Иследование байрона

В Испании Дон-Жуан -- испанец, в России -- русский («Жуан мой стал российским дворянином»), в Англии - англичанин. Но по сути в нем почти нет ничего истинно национального. И в этом смысле он -- полная противоположность самому Байрону, который страдал оттого, что страдала Италия, оттого, что Греция была порабощена, оттого, что во Франции были воскрешены мертвецы-Бурбоны, но всегда оставался англичанином, английским национальным поэтом [14, c.56].

Контакты Дон-Жуана с той средой, в которой он находится, почти всегда неожиданны, и внезапность действия заменяет внутреннюю динамику. Схема событий поначалу чем-то напоминает ту, что уже встречалась в «Паломничестве Чайльд-Гарольда»: герой вынужден порвать со своей средой и пуститься странствовать. Но тут же проступает и различие: Гарольд разрывает со светским обществом по идейным соображениям, а Дон-Жуан просто-напросто спасается от возможной расправы.

Собственно, конфликта как такового не возникает: имеет место вполне будничная, далеко не романтичная измена донны Юлии, ее увлечение и сближение с Дон-Жуаном [1, c.114-128]. Тут как раз впервые и обнажается принципиальное отличие новейшего Дон-Жуана -- юноши, оказавшегося соблазненным, от средневекового соблазнителя, который имел огромный опыт в распутничестве. Здесь впервые жизнь понесла, как река щепку, достаточно безвольного юношу, и с такой же силой, с какой она вовлекла его в свое бессмысленное течение, перебросила его из одной страны в другую.

Больше внимания, чем где бы то ни было далее, автор уделяет педагогическим воздействиям на молодого героя. Всевозможные знания Дон-Жуан усваивал почти в принудительном порядке, учение имело своим синонимом зубрежку. Мать, именуемая автором ханжой, стремилась научить сына всему понемногу, и у него было достаточно равнодушия, чтобы тихо и мирно поглощать обязательные порции познавательного и воспитательного материала.

Байрон наблюдает за действиями Дон-Жуана с насмешливым любопытством, для него Дон-Жуан -- не носитель зла, но и не герой. Если в нем инстинкт самосохранения (осмотрительность) уравновешивается тем, что юноша смотрит в глаза опасности (готовность постоять за себя при любом соотношении сил), то все равно последнее слово остается за автором. А Байрон чаще всего и сочувствует Дон-Жуану, и одновременно иронизирует над ним. И очень важен этот последний штрих в картине обнаружения Дон-Жуана в спальне Юлии и стычки с Альфонсо [1, c.122]. Едва унесший ноги герой вынужден был совершить бегство в чем мать родила. Раздетый, он достаточно смешон и беспомощен. Не будем забывать, что это лишь завершение цепи событий, начавшихся с неописанной сцены любви, нашедших продолжение в эпизоде прятания и последовавшего затем обнаружения. И в каждом эпизоде автор повертывает к нам Дон-Жуана одной из двух отмеченных сторон: либо на первом плане -- достоинства, либо -- слабые стороны.

Вначале действие носит развлекательный характер. Дон-Жуан у Байрона омоложен по сравнению с его предшеетвенниками. Ему всего шестнадцать лет. И таким он пройдет через всю поэму: немного, а порой чрезмерно инфантильным, не способным серьезно задуматься над тем, в каком он мире живет и каково его место среди людей [7, c. 97].

Между тем окружающий его мир жесток и безумен: то он бросает к ногам малоопытного отрока великие блага и возносит его, то угрожает ему элементарным убийством. Раньше это были радости встреч с Юлией и постоянная угроза Альфонсо наказать греховного юношу. Автор не очень погружается в глубину морали, ограничиваясь лишь указанием на слишком большую разницу в возрасте Юлии и ее законного супруга, да подчеркиванием неискушенности Дон-Жуана, который был недостаточно сведущ в том, что дозволено, а что -- нет.

В развернутом описании кораблекрушения положительные черты Дон-Жуана впервые выявляются с впечатляющей силой и резкостью. Правда, Байрон здесь необычно для себя по-английски сдержан и умерен: нравственные достоинства Дон-Жуана нигде не реализуются в подвиге, хотя условия на тонущем корабле, а затем на утлом баркасе были таковы, что порой требовали сверхнапряжения всех сил -- физических и моральных.

Мы узнаем, что Дон-Жуан, несмотря на весьма молодые годы, достаточно тверд и властен, чтобы остановить разгул и пьянство, когда всем угрожала смерть. А затем он вновь демонстрирует свое превосходство над уцелевшими членами экипажа и пассажирами, когда, в отличие от них, наотрез отказывается разделить трапезу людоедов. Но над кем возвысился герой? Над теми, кто был ослеплен страхом, озверел от голода, над теми, кто в безумии своем тянулся к вину, не думая ни о спасении, ни о сохранении человеческого облика. Да, по сравнению с этими человекоподобными, которых Свифт когда-то назвал насмешливо йеху, Дон-Жуан выглядит вполне достойным юношей, который не лишен порядочности, известной честности, силы сопротивления стихиям и злу, коренящемуся в человеке.

