чудаки», «странные люди», чьи жизненные ценности и взгляд на мир не совпадают с обывательскими. Порою эти герои смешны и забавны, порою — трагичны. «Мне интереснее всего, - писал Шукшин, - исследовать характер человека-недогматика, человека, не посаженного на науку поведения. Такой человек импульсивен, поддается порывам, а следовательно, крайне естествен. Но у него всегда разумная душа...»7. 
    Шукшин не пытается эстетизировать или идеализировать своих чудаков, он не просто проявляет интерес к разнообразию человеческих характеров, сложности человеческой натуры. Шукшин как бы старается оправдать, «легализовать» поведение, кажущееся странным, ненормальным. Его чудаки несут в себе как духовную неудовлетворенность советских людей, так и извечную русскую национальную тоску по смыслу человеческой жизни. 
    Рассказы Шукшина часто строятся на противопоставлении внешнего, бытового, и внутреннего, духовного, содержания жизни. И. Золотусский пишет: «Проза В. Шукшина начинается в быте, зарождается в быте, но тянется она к горним снегам»8. 
    Как правило, герои Шукшина - это неудачники. Но их неудачливость, житейская несостоятельность — это своего рода принцип, жизненная позиция. 
    Герой рассказа «Чудик» и его брат не поняты собственными женами и окружающими людьми. Желая угодить невзлюбившей его снохе, Чудик разрисовывает детскую колясочку, чем вызывает ярость женщины, выгоняющей его из дома. Непритязательная попытка внести красоту в дом, где живут злость и раздражение, кончается очередной неудачей. Но интересен финал рассказа, когда Чудик, проделавший такой далекий путь к брату ради двух дней столь плачевно закончившегося гостевания, возвращается в родную деревню: 
    «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле - в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко: 
    Тополя-а-а, тополя-а-а... 
    С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужи; в них вздувались и лопались пузыри. В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал. 
    Звали его - Василий Егорыч Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал стать шпионом». 
    Сколько доброты, детскости, почти юродивой незлобивости; сколько простой радости бытия в герое рассказа! И сколько любви и нежности за шукшинской улыбкой; любви и закравшегося внезапно сомнения: а может, вот она — истина человеческой жизни? 
    Сюжет рассказа «Микроскоп» кажется сперва смешным анекдотом. Герой его, простой столяр Андрей Ерин, покупает микроскоп, который достается ему дорого: сперва он говорит жене, что потерял деньги, и, выдержав атаку вооруженной сковородником женщины, работает сверхурочно целый месяц; затем приносит в дом микроскоп, сказав, что это премия за ударный труд. Принеся микроскоп, он начинает изучать все: воду, суп, пот - и всюду находит микробов. Его старший сын-пятиклассник увлеченно занимается «исследованиями» вместе с отцом, и даже жена проникается к нему некоторым уважением («Будешь, дорогуша, с ученым спать...» - говорит ей герой, внезапно из придавленного агрессивной супругой безгласного «подкаблучника» превращающийся в «крикливого хозяина» в доме, а «Зое Ериной ... лестно было, что по селу говорят про ее мужа -ученый»). 
    Желая найти какое-нибудь универсальное средство, чтобы спасти мир от микробов, этот малограмотный рабочий мужик проводит свое свободное время не за бутылкой, а за микроскопом вместе с сыном, и оба они абсолютно счастливы. Внезапно жена узнает правду о происхождении микроскопа. Во избежание очередного столкновения со сковородником, герой убегает на ночь из дома, а вернувшись, узнает от сына, что жена отправилась в город продавать микроскоп в комиссионный магазин, чтобы купить шубки младшим детям. Конечно, герой понимает, что это гораздо разумнее... Но что-то случилось с его душой. «Продаст. Да... Шубки надо. Ну ладно - шубки, ладно. Ниче-го... Надо, конечно...» - таким неубедительным самовнушением героя заканчивается рассказ, сюжет и герой которого уже не кажутся забавными. 
    Рассказ «Обида» начинается с обыденной житейской ситуации, но важность ее заявлена первой строкой рассказа: «Сашку Ермолаева обидели». Но герой рассказа ведет себя не так, как «нормальные люди»: он не «проглатывает» молча обиду, не выплакивает ее близким, не обижает в ответ обидчика, а пытается объяснить людям их неправоту, пытается понять, почему они так поступили, и показать им, что так поступать нехорошо. Как точно заметил И. Золотусский, «герой Шукшина всегда на страже... собственного достоинства, которое для него дороже всего»9. Странная всеобщая глухота, неоправданная агрессивность «стенки из людей» постепенно доводит его до того состояния, в котором можно совершить преступление, вбить свою правду молотком в голову человеку, который не слышит слов. Вопрос, который мучает героя больше всего: «Что такое творится с людьми?» Обида заставляет его «ставить на попа самый смысл жизни», и это характерно для рассказов Шукшина, в которых бытовая мелочь вырастает до бытийности. 
    Они все очень разные - эти люди, герои большого романа о России. Ищут, бьются головой о стену, разрушают и возводят храмы, запивают, стреляются, поют от радости под парным дождиком, прощая людям случайные и нарочные обиды, ласкают детей и мечтают совершить что-то значительное. Но главное - все они выламываются за рамки организованного существования, в котором «все люди живут одинаково». 
    Шукшин - мастер короткого рассказа, выработавший свой собственный неповторимый стиль. Рассказы, которые мы изучаем в седьмом классе, написаны по-разному: динамичный, «кинематографичный» рассказ «Волки», в центре которого -захватывающий эпизод, экстремальная ситуация; неторопливый сказ «Мастер», описывающий хождения героя за правдой; изложение бытового эпизода в рассказе «Крепкий мужик». И все-таки есть между ними что-то общее. Ведь за ними - за их стилем, построением - стоит неповторимая личность их автора, писателя Василия Шукшина. Сам Шукшин говорил об искусстве рассказа: 
