Международные отношения на начальном этапе Второй мировой войны (1939-1941 гг.)

Международные отношения на начальном этапе Второй мировой войны (1939-1941 гг.)

1. МИРОВАЯ ВОЙНА

В первой половине XX столетия человечество пережило две большие войны: первая в основном развернулась в Европе, хотя потом ее удостоили звания мировой, а вторая была действительно мировой. И в обеих войнах Германия и ее союзники сражались против той же примерно коалиции держав. Обе войны были кровавыми, длительными, и во многих отношениях между ними больше сходства, чем различий.

Относительно того, когда началась первая мировая война, сомнений нет. Еще в начале июля 1914 г. великие европейские державы жили в мире, который длился с 1871 г., а месяц спустя все, кроме Италии, уже воевали. В ходе войны менялись участники, в нее вступили Италия и Соединенные Штаты, вышла из войны Россия. Но для всех было несомненно, что война в широких масштабах началась в августе 1914 г. и почти с тем же размахом продолжалась до ноября 1918 года.

А когда началась вторая мировая война? В силу сложившихся обстоятельств Европа для многих историков — центр мира, и они считают началом войны сентябрь 1939 г., когда Германия напала на Польшу. Но такой ответ не удовлетворит эфиопов или китайцев, для которых война началась раньше. Ответ не удовлетворит и русских и американцев, для которых война началась позже. Во всяком случае война в Европе фактически закончилась в июне 1940 г., когда Германия уже господствовала на всем Европейском континенте к западу от России. Если считать началом войны формальное ее объявление, то вторая мировая началась в апреле 1932 г., когда Мао Цзэдун и Чжу Дэ объявили войну Японии от имени совета провинции Цзянси. (Любопытный исторический факт: Китайская Республика (т.е. правительство Чан Кайши. - А.Т.) объявила войну Японии лишь после Пёрл-Харбора.) Если же исчисление вести с того времени, когда война уже велась на всех континентах, кроме двух американских, тогда началом ее следует считать 1942 или даже 1944 год. (с.377)

Мелкие войны постепенно слились в большую войну. Не полностью слились, но настолько, что уже вряд ли возможно стало писать о войне в Европе и Средиземноморье, не упоминая про Дальний Восток, или писать о Дальнем Востоке, не упоминая о Европе и Средиземноморье.

В довоенные годы Англия могла бы, с одной стороны, занять более твердую позицию в отношениях с Германией, если бы не беспокойство насчет Дальнего Востока, и, с другой — пойти на соглашение с Японией на Дальнем Востоке, если бы не нужда в американской помощи — экономической, а затем военной, чтобы сохранить статус великой европейской державы. В 1940 г. захват Франции и Голландии Гитлером заставил японцев повернуть на юг, а в 1941 г. действия японцев в Пёрл-Харборе побудили Гитлера объявить войну Соединенным Штатам. Соответственно американская кампания на Тихом океане в большей мере, чем средиземноморская, задержала высадку союзников на севере Франции.

В период войны соответствующие союзники никогда полностью не объединялись. Хотя Муссолини претенциозно именовал союз с Германией и Японией осью, вокруг которой вращаются европейские дела, он фактически осуществлял самостоятельную кампанию в Средиземноморье, пока не попал в беду; тогда Гитлер вмешался, чтобы выручить своего союзника — диктатора, а не следуя собственной стратегии. Германия и Япония не взаимодействовали вообще. Одна океанская подводная лодка из Японии добралась до Бордо с боеприпасами для Германии — в этом заключалось все их сотрудничество. Участники пакта (Германия, Италия и Япония) даже не придумали для себя общего названия. Противники звали их агрессорами, милитаристами, фашистами — характеристики не отличались меткостью.

С другой стороны, союз между США и Англией никогда не был официально оформлен, хотя между ними сложилось тесное взаимодействие — экономическое и военное. А союз между Советской Россией и Англией носил в сущности лишь формальный характер. На деле Англия осуществляла независимую кампанию против Италии при некоторой поддержке Соединенных Штатов, а США — независимую кампанию против Германии. Эти союзники также не нашли для себя общего названия — просто страны, подписавшие Декларацию Объединенных Наций. Англия и США называли себя демократическими или, проще, англосаксонскими державами. А Советская Россия предпочитала название «миролюбивые народы». Иногда союз трех великих держав (Англии, Советской России, США) называли «Великий альянс», чаще просто — «Большая тройка». (с.378)

Будущие противники в первой мировой войне заранее предвидели, что решающая битва произойдет на равнинах Фландрии и севере Франции. Так и случилось, хотя для принятия такого решения потребовалось четыре года вместо предполагаемых шести недель. Другие кампании — на Восточном фронте, в Италии, на море и в азиатской части Турции — были второстепенными по сравнению с длительной битвой во Франции. Сходными были и методы ведения войны. Хотя в конце войны танки играли определенную роль, ее исход решали главным образом массы пехотинцев, брошенные в бой друг против друга, почти так же, как при Наполеоне или во времена римлян.

Вторую мировую войну также предвидели, но, по мере того как она развертывалась, неоднократно менялись ее характер и решающий участок боевых действий. Один шведский историк назвал ее «одной из самых гигантских импровизаций в истории, далеко превысившей обычные масштабы». Лишь Британский штаб ВВС планировал заранее свою стратегию, но это обернулось неудачей: королевские воздушные силы оказались неспособными ее осуществить. В остальном все кампании планировались, когда война уже шла. Кто мог предсказать, что решающие бои второй мировой войны будут вестись под Сталинградом, у острова Мидуэй, под Эль-Аламейном и Каном? В равной мере не предвидели, какое оружие сыграет решающую роль. Авианосцы оттеснили на второй план линейные корабли. Массовые бомбежки, от которых ожидали чудес, внесли только второстепенный вклад в победу. А десантные средства и джипы, о которых никто не думал как о военном снаряжении, имели гораздо большее значение. Конечно, танки сыграли свою роль, но немногие предвидели, что с появлением противотанковых орудий пехота будет первой идти в атаку, танки — следовать за ней, а не наоборот. Война завершилась взрывом двух атомных бомб. Вряд ли кто-нибудь полагал до войны, что расщепление атомного ядра получит когда-либо практическое применение.

Природу первой мировой войны определить легко. Это был конфликт между двумя союзами, или блоками, государств — Антанты (Франция, Англия, Россия), с одной стороны, и центральных держав (Австро-Венгрия, Германия) — с другой. Война велась между странами с однотипным социальным строем. Все эти страны были капиталистическими, профсоюзы в них играли второстепенную роль. У всех имелись конституции, хотя Российская конституция была скорее фикцией. И, несмотря на попытки выявить глубокие моральные причины войны — против варварства немцев, за немецкую «культуру», за или против самоопределения наций, — воевали, чтобы взять верх, целью было изменение соотношения сил, а не мировое господство. Если бы победила Германия, последовали бы (с.379) некоторые территориальные изменения в ее пользу и она стала бы сильнее, чем прежде. Сложилось так, что были произведены территориальные изменения не в ее пользу, хотя по существу она не была ослаблена. Расчленение империи Габсбургов и Оттоманской, большевистская революция в России, создание Лиги Наций — все это следствия войны, а не предшествовавшие или сопутствовавшие ей причины.

Историки до сих пор спорят о причинах первой мировой войны и ясных ответов не находят. Кто ее планировал? Была ли она вообще запланирована? Или, как сказал Ллойд Джордж, европейские страны «впутались в войну»? Что касается второй мировой войны, то приводит в замешательство множество ее причин. В период между двумя войнами наиболее очевидными были разногласия между победителями и побежденными или, конкретно, между Францией и Германией, при этом Англия и (до последнего мирного года) Италия неохотно следовали за Францией. Почти все немцы полагали, что в 1919 г. с их страной поступили несправедливо. И ожидали, что, когда Германия примет «Четырнадцать пунктов» (Условия мира, изложенные президентом США В. Вильсоном в послании конгрессу от 8 января 1918 г. и положенные в основу мирных договоров, формально затвердивших первую мировую войну. – А.Т.) и станет демократической республикой, о войне позабудут и произойдет взаимное признание прав. Ей пришлось платить репарации; ее принудительно разоружили; часть территории она потеряла, в других частях находились войска союзников. Почти вся Германия стремилась избавиться от Версальского договора, и немногие видели разницу между аннулированием этого договора и восстановлением той господствующей роли, какую Германия играла в Европе до своего поражения.

Обиду испытывала не одна Германия. Венгрия тоже была недовольна мирным урегулированием, хотя ее недовольство мало что значило. Италия, будучи вроде бы в числе победителей, вышла из войны почти с пустыми руками — так ей, по крайней мере, казалось; итальянский диктатор Муссолини, бывший социалист, называл ее пролетарской страной. На Дальнем Востоке Япония, тоже числившаяся среди победителей, взирала все более неодобрительно на превосходство Британской империи и США. И, по правде говоря, Советская Россия, присоединившись в конце концов к тем, кто отстаивал статус-кво, была все же недовольна территориальными потерями, понесенными ею в конце первой мировой войны. Но главной движущей силой среди недовольных была Германия, и Адольф Гитлер стал ее выразителем, с тех пор как вышел на политическую арену. (с.380)

Все эти обиды и претензии не были опасны в 20-е годы, в короткий период восстановления довоенного экономического порядка, при более или менее неограниченной внешней торговле, устойчивой валюте, частных предприятиях, в деятельность которых государство почти не вторгалось. Но это восстановление было разрушено широкомасштабным экономическим кризисом, разразившимся в 1929 г. Начался катастрофический спад внешней торговли, массовая безработица — свыше 2 млн. безработных в Англии, 6 млн. — в Германии и 15 млн. — в США. Резкий валютный кризис в 1931 г.— с отменой золотого стандарта — пошатнул священный фунт стерлингов. Перед лицом этой бури страны сосредоточили свою деятельность в пределах собственных национальных систем; и тем интенсивнее это происходило, чем более индустриально развитой являлась страна. В 1931 г. германская марка перестала быть свободно конвертируемой валютой, и страна перешла к бартерной внешней торговле. В 1932 г. Великобритания, традиционно придерживавшаяся принципа свободной торговли, установила защитные тарифы и вскоре распространила их на свои колонии. В 1933 г. только что избранный президент Рузвельт осуществил девальвацию доллара и независимо от других стран стал проводить политику оздоровления экономики.

Экономическая борьба началась в значительной степени неожиданно. Сначала это была борьба всех против всех, потом ее характер изменился и разделение мира усилилось. Советская Россия всегда была закрытой экономической системой, хотя это не уберегло ее от последствий мирового кризиса. Некоторые другие великие державы, прежде всего США, а также Британская и Французская империи, могли на худой конец обойтись внутренними ресурсами. Проиграли Германия, Япония и другие крупные индустриальные державы: они не могли себя самостоятельно обеспечить, им требовалось привозное сырье, но кризис лишил их возможности получать его нормальным путем через внешнюю торговлю. Те, кто руководил в этих странах экономикой, несомненно, ощущали (даже в несколько обостренной форме), что их страны задыхаются и необходимо создать собственные экономические империи. Японцы избрали простейший путь и ввели свои войска сначала в Маньчжурию, а затем в прибрежные районы Китая. Но у Германии, еще связанной в начале 30-х годов Версальским договором, не было столь простого выхода. Ей пришлось вести борьбу экономическими средствами; это усилило ее изоляцию, автаркию, навязанную волею обстоятельств. (с.381)

Сначала руководители Германии неохотно вели экономическую борьбу, затем в январе 1933 г. к власти пришел Гитлер. Он воспринял автаркию как благо. Впоследствии велись споры о том, что породило Гитлера и руководимое им движение национал-социализма. Версаль? Кризис? И то и другое. Экономическое неблагополучие страны привело Гитлера к власти, но его борьба против Версальского договора уже создала ему определенную репутацию. По его мнению, кризис в Германии был вызван поражением, и те средства, которые помогут преодолеть кризис, приведут Германию и к политической победе. Автаркия укрепит Германию для политических побед, а те в свою очередь будут способствовать дальнейшему развитию автаркии.

Здесь вплоть до второй мировой войны заключено было скрытое противоречие. США и (менее искренне) Англия сожалели о необходимости вести экономическую борьбу, считали ее делом временным. Для японцев и немцев экономическая борьба являлась постоянным фактором и единственным способом стать великими державами. Это привело к парадоксальным последствиям. Обычно более сильная держава агрессивнее, беспокойнее, поскольку убеждена, что в состоянии захватить больше, чем имеет. Утверждают, что такой была ситуация перед второй мировой войной, что нарушилось равновесие сил: Германия затмевала Европу, а Япония — Дальний Восток. Это верно лишь в отношении ближайших соседей — европейских стран, прилегающих к Германии, или Китая на Дальнем Востоке. И неверно, если учитывать великие державы.

