Дон Кихот

 

Оглавление

 

 

 

Введение                                                                                                 3

1.Вечный образ – Дон Кихот                                                                5

2. Дон Кихот в России                                                                           9

Заключение                                                                                            16 

Список Используемой литературы                                                      18

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

«Дон Кихот» — книга, выдающаяся по всем параметрам: как образец романного жанра, с философской точки зрения, как развлекательное чтение и т.п.

По количеству переизданий «Дон Кихот» стоит на втором месте после Библии. А в 2002 г. решением Норвежского комитета по Нобелевской премии «Дон Кихот» признан «книгой всех времен и народов». Позади остались Гомер, Шекспир, Толстой, Достоевский и другие монстры мировой литературной культуры.

Как почти о любой великой книге, о «Дон Кихоте» многое до сих пор не известно. Не все читатели «Дон Кихота» знают, что свой роман Сервантес писал долго и с длительным перерывом, что он имеет две части, что перед появлением второй части вышел подложный «Дон Кихот» некого Авельянеды и что этой самой второй части могло не быть вовсе.

Первая часть «El Ingenioso Hidalgo Don Quijote de la Mancha» именно так по-испански звучит полное название «Дон Кихота» — «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» увидела свет в 1605 г. Вторая часть, появилась десять лет спустя — в 1615 году.

22 апреля 1616 г. Сервантеса не стало. Его похоронили в одном из  монастырей Мадрида, со временем  могила затерялась.

В этом году его кончина была отмечена IX публичными чтениями «Дон Кихота». В Центре изящных искусств в Мадриде 24 часа подряд великий роман читали деятели культуры, политики, просто поклонники творчества Сервантеса.

Сейчас даже маленькие дети знают, кто такой Дон Кихот и как он боролся с ветряными мельницами. Изданы специальные сокращенные версии романа, которые, кстати, с удовольствием читают и их родители. Но далеко не каждый взрослый знает его полное название, не говоря уже о полном имени его автора. В голове крутится Ламанча, Дон Кихот, Санчо Панса, Дульсинея, мельницы, рыцари ... А как же полностью называется? Как, как ... «Дон Кихот» и все!

Может быть, в этом и состоит гениальность «хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского»? Знать, но не помнить, чувствовать, но не уметь.

Полное имя человека, придумавшего Дон Кихота и Санчо, а также и многих других теперь уже легендарных персонажей — Мигель де Сервантес Сааведра1.     

Тургенев говорил «Не будем видеть в Дон-Кихоте одного лишь рыцаря печального образа, фигуру, созданную для осмеяния старинных рыцарских романов; то выражает собою Дон-Кихот? Веру прежде всего; веру в нечто вечное, незыблемое, в истину, одним словом, в истину, находящуюся вне отдельного человека, но легко ему дающуюся, требующую служения и жертв, но доступную постоянству служения и силе жертвы. Дон-Кихот проникнут весь преданностью к идеалу, для которого он готов подвергаться всевозможным лишениям, жертвовать жизнью; самую жизнь свою он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины, справедливости на земле. Нам скажут, что идеал этот почерпнут расстроенным его воображением из фантастического мира рыцарских романов; согласны - и в этом-то состоит комическая сторона Дон-Кихота; но самый идеал остается во всей своей нетронутой чистоте»2

 

 

 

 

 

 

 

 

Вечный образ – Дон Кихот

 

Попробуем разобраться, какую художественно-идейную или иную задачу решал Дон Мигель. Какую тайную или явную задумку реализовывал гений Сервантеса, начиная «Дон Кихота»? Как эволюционировала мифологема Дон Кихота в течение 400 лет своего существования? И как трансформировалось его понимание от эпохи к эпохе? Кто кого прославил, автор персонажа или персонаж автора? Да, Сервантес привел Дон Кихота в мир, но и сам Дон Кихот приложил руку к славе Сервантеса. Более того, Дон Кихот, не спрашивая разрешения у своего создателя, «вышел» из романа в реальный мир и зажил своей, отдельной от родителя жизнью. И стал знаменит не менее Сервантеса. Так и стали существовать вместе и отдельно «Дон Кихот» и Дон Кихот, Алонсо Кихано Добрый, Санчо Панса, Дульсинея и многие другие, чудные и удивительные герои этого романа. От великого до смешного один шаг. C точностью до наоборот эта формула как нельзя более подходит для определения бытийной сущности «Дон Кихота»

