Образ Урала в романе «Золото бунта» А. Иванова

Министерство образования и науки Российской Федерации

ФГАОУ ВПО «Уральский федеральный университет имени первого

Президента России Б.Н. Ельцина»

 

Институт гуманитарных наук и искусств

 

Кафедра русского языка

 

 

 

Курсовая работа

Образ Урала в романе «Золото бунта» А. Иванова

по дисциплине «Современный литературный процесс»

 

Выполнил:

студент гр. ГИ-402901

Тонкушина Татьяна Юрьевна

 

 

Проверил:

преподаватель

Подлубнова Юлия Сергеевна

 

 

 

 

 

Екатеринбург

2013 г.

 

Оглавление

 

 
Биография

Алексей Иванов родился 23 ноября 1969 года и с детства хотел стать писателем. В 1987 году сразу после школы он поступил на факультет журналистики Уральского государственного университета (Свердловск), но проучился там всего год. Этого времени хватило понять, что журналист – не писатель.

Два года А. Иванов думал, что делать дальше, и в 1990 году поступил на факультет истории искусств того же Уральского университета. Мотив – «для писателя широкая эрудиция лучше узкой специализации». Через шесть лет А. Иванов получил диплом искусствоведа, но перспектив жить на доходы от литературного труда не имелось. И еще семь лет, то есть все «лихие девяностые» и начало нулевых, он работал учителем, сторожем и гидом-проводником в турфирме.

А. Иванов не оставлял надежды стать писателем. В конце восьмидесятых он писал фантастические повести, и в 1990 году Виталий Иванович Бугров, гуру отечественной фантастики, опубликовал первую повесть начинающего автора («Охота на “Большую Медведицу”») в знаменитом тогда журнале «Уральский следопыт». Правда, от фантастики А. Иванов быстро ушел в другие области литературы, и от первой публикации в журнале до первой книги прошло целых тринадцать лет.

За эти годы, уже почти ни на что не надеясь, А. Иванов написал романы «Общага-на-Крови» (1993), «Географ глобус пропил» (1995) и «Сердце пармы» (2000). Когда, наконец, их издали, они стали бестселлерами, а их автор из профессионального сторожа превратился в профессионального писателя, культуролога и сценариста. Первые книги Алексея Иванова выйдут в 2003 году.

Его книги сразу заметили ведущие литературные критики. А. Иванову раскрыли объятия именитые издатели: с 2005 года все его произведения как новые, так и старые, выходили только в издательстве «Азбука-Классика». Посыпались премии: имени Д. Н. Мамина-Сибиряка (2003), имени П. П. Бажова (2004), «Книга года» (2004), «Ясная поляна» (2006), «Странник» (2006), «Большая книга» (2006). С 2007 года произведения А. Иванова начали переводить на иностранные языки: «Сердце пармы» вышло в Сербии, «Географ глобус пропил» – во Франции и Голландии.

Произведениями Иванова и сотрудничеством начали интересоваться в кино и на телевидении. В 2007 году А. Иванов организовал Продюсерский центр «ИЮЛЬ», который и сейчас реализует все его проекты в книгоиздании, на телевидении и в общественной жизни, представляет интересы автора в театре и кино.

Дебютом Алексея Иванова и Продюсерского центра «ИЮЛЬ» стал проект «Хребет России» – четырехсерийный телевизионный фильм и иллюстрированная книга об Урале, его истории, культуре, идентичности. До сих пор «Хребет России» остается самым дорогим российским телепроектом: его бюджет составляет 2 миллиона долларов. В 2007 году А. Иванов написал сценарий фильма, «ИЮЛЬ» нашел финансирование, снял пилотный ролик проекта и пригласил к сотрудничеству съемочную группу «Намедни» и Леонида Парфенова в качестве одного из ведущих тележурналистов. В 2008-2009 годах «ИЮЛЬ» проводил съемки фильма, охватив больше сотни городов и поселков Урала, а в 2010 году «ИЮЛЬ» продал премьерный показ фильма на Первый канал, и фильм вышел в эфир. В издательстве «Азбука-Классика» к премьере была издана фотокнига «Хребет России».

