Марксистская критика: Г. Плеханов, В. Ленин, В.Воровский, А. Луначарский

Министерство образования и науки Московской области

Московский государственный областной университет

 

 

 

 

 

Контрольная работа по истории литературной критики на тему:

Марксистская критика: Г. Плеханов, В. Ленин, В.Воровский, А. Луначарский.

 

 

 

 

                                                                              Выполнила студентка 4 курса

   (4 года обучения)

    41 группы

    заочного отделения

    факультета русской  филологии

Вахламкина. Н. А

                                                                               Преподаватель: Белукова. В. Б

 

 

 

 

 

 

Москва, 2014 год.

 

Распространение марксизма в России последней трети XIX в., увлечение социалистическими идеями играло немаловажную роль и в развитии особого направления в литературной критике рубежа веков, которое противостояло и либерально-демократической критике, и различным модернистским течениям в литературе.

Заботой о массовом читателе проникнуты многие литературно-критические выступления публицистов марксистского толка. Важной приметой марксистской критики явилось представление о родственности художественной и партийно-политической литературы. Задачи художественной словесности виделись марксистам прежде всего как просветительски-пропагандистские. Об этом писал Владимир Ильич Ленин (1870—1924) в известной статье «Партийная организация и партийная литература» (1905): «<...> литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса». Одновременно Ленин подчеркивал: в литературном деле «безусловно необходимо обеспечение большого простора личной инициативе, индивидуальным склонностям, простора мысли и фантазии, формы и содержания». К числу русских писателей, которым наследует «пролетариат», Ленин относил Герцена, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина («Памяти Герцена», 1912; «Народники о Н.К.Михайловском », 1914 и др.) Л.Толстой, по убеждению Ленина, в своих сочинениях выразил интересы русского крестьянства и обнаружил при этом собственные «кричащие противоречия»: с одной стороны, «замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши», а с другой, «юродивую проповедь «непротивления злу» насилием» («Лев Толстой как зеркало русской революции», 1908;«Л.Н.Толстой», 1910 и др.).

Эстетическая сторона художественного произведения казалась критикам-марксистам не столь существенной. Важнее было сосредоточиться на идейной сущности литературы и ее воспитательном воздействии. Литературная критика оказывалась средством борьбы за изменение массового сознания и формирования его в духе идей марксизма. Не случайно литературно-критическим публикациям отводилось почетное место в политических марксистских, большевистских изданиях — таких как «Пролетарий», «Просвещение», «Вестник жизни », газет «Искра», «Заря», «Новая жизнь», «Наше эхо», «Социал-демократ», «Рабочая газета», «Звезда», «Наш путь», «Правда»и ряда других.

Важнейшее значение в становлении этой критики принадлежит основателю русского марксизма Георгию Валентиновичу Плеханову.