И Гитлер, и японские правители вполне это понимали. Они отнюдь не замышляли мировой войны, что им зачастую приписывалось, поскольку были убеждены, что мировая война их погубит. Но это их не заставило перейти на мирные позиции. И Гитлер, и японцы надеялись получить ряд небольших выгод без войны, без серьезной борьбы. Они правильно рассчитывали на нежелание мировых держав вести войну и еще меньше надеялись на собственную изворотливость. Они хотели незаметно или хотя бы беспрепятственно укрепиться, пока не смогут выступить в качестве мировых держав, слишком сильных, чтобы с ними бороться. Это им почти удалось. Гитлер обеспечил свое господство в Европе, когда на рассвете 14 мая 1940 г. германские танки перешли через Маас у Седана; Япония утвердила себя на Дальнем Востоке за пару часов 7 декабря 1941 г., нанеся удар по Пёрл-Харбору. Потери немцев во время французской кампании 1940 г. были ненамного больше, чем потери британской армии на Сомме в 1916 г.; японцы потеряли в Пёрл-Харборе 29 самолетов. Никогда еще решающие победы не доставались так дешево. Что могло произойти при условии закрепления этих побед? Иногда Гитлер говорил, что (с.382) Германия завоюет мир, но при этом добавлял, что это произойдет лишь через 100 лет после его смерти. А японцы могли бы удовлетвориться господством на Дальнем Востоке. Но Германию и Японию остановили еще до того, как они стали вполне мировыми державами, поэтому вопрос об их дальнейших намерениях никогда не ставился, не говоря уже об ответе на него.

Оглядываясь назад, видишь, что это противоречие — между теми государствами, которых более или менее удовлетворяло устройство мира, и теми, кто желал его изменить, — стало главной причиной второй мировой войны. Но противоречие политических идей и принципов привлекало тогда большее внимание. Отчасти это было наследием первой мировой войны. В конце войны союзники и их могущественный сторонник, США, убеждены были, что боролись за идеалы — демократию, самоопределение народов, Лигу Наций. В будущем коллективная безопасность должна была предотвратить новую войну. Доктрина эта никогда эффективно не действовала. Японцы в 1931 г., невзирая на протесты Лиги Наций, оккупировали Маньчжурию (преступление их было менее ужасным, чем это изображали впоследствии). Муссолини в 1935 г., игнорируя Лигу Наций, затеял войну с Эфиопией. Гитлер отверг всю систему международных отношений, когда в 1935 г. отказался от Версальского мира и в 1936 г.— от договора, заключенного в Локарно. Единственными великими державами, постоянно сохранявшими верность Лиге Наций, были Англия и Франция, позже в нее вступила Россия, а США, несмотря на свою политику изоляционизма, осудили нарушение международных обязательств. Здесь было моральное расхождение между теми, кто уважал международные обязательства, и теми, кто их нарушал. Не случайно оно совпало с тем расхождением, которое наблюдалось между государствами, удовлетворенными и не удовлетворенными итогами первой мировой войны.

Лига Наций была учреждением, привлекавшим внимание главным образом дипломатов и энтузиастов борьбы за коллективную безопасность. Но большевистская революция расколола европейскую цивилизацию, разделила Европу глубже, чем Реформация в XVI в. или Французская революция в XVIII в. Советская Россия, принявшая марксистскую доктрину, устремленная к мировой революции, казалось, так или иначе угрожала миру капитализма. Этот мир отвечал бойкотированием Советской России и с помощью военной интервенции стремился ее сокрушить. В 20-е годы многие, особенно сами коммунисты, ожидали, что военная интервенция возобновится и во время следующей войны капиталистические государства набросятся на «государство рабочих». (с.383)

Но эти ожидания не сбылись. Зато углубились взаимные подозрения. Убеждение, что Германия — оплот борьбы с коммунизмом, заставило прежних победителей смотреть на нее с меньшим недоверием, делать ей больше уступок. Россия, в прошлом великая держава, европейская и азиатская одновременно, перестала теперь ею быть и в дипломатических расчетах всерьез не принималась! Советско-французский договор 1935 г., например, на бумаге был столь же прочен, как и прежний франко-российский альянс. Но когда в 1939 г. французы вместе с англичанами хотели заключить союз с Советской Россией, они вели переговоры так, словно договора 1935 г. никогда не было, словно его хотели забыть и предпочли бы, чтобы его вообще не существовало. Еще одним примером являются сами переговоры 1939 г. В дальнейшем стало ясно, что ни одна из трех договаривающихся сторон не рассчитывала на успех и даже не стремилась к нему.

В 30-е годы антибольшевизм отчасти уменьшился из-за нового раскола европейской цивилизации — между фашизмом и буржуазной демократией. Когда Муссолини установил фашистский режим в Италии, кроме левых социалистов не многие ощутили тревогу: считалось, что он спас Италию от большевизма. Муссолини выступал как респектабельный государственный деятель, британские и французские государственные лидеры торжественно давали ему советы, и еще в апреле 1935 г. он выступал поборником коллективной безопасности и святости договоров.

Национал-социализм, немецкий вариант фашизма, был угрозой совсем иного масштаба. Политики в других странах отлично понимали, что происходит в Германии и к чему стремится национал-социализм. Мировая пресса и дипломаты в полный голос заговорили о нацистском варварстве: были уничтожены политические партии и профсоюзы; перестала существовать свобода слова; евреи были изгнаны из политической жизни, лишь наиболее удачливые смогли эмигрировать; были отвергнуты принципы европейской цивилизации. Начиная с Гитлера, вся нацистская верхушка — сплошь «головорезы», сообщал британский посол.

Какие же уроки политики демократических стран извлекли из ситуации в Германии? Протесты лишь ужесточали поведение нацистов. Международный бойкот немецких товаров даже в случае его эффективности, что было маловероятно, увеличил бы экономические трудности Германии, а ведь все считали, что именно в результате этих трудностей Гитлер и нацисты пришли к власти. В отчаянии французские политики отказались от решения проблемы. Они выражали протесты в связи с каждым вызывающим шагом Германии и не делали ничего. Британские политики решили, что, если компенсировать недовольство Германии и восстановить ее (с.384) экономическое положение, поведение нацистов не будет столь варварским. Англичане приняли германскую систему двусторонней торговли и старались сделать автаркию терпимой. Невилл Чемберлен, который стал британским премьер-министром в 1937 г., старался умиротворить Германию, активно идя навстречу ее политическим притязаниям. Некоторые, в их числе, вероятно, и сам Чемберлен, полагали, что умиротворение приведет к успеху. Другие принимали этот метод как временный, пока будет закончено перевооружение Великобритании.

Советская Россия и Соединенные Штаты, две мировые державы, стояли пока в стороне. Советские руководители не раз предлагали оказать коллективный отпор агрессору, но их призывы услышаны не были. Западные политики полагали, что Россия стремится к созданию беспорядков в Европе, а советские политики подозревали, что западные державы хотят вовлечь Россию в войну, чтобы самим остаться в стороне. Все эти подозрения не были лишены оснований. Кроме того, западные политики, да, возможно, и советские тоже, были не в состоянии правильно оценить боеспособность Вооруженных Сил Советской России, особенно после того, как сталинская большая чистка 1937 г. фактически уничтожила все советское высшее командование. Боеспособность американских вооруженных сил подобных сомнений не вызывала: их фактически не существовало, если не считать военно-морской флот. И отсутствовало желание исправить это положение. В итоге первой мировой войны, обоснованно или нет, американцы придерживались политики изоляционизма. Возможно, президент Рузвельт хотел отойти от этого курса с целью противостоять скорее Японии, чем Германии; он даже пытался проявить инициативу в 1937 г., когда призывал подвергать бойкоту любого агрессора. Но общественное мнение было не на его стороне, и Рузвельт перешел к осторожному изоляционизму, пока не разразилась война в Европе.

При таких обстоятельствах западные державы отказались от антифашистского крестового похода, предпринять который, казалось, побуждала их начавшаяся в 1936 г. гражданская война в Испании. Британское и французское правительства смирились с тем, что два фашистских государства, Италия и Германия, оказывали испанским мятежникам помощь, и в конце концов даже приветствовали их победу как единственный способ закончить гражданскую войну. Конечно, добровольцы из Великобритании и Франции, как и из многих других стран, сражались на стороне республиканцев — для них в 1936 г. началась вторая мировая война. Однако они были в меньшинстве. Осенью 1944 г., вскоре после освобождения Франции, генерал де Голль посетил Тулузу, инспектируя партизанские силы района. Остановившись возле (с.385) оборванного человека, он спросил: «Когда ты вступил в Сопротивление, друг?» Партизан ответил: «Задолго до вас, мой генерал» (он сражался в Испании во время гражданской войны). И тут смутился генерал де Голль.

Генерал и партизан понимали войну по-разному: де Голль — как борьбу за национальное освобождение, партизан — как борьбу против фашизма. И они были правы: обе цели сплелись воедино, зачастую даже в сознании одного человека. По форме вторая мировая война, как и первая, была войной между суверенными государствами. Для многих обыкновенный патриотизм был единственным мотивом, для еще большего числа людей — главным мотивом. Патриотизм проявлялся даже там, где его не ожидали. До войны русские энергичнее всех призывали к объединенным действиям против фашизма. Но когда захватчики вторглись в Россию, война стала Великой Отечественной, или, иначе говоря, великой войной за Родину; из исторических деятелей главной фигурой стал не Ленин, а Суворов. С момента нападения на Россию коммунисты всюду стали решительными, искренними участниками Сопротивления. Но и они боролись теперь за национальное освобождение — и во французском Сопротивлении, и в Италии, и (более открыто) в Югославии под командованием Тито.

Тем не менее, война, несомненно, была также борьбой убеждений. Немцы сознательно боролись за национал-социализм. Их победы не только приводили к изменению границ в пользу Германии, но и несли с собой утверждение принципов и практики национал-социализма: расового превосходства немцев, деградации всех остальных народов и физического истребления некоторых из них. Противники Германии боролись (в меньшей мере это осознавая) за уничтожение всего того, что отстаивал национал-социализм. Начав с цели национального освобождения, они с неизбежностью пришли к идее восстановления демократии, хотя в России и на Западе совершенно различно толковалось это понятие. Война продолжалась, и антигерманская коалиция стала выступать за гуманизм. Пока шла война, оставался неизвестным весь список преступлений фашистов. Лишь потом стало ясно, что газовые камеры Освенцима (Аушвица) — столь же подлинный символ национал-социалистской цивилизации, как готические соборы — символ средних веков. Но и то, что было известно, исключило любой другой исход войны, кроме безоговорочной капитуляции, и сделало вторую мировую войну справедливой войной, что бывает чрезвычайно редко. (с.386)

Союзники Германии в эту схему не вписывались. Фашизм возник в Италии, но там его преступления больших масштабов не достигли, как и участие Италии в войне. К тому же фашизм там никогда не владел душами людей. Лишь правительство усташей в Хорватии творило почти такие же преступления, как Германия. А японцы вообще не были фашистами. У них были старые националистические взгляды, старая, но реально действующая конституция. Они совершали преступления не из принципа, а от пренебрежения к человеческой жизни. Тем не менее, им была навязана та же схема, они тоже стали фашистами и врагами демократии.

Уже говорилось о том, что первая мировая война имела широкомасштабный характер: в ней участвовали миллионы людей. Но фронт был еще отдален от мест обитания: гражданское население меняло не столько образ жизни, сколько род занятий; еще сохранялась возможность обсудить, зачем ведется война и следует ли ее продолжать; часто наблюдались проявления недовольства граждан. Во вторую мировую войну вовлеченными оказались все. Беспорядочные бомбежки привели к тому, что различие между фронтом и тылом почти исчезло. В Англии, например, до 1942 г. вероятность того, что солдат в армии получит телеграмму о гибели жены от бомбы, превышала вероятность того, что жена получит телеграмму о гибели мужа в бою. Лица, отказавшиеся воевать и служившие в противовоздушной обороне, подвергались большей опасности, чем если бы находились в вооруженных силах. Перед войной британское правительство предвидело, что бомбежки нарушат общественный порядок, и зачислило на службу офицера полиции, который служил прежде в Индии: у него был опыт управления толпой, охваченной паникой. Но его услуги не потребовались. Стойкость людских масс — англичан во время сильной бомбежки, ленинградцев, переживших блокаду, немцев в последние месяцы перед окончательным их поражением, японцев даже после взрыва двух атомных бомб — сомнений никогда не вызывала.

Справедливо название «Народная война». Такая война возникает не под воздействием общественных настроений, как это было до некоторой степени с первой мировой войной. В 1914 г. возбужденное общественное мнение подтолкнуло правительства к войне, и демагогический шовинизм сильно потом влиял на военную стратегию. До и во время второй мировой войны политики — вели, народы — следовали. Британское правительство единственное вовлечено было в войну под воздействием общественного мнения, но даже это мнение прозвучало в палате общин, а не в уличных толпах. Гитлер, возможно, рассчитывал, что победы усилят его власть над немецким народом. Но он сам определял, где и когда будут одержаны победы. Перед нападением немцев на Советскую (с.387) Россию, например, не проводилась общественная кампания по разжиганию антибольшевизма. Нападение явилось для немецкого народа неожиданностью, этому предшествовало мертвое молчание. До того момента, когда Америка действительно вступила в войну, президент США Рузвельт был уверен, что опережает общественное мнение. Он мог ошибаться, но его взгляды определяли курс американской политики.