Гайдэ -- образ возвышенно романтический в поэме, густо насыщенной сатирическим и выпадами, злой иронией, открытой ненавистью к столь распространенным на планете носителям подлости и несправедливости. Тем самым эта девушка выступает как антипод других представительниц слабого пола в поэме, и среди них -- Юлии. В Гайдэ поражает гармония внешних линий и духовной красоты. Решив, что власти отца пришел конец, она установила на острове свой порядок. Не отказавшись от того, что принадлежало пирату, она сняла запреты, распространившиеся на рабов Ламбро.

«Естественный» человек не может смириться с насилием и рабством. По мысли Руссо, если бы люди не организовались в общество, если бы не было «справедливого общественного договора, добродетель бы вечно торжествовала». Так, несправедливая социальная система «выводилась» из порочных моральных установок, а не наоборот [4, c. 42].

Автор не скрывает своего восхищения Гайдэ и не утаивает от нас источников ее духовного совершенства, ее непорочной красоты. Мечта Байрона возникла как плод его длительного, не раз выраженного до «Дон-Жуана» увлечения идеями Руссо. Французский просветитель был уверен и старался убедить других, что человек по натуре добр и безгрешен, и если он будет жить на лоне природы, то он останется навсегда чист, высоко нравствен. И Байрон вслед за Руссо как будто готов признать, что общество губит человека. Поэтому, обретая счастье, его надо беречь в неприкосновенности, в изоляции [4, c.58].

Байрон редко проникает во внутренний мир Дон-Жуана и в этом отношении героям романтических поэм повезло больше,-- но иной раз поэт использует и психологический анализ. Во встрече с Гюльбеей мысль Дон-Жуана работает очень напряженно. Но каковы плоды этих умственных усилий? Он не желал стать рабом четвертой жены султана Гюльбеи и потому не стал удовлетворять ее прихотей или страстей. «Жуан смутился; он уж был готов к жестокой пытке колеса и дыбы», «он умер бы -- и больше ничего; но просто слезы -- тронули его» [1, c.315], «Жуан уж был не прочь и от объятий» [1, c.318]. А как же память о Гайдэ, с которой его разлучили несколько дней тому назад, а как же первая любовь? Вместо ответа на поставленные вопросы иной читатель пожмет плечами: ведь Дон-Жуан -- это Дон-Жуан. Но предки байроновского героя вообще были неспособны любить; женщина нужна им была для поддержания престижа покорителя сердец.

В поэме Байрона, как отмечалось, выведен другой тип человека, да и возраст Дон-Жуану определен другой, возраст становления мужчины, а не зрелости. Поэтому вполне естественно, что у английского поэта герой однажды оказался вовлеченным (именно вовлеченным) в настоящую любовь. Как только обстоятельств изменились, чувство, неожиданно возникшее, столь же внезапно улетучилось. По Байрону, любовь может возникнуть мгновенно, но исчезнуть столь же быстро способно только хилое чувство. В сцене с Гюльбеей обнаружилась неспособность Дон-Жуана глубоко и сильно переживать и тем самым -- по Байрону -- быть настоящим человеком. Ведь в этом холодном и бездушном мире только «любовью все живущее согрето» [1, c.332]. По существу, сценами в гареме были завершены нравственные испытания Дон-Жуана, и в этом плане далее мы узнаем о нем мало нового. Однако действие, тем не менее, развивается и притом более быстро, и оказывается, что автор вовсе не исчерпал всех возможностей образа.

В описании битвы за Измаил наступает новый этап в осмыслении действительности, знаменующийся резким насыщением повествования политическими идеями. Сражение за южную крепость дает пищу для рассуждений, о смысле войн, и в свете резко отрицательной оценки массовых кровопролитий более отчетливо, чем прежде, вырисовывается смысл жизнедеятельности Дон-Жуана.

Сам герой настолько наивен и невежествен, что никогда не задумывается над целями русско-турецкой войны. Он действует слепо, повинуясь воле Суворова, принявшего Дон-Жуана к себе после его счастливого побега.

Автор не раз подчеркивает, что действия Дон-Жуана в бою большей частью носили неосознанный характер, что, в общем «гармонировало», с абсурдностью, нелепостью человекоубийства, что, в конечном счете, почти уравновешивается несколько уменьшившимся бескорыстием. Кроме элементарного тщеславия, никакой другой стимул не определял его деятельности. И в этом смысле Дон-Жуан, никогда не воплощая идеала поэта, во многом противостоял «львам столичным», у которых он «заслужил почтенье». Так, по-новому проявляется двойственность байроновского Дон-Жуана, о которой раньше уже шла речь [13, c.311].