ПРИНЦИПЫ МАРКСИСТСКОЙ КРИТИКИ В ПОНИМАНИИ ПЛЕХАНОВА.- Как и для Чернышевского, эстетика являлась для Плеханова «теорией искусства». Плеханов стремился к научному обоснованию этой теории, к определению ее объективного критерия. Этот объективный критерий Плеханов находил в марксизме, в диалектическом материализме Маркса - Энгельса, и в этом, т. е. в пропаганде марксистской эстетики, собственно и заключается главная заслуга Плеханова как эстетика и литературного критика. «Теперь, - писал Плеханов., - возможна научная литературная критика, потому что теперь уже установлены некоторые необходимые проблемы общественной науки» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 196). В своих выступлениях против идеалистов типа Волынского, против адептов «субъективной социологии» и реакционеров всяческих других оттенков и модификаций Плеханов подчеркивал (и справедливо подчеркивал) объективный характер марксистской литературой критики, которая исходит в своих суждениях и приговорах от объективно данного состояния производительных сил и общественных отношений. Разбирая литературные взгляды Белинского, Плеханов особенно подробно останавливался на тех моментах его деятельности, когда он пытался «найти объективные основы для критики художественных произведений» (см. т. X, стр. 303). С этой же точки зрения Плеханов изучал эстетическую теорию Чернышевского и взгляды французской буржуазно-социологической критики. Заявляя, что научная эстетика «объективна, как физика» (т. X, стр. 192), Плеханов перекликался с предшественником Тэна, фламандцем А. Микиельсом, который еще в 1842 писал, что «изучение открывает ...ряд эстетических законов, столь же ясных, столь же определенных, столь же доказуемых, как и законы физические». Плеханов понимал эту объективность научной критики конечно гораздо глубже, потому что он боролся за нее именем марксизма, т. е., по словам Ленина, «современного материализма, неизмеримо более богатого содержанием и несравненно более последовательного, чем все предыдущие формы материализма» («Материализм и эмпириокритицизм», Ленин, Собр. сочин., изд. 3-е, т. XIII, стр. 275). Но это признание объективности научной критики не пронизывается у Плеханова той партийностью, которую по словам Ленина, материализм включает в себя, «обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы» (Ленин, Собр. сочин., т. I, стр. 276). В своей борьбе против субъективистских посылок «просветительской» критики Плеханов доходил до полного отрицания в области критики категории «долженствования», сводя роль марксистской критики исключительно к констатации, к установлению социального генезиса. Социальная функция литературы (и искусства), огромное значение художественных идеологий как могучего средства классовой борьбы и классового воздействия как бы выпадало здесь из поля плехановского зрения. И действительно, от признания объективности научной критики Плеханов фактически скатывается в последний период своей деятельности к позициям объективизма, как например  в статье о Ропшине. Правда, в своих ранних работах Плеханов выдвигал тезис о «публицистичности» научной критики (в противовес субъективной публицистике «просветительской» критики). В своих ранних работах Плеханов доказывал, что «истинно-философская критика является в то же время критикой истинно-публицистической» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 191). Это свое положение Плеханов и проводил в целом ряде своих работ, относящихся к раннему, «социалистическому» (по определению Ленина) периоду его деятельности, когда Плеханов стоял на позициях марксизма. В одной из первых своих статей на литературные темы («Два слова читателям-рабочим», 1885) Плеханов пишет, обращаясь к рабочим: «У вас должна быть своя поэзия, свои песни, свои стихотворения. В них вы должны искать выражения своего горя, своих надежд и стремлений. Чем сознательнее станете вы относиться к своему положению, чем больше гнева и негодования будет возбуждать в вас ваша современная участь, тем настойчивее будут эти чувства проситься наружу, тем богаче будет ваша поэзия» (сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», М., 1933, стр. 28). Свою речь о Некрасове (1903) Плеханов закончил следующим образом: «...смерть давно уже скосила Некрасова. Поэт разночинцев давно уже сошел с литературной сцены, и нам остается ждать появления на ней нового поэта, поэта пролетариев» (т. X, стр. 325). В статье о французской драматической литературе и живописи XVIII в. (1905) Плеханов выступил на защиту политического искусства: «...пусть не говорят, - пишет здесь П., - что такое искусство не может не быть бесплодным. Это ошибка. Неподражаемое искусство древних греков в весьма значительной степени было именно таким политическим искусством... А что касается французского искусства эпохи революции, то санкюлоты и вывели его на такой путь, по какому не умело ходить искусство высших классов: оно становилось всенародным делом» (том XIV, стр. 117).