Во вторую мировую войну политики значили гораздо больше, чем в первую. Кто помнит имена премьеров до Клемансо или немецких канцлеров после Бетмана-Гольвега (а ведь Бетман оказывал лишь второстепенное влияние на события)? В декабре 1916 г. Ллойд Джордж явно стал чем-то вроде военного диктатора, но даже для него, как он сам утверждал, характернее всего было то, что действовать по своему усмотрению удавалось редко. Популярными героями были генералы Китченер, Гинденбург, Жоффр — полубоги, которые вели войну или в порыве вдохновения, или без него.

Во вторую мировую войну генералы были исполнителями и для публики значили не больше, чем обычные государственные служащие. Из Роммеля создали романтическую фигуру не столько немцы, сколько англичане. Монтгомери сам создал о себе легенду, но дважды лишь потому не был снят, что смиренно приносил извинения. В сущности лишь политические лидеры принимались в расчет. Когда немецкие генералы (или некоторые из них) сделали попытку свергнуть Гитлера, они увидели, что сторонников у них нет. Черчилль сместил таких внушительных лиц, как Уэйвелл и Окинлек. Сталин снимал своих генералов десятками, и сам Жуков перед ним трепетал. Вряд ли будет преувеличением сказать, что четыре человека — Гитлер, Черчилль, Рузвельт и Сталин — лично принимали все важные военные решения, да и Муссолини слабо пытался им подражать. Лишь японцами по-прежнему руководил более или менее анонимный комитет.

У всех главных лидеров в прошлом имелся опыт ведения войны. Гитлер и Муссолини были на фронте солдатами, Черчилль и Рузвельт занимали посты в период первой мировой войны, а Черчилль еще и воевал на передовой; Сталин во время гражданской войны в России был в высшем командовании. Они не хуже, а может быть, даже лучше своих советников знали, что такое война. Конечно, они слушали советников. Гитлер, правда, слушал нетерпеливо. И конечно, они взвешивали реальные возможности, даже если не всегда с ними считались. Все равно, они решали, где и как осуществлять кампанию. Они определяли экономическую и внешнюю политику своих стран, за исключением мелких вопросов. Черчилля порой обуревали романтические порывы. Гитлер потерпел (с.388) поражение (в войне всегда кто-то проигрывает), и поэтому его изображали психопатом. Если смотреть непредвзято, видишь, что политики второй мировой войны действовали разумно, стремясь добиться победы. По количеству массовых убийств, по жестокости вторая мировая война превзошла остальные, но не была беспорядочной неразберихой, как первая.

По своим индивидуальным качествам четыре лидера резко отличались друг от друга.

Гитлер был самым решительным ниспровергателем по взглядам и методам. Он пренебрегал сложившимися мнениями, готов был (на благо или во зло) перевернуть мир вверх ногами. Он был также самым неразборчивым в средствах.

Черчилль — наиболее старомодный, гуманный, в нем кипели благородные чувства. Его облик навевает воспоминания об исчезнувшей Британской империи.

Сталин, безусловно, самый целеустремленный: желал одного — сохранить Советский Союз и свою диктаторскую власть над ним.

Наиболее загадочный из них — Рузвельт. Практичная изобретательность и высокие принципы, повседневные расчеты и отдаленные цели с немыслимой сложностью переплетались в нем. Из четырех лидеров он был самым удачливым, но невозможно сказать, достигалось ли даже это преднамеренными усилиями. Все четверо, несмотря на многие различия, имели нечто общее, отличавшее их от всех остальных: каждый пользовался в своей стране исключительной властью.

По-разному пришли они к власти и по-разному пользовались ею. Рузвельт — избранный президент, единственный глава исполнительной власти. Будучи главнокомандующим, он редко вмешивался в руководство войной, лишь когда принимались крупные решения. Черчилль был конституционным премьер-министром, теоретически делил власть с правительством военного времени, подчинялся парламенту. В качестве министра обороны руководил начальниками штабов и возможности действовать по-своему добивался не приказом, а путем обсуждения. Он выразил это своеобразно: «Согласие с моим мнением — вот все, чего я хотел добиться в итоге здравого обсуждения». Сталин и Гитлер — диктаторы, якобы руководившие партиями, коммунистической и национал-социалистской. Сталин, будучи главой правительства и Верховным главнокомандующим, повседневно руководил всеми военными действиями, как любой обычный главнокомандующий. Гитлер был вначале теоретическим руководителем вооруженных сил и постепенно стал главнокомандующим, особенно на Восточном фронте. Но так или иначе, эти четверо играли решающую роль в политике и стратегии второй мировой войны. (с.389)

У великих людей свои заботы. Затевались неудачные заговоры против Гитлера; Черчилля часто критиковали в палате общин; Рузвельт, пока шла война, дважды пережил президентские выборы; даже Сталину, возможно, причиняло иногда беспокойство Политбюро. Но никогда никто из них не подвергался серьезной опасности. Эти четверо сами распоряжались верноподданными массами. Народная война имела своим следствием диктатуру.

Четыре могущественных человека олицетворяли, каждый по-своему, волю нации — странный итог эпохи национального самосознания и демократии, у истоков которой стоял Руссо.

2. ИСТОКИ

Если вообще возможно установить точное время, то поворот к войне наметился в 1936 г. Органы коллективной безопасности были уничтожены. Германия избавилась от всех ограничений, навязанных Версальским договором, и отказалась от тех, которые добровольно приняла на основе договора, заключенного в Локарно. Не сумев защитить от Муссолини Эфиопию, Лига Наций утратила свое значение. Единственным международным соглашением, которое еще что-то значило, был союз между Англией и Францией. Он действовал неофициально с конца первой мировой войны и оформился более определенно в то время, когда Англия предоставила Франции гарантии во время суматохи, вызванной отказом Гитлера в 1936 г. от Локарнского договора. Гарантии предполагались временные, до нового соглашения с Гитлером. Но соглашение заключено не было, и гарантии стали постоянными. Это были гарантии в принципе; Англия не имела возможности их выполнять. Хотя она теперь увеличивала расходы на вооружение, большая часть денег уходила на военно-морской флот и ВВС, а на армию — совсем малая. И пока в Англии шло перевооружение, развивался британский изоляционизм, придававший особое значение армии с «ограниченной ответственностью».

Существенное перевооружение началось в Германии, Англии, Франции в 1936 г. У противоборствующих сторон оно носило разный характер. Гитлер, который рассчитывал прибегнуть к угрозам или мелким войнам, все подготовил для фронта, но не принял во внимание обеспечение резервов, как военных, так и экономических. Англичане и французы разрабатывали планы перевооружения; даже в случае их выполнения (а французские планы не были выполнены) потребовались бы годы на их разработку. Ситуация в итоге получилась запутанная. Гитлер лучше был подготовлен к такому (с.390) конфликту, который продлится лишь несколько недель. Англия и даже Франция, если бы выдержали первый удар, могли бы в ходе долгой войны укрепиться. Время было на их стороне, хотя они не сумели этим воспользоваться.

Обе западные державы большее значение придавали своей тогдашней слабости, чем будущей силе. Предвоенные годы в Европе были омрачены тем, что военная мощь Германии постоянно преувеличивалась ее потенциальными противниками. Британская разведка, получая существенную часть информации от немецких генералов, якобы противостоящих Гитлеру, все время оценивала темпы германского перевооружения вдвое выше, чем было на самом деле. В 1938 г., например, британский штаб ВВС докладывал, что германская авиация на переднем крае обороны вдвое превосходит британскую, что в дальнейшем авиационное производство в Германии также вдвое превысит британское. Гражданские власти рассчитывали, что 600 тыс. человек будут убиты за первые два месяца войны. Фактически численность германских самолетов на переднем крае обороны была в 1938 г. лишь на 60% больше, чем в Англии, а резервы — меньше. В 1939 г. британское производство самолетов превзошло германское. Общее число убитых англичан во время воздушных налетов составило 60 тыс. за всю вторую мировую войну. У немцев не было самолетов и стратегии для самостоятельной бомбежки. Их воздушные силы предназначались только для взаимодействия с наземными. Англичане были напуганы призраком, который сами создали. Королевские военно-воздушные силы, единственные среди европейских ВВС, возлагали надежды на оперативное бомбометание, хотя до 1944 г. оснащение и качество самолетов были для этой цели недостаточными. Поэтому англичане, постоянно ощущая угрозу (которой на самом деле не было) со стороны Германии, уповали на возможность (которой также не было) угрожать ей.

В ноябре 1936 г. Германия и Япония подписали Антикоминтерновский пакт — первое соглашение между потенциальными агрессорами. Это был только жест, означавший признание общности целей, но не более. Это не был действенный союз, хотя бы против Советской России. Обе подписавшие пакт стороны никогда не координировали своих действий — ни тогда, ни позднее, и единственным практическим результатом явилось то, что Германия сократила военную помощь, которую до этого оказывала Китаю. Все же пакт казался жестом угрожающим, тем более когда Муссолини, торопясь присоединиться к стороне, как ему представлялось, более сильной, также в следующем году подписал этот пакт. Здесь (с.391) к тому же не было координации политики. Гитлер продолжал идти своим путем, не спрашивая советов у Муссолини, но смутно надеясь, что Италия доставит Англии и Франции неприятности в Средиземноморье.

Возможно, Антикоминтерновский пакт поощрил японцев к продвижению в Китае. Представляется более вероятным, что заранее это продвижение не планировалось. На Дальнем Востоке с 1933 г. было тревожное затишье: японцы укрепились в Маньчжурии и Северном Китае до Пекина, Чан Кайши старался создать более сильную армию, а китайские коммунисты подталкивали Чана к сопротивлению. 7 июля 1937 г. произошло столкновение между японскими и китайскими войсками на мосту Марко Поло в Пекине. Японцы нанесли ответный удар, больше, кажется, поддавшись порыву младших офицеров, чем руководствуясь указаниями сверху, и взяли Шанхай после семи недель боев. Столица Чан Кайши Нанкин была захвачена в декабре 1937 г. В 1938 г. пали Ханькоу и Кантон, таким образом, под контроль японцев перешло все китайское побережье. Чан Кайши отступил в отдаленный Чунцин, вблизи тибетской границы. Бои затихли. Они стоили жизни примерно 800 тыс. китайцев и 50 тыс. японцев. Около 50 млн. китайцев были изгнаны из домов. И снова тупик. Напрасно старались японцы создать марионеточное китайское правительство. Чан ждал помощи от американцев — большая часть его армии была уничтожена.

В ноябре 1937 г. державы, чьи интересы затрагивали события на Дальнем Востоке, созвали в Брюсселе конференцию, стремясь прекратить войну. Ничего не вышло. Тем не менее настроение изменилось. Британские предприниматели, до этого сочувствовавшие японцам, теперь считали их бандитами, разрушителями китайской торговли. Британское правительство ждало того дня, когда сможет направить флот на Дальний Восток, — отсюда его стремление покончить с европейскими распрями. Американцы по-прежнему твердо сохраняли нейтралитет, но были уже настроены против японцев. Президент Рузвельт надеялся остановить их продвижение, желательно с помощью экономического нажима. Это соответствовало американской стратегии. Хотя армии у США фактически не было, но имелся большой военно-морской флот, для которого главным полем деятельности был Тихий океан.

В это время на Дальнем Востоке обстановка обострилась. Чтобы укрепиться в Маньчжурии, японцы пытались разбить советские войска по ту сторону границы. В июле 1938 и затем в мае 1939 г. они предприняли нападения, но в обоих случаях были разбиты, во второй раз — в Номон-Хане, где понесли тяжелые потери. После начала войны в Европе японцы решили оставить Россию в покое, да и русские, поглощенные европейскими делами, отвечали тем (с.392) же. В связи с этим для Японии был единственный путь экспансии — на юг, к Тихому океану; возможности для этого могли представиться всякий раз, когда у англичан и особенно у американцев возникнут затруднения где-нибудь еще. Данное направление экспансии сулило нефть, каучук и олово для экономики Японии.

В 1938 г. в Европе кроме экспертов мало кого беспокоил китайско-японский конфликт. Вес взоры были обращены к Гитлеру. Говорили (в то время и часто потом), что у него была определенная программа завоевания мирового господства. Но видимо, он скорее был оппортунистом, извлекавшим пользу там, где такая возможность представлялась. Конечно, его цель была ясна: превратить Германию в мировую державу, а уж средства — по обстоятельствам. Гитлер самонадеянно, слишком самонадеянно, как оказалось, рассчитывал на бездействие западных держав. В 1938 г. он даже получил поддержку Запада — от Невилла Чемберлена, который сменил на посту премьер-министра Болдуина в мае 1937 г.

Чемберлен полагал, что Франция в безопасности за линией Мажино, а Англия — под защитой военно-морского флота, что в случае войны к ним может поступать из США снабжение в неограниченном количестве. Но и Германия была в той же мере защищена от них. С укреплением ее западных границ Англия и Франция ничем не могли помешать росту германского влияния в Восточной Европе. По их мнению, Германия, даже при Гитлере, меньшее зло, чем Советская Россия, а германское господство в Восточной Европе, как бы ни было оно нежелательно, станет прикрытием от коммунизма. Значит, пусть Германия продолжает планомерно действовать. Такое предложение передал Гитлеру близкий единомышленник Чемберлена лорд Галифакс в ноябре 1937 г. Он также сказал Гитлеру, что вопрос о Данциге (Гданьске), Австрии и Чехословакии можно решить в пользу Германии, если не будет беспорядков, чреватых серьезными последствиями.