В то же время Алексей Иванов работал как сценарист игрового кино. По заказу телекомпании «Югра» он написал сценарий полнометражного фильма-фэнтези об освоении Югры; по заказу кинокомпании «RWS» написал сценарий полнометражного мультфильма-сказки; в соавторстве с Павлом Лунгиным написал сценарий к драматическому фильму «Царь» (его премьера состоялась на Каннском фестивале в 2009 году).

Этого было бы вполне достаточно для одного человека и его небольшого продюсерского центра, однако есть и еще одна очень важная тема. В романы или в фильмы невозможно вместить весь объем информации по истории, культуре и религии Урала и соседних регионов, и Алексей Иванов активно работал в области non-fiction: изобретенный им формат специалисты назвали жанром «иденти» («идентификация региона»). В этом жанре созданы книги «Вниз по реке теснин», «Message: Чусовая», «Железные караваны», «Дорога единорога», «Увидеть русский бунт», «Горнозаводская цивилизация». Каждое произведение – яркий, наглядный и масштабный образ региона, культурологический анализ социально-географических феноменов. Уникальность ивановского подхода в единстве текста и иллюстраций: «ИЮЛЬ» организует экспедиции фотографов по тем маршрутам, которые для фотокниг разрабатывает А. Иванов.

С 2013 года Иванов начал сотрудничать с издательством АСТ и редакцией Елены Шубиной.1

 

 

Роман Алексея Иванова «Золото бунта»

Действие романа Алексея Иванова происходит в XVIII веке, несколько лет спустя после подавления Пугачевского восстания, на сибирской реке Чусовой. Весь этот мир заводских рабочих, бурлаков, золотоискателей-хитников показан глазами молодого сплавщика Осташи Перехода, движущегося по реке в поисках истинной причины гибели его отца, лучшего сплавщика на всей Чусовой, и спрятанной им когда-то казны Пугачева. На это вполне физическое движение героя накладывается и движение духовное: в круговерти событий и приключений, в спорах с речными обитателями – язычниками-вогулами, старцами-истяжателями и православными мужиками – Осташа пытается ответить на самый главный для себя вопрос о сути человеческой души и ее пути в этом мире.

Тема региональной истории , которая может разворачиваться как в прошлое, так и в будущее, актуальна в современном российском сознании. Связано это с необходимостью поиска генерализирующих идей национального развития в контексте формирования новой постсоветской идентичности и государственности. Всеобщее видение России как страны огромной побуждает к поиску неких связующих всю необозримую территорию тенденций развития. К стремлению выделить тот или иной регион в качестве известной степени моделеобразующего. Урал в силу своего специфического местоположения на стыке частей света, «старой» России и «новой» Сибири, Юга и Севера, по мнению региональных адептов, может претендовать на эту роль.

Урал и Предуралье неоднократно становились предметом изображения в искусстве, но меняющаяся социокультурная ситуация побуждала к постоянной актуализации образа региона, к тому же недостаточно авторитетную в культуре. А. Иванов стремился сделать Урал «видимым», существующим в мировой системе культурных ландшафтов. А. Иванов воспринимает себя как человека уральского, во всяком случае, в становлении его литературной репутации тема «уральской звезды» занимает немаловажное место.

А. Иванов разрушает традиционно сложившийся образ пермского литератора, впитавшего в себя яркие впечатления провинциального детства, а потом – в соответствии с восклицанием «живших в городе Перми» трех сестер – уехавшего «в Москву! В Москву!», где через некоторое время воспоминания в нем «очнулись» и стали питать его творчество живительными соками. Иванов выбрал – по крайней мере, на сегодняшний день – судьбу свердловчанина. Образ человека с «западного склона Уральских гор» оказывается гармоничной частью писательского имиджа А. Иванова.

Перекрестно опылив екатеринбургскую и пермскую биографические стратегии захвата и освоения места в литературном пространстве, А. Иванов создает образ Урала, и основной акцент делает на Пермском крае как обладающем долгой историей.