    «Вот рассказы, какими они должны быть: 
    Рассказ-судьба. 
    Рассказ-характер. 
    Рассказ-исповедь. 
    Самое мелкое, что может быть, это рассказ-анекдот»10. В рассказе, как в любой эпической форме, должен быть сюжет. Но для Шукшина сюжет - это характер персонажа. «Будет одна и та же ситуация, но будут действовать два разных человека, будет два разных рассказа - один про одно, другой совсем-совсем про другое.» 
    Значит, Шукшин пишет свой рассказ не ради того, чтобы рассказать забавный анекдот или интересную историю. Главное для него - характер героя, который через этот эпизод раскрывается читателю. В основе рассказа лежит случай, который может быть как выходящим за рамки повседневной жизни -разрушение церкви, нападение волков - так и самым заурядным - обидели человека в магазине, или решил муж подарить жене сапожки, или поехал человек навестить брата в другой город, да не поладил с его женой... Важно, чтобы в этом эпизоде проявился человеческий характер. 
    Не менее важна для писателя речь персонажей. Большую часть его рассказов занимает диалог. В диалоге герои пытаются найти понимание друг у друга, хотя им порой бывает очень трудно выразить себя. Посмотрим, например, как разговаривают Семка Рысь и Игорь Александрович в рассказе «Мастер». Они как будто говорят на разных языках, потому что ценят разные вещи. Для Семки важна прежде всего красота - бескорыстная и бесполезная. А для Игоря Александровича важно, копия это или подлинник, представляет церковь историческую ценность или нет. Поэтому он и говорит, что «обманулся». 
    Диалоги в рассказах Шукшина часто превращаются в своего рода интеллектуальный поединок (несмотря на то, что герои его - отнюдь не интеллектуалы). Героям важно утвердить себя в мире, и зачастую они делают это в споре. Так тоже проявляется русский национальный характер, с его склонностью к философскому осмыслению жизни, о которой после Шукшина точно, хотя и гораздо более иронично, чем он, пишет В. Пьецух: 
    «Особенно хорошо у нас сложилось с витанием в облака. Скажем, человек только что от скуки разобрал очень нужный сарайчик, объяснил соседу, почему мы победили в Отечественной войне 1812 года, отходил жену кухонным полотенцем, но вот он уже сидит у себя на крылечке, тихо улыбается погожему дню и вдруг говорит: 
    - Религию нову придумать, что ли?»11 
    Язык шукшинских героев изобилует просторечными выражениями. Герои говорят так, как в жизни говорят простые деревенские люди. Но особенность рассказов Шукшина в том, что авторская речь тесно сплетается с речью персонажей (например, в предложении «Шурыгин хотел еще как-нибудь обозвать дуру продавщицу...», написанном от лица автора, звучит, конечно, голос Шурыгина - именно для него продавщица «дура», а не для Шукшина), и язык автора тоже разговорный, народный, только ему удается «высказать себя» отчетливее, чем персонажам. Такое слияние авторской речи и речи персонажей характерно для сказа. Так написан «Левша» Н. С. Лескова, так написаны рассказы М. Зощенко, как бы «спрятавшегося» за своих героев. У Шукшина автор тоже часто оказывается скрыт за героем. Но внимательный читатель обязательно заметит его присутствие, его отношение к своим персонажам. 
    Во многом рассказы Шукшина близки кинематографу. Не даром же их автор учился у Михаила Ромма! Абзацы в его рассказах можно сравнить с кадром в кино: новый абзац - новый кадр, а диалоги - двигатель сюжета. Поэтому очень часто абзац состоит из одного предложения - в этом есть какая-то кинематографическая динамика текста. Взять хотя бы фрагмент рассказа «Волки»: 
    «- От сука! - изумился Иван. И встал. 
    Милиционер тоже встал. 
    - Бросьте вы! Пошли, Иван... 
    - Таких возбудителев-то знаешь куда девают? - не унимался Наум. 
    - Знаю! - ответил Иван. - В прорубь головой... - И шагнул к тестю. 
    Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились, закурили. 
    - Ну не паразит ли. — все изумлялся Иван. — И на меня же попер.» 
    Точка после «Изумился Иван» словно знаменует переход от крупного плана (лицо Ивана) к среднему (фигура его, медленно встающего из-за стола). «Милиционер тоже встал» — это уже новый кадр. «Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы» и «На улице остановились, закурили» - тоже отдельные кадры с переменой места действия. 
    В рассказах Шукшина мало описаний. Он очень лаконичен, начинает сразу с сути дела, внимателен к деталям, которые помогают в нескольких словах показать характер человека. Портреты героев он дает одним-двумя штрихами. Например, в рассказе «Мастер» скупые и выразительные портретные детали помогают читателю представить Семку, попа, митрополита, Игоря Александровича: «Длинный, худой, носатый - совсем не богатырь на вид. Но вот Семка снимает рубаху, остается в одной майке, выгоревшей на солнце... И тогда-то, когда он, поигрывая топориком, весело лается с бригадиром, тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она - в руках. Руки у Семки не комкастые, не бугристые, они - ровные от плеча до лапы, словно литые. Красивые руки. Топорик в них - игрушечный»; «крупный, седой старик, с неожиданно тоненьким голоском»; «молодой еще мужчина, красивый, с волнистой черной шевелюрой на голове и с ямочкой на подбородке». 
    Так же выразительны концовки рассказов Шукшина, который очень хорошо знает, когда нужно «опустить занавес». Рассказ зачастую обрывается без окончательного разрешения конфликта. Мы можем только догадываться о том, как дальше сложатся отношения Шурыгина с односельчанами («Крепкий мужик») или Ивана Дегтярева с тестем («Волки»). Но ведь не это главное. 
    Рассказанные Шукшиным эпизоды вливаются в общий поток его эпоса, его размышления о русском человеке, о смысле человеческой жизви, о том, как жить по совести. 
 