До нашего времени не дошло каких-либо дневников, писем или иного материала личного характера, на основе которого можно было бы говорить о первоначальном замысле «Дон Кихота». Поэтому современные исследователи творчества Сервантеса при вынесении тех или иных суждений опираются почти исключительно на тексты его произведений, иногда на отзывы его современников.

«Словом, люди всякого чина и звания зачитывают ее до дыр и знают наизусть ... Но особенно увлекаются ею слуги...» Таким образом, «Дон-Кихот» вроде бы появился на свет, чтобы выполнить специальную литературную миссию, о которой Сервантес неоднократно заявлял — осмеяние и низложение рыцарских романов. И ничто, на первый взгляд, не выявляет в «Дон Кихоте» книгу «всех времен и народов». Скорее всего, так оно и было на самом деле. «Дон Кихот» не писался для потомков, как произведение на века. Да и не задумывался над этим Сервантес. Как, впрочем, и Архимед, изобретая колесо, тоже не думал о его гениальности. Очевидно, по заказу гениальное не родится. Таковым становится, пройдя через тернии исторических эпох и фибры человеческой души. Справедливости ради стоит заметить, что первый том романа, вышедший в 1605 г., был действительно пародией на рыцарские романы, а вот второй ... Не случайно стоит акцентировать внимание на двучастности «Дон Кихота. Может быть, тем самым и была задана некая амбивалентность в понимании великой книги и великого образа? Возможно, в этом и коренится загадка Дон Кихота, его смешное и великое? Во втором томе Дон Кихот предстает перед нами совсем другим человеком. Он уже не сумасшедший, каким был в первой части, и авторская симпатия к нему очевидна. Хорхе Луис Борхес, большой знаток «Дон Кихота», заметил: «Первую часть романа можно безопасно пропустить, возможно, сделав исключение для первой главы (в которой содержится эпизод с забралом), которая действительно прекрасна».

Замечания, весьма типичные для той эпохи. Примечательно, что в последующие века те же самые черты характера Дон Кихота служили для его определения как образа героического и возвышенного. И именно это несоответствие сделало человека с бритвенным тазиком на голове и на тощей лошади героем всех эпох»3

На рубеже XIX-XX веков мы сталкиваемся с совершенно новым подходом к осмыслению «Дон Кихота». Литературная форма, в которой он был рожден, уже практически никого не интересует. Важна сама идея донкихотства как стержневая проблема жизни и бытия. Дон Кихот превращается в смысл-притчу, мифологему и достигает в России апогея своего развития. Это уже чистый факт культурного бытия, а не элемент романной структуры.