В романе «Золото бунта» писатель осваивает историю Урала XVIII в., до него уже неоднократно бывшую предметом изображения. Главный герой романа, сплавщик Остафий Петров, живет на красивой и опасной горной реке Чусовой. Он уже нашел «живинку в деле», до тонкостей знает свою тяжелую и опасную работу. «Это роман о мире, в котором христианство было главенствующей идеологией, в избах водились домовые, а на берегах Чусовой сидели вогульские идолы, когда земля воспринималась как живое существо, а имя считалось воплощением души его носителя, когда каждый разговор сворачивал на спор о религии и правой вере и сворачивал естественно. Как должно поступать душе в мире, пропитанном злом и грехом, – вот основной вопрос, на котрой ищут ответ герои книги и приходят в итоге на Чусовую, “реку теснин”, “теснины” которой не просто пороги, но и тесные врата райского преддверия. Нелепо звучат упреки в историческом дилетантизме и следовательно голливудским стандартам: Иванов сочинял фантазию, новый русский миф и выстраивал его по законам приключенческого жанра, каковой не сводится только к продукции фабрики грез. Недовольные хеппи-эндом могут вспомнить борхесовское: “Мы так бедны отвагой и верой, что видим в счастливом конце лишь грубое потворство массовым вкусам”».2 Подобные патетические описания романа критиками – не редкость. Созданные Ивановым образы героя и мира многими воспринимаются как открытие.

В Российском культурном ландшафте благодаря Иванову проявляются новые значимые территории – Пермский край и река Чусовая. Река Чусовая оказывается своего рода связующей нитью между Европой и Азией, Рекой Испытаний Духа, местом средоточия Большой Истории. Как утверждает сам Иванов, Чусовая – «единственный общеизвестный бренд Урала, река, сохранившая многие смыслы исчезнувшей горнозаводской цивилизации». Широкая известность уральской реки явно преувеличена автором, но в рамках его концепции это необходимо: река Чусовая как и Парма, – новый центр выстраиваемой им «модернизированной» российской истории. «Горнозаводская цивилизация» в культурном пространстве символически переносится из Сысертского округа. Куда она была «приписана» П. П. Бажовым, на Чусовую.

Для А. Иванова принципиально важно, что Урал – край с историей, которая нуждается в переописывании с позиции современного человека, чуткого к идеям национального, государственного, дискурсивного. А. Иванову дорога идея воспроизводства российской исторической реальности как многоцентрового социального мира, где происходят мощные культурные столкновения русского с нерусским, ортодоксально-православного со старообрядческим, природного с культурным.

У Иванова важнейшие координаты уральского мира – река, завод, бунташные люди, раскольники, плохо понятные современному сознанию языческие верования. Тема – специфика российской колонизации. Иванов, рассказывая о специфике колонизации, апеллирует к идее столкновения равных по значимости народов, верований, языков, их взаиморастворения друг в друге. При этом уникальное «уральское» у него обозначает проявление российского.3

 

Обзор критической статьи Дмитрия Володихина

В смысле «внутреннего устройства» “Золото бунта” намного проще предпоследней книги Алексея Иванова («Сердце Пармы»), но в философском смысле одновременно и сложнее, и уязвимее. «Сердце Пармы» построено было на принципе ослабления позиции центрального персонажа за счет выдвижения на первый план целого ряда боковых линий: голос “солиста” звучит не особенно громко, зато целый хор подголосков выводит ту же песню – каждый на свой лад.

«Золото бунта» вроде бы тоже представляет землю и культуру. Или, может быть, воду и культуру. Последняя четверть XVIII века, постпугачевские времена, Чусовая. Местная цивилизация отнюдь не монолитна, но ее Иванов предъявляет читателю принципиально иным способом. Никакой многоголосицы! Один, звонкий, графически точно выписанный с точки зрения лексики голос – сплавщик Осташа Переход, старовер из толка часовенных, строгий чашник и большой забияка. На страницах романа он является единственным «носителем камеры», снимающей фильм для читателя. И в первой трети, может быть, даже первой половине романа кажется: повествование построено по принципу энциклопедического справочника. Вот Осташа Переход на сплаве: появляются имена и описания всех камней-бойцов, расшибающих барки сплавщиков на Чусовой; сплавщицкий «профлексикон», необычное устройство их общества. Вот Осташа Переход явился на диспут представителей разных толков старообрядчества: слышатся витиеватые словеса, а за ними – натуральное изгнание беса во всей красе. Вот Осташа Переход в гостях у магического племени вогулов, почти исчезнувшего, но сумевшего в предсмертной агонии приучить русских пришельцев к силе древнего мира с его полуоткрытыми порталами в сверхъестественное: реальность плывет, душа покидает тело. Вот Осташа Переход сталкивается с казенной, солдатской культурой, испытывает на своих плечах всю мощь и жесткость глыбы-Империи. Вот Осташа Переход… и так раз десять-пятнадцать. На первый взгляд, что ни глава, то историко-художественная статья об одном из аспектов Чусовской цивилизации. Отдаленно напоминает устройство романа-монографии «Туманность Андромеды» И. А. Ефремова.