Сноски: 
1. Золотусский И. Час выбора. // Литература в школе, 1996. - № 4. - С. 62. 
2. Трубецкой Е. Три очерка о русской иконе: Умозрение в красках. Два мира в Древнерусской иконописи. Россия в ее иконе. - М., 1991. - С.9. 
3. Федотов Г. П. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). - М., 1991. - С. 11-12. 
4. Микоша В. Тяжкий путь прозрения. // Огонек, 1988. - № 41. - С. 12. 
5. Микоша В. Тяжкий путь прозрения. // Огонек, 1988. - № 41. - С. 12. 
6. Геллер М. Василий Шукшин: В поисках воли// Вестник РХД. - Париж, 1977. - № 120. - С. 176. 
7. Шукшин В. М. Нравственность есть Правда. - М., 1979. - С. 265. 
8. Золотусский И. Час выбора. // Литература в школе, 1996. - № 4. - С. 62. 
9. Золотусский И. Час выбора. // Литература в школе, 1996. - № 4. - С. 66. 
10. Шукшин В. М. Нравственность есть Правда. - М., 1979. - С. 289. 
11. Пьецух В. Центрально-Ермолаевская война. // Огонек, 1988. - № 3. - С. 9.

Особенности народного характера в рассказе "Срезал" В. Шукшина

(По рассказу "Срезал" Василия Шукшина)

Версия для печати

«Русский народ» за свою историю отобрал, сохранил, возвёл в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту. Мы из всех исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский язык, он передан нам нашими дедами и отцами…Уверуй, что всё было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание – не отдавай всего этого за понюх табаку. Мы умеем жить. Помни это. Будь человеком».