«В угоду своей неспособности познавать через точные смыслы люди превратили некоторые литературные сюжеты в особого рода притчи. Обобщенно воссоздающие их собственные жизненные ситуации. Производные от этих имен-притч слова: «гамлетизм», «донжуанство», «фаустовский дух», «кихотизм» есть во всех европейских языках. Это слова-посредники, метафорические представления, а не определенные и четкие понятия. Они посредничают между такими краеугольными неопределенностями человеческого бытия, как «добро» и «зло», «совесть» и «счастье», — с одной стороны, и словами подчиненными, но устойчивых смыслов, такими как «нож», «нефть», или «кленовый листок», — с другой»4 Дон Кихот — вечный образ в литературе. По странной иронии судьбы роман, который Сервантес создавал как пародию, пережил все "серьезные" литературные произведения этого автора. Нищий, однорукий, измученный Сервантес писал "Дон Кихота" в тюрьме. От отчаяния к надежде, от надежды к смирению движется течение романа. Мягкий юмор, грустный смех, трагикомические ситуации и неожиданная мудрая серьезность составляют фон, "пейзаж", на котором происходят приключения героя. Бедный дворянин Алонсо Кехано — старый романтик и идеалист. Всю жизнь он прожил, не слишком обращая внимание на реальность, потому что реальными для него были литературные герои, благородные и бескорыстные рыцари, сражающиеся с несправедливостью, защищающие честь своих прекрасных дам. Наконец, состарившись, Алонсо Кехано словно спохватывается и решает сам пройти этот рыцарский путь. Пусть окружают его не прекраснодушные товарищи, а грубые односельчане с примитивным практицизмом и ограниченным здравым смыслом. Пусть дебелая Альдонса только в воображении Кехано — чистая и прекрасная дама. Пусть опасности надуманы, вместо драконов — ветряные мельницы, вместо боевого коня — смирная беспородная кляча, но настоящими были отвага, благородство, душевная красота и подлинное рыцарство Алонсо Кехано, великолепного Дон Кихота. Рядом с Дон Кихотом на осле трясется его верный спутник Санчо Панса, не прочитавший в жизни ни одного романа, но волей-неволей попавший в самый великий из них. Высокая трагическая духовность и веселый, лукавый народный дух — самая странная и вечная пара.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Дон Кихот в России 

 

 

 Русская судьба «Дон Кихота» — не просто национальная версия общекультурного процесса, но один из редких в истории культуры примеров превращения частного литературного явления одной страны в доминанту культурной и общественной жизни другой страны, с неизбежной утратой многих, если не большинства конкретных историко-литературных особенностей. 
      Русские в «Дон Кихоте» увидели не просто гениальную книгу, но притчу о человеческом предназначении, а в герое романа — пророка или лжепророка, миф о котором может служить ключом к событиям русской интеллектуальной и общественной жизни. Поэтому нас должны интересовать в равной степени как переводы, инсценировки и критические отклики, другими словами, реальная история восприятия романа Сервантеса в России, соотносимая с бытованием любого иного иноязычного произведения, так и история русского донкихотства как культурного явления, философско-психологические интерпретации сервантесовского образа, творческое усвоение писателями мифа о Дон Кихоте, использование имени сервантесовского героя в общественной борьбе. Отрыв героя от романа, а романа от автора, неизбежные при включении их в инонациональный историко-культурный и общественно-политический контекст, нисколько не умаляли достоинств ни романа, ни писателя, а лишь расширяли спектр истолкований. Собственно говоря, основой донкихотства и явился отрыв героя от романа, тот факт. что имя сервантесовского героя стало, по свидетельству И. С. Тургенева, «смешным прозвищем даже в устах русских мужиков»,5 не имевших о романе никакого представления. Замечательным свидетельством большей роли для истории русского донкихотства именно интерпретаций, т. е. мифа о Дон Кихоте по сравнению с романом самого Сервантеса является письмо А. П. Чехова к младшему брату Михаилу, рекомендовавшего прочесть не самого «Дон Кихота» («ты, брате, не поймешь»), а речь Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот»6 