Во всех этих приведенных случаях, как и в ряде других (см. напр. статью П. «Пролетарское движение и буржуазное искусство», 1905, т. XIV), Плеханов выступал как публицист именно в верном и хорошем смысле этого слова, как революционный публицист, проводя марксистскую, пролетарскую точку зрения. Но характерные для Плеханова непоследовательность и двойственность пересекают эту революционно-публицистическую линию его литературно-критической деятельности. И было бы чрезвычайно ошибочно отождествлять плехановский тезис о «публицистичности» научной критики (и литературы как таковой) с ленинским принципом партийности. Для Ленина принцип партийности есть основной, формирующий принцип подлинно-марксистской, подлинно-пролетарской науки и литературы, действительно свободной, по словам Ленина, и открыто связанной с пролетариатом. Ленин понимал «принцип партийной литературы» в том смысле, что «литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, колесиком и винтиком одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса» (Ленин, Партийная организация и партийная литература, Собр. сочин., т. VIII, стр. 387). Принцип партийности в понимании Ленина как бы «включен» в самое понятие объективного познания, потому что партия революционного пролетариата как его авангард обладает исторически высшей формой этого познания. Для Плеханова же «публицистичность» есть по существу лишь форма классового пристрастия, классовых симпатий и антипатий, и даже суженная до таких пределов плехановская «публицистичность» не есть необходимый, постоянный признак марксистской критики, «публицистичность» в его понимании ограничивается лишь определенными, именно «переходными» общественными эпохами. Плеханов пишет: «... в известные исторические эпохи публицистика неудержимо врывается в область художественного творчества и распоряжается там, как у себя дома. То же с критикой. Во все переходные общественные эпохи она пропитывается духом публицистики, а частью и прямо становится публицистикой. Дурно это или хорошо? C’estselon! Но главное - это неизбежно...» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 193). Такое понимание «публицистичности» принципиально отлично от ленинской «партийности». В плехановской формулировке звучит как бы объективистское отношение даже к самой «публицистичности». Плеханов как бы говорит: ничего не поделаешь, в переходные общественные эпохи этого не миновать! Вот эти нотки струвианскогообъективизма, то и дело прорывающиеся даже в ранних работах Плеханова, начинают впоследствии звучать со всей определенностью и явственностью. В своем известном предисловии к 3-му изданию сборника «За двадцать лет» (1908) Плеханов решительно отводит от себя обвинение, выдвинутое против него одним критиком, в том, что он в своих литературных суждениях руководствуется степенью близости общественных взглядов разбираемых им авторов с его собственными общественными убеждениями. Такое обвинение Плеханов считает «нелепым», «потому что для критика, как для такового, речь идет не о том, чтобы смеяться или плакать , а о том, чтобы понимать» (т. XIV, стр. 184). Но ведь от такого «понимания» один шаг к тому, чтобы уже и «простить». И действительно, в своей статье о романе Ропшина «То, чего не было» (1913, т. XXIV) Плеханов доходит в своем объективистском «понимании» до того, что он совершенно прощает автору его ренегатство и отход от революции. Эта статья была написана Плехановым незадолго до того, как он стал проповедовать «классовый мир» перед лицом наступающего на «отечество» врага. Очевидно эпоха «классового мира» уже не оставляла никакого места для плехановской «публицистичности»! В самом построении литературного анализа Плеханов, парафразируя Белинского, различал два акта. Первую задачу критика Плеханов видел в том, «чтобы перевести идею данного художественного произведения с языка искусства на язык социологии, чтобы найти то, что может быть названо социологическим эквивалентом данного литературного явления» (том XIV, стр. 183-184). «Вторым актом верной себе материалистической критики должна быть, как это было и у критиков-идеалистов, - оценка эстетических достоинств разбираемого произведения» (там же, стр. 189). Вопрос о форме художественного произведения является, как это неоднократно подчеркивал Плеханов вопросом, существенным для художественного критика. Форма художественного произведения является, по Плеханову объектом именно так называемого «второго акта» критики. Всякий анализ требует конечно членения и диференциации; вот почему самое деление критического анализа на два «акта» не вызывало бы особых возражений, если бы с этим делением мы не ассоциировали высказываний Плеханова об «области эстетики» как области, противополагаемой живым, реальным отношениям людей с их классовыми интересами и пристрастиями, в среде которых и создаются реальные художественные произведения.«Эстетическое» противопоставляется здесь реальному, т. е. социальному, классовому, как категории «внеэстетической». Плеханов, к счастью, не остается последовательным в проведении этой мысли, которая находится в явном противоречии с его марксистским тезисом о художественной форме как исторической категории, связанной с содержанием. Но вообще Плеханов не отрицает возможности для критики «чисто-эстетических суждений» (т. XXIV, стр. 288) и в целом ряде своих конкретных эстетических оценок остается в плену у традиционных, привычных буржуазно-эстетических понятий и представлений. Такие моменты мы встречаем напр. в статье Плеханова о международной художественной выставке в Венеции (1905), когда Плеханов говорит об «антиэстетических впечатлениях» (т. XIV, стр. 78, 84). Но особенно резко проступают эти черты Плеханова в статье об Успенском, а также в речи о Некрасове (1903), где Плеханов говорит о его «антиэстетических погрешностях» (т. X, стр. 377). Плеханов не умеет здесь найти те новые качественные моменты, которые были созданы поэтикой Некрасова либо Успенского как представителей нового общественного слоя в литературе. Правильный взгляд на художественную форму как на категорию историческую и меняющуюся вместе с социальными условиями ее создания уступает в этих суждениях Плеханов место его «предрассудку», буржуазно-идеалистическим понятиям об «эстетическом» и «антиэстетическом». Вот в этих-то случаях и сказывается у Плеханова механистическое разграничение между социологическим и эстетическим (художественным) анализом. С этим вопросом самым тесным образом связан вопрос о критерии художественности в понимании Плеханова. И здесь Плеханов не обнаруживает необходимой последовательности. У Ленина вопрос о художественности подчиняется более общей проблеме отношения данного художественного явления к действительности. Говоря о Толстом как «зеркале русской революции», Ленин замечает: «...