Если в романе «Сердце Пармы» образ земли обладал самоценностью, то в новой книге он еще несет нагрузку символической среды для христианской этики, и фокус читательского внимания бестрепетно переводится Ивановым с Земли на Истину, затем на Землю, опять на Истину, вновь на Землю и так далее. Чусовая – не только географическое понятие. Река представляет собой также образ человеческой жизни, протекающей среди теснин. Чусовая с ее «бойцами», утесами, порогами, неожиданными поворотами, мелями, неуловимыми фарватерами подходит для такого образа как нельзя лучше. Алексей Иванов сравнивает жизнь с рискованным сплавом: по пути можно тысячу раз превратить барку в груду щепок, а надо дойти целым и душу свою донести до финала в сохранности. Можно схитрить, пройти с разными «подковырками», отступить, «прогнуться», дать фальшивую ноту, очень уж сложная работа – миновать теснины прямо, честно, ни в чем не покривить. Но для души-груза любая кривизна оборачивается непоправимым ущербом. Истина существует, люди-сплавщики знают об этом, каждый понимает меру своего преступления. Значит, пытаться пройти сплав прямо – надо. Высший смысл состоит именно в подобных попытках. Спасение возможно для того, кто жил по правде, а если падал, то не делал из своего падения предмета для гордыни, обращался к небу с мольбой о прощении, поднимался и шел дальше…

Сказать, что текст Иванова насыщен словесной стариной, жаргонизмами, церковной речью, субкультурными изысками, что он предельно «густ» и на первых пятидесяти страницах приходится «продираться» сквозь всю эту дебрь, невольно погружаясь в лексическую ткань хронотопа, – значит, ничего не сказать. Что делает современный автор книг, построенных на историческом материале? Либо легкую речевую стилизацию, либо свинцовое подражание разговорному языку древности («семо и овамо», «паки-паки», «трегубо», «иже и отнюдь»), либо заставляет персонажей говорить точь-в-точь как его современники. Алексей Иванов выполнил задачу тотальной реконструкции регионального варианта русской речи XVIII столетия во всей ее многослойности и поливариантности. Кроме того, язык в романе играет роль инструмента, придающего тексту ореол аутентичности. Один из критиков, писавших о «Золоте бунта», отметил: «Чусовая Иванова несет свои воды в иной, фантастической реальности. И единственное, на чем держится ее связь с нашим миром, – достоверность описания. Срабатывает эффект стилизации, когда язык волшебным образом подтверждает подлинность сведений».

Алексей Иванов – очень уязвимый писатель, поскольку вводит в современную русскую литературу новую онтологию. Он отчасти рискует. Роман «Сердце Пармы» был сложным, мультикультурным, «неоднозначным», роскошным, как именинный пирог со свечками, цукатами, кремовыми розами, коньячной пропиткой, шоколадной крошкой и пластинами желе. И – во всей его роскоши – ризомным. «Золото бунта» – прямее, жестче, нет в нем ризомы, а есть почва, хотя и чрезвычайно отличная от почвы тех же «деревенщиков». И современный читатель-интеллектуал, «качественный читатель», любой род внеризомного дискурса, любую попытку отвердить реальность может отторгнуть. Но рискует пермский писатель оправданно: внесение в современную литературу новой почвы, но не фотографического реализма с социальной отметинкой, и скорее… магического реализма или даже мистического – в духе латиноамериканцев, – да еще на подкладке из «густого», «насыщенного» текста, «бронированного» так, что от него любые упреки в недостатке художества отскакивают, как пелтасты от фаланги гоплитов, – это серьезный эксперимент. Это запомнится. Роман «Золото бунта» строится на реализме религиозного сознания, с некоторой натяжкой – на христианском реализме, где бес материальнее кирпича или гвоздя.4