В течение 1938 г. Гитлер осуществлял свою программу. В марте, после того как австрийское правительство попыталось взять под контроль местных нацистов, он послал свои вооруженные силы в Австрию. Боев не было. Многие австрийцы (в то время большинство) приветствовали свое превращение в германских граждан. Способ оккупации Австрии был характерен для Гитлера: он вступил в крепость, когда стены ее уже рухнули. Тем не менее его вступление явилось в определенном смысле началом второй мировой войны в Европе. Впервые с конца первой мировой войны армия великой державы перешла европейскую границу и силой произвела территориальные изменения. (с.393)

Для следующего шага Гитлеру не надо было сверяться с расписанием, даже если бы оно у него имелось. Очередной целью стала Чехословакия — демократическое государство, тесно связанное с Францией и не так близко — с Советской Россией, почти окруженное теперь германской территорией и имевшее свыше 3 млн. немецкоязычных граждан. Невилл Чемберлен решил действовать первым и заранее удовлетворить требования Гитлера. Это была политика умиротворения, достигшая своего апогея к лету 1938 г. Все лето Чемберлен и его сподвижники старались добиться согласия правительства Чехословакии уступить требованиям Гитлера и согласия французов покинуть союзника — Чехословакию. Чемберлену это удалось, правда, с большим трудом. 29 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене районы Чехословакии с немецкоязычным населением были переданы Германии. Формально было заключено соглашение между четырьмя европейскими великими державами — Францией, Германией, Англией и Италией, а Советскую Россию благополучно отстранили от европейских дел. Соглашение заключили отнюдь не на добровольной основе. Чехословакия и Франция лишь уступили, опасаясь войны, а Чемберлен с трудом убедил английский народ, что не руководствовался теми же мотивами. Гитлер со своей стороны убедился, что с помощью угроз он и дальше сможет добиваться своего.

Чемберлен обещал целую эпоху мира. Но мир продолжался только шесть месяцев. Чемберлен надеялся, что умиротворение достигло цели, Гитлер ждал новой возможности, чтобы заявить о себе. 15 марта 1939 г. случай представился. Чехословакия, возникшая в октябре 1918 г., распалась. Номинально Словакия стала независимым государством, а Богемия, или Чехия, — германским протекторатом. Гитлер посетил Прагу, и опять казалось, что он действует по заранее подготовленному плану, а он, видимо, просто использовал стечение обстоятельств. Но вопрос этот представляет чисто академический интерес, А вот действительное значение имела реакция британского общественного мнения: было заявлено, что Гитлер разоблачен как агрессор и в следующий раз ему будет оказано сопротивление. Следующий раз не заставил себя долго ждать — встал вопрос о Польше, которая почти наверняка не входила в намерения Гитлера. Как написано в книге «Майн кампф», его первой целью была ликвидация французской гегемонии в Европе. Он сначала полагал, что Англия и Италия сохранят нейтралитет или даже поддержат его. Затем, в период чехословацкого кризиса (или после него), мнение Гитлера изменилось. Теперь он считал, что и Англия может оказать противодействие, но не видел в этом серьезной опасности. Так как у англичан не было сильной армии, Гитлер рассчитывал, что они пойдут на уступки, как только (с.394) Франция потерпит поражение. Будучи уверен в этом, Гитлер к войне против Англии не особенно готовился, небрежно отнесся к укреплению германского военно-морского флота и даже к строительству подводных лодок. Гросс-адмирал Редер ему докладывал, что для войны с Англией нужно 300 подводных лодок, но когда началась эта война, у Германии было всего 23 лодки, пригодные для Атлантики.

Но Польша все же имела для Гитлера важное значение. Под влиянием неприятных воспоминаний о первой мировой войне он решил избежать войны на два фронта с помощью договора о ненападении, заключенного с Польшей в 1934 г. Гитлер думал, что Польша, в страхе перед Советской Россией, охотно станет сателлитом Германии, Венгрия и Румыния — тоже. Однако имелось одно препятствие: в сознании немцев жило недовольство, гораздо более глубокое, чем то, которое было связано с независимой Австрией или немецкоязычным населением Чехословакии. По Версальскому договору населенный немцами Данциг стал вольным городом и так называемый польский коридор отделял Восточную Пруссию от рейха. Гитлер должен был снять это недовольство, чтобы поддержать свой престиж, особенно перед немецкими генералами. Он рассчитывал, что поляки добровольно пойдут на уступки в надежде получить впоследствии Украину. Он весьма заблуждался: руководители Польши, считая свою страну великой державой, желали сохранить независимость и от Советской России, и от Германии и не уступать никому. Когда Польша стала проявлять упорство, Гитлер попытался повлиять на переговоры обычным путем — с помощью неясной угрозы предпринять военные действия.

Это привело в замешательство британское правительство. Зимой 1938/39 г. оно подозревало, что Германия что-то предпримет на западе — против Голландии, Франции или, может быть, даже против Англии.

Британским руководителям пришлось нехотя признать, что Франции необходимо укрепиться. 22 февраля 1939 г. они согласились на проведение англо-французских штабных переговоров, хотя больших целей при этом не ставили. Теперь Польша приобрела большое значение и для Англии. Еще в 1938 г. союзники соглашались с тем, что Польша станет германским сателлитом. Польша нужна была Франции, перед которой стояла задача укрепить свои позиции в целях открытия второго фронта. Поражение Польши серьезно ослабило бы Францию, во всяком случае произвело бы такое впечатление. И, что еще хуже, французы сами могли бы попытаться создать альтернативный фронт против Гитлера, реализовав свой договор с Советской Россией. Британские начальники штабов сообщали, что Польше ничем нельзя помочь. Они также (с.395) считали, что Советская Россия — более ценный союзник. Чемберлен их мнением пренебрег. 30 марта он собственноручно написал гарантийные обязательства, а польский министр иностранных дел полковник Юзеф Бек моментально их принял, «не успев даже выкурить папиросу», как он потом говорил.

Британские гарантии, данные Польше, прямиком вели к началу войны в Европе. Гитлер отнюдь не был испуган — он пришел в бешенство и в конце апреля аннулировал и договор с Польшей о ненападении, и англо-германское военно-морское соглашение 1935 г. Он приказал германским генералам подготовить к 1 сентября кампанию против Польши. Возможно, это была хитрость: сразу несколько генералов сообщили новость послам Англии и Франции. Без сомнения, Гитлер знал, что они это сделают. Он также укрепил свои международные позиции. Германский министр иностранных дел Риббентроп уже в течение некоторого времени пытался преобразовать Антикоминтерновский пакт в эффективный союз. Но японцы вели себя уклончиво. Они не получали от Германии помощи во время пограничных инцидентов с Советской Россией, а теперь широко пользовались на Дальнем Востоке любыми трудностями, которые Гитлер создавал в Европе для западных держав. Риббентроп добился заключения «Стального пакта» с Италией, который был подписан 22 мая 1939 г. Гитлер хотел таким образом напугать западные державы. У Муссолини было противоположное намерение: использовать пакт для отсрочки войны года на три-четыре. Он считал, что Италия за это время лучше подготовится к войне.

После этого со стороны Гитлера последовало зловещее молчание. Он больше не предъявлял требований насчет Польши, не произносил речей перед публикой. Он спокойно ожидал, что две западные державы поступят с Польшей так же, как в предыдущем году с Чехословакией, — заставят ее пойти на уступки.

На этот раз его ожидания оказались напрасными. Западные державы были достаточно решительны: они не только стремились умиротворить Гитлера, но и фактически признали справедливость его притязаний. Тем не менее, поляки ни дюйма не желали уступить. Из чешского кризиса они извлекли урок: есть один способ не уступить слишком много — не уступать ничего. Несомненно, Польша переоценивала свои силы. Более простительной ошибкой было ее преувеличенное мнение о силах западных союзников. Польская верхушка не могла понять, что Англия и Франция не те торжествующие победители, какими они были в 1918 г. Конечно, поляки думали, что западные державы будут соблюдать свои обязательства, а это обеспечит победу. (с.396)

Англия и Франция поддерживали эту иллюзию. В моменты отрезвления они признавали, что не смогут помочь Польше. Ее упорство их смущало. Но они не могли отказаться от своих обязательств, не утратив полностью свой престиж великих держав. Более того, если бы они покинули Польшу, она либо уступила требованиям Гитлера без борьбы, либо после короткого конфликта потерпела поражение. Следовательно, британские и французские политики сознательно обрекали Польшу на катастрофу или, возможно, думали, что на Гитлера произведет впечатление обман, в который они сами не верили.

Был и другой путь: союз западных держав с Советской Россией. Переговоры шли без особого энтузиазма все лето 1939 г. Опять помехой явились британские обязательства перед Польшей. В 1921 г. в результате советско-польской войны поляки получили территорию на востоке, населенную главным образом украинцами и белорусами. Поляки справедливо полагали, что, если только советские войска вступят на эту территорию, они оттуда никогда не уйдут. Поэтому от советской помощи они отказались, а давить на них англичане просто не могли. И опять был пущен в ход обман, чтобы остановить Гитлера и не тревожить поляков.

Англичане предложили, чтобы Россия приняла участие в войне «по просьбе» или поляков, или одного из небольших прибалтийских государств, или западных держав — кого угодно, кроме них. Такое предложение было унизительно, неприемлемо для великой державы. В ответ русские предложили простое трехстороннее соглашение с Англией и Францией, при котором каждое из этих государств обязуется принять меры, если одно из них по какой-либо причине окажется вовлеченным в войну. Англичане в ужасе отшатнулись от этого предложения: немыслима была война, в которой они участвовали бы на стороне Советской России против Германии. Большая часть английского общества отнеслась бы к этому отрицательно, особенно сторонники коалиционного правительства. Это оскорбило бы Франко, папу. Таким образом, переговоры зашли в тупик.

Затем попробовали вести военные переговоры, пытаясь обойти политические трудности, но это ни к чему не привело. Впоследствии Сталин говорил Черчиллю, что русским надо было против Гитлера послать 300 дивизий, англичанам же — только 4. Но это было связано не с политикой, а с географией. Сталину в этом пришлось убедиться, когда Россия в конце концов оказалась вовлеченной в войну. В 1939 г. препятствием являлась по-прежнему Польша. Русские просили разрешения вступить на польскую территорию, но поляки не позволили. И русским ничего другого не оставалось, кроме как сохранять нейтралитет. (с.397)

Гитлер это оценил. В начале лета 1939 г. он говорил о нападении на Польшу даже в том случае, если ей будет помогать Россия. Срыв англо-франко-советских переговоров облегчил ему задачу. 23 августа Риббентроп вылетел в Москву и в тот же день достиг соглашения со Сталиным. Германо-советский пакт не был союзом, это был взаимный обмен обещаниями о ненападении и нейтралитете. Секретный протокол определил сферы интересов, впоследствии Сталин одобрил эту форму соглашения и с другими [государствами]. Финляндия, Эстония и Латвия входили в советскую сферу интересов, Литва — в германскую. Если, как было эвфемистически сформулировано, в Польше произойдут перемены, раздел сфер интересов должен примерно соответствовать этническому делению, которое принято у русских. На Западе поднялась шумиха по поводу преступления Советской России, заключившей соглашение с ведущей фашистской державой. Трудно было понять упреки британских и французских политиков, которые активно способствовали разделу Чехословакии и даже стремились к новому соглашению с Германией за счет Польши.

Гитлер, кажется, поверил, что теперь сопротивление двух западных держав захвату Польши прекратится, что они потеряли всякую надежду на советскую помощь. Ободренный достигнутым успехом, он установил дату нападения на Польшу — 26 августа, несмотря даже на то, что Германия не могла завершить военные приготовления к этому сроку. 25 августа он отложил начало боевых действий. Возможно, его остановил объявленный Муссолини нейтралитет, может быть, официальное подписание соглашения о союзе между Англией и Польшей. Но, скорее всего, он просто понимал, что армия не была еще готова [к войне]. Последовали 6 дней энергичных переговоров, англичане пытались добиться от Польши уступок, поляки отказывались уступить. Ждать больше Гитлер не мог. Как только армия будет готова, ей надлежит немедленно перейти в наступление, иначе угаснет порыв. 31 августа Гитлер приказал на рассвете следующего дня начать наступление.

1 сентября 1939 г. рассвет в Восточной Европе наступил в 4 часа 45 минут утра. В этот момент германские войска перешли польскую границу, а через час их самолеты бомбили Варшаву и уничтожили на аэродромах больше половины польских самолетов. Ни ультиматума, ни объявления войны. В 10 часов утра Гитлер обратился к рейхстагу, и, как обычно, в роли пострадавшего. Он стремился к мирному урегулированию путем переговоров с поляками, но они, мол, его предложения игнорировали: немцев убивали в Польше. В прошлую ночь регулярные части польской армии обстреляли германскую территорию. Никаких данных, подтверждавших эти обвинения, ни тогда, ни после не приводилось, но (с.398) рассказывали один эпизод: эсэсовцы (террористическая полиция «чернорубашечников») организовали нападение осужденных уголовников, одетых в польскую форму, на немецкую радиостанцию. Тела преступников остались лежать на земле. Но в рейхстаге национал-социалистов и не нужно было убеждать. Они аплодировали. А на улицах Берлина и других городов царило безмолвие: все это было далеко от энтузиазма в начале первой мировой войны.