если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях» (Ленин, Собр. сочин., т. XII, стр. 331). Здесь Ленин как бы устанавливает известную градацию художественности в зависимости от глубины и полноты отражения действительности в художественном произведении. Плеханов, говоря о художественности, колеблется между двумя полюсами. Он либо выставляет в качестве «объективного мерила» художественности исключительно формальный признак «соответствия формы идее» (т. XIV, стр. 180) либо же, справедливо требуя определенной качественности идейного содержания, выдвигает чрезвычайно зыбкую и окрашенную в тона «абсолютной морали» категорию «ложной идеи», утверждая, что такая идея не может быть положена в основу художественного произведения (см. статью П. о Гамсуне «Сын доктора Стокмана», т. XIV). При определении «правдивости» и «ложности» художественной идеи Плеханов пытается опереться на формулу Рёскина о «высоте выражаемого настроения». Взятая в таком плане категория «ложной идеи» теряет у Плеханова исторические очертания, приобретая контуры «вечных» «этических» норм. Но самая мысль Плеханова об идейности художественных произведений как существенном моменте («при прочих равных условиях», по выражению П.) их сравнительной оценки принадлежит к положительным и плодотворным его высказываниям. И Плеханов справедливо связывает художественные недостатки ибсеновского творчества, заключающиеся в «недостаточной определенности его образов», в «элементе отвлеченности и схематизма», с характером идейности Ибсена, с тем, что художник «не сделался идейным до конца» («Генрик Ибсен», т. XIV, стр. 194). Об идейности как необходимом и решающем моменте художественного творчества, притом идейности определенного качества, соизмеряемой с «идеей четвертого сословия», говорит Плеханов в ст. «Пролетарское движение и буржуазное искусство» (т. XIV). Во всех этих своих положениях и требованиях Плеханов подходил к вопросу о художественности с правильных позиций. Особенно рельефно - хоть и в другом плане - формулирует Плеханов свой взгляд на значимость художника и его творчества в одной из своих ранних статей о Белинском: «...великий поэт, - писал здесь Плеханов, - велик лишь постольку, поскольку является выразителем великого момента в историческом развитии общества» («Литературные взгляды В. Г. Белинского», т. X, стр. 298). Этот правильный взгляд на подлинную художественность уживается однако у Плеханова с рецидивами буржуазно-идеалистических понятий об «эстетическом» и «антиэстетическом», о чем сказано выше. Плеханов при всех своих ошибках и уклонениях от позиций марксизма выступал против «искусства для искусства», во имя «искусства для жизни». Уже в одной из своих первых статей на литературные темы «Реакционные жрецы искусства и г. А. В. Стерн» (1888) Плеханов разоблачал сторонников «искусства для искусства». «Между тем, - писал здесь Плеханов,- как гг. критики Русского Вестника всегда были горячими сторонниками так называемой у нас теории искусства для искусства, - гг. беллетристы, подвизавшиеся на страницах этого журнала, никогда не отличались столь идеальным настроением», они «охотно принимали участие даже в битвах приютившего их органа с людьми враждебного лагеря» (т. X, стр. 408). На эстетических теориях Белинского и Чернышевского Плеханов прослеживал, как постепенно вырабатывался и обосновывался на русской почве принцип «искусства для жизни». Уже Белинский приходил к выводу, что искусство служит общественным интересам (том X, стр. 279); по понятиям Чернышевского, искусство призвано «быть для человека учебником жизни», оно «должно служить на какую-нибудь существенную пользу» (т. VI, стр. 251 и 252). И Плеханов принимал эти положения, стремясь перевести их на научную почву марксистского мировоззрения. Уклонением с этого пути является внешне кажущаяся диалектической попытка Плеханова доказать, что не во все эпохи принцип «искусства для искусства» являлся реакционным (эта попытка относится еще к 1897, Плеханов впервые провел эту мысль в ст. «Литературные взгляды В. Г. Белинского», но особенно ее развил в статье «Искусство и общественная жизнь», 1912, т. XIV). Мысль эту Плеханов хотел доказать на ряде примеров, в частности на примере французских романтиков. В их пропаганде «искусства для искусства» Плеханов видел - правда, ограниченный - протест против буржуазного уклада, против быта буржуазии; однако Плеханов забывал, что, несмотря на элементы этого протеста, романтическое превознесение «чистого искусства» как единственного пристанища подлинной мысли и чувства является по существу более рафинированной формой реакции, нежели неприкрытая буржуазная мораль. Здесь Плеханов под своей внешней «диалектичностью» снова ярко обнаружил свою чуждость ленинским принципам неуклонной и безоговорочной партийности. Но все ценное и положительное, что есть в литературном наследии Плеханов, создано под знаком «искусства для жизни». Можно в известной мере приложить к самому Плеханову - революционного периода его деятельности - слова, сказанные им о наших просветителях: «Наши просветители вовсе не пренебрегали поэзией, но они предпочитали поэзию действия всякой другой» (т. VI, стр. 254).