Эти слова принадлежат Василию Шукшину, удивительному, неповторимому, истинно народному художнику. Он вспыхнул на горизонте русской культуры ослепительно яркой звездой, сказочной россыпью дарований. Писатель, режиссёр, замечательный артист – Шукшин умел сказать тонкую, пронзительную правду о простом человеке. Подобно Куприну, Чехову, Горькому, Есенину, он пришёл в литературу и искусство из самых «низов» народа, из русской глубинки. Пришёл со своими собственными «университетами», с тем доскональным, ничем не заменимым, трудовым знанием жизни, которое люди получают не из книг, а из опыта, порою достаточно нелёгкого, а уж в пору шукшинского детства особенно тяжкого и горького. Но это были его университеты, без кавычек, понимаемые как школа настойчивости и трудолюбия, школа, обучающая знанию самой жизни. А важнее такого знания для художника ничего нет, и не может быть. Когда Шукшина сравнивают с лучшими писателями России, в этом нет ни малейшей натяжки. Сравнения эти справедливы: в их основе лежит несомненная народность, искренность таланта писателя. Земля и люди, их бытие, их будущее – вот, что волнует Шукшина, приковывает его внимание. Прослеживая жизненный путь своих героев, он стремится раскрыть их духовный мир, радости и заботы, доброту и терпение, стремление понять, во имя чего прожита жизнь – все те черты народного характера, которые присущи русскому человеку. Писатель стремится создать яркий, оригинальный образ, несущий на себе отпечаток времени. Его самобытность – в особой манере мышления, восприятия мира, в особом «угле зрения» на русского человека.

В рассказах Шукшина всегда чувствуется психологическая глубина, внутренний накал душевного состояния героя. Они невелики по объёму, напоминают обычные , хорошо знакомые житейские сцены, будто случайно подсмотренные или подслушанные. Но в этих рассказах затрагиваются важнейшие вопросы человеческих отношений. Они заставляют читателя подмечать в жизни то, что чаще всего не замечается, считается мелочью. Но ведь вся наша жизнь и состоит из таких мелочей. И Шукшин показывает, как в незначительных, казалось бы, поступках раскрывается человек, его сущность. Чаще всего герои его рассказов – деревенские люди. Шукшин питал особое пристрастие к деревне, где прошли его детство и юность. Он признавался, что в его душе жила боль и тревога за деревню: когда уезжала молодёжь, не хватало рабочих рук, замолкали песни и не было слышно гармони. Он тяжело переживал тот разрыв , который был между условиями существования человека в городе и в деревне. Шукшин – писатель глубоко социальный. Его привлекает к себе обычная жизнь обычных людей, где под покровом повседневности он мог разглядеть особенные черты, которые в совокупности и создают народный характер. Его интересует нравственный мир человека. В великом споре о человеческой душе писатель всегда на стороне оптимизма, хотя очень часто бывает беспощаден ко всему злому, тёмному, что пятнает эту душу. Прямая критика некоторых явлений., которые ,к сожалению, встречаются в духовном мире нашего человека, нужна и необходима. И Шукшин выступает против карьеризма и корыстолюбия, против хамства и невежества. Характерная для рассказов Шукшина коллизия – столкновение «городского» и «деревенского» - выявляет социальные противоречия, конфликтные отношения между мечтой и реальностью «маленького человека», живущего в деревне. Исследование этих отношений и составляет содержание многих его произведений.