 В 1877 г.Достоевский выдвинул в «Дневнике писателя» идею подлинно донкихотовскую, т. е., с одной стороны, гениальную по своей простоте и общедоступности, а с другой — абсолютно утопическую по своей неосуществимости. Речь шла о реальной (с точки зрения Достоевского) возможности преодоления — под знаменем донкихотства — раскола между славянофилами и западниками, о проникнутой почти экуменистским пафосом возможности объединения в лоне донкихотства не только всей русской интеллигенции, но и всего русского народа: «Древний легендарный рыцарь верил, что пред ним падут все препятствия, все призраки и чудовища и что он победит все и всех и всего достигнет, если только верно сохранит свой обет „справедливости, целомудрия и нищеты". Вы скажете, что все это легенды и песни, которым может верить один Дон-Кихот, и что совсем не таковы законы действительной жизни нации <...> В самом деле, чему вы верите? Вы верите (да и я с вами) в общечеловечность, то есть в то, что падут когда-нибудь, перед светом разума и сознания, естественные преграды и предрассудки, разделяющие до сих пор свободное общение наций эгоизмом национальных требований, и что тогда только народы заживут одним духом и ладом, как братья, разумно и любовно стремясь к общей гармонии. Что ж, господа, что может быть выше и святее этой веры вашей? И главное ведь то, что веры этой вы нигде в мире более не найдете, ни у какого, например, народа в Европе, где личности наций чрезвычайно резко очерчены, где если есть эта вера, то не иначе как на степени какого-нибудь еще умозрительного только сознания, положим пылкого и пламенного, но все же не более как кабинетного. А у вас, господа, то есть не то что у вас, а у нас, у нас всех, русских, — эта вера есть вера всеобщая, живая, главнейшая; все у нас этому верят и сознательно и просто, и в интеллигентном мире и живым чутьем в простом народе, которому и религия его повелевает этому самому верить. Да, господа, вы думали, что вы только одни „общечеловеки" из всей интеллигенции русской, а остальные только славянофилы да националисты? Так вот нет же: славянофилы-то и националисты-то верят точь-в-точь тому же самому, как и вы, да еще крепче вашего»7 Выстраданная Достоевским идея о своеобразном объединении всей русской интеллигенции под знаком донкихотства, на основе веры в «общечеловечность» — это итог его многолетних раздумий о ее расколе. 
        В этом же году в главе «Меттернихи и Дон-Кихоты» Достоевский раскрывает свое понимание назначения и судьбы России, сравнивая ее с Дон Кихотом, но Дон Кихотом обновленным, у которого есть уже свой «гений» и свое «новое слово», который «осмыслил свое положение в Европе и не пойдет уже сражаться с мельницами»8 Положение России оказывается потому особенно завидным, что она при этом не утрачивает своих рыцарских качеств. Если первое уподобление — русской интеллигенции — прошло почти незамеченным, то второе — России — вызвало жаркие дискуссии, восторги, недоумение, а подчас и отповедь, в том числе со стороны испанцев.

Согласно Ю. А. Айхенвальду, «Дон Кихот существует в русской жизни двояко: как идея, имя-притча, толкование которой менялось, и как целая вереница живых воплощений, исторических воплощений донкихотства»9 Выявлению и описанию эпизодов этой двоякой жизни — подчас параллельному — и посвящена его замечательная книга «Дон Кихот на русской почве»10 