Польша немедленно обратилась к союзникам. Но они ответили сухо. Обе западные державы направили в Берлин обиженное послание — свой протест. Нет, не надо его рассматривать как ультиматум, настаивали они и с надеждой глядели на Муссолини, и, оказалось, не зря. Муссолини решил предложить созыв конференции по поводу раздела Польши; так же была в предыдущем году разделена Чехословакия. Боннэ, французский министр иностранных дел, охотно принял предложение и привел новые доводы в пользу отсрочки выступления: французские генералы хотят провести мобилизацию, нужно, чтобы воздушные налеты немцев этому не помешали (в любом случае налетов быть не могло: большая часть немецких ВВС была занята в Польше). Французская армия приступила к мобилизации; полагали, что на ее завершение потребуется 3 недели. В Англии эвакуировали почти 2 млн. женщин и детей из районов, которым якобы угрожали воздушные налеты.

Открытого, широкого выражения народных чувств почти не было, не шагали по Уайтхоллу толпы с возгласами: «Защитим Польшу!» Год назад они призывали: «Защитим Чехословакию!» Но палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства — пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести. К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Генри Шеннон, один из немногих оставшихся сторонников умиротворения, пытался вести полемику с руководителем парламентской фракции консерваторов, но ему возразили: «Надо идти в драку, ребята, другого выхода нет». Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: «Да, джентльмены, это война». Галифакс недовольно отметил в дневнике: «Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии». Чтобы остаться у власти, правительство Чемберлена уступило воле парламента и, вероятно, всей страны. (с.399)

3 сентября в 9 часов утра британский посол в Берлине предъявил ультиматум, требовавший ответа в течение двух часов. Ответа не последовало. Автоматически наступило состояние войны, о чем Чемберлен мрачно сообщил в своем выступлении по радио. А когда он закончил речь, звуки сирен возвестили о воздушном налете. Жители Лондона толпились в убежищах, послушно надев противогазы. Но это была ложная тревога. Французов вовлекли в войну их британские союзники. В полдень был предъявлен французский ультиматум, в 17 часов срок его истекал, но ответа также не было.

Вступление Англии и Франции в войну было связано с той частью мирного урегулирования, которую, с их точки зрения, труднее всего отстаивать. Не видно было признаков общественного подъема. Люди приняли войну как некую формальную необходимость. В Англии они говорили: «Давайте с этим покончим», а во Франции: «Надо с этим покончить».

Объявление войны было дипломатическим жестом, которых много было и прежде. Но Польше ничем не помогли. Английские военные самолеты напали было на германские в Вильгельмсхафене, но понесли тяжелые потери и фактически не причинили ущерба противнику. Новых попыток они не предпринимали. Французы неторопливо укрепляли линию Мажино. Теоретически у них было подавляющее превосходство. У немцев — всего 33 дивизии на западе, главным образом составленные из ветеранов первой мировой войны, танков не было, орудий — 300. У французов — 110 дивизий, 3286 танков и 1600 орудий, но из них 10 дивизий было на итальянской границе, 15 — в Северной Африке, 40 — на бельгийской границе. На линии Мажино оставалось лишь 45 дивизий, притом танки не были подготовлены для самостоятельных действий. Некоторые французские части продвинулись в район Саара, откуда немцы ушли. Единственным препятствием на пути французов оказались мины-ловушки. Когда после поражения Польши 17 сентября немецкие силы двинулись на запад, французы отступили. Даладье, французский премьер-министр, хвалился тем, что мало пролито французской крови.

Таким образом, поляков оставили сражаться одних. На бумаге соотношение польских и немецких дивизий было следующим: 40 польских дивизий против 52 немецких. Но затяжка мобилизации в угоду западным державам привела к тому, что свыше половины польских дивизий так и не были укомплектованы. Кроме того, у немцев было 6 бронетанковых дивизий, а у поляков — мало танков (с.400) и большая часть самолетов потеряна. Поляки расположили свои армии на передовых позициях — отчасти для защиты своих промышленных районов, расположенных в основном на западе, отчасти питая фантастическую надежду вторгнуться в Германию. Две немецкие армии, одна из Восточной Пруссии, а другая из Силезии, вклинились в тылы польских позиций и нарушили коммуникации. Немецкие бронетанковые дивизии устремились вперед, больше рассчитывая на свою скорость, чем на огневую мощь. Пехота лишь закрепила достигнутое. В польских армиях возник хаос.

Был один просвет во мраке. 8 сентября отступавшие к востоку польские войска натолкнулись возле реки Бзура на германский фланг. Шесть дней продолжалось тяжелое сражение, самое крупное в Европе за все время до нападения немцев на Советскую Россию в 1941 г. Немецкое командование было сильно встревожено: это показатель того, как может провалиться танковая атака, если потерян темп наступления. 14 сентября изможденные, но оставшиеся в живых поляки ушли в осажденную Варшаву; разбитые остатки польских армий отступили далеко на юго-восток, причем их командиры по-прежнему надеялись получить новые запасы через Румынию или даже помощь в виде наступления союзников на западе. Вместо этого с востока в Польшу вступили советские войска. И тогда прекратились все боевые действия. Польское правительство бежало в Румынию и было там интернировано. В Париже было создано правительство в изгнании. Спаслось также около 70 тыс. польских военнослужащих, 3 эсминца и 2 подводные лодки. Варшава продержалась до 28 сентября, 5 октября сдалась последняя польская крепость.

694 тыс. польских солдат попали в плен к немцам, а 217 тыс.— к русским. Немцы потеряли убитыми 8400 человек. Их запасы истощились к концу боев. Если бы французы предприняли наступление, у немцев не было бы возможности сопротивляться. Это ясно показывало, хотя об этом, конечно, не знали на Западе, что Гитлер, отнюдь не готовясь к большой войне, действовал на узком участке и рассчитывал на быструю, достигнутую недорогой ценой победу.

Победы немцев застали русских врасплох. Молотов, народный комиссар иностранных дел, жаловался 10 сентября германскому послу: «Красная Армия рассчитывала на семь недель, а они сократились до нескольких дней». К тому же Молотову нужен был предлог, чтобы оправдать действия советских властей в глазах мировой общественности. Он хотел заявить, что Красная Армия пошла в наступление, чтобы стать на защиту украинцев и (с.401) белорусов, которым Германия «угрожала». В конце концов, учитывая возражения немцев, он пошел на компромисс: было публично заявлено, что Советский Союз счел себя обязанным вмешаться, чтобы защитить украинских и белорусских братьев. Советское наступление 17 сентября почти не встретило сопротивления, ведь многие поляки думали, что русские идут спасать их. Только 737 советских солдат было убито.

28 сентября Риббентроп снова отправился в Москву. Первоначальные расхождения были улажены. В сферу влияния России переходила Литва, Германии досталась вся этнически однородная территория Польши; во многом это соответствовало границам, намеченным еще императрицей Екатериной полтора столетия назад. Первоначально Гитлер, видимо, намеревался превратить Польшу в своего рода сателлита Германии, но Сталин на это не согласился. Обе стороны договорились «не допускать на своей территории какой-либо агитации за Польшу». Это имело серьезные последствия. Гитлер утратил право предъявить даже незначительное требование уступок со стороны Польши, таким образом, заранее было обречено его так называемое мирное наступление на западные державы. Еще ужаснее то, что, оказавшись под властью немцев, хозяйничавших в анонимном «генерал-губернаторстве», поляки и особенно евреи стали первыми жертвами нацистской политики расового уничтожения. Советский режим был жестоким, немецкий — отличался массовыми убийствами. За два года советские власти арестовали около 1/5 всех поляков на присоединенных к СССР территориях. За пять лет немцы убили столько же поляков, живших на территории Германии.

Возмущенно и беспомощно следило британское правительство за советской интервенцией. Генеральный штаб утверждал, что Англия должна объявить войну Советской России, что «стратегическая обстановка будет опасной, но не безнадежной». Министерство иностранных дел Англии вносило свои коррективы, заявляя, что англо-польский союз действителен лишь в случае германской агрессии. Более того, министерство иностранных дел указывало, что британское правительство, намечая в 1920 г. линию Керзона, считало по праву принадлежащей русским ту территорию, которую теперь заняли советские войска. Но, не сумев защитить Польшу, англичане не могли дать санкцию на ее расчленение. В дальнейшем не было удобного случая признать законность наступления, предпринятого Советской Россией, и до конца второй мировой войны вопрос этот постоянно осложнял отношения между Советской Россией и западными державами. (с.402)

Черчилль, в прошлом главный поборник военной интервенции против большевиков, теперь стал инициатором более реалистической политики. Он писал 25 сентября [1939 г.]: «В период страшной войны чувства отступают перед необходимостью разгромить врага». 1 октября он сказал, выступая по радио: «Лучше, если бы русские армии стояли на своих нынешних рубежах как друзья и союзники Польши, а не как захватчики... Но как бы то ни было, рубеж там, и возник Восточный фронт, который нацистская Германия не смеет атаковать». Здесь Черчилль впервые провозгласил политику, которую ему пришлось проводить с 22 июня 1941 г. до конца войны. Гитлер напал на Польшу, чтобы устранить угрозу Восточного фронта. Но уничтожение Польши привело к возникновению этого фронта, который в конечном итоге должен был уничтожить самого Гитлера.

3. ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА. 1939—1940 ГГ.

Закончилась польская война. Гитлер одержал полную победу. Англия и Франция, прежде столь могущественные, взирали на это безучастно. 6 октября 1939 г. Гитлер объявил в рейхстаге, что стремится заключить мир. Он сказал, что не имеет претензий к Франции, хочет дружбы с Англией и приветствовал бы конференцию для обсуждения будущего Польши и евреев. Немного помедлив, британское и французское правительства публично отвергли предложение Гитлера. В узком кругу англичане были не столь тверды. Их министерство иностранных дел высказалось насчет возможности признать завоевания немцев при условии, что поляки и чехи получат какую-нибудь внутреннюю автономию. Но было одно непреодолимое препятствие: никто больше не верил Гитлеру. Ему надо исчезнуть — сослать бы его на остров Святой Елены или в архитектурную контору и заменить Герингом.

Исходя из подобного абсурда, англичане тайно вели переговоры через шведского бизнесмена Далеруса, игравшего аналогичную роль до начала войны. Гитлеру, конечно, об этих предложениях сообщили, и они его очень позабавили, Геринга — в меньшей степени. Гитлер уже принял решение разгромить Францию и прогнать Англию с континента. Война, сказал он своим генералам, «ведется не за победу национал-социалистской Германии, а за господство в Европе», и велел им готовиться к нападению на Францию.

Союзники перешли к состоянию войны, которое прекратилось в 1918 г. Казалось, уроки последней войны усвоены. Чемберлен создал, подобно Ллойд Джорджу, Военный кабинет; Даладье — правительство национального спасения, вроде того, какое было при (с.404) Клемансо. В сущности, это были прежние правительства, сменившие названия. Единственным значительным событием стал приход Черчилля на пост военно-морского министра. Восстановили также различные министерства, существовавшие во время первой мировой войны, — морского транспорта, информации, продовольствия и т.д. Контроль и управление стали осуществляться не с третьего года войны, а с первого ее дня. Предстояло создать Союзный высший совет — те же Чемберлен и Даладье, только вывеска другая. Ввели маскировку, корабли ходили в сопровождении конвоя. Два министерства информации ведали официальными сообщениями и пропагандой. Интернировали нескольких иностранцев. Призвали резервистов. Постепенно повысили верхний возрастной предел обязательной военной службы. Вот, в сущности, и все новшества, связанные с войной, не считая, конечно, боев.

Руководителей союзных держав это бездействие не смущало: они надеялись, что время работает на них; Гитлер тоже так считал, но выводы сделал другие. Галифакс как-то заметил: «Пауза нам очень пригодится, и нам и французам, потому что весной мы станем намного сильнее». Англичане были твердо уверены, что нацистская экономическая система вот-вот развалится. Предполагалось, что все отдано на производство вооружения и у Германии фактически нет сырья, необходимого для ведения войны. Начальники штабов докладывали: «Немцы уже истощены, впали в уныние». Англии и Франции оставалось только удерживать свои оборонительные линии и продолжать блокаду. Германия рухнет тогда без дальнейшей борьбы. Чемберлен заявил: «Я не думаю, что нужно вести беспощадную борьбу».

Почти всю войну англичане придерживались таких совершенно неверных взглядов. Германия перевооружалась, нисколько не снижая уровень жизни: немцы хорошо питались и вполне одобряли победы Гитлера, достававшиеся так легко. Не им, а англичанам пришлось идти на жертвы. К 1940 г. Англия, где производство еще было малоэффективным, обогнала Германию по выпуску самолетов, танков и тяжелых орудий, в сущности, почти всего. С 1939 по 1942 г. британские оценки более чем на 100% преувеличивали уровень германских расходов на вооружение и почти на 100% — рост расходов вообще. Гитлеру не нужно было слишком много вооружения, оно ему требовалось лишь для немедленного применения. Блокада Германии союзниками существовала только на бумаге. Эмбарго нарушили Италия, которую трудно было контролировать, и Советская Россия, которую вообще было невозможно (с.404) контролировать. Немцы получали из Советской России сырье, запасы которого не смогли создать перед войной. И, кроме того, через Сибирь поезда доставляли [в Германию] необходимое из других стран.