«Срезал» - один из самых ярких и глубоких рассказов Шукшина, центральным персонажем которого является Глеб Капустин – «толстогубый, белобрысый мужик сорока лет, начитанный и ехидный». «Пламенная страсть» героя заключается в желании «срезать», «осадить» земляков, добившихся в городе жизненного успеха. Из его деревни, хотя она была небольшая, вышло много «знатных людей»: полковник, два лётчика, врач, корреспондент. Когда знаменитые земляки приезжают на побывку, деревенский люд собирается, чтобы послушать дивные истории о незнакомой им жизни. Вот тогда-то Глеб Капустин и приходит, чтобы «осадить» знатного гостя. Так было, когда в деревню приезжал полковник, и наш герой с блеском и красиво его «срезал»: заговорили о войне тысяча восемьсот двенадцатого года, и оказалось, что он не знает, кто велел поджечь Москву. Глеб вышел победителем, а расстроенный полковник бил себя кулаком по голове и недоумевал. Долго потом в деревне вспоминали этот случай и слова Глеба: « Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях». Деревенские матери знатных людей не любили Капустина. И вот к одной из них в гости приезжает сын Константин Иванович Журавлёв - филолог, кандидат. И он, конечно же, становится жертвой Глеба. Поначалу вопросы Капустина кажутся гостю смешными: от философских понятий они переходят к проблемам космоса. Но скоро весь комизм исчезает. Для Константина Ивановича этот разговор превращается в настоящий экзамен, а позже столкновение перерастает в словесную дуэль. «Глеб взмыл ввысь… И оттуда, с высокой выси, ударил по кандидату». Он говорит ему, что кандидатство – это не костюм, который можно купить раз и навсегда, что его надо иногда и почистить, а тем более надо поддерживать. И дальше даёт совет: «Почаще спускайтесь на землю. Ей – богу, в этом есть разумное начало. Да и не так рискованно: падать будет не так больно». Мы часто встречаем в рассказе слова «посмеялся», «усмехнулся», «расхохотался». Однако смех здесь имеет мало общего с юмором: он то выражает снисходительность горожанина к «странностям» живущих в деревне земляков, то, наоборот, становится проявлением агрессивности, жаждой социального реванша, которая владеет разумом Глеба. «Люблю по носу щёлкнуть – не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищ», - заявляет Капустин.

Спорщики принадлежат к разным культурным мирам, разным уровням социальной иерархии. В зависимости от личных пристрастий и социального опыта читатели могут увидеть рассказе либо бытовую притчу о том, как «умный мужик» перехитрил «учёного барина», либо зарисовку о «жестоких нравах» обитателей деревни. Иными словами, он может либо принять сторону Глеба, либо посочувствовать ни в чём неповинному Константину Ивановичу. Однако, автор не разделяет ни той , ни другой позиции. Он не оправдывает персонажей, но и не осуждает их. Шукшин лишь подмечает особенности их конфронтации. Так, например, уже в начале рассказа он сообщает о нелепых подарках, привезённых гостями в деревню: электрическом самоваре, цветастом халате, деревянных ложках. Замечает автор и то, как кандидат «подкатил на такси», и то, как он с нарочитой «грустинкой» в голосе вспомнил детство, приглашая мужиков к столу. С другой стороны мы видим, как Глеб «мстительно щурит глаза» , как будто «опытный кулачный боец». И лишь в конце финала автор сообщает нам о тех чувствах, которые испытывают присутствующие при этом словесном поединке мужики: «Глеб их по-прежнему неизменно удивлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил ещё». Так рассказ завершается не нравоучением, а сожалением о недостатке такта и участливого внимания людей друг к другу. Простой человек в изображении Шукшина оказывается совсем «непростым», а деревенская жизнь – внутренне конфликтной, таящей за повседневной маетой нешуточные страсти. Автор не идеализирует своих героев только потому, что они – «свои», деревенские, но и не стремится к нравственному суду над ними. Ему важнее другое – выявление причины взаимного непонимания между людьми. Всего на нескольких страницах рассказа Шукшин полностью создаёт человеческий характер и через него показывает целый пласт жизни, обогащая читателя более глубоким его пониманием. Яркая сторона индивидуального стиля писателя – богатство живой разговорной речи. Его герой – спорщик , опытный говорун, владеющий множеством интонаций, умеющий к месту вставить поговорку, пощеголять «учёным словцом», а то и выругаться. Именно язык – главное средство выражения характера Глеба Капустина.

Шукшин с большим искусством воспроизводит в драме характеров и в комедии нравов подлинные исторические детали и черты. В его сатире меньше всего во внешнем рисунке повествования выражается настоящее внутреннее содержание героя. Но вся логика развития сюжета приводит его к саморазоблачению, к обнаружению собственной несостоятельности, к пониманию своей отрицательной сущности. Шукшину же хочется видеть человека прекрасным во всех его проявлениях : в труде, в высоте духовных и нравственных помыслов, в любви к женщине, в уважении к старикам, в добром внимании к окружающим людям, в сопричастности к большому миру. И это желание он выражает в своих рассказах. Именно поэтому его произведения так глубоко нравственны, они учат нас жизни, предостерегают от ошибок и плохих поступков, укрепляют нашу веру в неисчерпаемые возможности человеческой личности.