Рубеж XVIII—XIX вв. отмечен первыми попытками философско-психологического истолкования романа Сервантеса. С предельной ясностью новое прочтение выразил Карамзин в письме 1795 г. к И. И.Дмитриеву: «Назови меня Дон-Кишотом; но сей славный рыцарь не мог любить Дульцинею так страстно, как я люблю — человечество!»11 Это любопытное высказываниепримечательно по разным причинам.   
       Возвращаясь к Карамзину, можно сказать, что, уподобив зачарованную Дульсинею страждущему человечеству, Карамзин, по-видимому, впервые выразил то понимание донкихотства, столь свойственное русскому утопическому сознанию, которое стало символом веры русской интеллигенции. 
         Наконец, в связи с Карамзиным и его интерпретацией стоит упомянуть и еще одну закономерность в истории русского донкихотства, выявленную и отчасти прослеженную Ю. А. Айхенвальдом: «в России описывали путь, пример и феномен Дон Кихота одни (Карамзин, Белинский, Тургенев, Достоевский, Мережковский, Сологуб, Луначарский), жили «по Дон Кихоту» другие (Радищев, Чернышевский, Толстой, Вл. Соловьев, Волошин, Короленко, Сахаров). Насколько мне известно, Карамзина никто (кроме него самого) Дон Кихотом не называл. В то же время не случайно в пьесе Мережковского «Павел I» вышеупомянутая карамзинская фраза приписана Павлу I. «КоронованнымДон Кихотом» императора (кстати говоря, очень любившего сервантесовский роман) называли историки»12 
       Донкихотство русской интеллигенции — тема статьи, опубликованной в 1910 г. в журнале «Жизнь для всех». Автор, скрывшийся под псевдонимом «М. А.», предложил одну из самых публицистически острых интерпретаций романа Сервантеса, развивающую и конкретизирующую идеи Тургенева о донкихотстве как беззаветном служении людям. Приведем из нее большую цитату, в которой сконцентрированы основные ее тезисы: «Все, что бескорыстно, что высоко и чисто, то не умирает, а вливается в сокровищницу жизни, обогащая ее, и горе тем, кто отвернется от света и поклонится тьме, — они сами готовят себе смерть, бесплодность и забвение. Я говорю о другом странствующем Рыцаре Печального Образа — о русской интеллигенции. У нее много черт, общих с Дон Кихотом. В ее душе ярко горел пламень бескорыстного служения угнетенным и обиженным, она была всегда жрицей высокого и чистого идеала и так же, как Дон Кихот, выступала она на борьбу, не считая врагов, и в вооружении, едва ли лучшем.    Она не была избалована победами, даже призрачными, но, падая под ударами судьбы, она говорила: „То, чему я служила — это единственно ценное, из-за чего стоит жить, и эта истина не должна пострадать от моего бессилия доказать ее", — и она предпочитала скорее смерть, чем отказ и измену. Но настали другие времена, и то, что было ясно и непреложно, то, чему поклонялись еще так недавно, было отброшено. Интеллигенция свое личное поражение приняла за поражение своих идеалов красоты, добра и справедливости; она забыла, что вне идейности, вне бескорыстного, одухотворенного служения неимущим и обездоленным для нее нет жизни, и она наказана тем, что ей пришлось опускаться все ниже и ниже в пропасть нравственного маразма. Угар, слава богу, проходит, и померкшие было боги вновь начинают светиться тихим светом, но грустно и больно вспоминать ужасы недавнего нравственного падения»13 
         В истории донкихотства ключевое значение имеет противостояние двух его пониманий — донкихотства как любви к добру и донкихотства как ненависти к злу, воплотившееся в позициях В. Г. Короленко и А. В. Луначарского и нашедшее отражение в письмах Короленко к Луначарскому (1920) и в пьесе Луначарского «Освобожденный Дон Кихот» (1922). В сущности, противостояние двух типов донкихотства очевидно и в самой пьесе Луначарского. Дон Кихоту — абстрактному гуманисту, воплощающему любовь к ближнему, противопоставлены кузнец Дриго и студент Бальтасар, Дон Кихоты революционной идеи, готовые для блага человечества жертвовать благополучием окружающих их живых людей.   Знаменательно, что пьеса, принадлежащая перу большевика, убежденного в том, что теории должны претворяться в жизнь, выросла из реального столкновения двух идеологий, а сама явилась экспериментальной площадкой, литературным прообразом будущего исторического события. Вне всякого сомнения, в образе Дон Кихота выведен прежде всего Короленко, за два года до этого и незадолго до смерти написавший Луначарскому по его просьбе шесть оставшихся без ответа писем. В письмах дана самая глубокая, публицистически яркая и научно неоспоримая отповедь большевизму. Дана на основе анализа экономической, политической инравственной ситуации периода гражданской войны, и при этом предсказаны все последующие этапы советской истории и неминуемый крах системы, основанной на принуждении, подавлении личности и ее естественных интересов. В открытую полемику с Короленко Луначарский вступить не счел возможным, а после смерти писателя, выведя его в образе Дон Кихота, изгнал своего героя, пытающегося быть над схваткой в стране, устремленной к светлому будущему, за пределы отечества. Стоит ли удивляться, что в том же 1922 г. по предложенному сценарию из страны были изгнаны ведущие философы и ученые, не пожелавшие признать правоту большевистской революции, а сами письма смогли увидеть свет на родине писателя только в1988 г.