Экономические трудности постигли Англию, а не Германию. Определенный ущерб причиняли немногочисленные подводные лодки, еще больший — германские магнитные мины. Еще до начала активизации действий подводных лодок Англия потеряла транспортные суда, общий тоннаж которых составил 800 тыс. т; среднегодовой импорт снизился по сравнению с довоенным с 55 до 45 млн. т. С января 1940 г. в стране было установлено нормирование продовольствия. Подводные лодки топили и военные корабли: в сентябре 1939 г.— авианосец, в ноябре — линейный корабль на месте стоянки. В декабре англичане взяли реванш — британские силы настигли немецкий карманный линкор «Граф Шпее» в Южной Атлантике. Англичане, хотя вооружение на их кораблях было слабее, нанесли противнику значительный ущерб, и «Граф Шпее» укрылся в Монтевидео, а потом был потоплен по приказу Гитлера.

Надеясь на блокаду, союзники все же чувствовали необходимость предпринять что-нибудь более активное. Особенно французы стремились начать военные действия на периферии, чтобы предотвратить войну на своем фронте. До войны союзники замышляли военную кампанию против своего соперника — Италии. Французская армия Леванта (Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря – А.Т.), примерно 80 тыс. человек, под командованием Вейгана была дислоцирована в Сирии, британские силы меньшей численности под командованием Уэйвелла — в Египте, мощные подразделения британского флота — в Александрии. К несчастью, Муссолини сохранял нейтралитет или по крайней мере «не находился в состоянии войны», и это лишало союзников удобной мишени. Но французы требовали что-нибудь предпринять. Надо было создать еще один фронт, в крупную коалицию против Германии включить Турцию, Грецию, Румынию и Югославию. Вейган говорил о походе на Вену сотни балканских дивизий. А какие силы предоставят союзники? Транспортировка из Сирии в Салоники французских войск численностью 50 тыс. человек займет три месяца. Предложение не прельстило балканские государства.

Французов это не испугало, они выступили с еще более грандиозным проектом — бомбить Баку на Каспийском море и утверждали, что это приведет к окончанию войны: немцы будут отрезаны от кавказской нефти, Советская Россия значительно ослабнет. У французов было всего 117 транспортных самолетов и 324 т бомб, самолетам пришлось бы лететь над нейтральной Турцией, бомбить (с.405) Баку ночью, не имея точных карт. Казалось, что даже и в этом случае, после единственного налета, нефтяные промыслы выйдут из строя на 6 месяцев. Один французский самолет-разведчик пролетел над Баку; из смехотворного проекта больше ничего не вышло.

Англичан эти невероятные планы не интересовали, они стремились умиротворить Муссолини и защитить Суэцкий канал. Затем их внимание обратилось на север. Едва вернувшись в Адмиралтейство, Черчилль возродил один из наиболее привлекавших его замыслов периода первой мировой войны и предложил направить английский флот на Балтику. Специалисты решительно его поддержали. Затем он выдвинул более скромный план. Германия сильно зависела от поставок железной руды из Северной Швеции. Зимой, когда замерзало Балтийское море, эту руду доставляли через норвежский порт Нарвик. Если заминировать норвежские воды или захватить сам Нарвик, суда не смогут доставлять железную руду. Норвежский нейтралитет Черчилль игнорировал: «Небольшие нации не должны нам связывать руки, когда мы боремся за их права и свободу... Мы должны скорее руководствоваться гуманностью, чем буквой закона». Но кабинет отклонил его предложение.

Неожиданно представилась новая благоприятная возможность. Советская Россия, все еще опасавшаяся нападения Германии, несмотря на их кажущуюся дружбу, установила свой контроль над государствами Прибалтики. Латвия, Эстония и Литва неохотно уступили советским требованиям, Финляндия не подчинилась. 30 ноября советские войска вступили в Финляндию. Сталин, видимо, полагал, что в Финляндии можно поставить у власти без серьезной борьбы коммунистическое правительство. Советские войска были плохо подготовлены к зимней войне и даже к войне вообще. Вначале финны успешно оборонялись, и на Западе все были восхищены маленькой доблестной Финляндией. Французское правительство особенно было преисполнено энтузиазма. Коммунисты и в Англии, и во Франции с самого начала поддержали СССР. Британских коммунистов почти не принимали в расчет, а французские вызывали страх, их партию объявили вне закона. Теперь появилась возможность дискредитировать их окончательно. Кроме того, правые силы во Франции, не одобрявшие войну против Гитлера, приветствовали бы войну с Россией. Даладье, французский премьер-министр, наконец-то станет подлинным лидером страны. И еще один плюс: любой поход потребует участия британских военно-морских сил, Англия больше не сможет уклоняться, будет нести свою долю военных тягот. (с.406)

И британское правительство было захвачено ходом событий. 14 декабря Советская Россия была официально исключена из Лиги Наций. 19 декабря англо-французский Высший военный совет принял решение помочь Финляндии. Но как добраться туда? Даладье нашел простой выход: надо просить, чтобы Норвегия и Швеция вели себя как лояльные члены Лиги Наций и надеялись, что западные державы защитят их от любой ответной акции со стороны России или Германии. Норвегия и Швеция не приняли на себя таких обязательств и подтвердили свой нейтралитет. Но обе западные державы не впали в отчаяние: если нельзя добиться от Норвегии и Швеции сотрудничества, обойдемся без него. Будут сразу же направлены войска в Нарвик. Но возникли трудности. Нужны были три недели для высадки в Нарвике и еще одиннадцать, чтобы перебросить союзные войска из Нарвика к шведской границе. Там шведы могли их остановить, нарушив энергоснабжение. Кроме того, стоял вопрос об оккупации Тронхейма, Бергена и Ставангера. К январю 1940 г. для осуществления операции требовалось уже 100 тыс. человек. Черчилль был в отчаянии: даже минимальный план — перекрыть маршрут, по которому доставлялась железная руда, — осуществить не удалось. Но именно это заставило британское правительство согласиться на французский, более крупный, план, хотя, конечно, британское правительство не хотело в отличие от французского быть вовлеченным в войну с Россией.

Союзным правительствам понадобилось время. Нужно было подготовить припасы и военно-морские силы, перебросить войска. К 12 марта поход на Нарвик был подготовлен: четыре эскадры крейсеров, четыре флотилии эскадренных миноносцев и войска численностью 14 тыс. человек. Чемберлен спросил генерала, которому предстояло принять командование: «Что вы сделаете, если натолкнетесь на сопротивление?» Генерал уклонился от ответа. Галифакс сказал: «Ну, железо там или не железо, но если добраться можно лишь ценой гибели многих норвежцев, я — против». Чемберлен пожал генералу руку и сказал: «До свидания, удачи вам, если поход состоится». Но в тот же вечер пришло сообщение: финны, безнадежно разбитые, приняли советские условия и заключили мир. Генерал не смог отправиться даже в Глазго, не то что в Нарвик.

Опять союзники были дискредитированы, они объявили о своем намерении помочь Финляндии, но не смогли. Во Франции ушел в отставку Даладье, его сменил Поль Рейно, деятель более энергичный, но без политических последователей. 28 марта он отправился в Лондон на заседание Союзного высшего совета и там требовал предпринять немедленные действия. В ответ англичане снова предложили план минирования норвежских вод, чтобы перекрыть (с.407) маршрут доставки железной руды. Если Германия нанесет ответный удар — тем лучше. Черчилль заявил: «Мы больше выиграем, чем проиграем, от нападения Германии на Швецию и Норвегию». 4 апреля Чемберлен сказал: «Гитлер упустил возможность». Устанавливать мины собирались 5 апреля, экспедиционные силы послать лишь в случае, если Германия вмешается. Затем наступила пауза. Черчилль хотел также пустить мины по Рейну, французы возражали, боясь ответного удара Германии; такое же противодействие в Норвегии их не страшило. С разногласиями разобрались, и 8 апреля началась установка мин. Таким образом, формально англичане первыми нарушили норвежский нейтралитет.

Но не только они. В начале войны Гитлер беспокоился о сохранении нейтралитета Норвегии, который был ему выгоден, как и шведский. В январе 1940 г. его встревожили слухи об англо-французском выступлении в защиту Финляндии. Еще больше он встревожился 16 февраля, когда британский эсминец загнал немецкое судно «Альтмарк» в норвежские территориальные воды и освободил находившихся на нем британских военнопленных. 1 марта он приказал готовить вторжение в Норвегию. Военные советники предлагали наступление на суше, требовавшее огромных усилий. Гитлер не согласился: слишком медленно. Британские морские силы успеют осуществить свои задачи. Он настаивал, что надо произвести высадку морского десанта и в дополнение к ней — выброску парашютного десанта. Таким образом, держава, чьи морские силы были слабее, фактически использовала море в борьбе против более сильной морской державы. Это было первым прямым вмешательством Гитлера в разработку стратегии, оно оказалось очень успешным и предвещало еще более крупные успехи.

5 апреля германские военные корабли и торговые суда, имея на борту войска численностью примерно 10 тыс. человек, двинулись к побережью Норвегии. Англичане, думая лишь о собственном предстоящем походе, приняли меры предосторожности против нападения германских военно-морских сил, но не приняли мер на случай германского вторжения в Норвегию. Благодаря скорее поразительному всплеску удачи, чем предусмотрительности, Гитлер опередил англичан на 24 часа: 9 апреля германские войска вступили в Данию и Норвегию, их морские десантники захватили Осло, Берген, Тронхейм и Нарвик. Дания, фактически беззащитная, сдалась без боя и стала германским протекторатом на все время войны. В Осло норвежцы, хотя и застигнутые врасплох, все же сопротивлялись и потопили крейсер «Блюхер». Норвежскому королю удалось бежать и поднять в стране знамя Сопротивления. (с.408)

Вначале союзники радовались, и казалось, что Гитлер совершил огромную ошибку. Черчилль заявил: «Любой германский корабль, который войдет в проливы Скагеррак и Каттегат, будет потоплен». Последовала полная неразбериха. Следуя инструкциям Адмиралтейства, британский флот гонялся за воображаемыми немецкими крейсерами, вместо того чтобы готовиться к высадке. А когда отправили наземные силы, это в основном была недостаточно подготовленная территориальная армия, не оснащенная для высадки десанта в условиях противодействия противника. Противоречивы были мнения относительно того, где высаживаться. Черчилль хотел вернуть Нарвик. Военный кабинет ради политической демонстрации настаивал на Тронхейме.

Начальники штабов сочли это слишком опасным и решили ограничиться захватом противника в клещи из Намсуса и Ондальснеса, двух рыболовных портов, где вряд ли можно было осуществить даже мелкие высадки. Англичане, к своему удивлению, обнаружили, что большинство норвежских аэродромов уже в руках немцев и их армия и флот не могут действовать в пределах досягаемости немецкой авиации. Поход союзников окончился сокрушительным провалом. Войска высадились в Намсусе и Ондальснесе, но 2 мая им пришлось оттуда уйти. 28 мая англичане действительно взяли Нарвик. Но к тому времени это событие заслонили более крупные, которые произошли во Франции. Нарвик был эвакуирован 8 июня, при этом потоплены авианосец «Глориес» и два эсминца.

Король Норвегии со своим правительством бежал в Англию и присоединил к британскому морскому флоту суда, общий тоннаж которых составлял свыше миллиона тонн. Германский военно-морской флот сильно пострадал: погибло 3 крейсера и 10 эсминцев, было временно выведено из строя 2 тяжелых крейсера и карманный линкор. Летом 1940 г. германские военно-морские силы почти перестали существовать: остались тяжелый и 2 легких крейсера и 4 эсминца. Все это оказалось весьма кстати, когда Гитлер пытался вторгнуться в Англию. Но пока англичане заметили только свое унижение и провал. Их гнев обратился против Чемберлена, и, напротив, они с энтузиазмом воспринимали Черчилля. На деле, санкционировав норвежскую кампанию, Черчилль больше не имел к ней никакого отношения, она — плод его импульсивности и внутренней неразберихи. Но люди учитывали прошлое. Чемберлен расплачивался за политику умиротворения, Черчилль был вознагражден за годы безвестности. По иронии судьбы, неудача кампании, которой в большей мере руководил Черчилль, привела к падению Чемберлена и возвышению Черчилля. (с.409)

7 и 8 мая в палате общин состоялись дебаты по поводу норвежской кампании. Лео Эмери обратился к правительству: «Ради Бога, уходите!» Ллойд Джордж просил Чемберлена показать пример самоотверженности — уйти в отставку. В конце дебатов 41 депутат из числа сторонников правительства голосовал заодно с оппозицией и немногим более 60 воздержались. Чемберлен пытался реорганизовать свое правительство, но после некоторого колебания лейбористы отказались в нем участвовать. Днем 9 мая Чемберлен, Черчилль и Галифакс обсуждали дальнейший ход событий. Галифакс осторожно заметил, что члену палаты лордов трудно быть премьер-министром «в условиях такой войны». Однако Черчилль охотно возложил на себя это бремя. Днем 10 мая 1940 г. он стал премьер-министром, и в нужный момент: в то утро началась настоящая война: германские армии вторглись в Бельгию и Голландию.