 

Другой значительной фигурой в литературной критике, ориентированной на марксистскую методологию, был Вацлав ВацлавовичВоровский (1871—1923). Литературно-критические статьи создавались Воровским наряду с работами по истории марксизма, исследованиями по вопросам экономики, многочисленными публицистически ми выступлениями. Интерес Воровского к литературе проявился уже в конце 1890-х годов. Несколько работ он написал, находясь в эмиграции (1902—1905) и в период революции 1905—1907 гг. Наиболее интенсивная литературно-критическая деятельность относится к периоду его пребывания в Одессе с 1907 по 1912 г. Только в газете «Одесское обозрение» за два года он публикует около 300 статей, фельетонов, рецензий, печатается в газетах «Наше слово», «Бессарабское обозрение», «Черноморец» и других популярных местных изданиях, а также в столичных журналах и сборниках. Литература, по Воровскому, — самый чуткий барометр перемен, намечающихся в обществе. Каждый писатель не только отражает окружающую жизнь в его собственном понимании, но и воплощает интересы, идеалы и устремления определенных классов или социальных групп, хотя сам может и не ведать об этом. Литература есть «художественная идеология», и, как всякая идеология, она неизбежно носит классовый характер. Боровскийстремился приспособить собственные литературно-критические суждения для понимания малоподготовленных читателей из рабочей среды. Об этом красноречиво свидетельствуют статьи «В ночь после битвы» (1908), «Базаров и Санин. Два нигилизма» (1909), «А.П.Чехов» (1910), «А.П.Чехов и русская интеллигенция», (1910), «У великой могилы» (1910), «Из истории новейшего романа (Горький, Куприн, Андреев)» (1910), «Две матери» (1911) и др. Сопоставив в статье «Две матери» образы Ниловны и Вассы Железновой, критик откровенно признавал образ Ниловны нетипическим, с чем не согласились некоторые критики большевистской направленности; сам М. Горький протестовал против такой трактовки. Боровский целенаправленно отстаивал реалистическое творчество, непримиримо боролся с декадентским искусством, постоянно выступал против ревизии наследияреальной критики (см., например, — «О «буржуазности» модернистов» (1908), «Памяти «Неистового Виссариона» (1908), «Д.И.Писарев» (1908)).