Была своя динамика в приспособлении героя к специфическим нормам человеческих отношений в Англии. Можно отметить какие-то вехи в познании Дон-Жуаном новой действительности. Вначале он с любопытством всматривался в пейзаж. Виды Англии даны с такими подробностями, которых раньше, разумеется, не было и которые объясняются, помимо всего прочего, тем, что поэт находился на чужбине и до боли ощущал любовь к родному краю. Затем Байрон словно бы спохватился, припоминая, что земля Англии населена людьми, и привлекательный пейзаж тем самым основательно загрязнен [13, c.209]. Этим и объясняется тот факт, что Дон-Жуан поднялся на новую ступень в постижении мира: от идиллического созерцания ему пришлось мгновенно перейти к самозащите, когда на него напали бандиты. Обе эти стадии Дон-Жуан прошел стремительно -- с тем, чтобы основательно войти в среду английской аристократии, прикрепиться к ней многими связками: моральными, психологическими, социальными, охотничье-спортивными, но прежде всего и главным образом -- социальными. Внешне жизнь Дон-Жуана заполнена до предела -- развлечениями, прежде всего.

Литературные прототипы героя поэмы, прежние Дон-Жуаны, как отмечалось, тоже не были способны кого-либо любить. Их главное удовлетворение состояло в самом процессе совращения. Однако ни один из них не сознался бы в распутничестве и всегда маскировал свои замыслы, притворяясь влюбленным [6, c. 61].

Герой Байрона не скрывает, что никого не любит, и вполне солидарен с графиней Амондевилл в том, что невесту надо подобрать. Заурядная буржуазная расчетливость становится само собой разумеющейся нормой в аристократическом обществе. Аморализм таких критериев раскрыт Байроном не столько в социальном плане, сколько в психологическом.

Автор усматривает ущербность Дон-Жуана в раболепном следовании законам светского общества и еще в том, что он начисто лишен способности к переживаниям. Ему неведомо такое чувство, как страдание. Он неспособен любить, а это для Байрона равносильно абсолютной неполноценности. Но, обрисовывая характер реалистически, поэт показывает, как светское общество относится настороженно ко всему тому, что не соответствует его понятиям о респектабельности.

Этот штрих в обрисовке Дон-Жуана приходится считать завершающим, поскольку окончания поэмы нет. Но то, что сказано о герое поэмы, дает вполне достаточно оснований для подведения первых итогов: многоцветная заурядность стала вполне типичным явлением, достопримечательностью не одной Англии, но и других стран, где Дон-Жуан был и где ему не привелось бывать. Торжествует посредственность -- интеллектуальная, эмоциональная, нравственная.

Стоит еще раз подчеркнуть, что серость -- результат своеобразного смешения в Дон-Жуане некоторых временами проявляющихся достоинств с унизительной приспособляемостью. Эта особенность построения характера прослеживается как постоянная черта, и мы наблюдали ее в сцене обнаружения в спальне Юлии, на острове в отношениях с Гайдэ и пиратом Ламбро, в гареме турецкого султана, при дворе Екатерины II и в доме Амондевиллов. Статичность, отсутствие развития характера как бы компенсируются тем, что автор в каждом эпизоде по-разному раскрывает и сильные и слабые стороны Дон-Жуана [5, c. 147].

В картине измаильской битвы автору понадобилось подметить в герое воинскую доблесть, в сцене кораблекрушения -- силу духа, а при виде испуганной Леилы -- решимость и гуманность. В такой же мере не одноцветны характеристики ущербности Дон-Жуана; уже отмечалось, что он быстро сдался султанше Гюльбее, ему льстило своеобразное расположение Екатерины II, он считал, что граф Амондевилл действительно достойный человек, и добивался дружбы с ним. Если бы Дон-Жуан был способен осознать, что составляет его силу, а что слабость, если бы в нем происходила борьба нравственного с безнравственным, духовного -- с бездуховным, искренности -- с наивным желанием нравиться, тогда равнодействующей бы не образовалось, тогда достоинства не уравновешивались бы беспринципностью [4, c.61]. Но Дон-Жуану чужды сомнения, и он не знает, что такое преодоление самого себя. Поэтому он зауряден, а если сопоставить его с романтическими героями Байрона, то он их антипод и еще в большей мере -- антипод автора. И как ни снисходителен смех Байрона, поэт дает понять, что почти все поступки Дон-Жуана -- главный критерий его жизнедеятельности -- вполне соответствуют структуре и этике тех социальных режимов, против которых направлена сатира поэта.