Черчилль принял вызов и заявил 13 мая в палате общин: «Я ничего предложить не могу, кроме крови, труда, слез, пота... Вы спрашиваете, какова наша политическая программа? Я отвечу: воевать — на море, на суше, в воздухе, всей мощью, всеми силами, какие нам пошлет Господь... Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом — победа. Победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы ни был долгим и трудным путь к ней».

Его речь считают началом периода национального единства. Ничего подобного. Консерваторы не так легко забыли свое поражение. В палате общин они стоя приветствовали Чемберлена. Лейбористы приветствовали Черчилля, пока не были потоплены в Оране французские линкоры. Галифакс и, возможно, Чемберлен все еще жаждали мирного компромисса. Национальное единство наступило лишь после эвакуации из Дюнкерка и «битвы за Англию», когда английский народ один, без союзников, победил.

* * *

В 1939 г. было очевиднее, чем в 1914-м, что если и произойдут опасные бои между Германией и союзниками, то именно в Бельгии. Линия Мажино вдоль франко-германской границы надежно обеспечивала безопасность Франции, а также, хотя это осознавалось в меньшей мере, безопасность Германии. Французы считали эту линию исключительно оборонительной и не имели возможности делать оттуда вылазки, какие, к примеру, совершали римляне из-за своей стены на севере Британии. Немцы были так в этом уверены, что со своей стороны границы предприняли меньшие меры предосторожности, направив туда втрое меньше вооруженных сил, чем Франция, —19 дивизии против 59. Так линия Мажино помогала немцам и ослабляла французов. (с.410)

Линия была волнорезом, отводившим поток немецких войск в Бельгию. По сравнению с линией Мажино бельгийские укрепления ничего не стоили. До 1936 г. Франция была союзником Бельгии и по крайней мере могла рассчитывать на франко-бельгийское военное сотрудничество. Затем Бельгия перешла на позиции нейтралитета. Граница между Францией и Бельгией была длиннее, чем линия Мажино, ее укрепление обошлось бы немыслимо дорого, и французы этим заниматься не стали. Таким образом, бельгийский нейтралитет был единственной их защитой от Гитлера. Вряд ли достаточной.

В начале войны британские экспедиционные войска — сначала 4 дивизии, потом к началу боев они выросли до 10 — были переброшены во Францию и размещены вдоль бельгийской границы. Объективно оценивая уроки первой мировой войны, британское правительство подчинило британские экспедиционные войска французскому главнокомандующему Гамелену. Это было менее удачное решение, как могло показаться. Гамелен передал свои полномочия командующему французскими армиями Западного фронта, а тот в свою очередь — французскому генералу, командовавшему на северо-востоке. Виконт Горт, командир британских экспедиционных войск, не понимал, кому он подчиняется. Англичане поспешно возвели кое-какие элементарные укрепления, а когда Хор-Белише, военный министр, стал их критиковать за несоответствие необходимым требованиям, его освободили от занимаемой должности. Всю зиму царило сонное затишье на бельгийской границе и на линии Мажино.

Гамелен пытался согласовать с бельгийцами свои планы, но те не хотели, чтобы их втянули в военные действия. Они даже часть войск передвинули к французской границе, чтобы не допустить никакого англо-французского вторжения. Черчилль возмущался бельгийским нейтралитетом, но, естественно, союзники с их высокими принципами не могли его нарушить. Вдобавок не могли сохранить свой политический престиж, оставаясь безучастными зрителями во время нападения Германии. Кроме того, утверждали, что вступление в Бельгию сократит границу союзников. Гамелен вначале планировал только продвижение к реке Шельде, затем его амбиции возросли. При таком наступлении нельзя было помочь Голландии, которая тоже, казалось, была под угрозой. Гамелен замыслил более крупное наступление на рубеж реки Диль, а затем дальше — в район Бреда. Жорж и другие французские генералы не одобряли этот план, тогда Гамелен сказал им, что с точки зрения политической такое наступление необходимо. И у Горта были сомнения, которых он, правда, британскому правительству не высказывал. (с.411)

Гамелен фактически бросил в наступление все свои регулярные дивизии и все британские экспедиционные войска. Он был уверен, что таким образом будет спровоцирована решающая битва; это действительно произошло, но вовсе не так, как он рассчитывал. Гамелен также надеялся добавить к своим войскам 22-ю бельгийскую дивизию и 10-ю датскую; он рассчитывал, что координацию действий можно производить на поле боя, без предварительных обсуждений, что союзные войска смогут пройти 145 миль, в то время как немцам надо будет пройти 70 миль. Все зависело от качества бельгийских укреплений.

Гамелен считал само собой разумеющимся, что немцы поведут наступление на своем крайнем правом фланге, как в 1914 г. Вначале так и было. В октябре 1939 г., когда Гитлер объявил о своем решении атаковать на западе, немецкие генералы отнеслись к этому с большим сомнением. Один из них сказал: «Франция не Польша». Гитлер настаивал, и Генеральный штаб неохотно составил именно тот план, который Гамелен предвидел. Речи не было о решающей победе, речь шла только о занятии территории; это заставило бы союзников уйти из Голландии и Бельгии и обеспечило бы Руру большую безопасность. Гитлер был недоволен планом, он указал южнее, на Арденны, и спросил: «А здесь можно пройти?» Генералы ответили, что нельзя, если не будет уверенности, что ударные силы союзников двинутся в Бельгию (что Гамелен действительно собирался сделать). Гитлер отказался от своей идеи, а затем ее подхватил и развил Манштейн, начальник штаба группы армий «Центр». Но планы Манштейна до Гитлера не дошли.

Немецкое наступление должно было начаться 12 ноября. Из-за плохой погоды пришлось его отложить, затем после дальнейших отсрочек его назначили на 17 января 1940 г. И тут вмешалась судьба — помог случай. 10 января немецкий офицер в Кёльне опаздывал к месту службы, и друг предложил доставить его туда самолетом. Но самолет сбился с курса и совершил вынужденную посадку в Бельгии. Офицер вез с собой планы вторжения, которые не смог уничтожить; бельгийцы передали их союзникам. Планы явились тем подтверждением, которое так нужно было Гамелену, он еще больше войск отправил в Бельгию. А в Германии наступление было отменено; Манштейн, вызвавший своими настояниями недовольство Генерального штаба, был командирован в Восточную Германию. Путь его лежал через Берлин; там он обратился к Гитлеру и рассказал о своем плане. Гитлер пришел в восторг, а Генеральный штаб во главе с Гальдером уступил и обстоятельно разработал детали. Таким образом, в составлении плана участвовали все трое — Гитлер, Манштейн и Гальдер. Неформальный подход Гитлера сыграл здесь главную роль. (с.412)

Согласно новому плану, немцы будут наступать в центре. Бок с 30 пехотными и 3 бронетанковыми дивизиями заманит союзников на север. Лееб с пехотными дивизиями будет производить отвлекающие маневры вдоль Рейна. Рундштедт с 50 пехотными и 7 бронетанковыми дивизиями одержит победу. В Седане, главном пункте прорыва, ему будут противостоять 3 наиболее слабые французские дивизии. Но французы не верили, что наступление через Арденны возможно. Они даже не стали воздвигать заграждения, чтобы не помешать действиям своей кавалерии. Они считали, что всегда смогут в случае необходимости двинуть в бой резервы.

Впоследствии часто говорили, что союзники были гораздо хуже оснащены. Это не совсем верно. У союзников было 3200 танков, у немцев — около 2700, притом некоторые французские танки по своей мощности превосходили немецкие. Но французские танки были размещены во всех армиях, а немецкие — сосредоточены в бронетанковых дивизиях на решающих участках. Немцы имели заметное превосходство в воздухе, их авиация была предназначена для четкого взаимодействия с наземными войсками. Пикирующие бомбардировщики имелись только у немцев. Англичане, у которых тоже было достаточно бомбардировщиков, намеревались осуществлять налеты на Рур и другие «стратегические объекты», а не участвовать в боях. Многие британские истребители находились в Англии для ее защиты.

Немцы не использовали два новых вида оружия, о которых широко распространилась молва среди противников Германии. «Пятая колонна», состоявшая из предполагаемых предателей, — плод охваченного паникой воображения, — ее на самом деле не было. И Германия не рассчитывала на бесчисленных, падающих с неба парашютистов; ее воздушно-десантные силы численностью 4 тыс. человек понесли большие потери еще при захвате голландских мостов и аэродромов. До конца мая многие сотни тысяч англичан вступили в местные добровольческие отряды обороны, чтобы защитить свои деревни от немецких парашютистов, которых ожидали в любой момент; хотя немцам не требовалось сбрасывать десанты, они быстротой мысли и действий побеждали генералов, сохранявших неторопливый темп, присущий первой мировой войне.

Кампания началась 10 мая с немецкого вторжения в Голландию и Бельгию. Голландская армия отступила сразу. 13 мая королева и правительство отправились в Англию вместе с большей частью голландского военно-морского флота. 14 мая Роттердам сдался. Немцы бомбили его по ошибке, когда шли уже переговоры о капитуляции. Убито было примерно 900 жителей; число погибших (с.413) министр иностранных дел Голландии увеличил до 30 тыс. Эту фантастическую цифру до сих пор часто повторяют. 15 мая прекратились бои в Голландии. Французские войска, двигавшиеся к ней на помощь, так и не соединились с голландцами.

Бельгийцы рассчитывали на свою мощную крепость в Эбен-Эмаэле, но германские саперы захватили ее простым способом — высадились с планеров на ее крышу и забросили через вентиляционные шахты взрывчатку. 12 мая бельгийцы отошли от рубежа реки Маас. Через два дня британские и французские войска соединились с бельгийцами, начав затем координировать совместные оборонительные действия. 15 мая союзники столкнулись с более трудной задачей; она состояла не в том, как защитить Бельгию, а в том, как из нее выбраться. Немцы прорвались южнее, на рубеже Мааса у Седана.

Это был страшный удар; его нанесли по инициативе Гитлера; такой план действий отстаивал Манштейн, детально разработал Гальдер, а исполнителем предстояло стать Гудериану, командующему немецкими бронетанковыми войсками. Гудериан больше всех остальных генералов уповал на скорость. Это сразу проявилось. По расчетам генеральных штабов, германского и французского, немцам потребовалось бы девять дней, чтобы выйти к реке Маас. Гудериан сказал — четыре, а прибыл за два дня. Можно с предельной точностью установить, в какой именно момент Франция потерпела поражение, до конца войны перестав быть великой державой. В 15 часов 13 мая первый немецкий солдат переправился через Маас. Сопротивление французов было слабым, несогласованным. На рассвете следующего дня переправились немецкие танки, а к 15 мая путь Гудериану был открыт, он ринулся вперед вопреки приказам армейского командования задержаться, вопреки даже аналогичным приказам Гитлера, который на миг засомневался. Германские танки мчались беспрепятственно по свободным дорогам, а когда кончалось горючее, танкисты останавливались у ближайшей бензоколонки, заправлялись бензином, ничего не платя за него, и продолжали путь.

А севернее танки Роммеля тоже переправились через Маас на канатном пароме и ринулись к Авену. Это был не столь решающий удар, но благодаря ему Гудериан избежал неприятностей на правом фланге. Германское верховное командование больше беспокоил его левый фланг. Здесь победа зависела от скорости немецкой пехоты. У немцев было три моторизованные пехотные дивизии, остальная пехота шла пешком, как в 1914-м, следом лошади тащили повозки с припасами. И скорость была та же, что и тогда: 40 миль в день; шли почти неделю. 17 мая, когда французы пытались предпринять контратаку, они наткнулись на крепкую оборону левого фланга (с.414) Гудериана. Одну из атак возглавил де Голль, малоизвестный тогда бригадный генерал, и впоследствии она стала примером того, что могут французы, если их генералы, как де Голль, исполнены отважной решимости. Но фактически еще до того, как удалось вплотную подойти к противнику, воздушный налет прервал атаку де Голля, Гудериан даже не стал о ней докладывать в штаб. Справедливо, хотя и весьма обидно, прозвучало приведенное Элистером Горном высказывание д-ра Джонсона: «Муха, сэр, может укусить могучую лошадь, но она все-таки лишь насекомое, а лошадь все равно остается лошадью». Ушло время, когда еще можно было отсечь головной отряд немцев.

Первым понял, что произошло, Рейно. Утром 15 мая он позвонил Черчиллю: «Мы разбиты: мы проиграли сражение». Черчилль ему не поверил, но убедился, что Гамелен и Жорж вполне спокойны. Однако вечером у Гамелена сдали нервы, и он объявил: «Это гибель французской армии». 16 мая Черчилль вылетел в Париж — ему сообщили, что через пару дней там будут немцы. Дым от горящих документов плыл над садом французского министерства иностранных дел. Жители покидали Париж, забив все дороги, ведущие на юг. Черчилль спросил Гамелена: «Где стратегический резерв?» Гамелен ответил, что резерва нет. Но Черчилль настаивал: «Когда и где вы собираетесь контратаковать?» Гамелен сказал: «У нас меньше численность, хуже оснащение, слабее методы». Он пожал плечами — и в историческом смысле ушел в небытие.