 

Активную роль в становлении марксистской литературной критики и эстетики сыграл Анатолий Васильевич Луначарский(1875—1933). Последовательное изложение взглядов Луначарского на искусство в начальный период его творчества нашло отражение в работе «Основы позитивной эстетики» (1904), где критик, считая недостаточной социальную трактовку проблем творчества, пытается прибегнуть к помощи позитивистской философии, сводившей все богатство человеческой природы к биологическим проявлениям организма. В ряде статей, опубликованных на страницах журналов «Образование », «Вопросы философии и психологии», газеты «Правда», Луначарский выступает против идеалистического и религиозно-философского направлений в русской философии. Даже его оппонентами оцененные как талантливо и страстно написанные, эти работы составили книгу «Этюды критические и полемические» (1905), где разрабатывалась идея биологической обусловленности художественной деятельности и эстетического восприятия. В сборник «Отклики жизни» (1906) Луначарский включил статьи, напечатанные в 1905—1906 гг. Критик постоянно стремился связывать литературный анализ с революционной борьбой. Об этом свидетельствуют названия его работ, вошедших  в указанные книги и напечатанных на страницах различных периодических изданий в разные годы: «Жизнь и литература» (1905), «Марксизм и эстетика: Диалог об искусстве» (1905), «Искусство и революция » (1906), «Задачи социал-демократического художественного творчества» (1907), «Социализм и искусство» (1908), «Еще о театре и социализме» (1908), «Социальная лирика в современной Франции» (1911), «Письма о пролетарской литературе» (1914), «Социальная драма » (1914), «Поэзия и война» (1915) и др. Критик размышлял о новом герое, о новой концепции личности, подчеркивая при этом: «Конечно, художник должен свободно избрать себе задачу. Но дело критика указывать назревающие задачи. Быть может, это облегчит художнику выбор. Осветить все углы современности светом беспощадной критики, но не критики отчаянного отщепенца, а критики сознательного врага старого мира во имя любимого нового. Дать яркое изображение пролетарской борьбы, а также борьбы предшественников пролетариата <...>. Раскрыть железную цельность новой души, души борца, ее беззаветную смелость, ее основную веселость, спокойствие... и столь многое другое, милое, трогательное и возвышенно-трагическое в этой душе». Не случайно в центре внимания критика оказывается творчество Чехова, М. Горького, Вересаева,Куприна, Бунина, Серафимовича, Л. Андреева, ряда зарубежных писателей.

 

 

 

А. В. ЛУНАЧАРСКИЙ.СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ВОСЬМИ ТОМАХ.ТОМ ВОСЬМОЙ.ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ, КРИТИКА,СТАТЬИ, ДОКЛАДЫ, РЕЧИ (1928–1933)

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»

МОСКВА 1967

VIII

Плеханов не прошел мимо вопроса о роли личности в искусстве, вопроса, который увлеченными переверзевской школой литературоведами в последнее время ставился крайне неправильно.

 

Является глубочайшим вздором, когда нам, марксистам, всегда стоявшим во многих вопросах в антагонизме к утверждениям Переверзева, приписывают какой–то «биографический метод».

 

Что это за вздор в самом деле? О каком биографическом методе может быть речь, когда имеешь дело с марксистом? Разве биографию личности мы не рассматриваем целиком как явление общественное? В чем же был бы наш марксизм, если бы, приступая к объяснению жизни человека, да притом еще очень крупного человека, явившегося выразителем своей эпохи, мы бы отрицали доминирующее влияние общественныхусловийна все факты его биографии? Для марксиста биография есть целиком социальное явление. Марксист, который не умеет все важнейшие биографические данные перевести на социальный язык, — это плохой марксист. Конечно, мы очень хорошо понимаем, что в истории, если разбирать ее во всей конкретности, имеется много сора, жалкого мусора, так называемых случайностей. Случайность в этом смысле есть некоторый непредвиденный маневр и незначительный переплет различных влияний, иногда асоциальных. Так, например, тот факт, выражаясь уже освященными традицией терминами, что на голову великого человека падает черепица с кровли и убивает его, или, выражаясь полумифически, что орел роняет черепаху на череп Софокла, или, выражаясь вполне исторически, что сорванный музыкантом Скрябиным прыщ порождает уносящее его в преждевременную могилу воспаление, есть случайность. Она довольно значительна, но вывести ее из социальных условий, разумеется, трудно и работать над этим довольно нелепо. Ряд незначительных биографических факторов тем более не представляет никакого интереса для марксиста и не заслуживает попыток разложить их на их социальные компоненты.

 

Но подобные факты биографии имеют весьма второстепенное значение для самого важного, именно для пояснения характера общественной деятельности личности, а поскольку мы говорим о художнике, о писателе, — характера его художественного творчества.

 

Но можно ли отрицать влияние на произведение искусства, которое, будучи само по себе явлением социальным, проходит тем не менее через индивидуальное сознание столь интимно, как в акте творчества, огромное значение специальных определителей данной личности? Можно ли эти специальные определения данной личности с легким сердцем, как хотелось это переверзевцам, заменить общим, достаточно широким и плоским признаком класса или даже социальной группы? Это значило бы отходить от завета Ленина о том, что марксист всегда должен быть конкретным 1.

 

Надо сказать, что Плеханов прекрасно понимал эту проблему и давал ей великолепное решение. Вот что пишет он в своем знаменитом этюде «Генрик Ибсен»:

 

«Но я ведь и не отрицаю значения личности в истории вообще и в истории литературы в частности. Ведь без личностей не было бы и общества, а значит, не было бы и истории. Когда данная личность протестует против окружающей пошлости и неправды, тут непременно сказываются ее умственные и нравственные особенности: ее проницательность, ее чуткость, ее отзывчивость и т. п. Каждая личность своей особой походкой идет по дороге протеста. Но куда ведет эта дорога, это зависит от общественной среды, окружающей протестующую личность. Характер отрицания определяется характером того, что подвергается отрицанию».

 

И заметьте, что это говорится именно потому, что, как отмечает Плеханов, Ибсен вел со своей средой войну «на свой особый личный лад».

 

Итак, признавая именно «особый личный лад», Плеханов требует, чтобы мы объяснили зависимость этого «особого личного лада» от «общественной среды, окружающей протестующую личность» 2

 

Плеханов прямо и довольно решительно принимает под свою защиту Сент–Бёва, величайшего мастера (говорю это с оговорками) биографической критики, правда, особое ударение ставя не на биографическом, а на политическом моменте, что, однако, также очень важно для разграничения заветов Плеханова от новшеств Переверзева:

 

«Отношение Белинского к французской исторической критике несправедливо. В то время, к которому относится разбираемая нами статья, самым видным представителем этой критики был Сент–Бёв. Можно ли сказать, что Сент–Бёв не признавал законов изящного и не обращал внимания на художественные достоинства произведений? Конечно, нет. Литературные взгляды Сент–Бёва были во многих отношениях близки ко взглядам Белинского. Для него, как и для нашего критика, литература была выражением народного самосознания. Но Сент–Бёв не был приверженцем абсолютного идеализма; он искал последних причин литературных движений не в имманентных законах развития абсолютной идеи, а в общественных отношениях.

 

«При каждом великом общественном и политическом перевороте, — говорил он, — изменяется и искусство, которое принадлежит к числу важнейших сторон общественной жизни; в нем тоже совершается переворот, захватывающий не внутренний его принцип, — этот принцип всегда остается неизменным, — но условия его существования, способы его выражения, его отношения к окружающим его предметам и явлениям, чувства и идеи, которые кладут на него свою печать, равно как и источники художественного вдохновения».