Черчилль питался воодушевить французов, обещал, что во Францию будут направлены 10 эскадрилий истребителей. Согласие Военного кабинета было получено по телефону. Однако по возвращении в Англию Черчилль наткнулся на сопротивление этому решению. Сэр Хью Даудинг, командующий истребительной авиацией, настаивал, что для обороны Англии ему нужно 52 эскадрильи, между тем их всего 36, а если еще посылать во Францию, то скоро ничего не останется. Даудинг призвал на помощь Военный кабинет, показал график прежних потерь, говорил о потерях будущих. Военный кабинет Даудинг убедил: члены кабинета согласились, чтобы эскадрильи действовали над французской территорией, но вылетали туда с английских баз. Через день или два немцы разгромили большинство баз, с которых английские самолеты могли вылетать во Францию; спор стал беспредметным. Но все же график Даудинга явился первым шагом на пути к победе в «битве за Англию».

Немцы не вступили в Париж 18 мая. И не собирались это делать. Гудериан устремился к морю. 20 мая его танки заняли Амьен, затем Абвиль. В тот же вечер они вышли на побережье у Ноэла, пройдя за 10 дней 200 миль. Еще севернее, в Бельгии, (с.415) отступали союзники: англичане за Шельду, французы к югу от Лилля. 19 мая Горт осуждал ситуацию со своим французским начальником Бийотом, который сказал, что придется отступать к Сомме. Горт с нетерпением глядел на Дюнкерк и порты на берегу пролива. Горт, полководец не из выдающихся, не занимал пост начальника имперского Генерального штаба, и его назначили командующим британскими экспедиционными войсками просто как лучшего фронтового генерала. И теперь он принял смелое независимое решение: спасти свою армию. Вечером 19 мая он сообщил Военному кабинету, что, возможно, придется подумать об эвакуации. На следующий день Айронсайд, начальник имперского Генерального штаба, прибыл с официальным приказом: Горт должен пробиваться на юг. Но Горт отказался. Из его 9 дивизий 7 вели бои с германской группой армий "Б" на севере и не могли выйти из боя. Айронсайд заметил: «Ситуация отчаянная. Господи, спаси британские экспедиционные войска, доведенные до такого положения некомпетентностью французского командования».

Эта некомпетентность дошла теперь до высшей точки. 19 мая Гамелен проснулся наконец и составил чисто теоретическое заключение, из которого следовало, что немецкий передовой отряд надо отрезать. Он отправил это свое заключение Жоржу, который не обратил на него никакого внимания. Через несколько часов Гамелен узнал от Рейно о своем увольнении. Рейно пригласил двух героев первой мировой войны, Петена и Вейгана: 84-летний Петен вошел в правительство, а 73-летний Вейган стал главнокомандующим. Он похлопал по своему портфелю со словами: «В моем распоряжении секреты маршала Фоша». Портфель был пуст. Вейган отменил приказ Гамелена о совместном наступлении, а затем, утомленный, поскольку летел из Сирии самолетом, лег спать и проспал 24 часа. 21 мая он вылетел во Фландрию. С Гортом ему встретиться не удалось. Король Леопольд III сообщил ему, что бельгийская армия держаться больше не в силах. Бийот, французский командующий, встретился с Вейганом, но вскоре погиб в дорожной катастрофе.

Французы не знали, что Горт честно старался вырваться из немецкого окружения, хотя мог бросить на прорыв лишь два батальона, где было в общей сложности всего 16 танков. 21 мая в Аррасе эти небольшие силы атаковали немцев, и, хотя немцы были гораздо сильнее, их это очень встревожило. Роммель заявил, что его атакуют 5 танковых дивизий. Но к вечеру англичане выбились из сил, возникла опасность окружения. Пришлось отступить. 22 мая аналогичную попытку предприняли французские войска, но с (с.416) еще меньшим результатом, а 24 мая атаковали на юге — результатов никаких. Передовой отряд немцев стал теперь крепкой линией обороны, прорвать ее не было возможности. На севере армии союзников оказались безнадежно отрезанными.

В этот решающий момент наступление немцев на несколько дней задержалось. Рундштедт, по-прежнему считая французов той страшной силой, какой они были в первую мировую войну, волновался за свой южный фланг и решил приберечь танки для второго периода кампании. Гитлер это решение одобрил — он тоже опасался французской армии. После войны хитроумные теоретики высказывали предположение, что Гитлер намеренно щадил англичан, чтобы заключить с ними добрый мир. Ничего подобного. Немцы просто еще не поняли масштабов своей победы.

25 мая Горт решил, что французы не способны контратаковать и он должен спасать свою армию. Решимость его укрепилась 27 мая, когда сдалась бельгийская армия. Бельгийское правительство уехало сначала во Францию, затем в Лондон, Леопольд III остался в качестве военнопленного; за это решение его много и незаслуженно критиковали. Он в сущности принес большую пользу: мужественное сопротивление бельгийской армии дало возможность англичанам укрепить свои оборонительные рубежи вокруг Дюнкерка. 27 мая началась эвакуация британских экспедиционных войск. Предполагалось, что спасено будет лишь около 10 тыс. человек. Черчилль предупредил палату общин, что следует подготовиться к неприятным, тяжелым вестям.

Эвакуация оказалась успешной сверх всяких ожиданий. Похвальба Геринга на деле не оправдалась. Британские истребители нанесли немецким бомбардировщикам тяжелый урон, какое-то время мешала немцам и низкая облачность. Эсминцы забрали большинство людей, кроме того, в эвакуации участвовало 860 разнообразных судов — прогулочных, одномачтовых рыболовных, речных паромов. К 4 июня, когда закончилась эвакуация, в Англию были доставлены 340 тыс. человек (из них 200 тыс. англичан и 140 тыс. французов). Это дорого обошлось: погибли 6 эсминцев и 177 истребителей, британская экспедиционная армия потеряла все танки, орудия, автомобильный транспорт. Многие солдаты потеряли винтовки. Лишь британские гвардейцы были непоколебимо спокойны: сошли в Дувре на берег строем, вымытые, выбритые, в начищенных до блеска сапогах.

Эвакуация из Дюнкерка была воспринята в Англии как замечательный успех, почти победа, а во Франции она вызвала тяжелые переживания. Под угрозой поражения англичане всегда предпринимали эвакуацию — так было в Уолчерне в 1809 г., в Галлиполи в 1915-м, а теперь в Норвегии и Дюнкерке. Метод французов — (с.417) отойти и укрыться в крепости, так поступил в Меце Базен (Во время франко-прусской войны командующий корпусом и Рейнской армией – А.Т.) в 1870 г. Поэтому они приняли участие в эвакуации неохотно и с опозданием. Черчилль обещал, что англичане и французы будут эвакуированы «в тесном содружестве». Означало ли это, что, поскольку английские войска уже отбыли, теперь, пока не эвакуируют равное число французов, англичан больше не будут отправлять? Или это означало, что эвакуировать будут в соответствии с числовым соотношением вклинившихся в расположение немцев англичан и французов (5:1), или просто равное число англичан и французов?

Генерал Александер (принявший командование, когда Горт был отозван), не имея ясных указаний из Лондона, решил придерживаться третьего толкования. В результате во Франции остались 150 тыс. французских войск. В сущности именно их упорная оборона дала возможность англичанам эвакуироваться так успешно. Эти французские войска попали в плен, что не способствовало росту дружеских чувств французов в отношении к англичанам.

Остальная часть кампании была всего лишь ее эпилогом. Вейган, верный методам первой мировой войны, намеревался удержать рубеж на Сомме с 50 дивизиями — это было все, что у него осталось. 5 июня немцы начали наступление, через два дня прорвали оборону противника. Часть немецких войск устремилась через Нормандию в Бретань, другая — через Шампань и захватила в тылу линию Мажино, третья двинулась на юг, за Лион. Французское правительство уехало в Тур, затем в Бордо. 14 июня немцы вступили в Париж, прошли маршем по Елисейским полям. В Нормандию были направлены 2 британские дивизии под командованием генерала сэра Алана Брука. Но он вскоре понял, что кампания проиграна, и 15 июня его войска были эвакуированы, вместе с ними — 10 тыс. поляков. Прошло почти четыре года, прежде чем британские войска возобновили боевые действия на земле Франции.

10 июня объявил войну Муссолини. Итальянская армия была слабо вооружена: единственные пригодные орудия, которые у нее имелись, были захвачены еще в конце первой мировой войны у австрийцев. Муссолини это не беспокоило: ведь война заканчивается, если немедленно не объявить войну, он потеряет место за столом мирной конференции. Итальянская армия втрое превосходила по численности французскую, но до прекращения боев успела пройти лишь несколько сот метров и вступила в Ментону. (с.418)

Эти дни были свидетелями смертельной агонии англо-французского союза, который в предыдущие 20 лет, казалось, играл руководящую роль в международных делах. Черчилль дважды посетил Рейно, стараясь укрепить его слабеющие моральные силы. Обсуждались фантастические планы: создание укрепленного редута в Бретани; обращение к президенту Рузвельту, которое заставит Новый Свет прийти на помощь Старому. Взгляды союзников коренным образом расходились. Французы полагали, что лишь оборона Франции имеет значение, что надо пожертвовать британскими истребителями и экспедиционными войсками; они возмущались тем, как англичане их покинули. Англичане беспокоились о том, чтобы война продолжалась, и полагали, что французское правительство должно уехать из Франции в эмиграцию, как делали другие правительства. Превыше всего они стремились сохранить французский флот — это дало бы им возможность по-прежнему господствовать на море, без него им грозила большая опасность; если он действительно попадет в руки немцев, то война вполне может оказаться проигранной. Они требовали, чтобы французский флот отправился в британские порты, хотя несколько недель спустя были глубоко возмущены подобным требованием Рузвельта — чтобы их собственный флот отправился в американские порты.

13 июня Черчилль, Галифакс и Бивербрук встретились в Type с Рейно в последний раз. Черчилль говорил о защите французского флота. Рейно просил разрешения заключить перемирие. Британские политики вышли в сад, чтобы там обсудить свой ответ. Бивербрук сказал: «Здесь толку не будет. Поедемте домой». Без дальнейших разговоров англичане уехали.

Это был конец англо-французской коалиции. В последовавшей затем неразберихе британское требование о переводе французского флота в безопасное место больше прямо не выдвигалось перед французским правительством. 16 июня этот вопрос не стали затрагивать, предпочли выдвинуть предложение о нерушимом союзе обеих стран — это была последняя попытка оживить угасавший союз. Но французы надменно отвергли предложение. Рейно ушел в отставку, Петен стал премьер-министром и сразу предложил немцам перемирие. Тут Гитлер проявил умеренность и политическое мастерство; он притворялся умеренным и в январе 1933 г., когда стал германским канцлером. Ему нужно было заставить французское правительство функционировать; еще больше он стремился не допустить, чтобы французский флот и колонии перешли к Англии. Когда состоялись переговоры в салоне-вагоне Фоша, где 11 ноября 1918 г. было подписано [Компьенское] перемирие, условия были предложены приемлемые. Хотя германская оккупация сохранится в Северной Франции и на всем побережье до испанской (с.419) границы, территория к югу от Луары останется свободной и французское правительство (оно вскоре обосновалось в Виши) будет осуществлять гражданскую власть во всей стране. Французский флот надо было разоружить в портах приписки, но Гитлер обещал его оставить Франции. Перемирие подписали 22 июня. Победа Германии над Францией была полной. Германия потеряла убитыми 28 тыс. солдат — ненамного больше, чем Англия в первый день битвы на Сомме в 1916 г. Германские боеприпасы были истощены, Гитлера, однако, это не беспокоило. Как он и предвидел, их в точности хватило. Его стратегическая проницательность подтвердилась. Его провозгласили «величайшим полководцем всех времен», и ни один германский генерал более не смел усомниться в его указаниях.

Для подавляющего большинства французского народа война закончилась — так, по крайней мере, казалось; правительство Петена в Виши осуществляло политику лояльного сотрудничества с немцами, позволяя себе лишь слабые, бесплодные протесты по поводу чрезмерных налогов, которые немцы взимали на содержание своей оккупационной армии. Единственное омрачало согласие: Шарль де Голль бежал в последний момент из Бордо в Лондон. Он был очень молодым офицером. Но постарше не нашлось, чтобы стать во главе Сопротивления. Он обратился к французскому народу с призывом продолжать борьбу. Де Голль сказал: «Франция проиграла сражение, но не войну». Лишь несколько сот французов откликнулись на его призыв. Британское руководство признало его лидером свободных французов, которые отнюдь не являлись французским правительством, даже правительством в изгнании.

Французский флот по-прежнему был в опасности. 24 июня Дарлан, главнокомандующий военно-морскими силами Франции, дал указание командирам кораблей топить свои суда, если возникнет малейшая опасность, что они попадут в руки немцев. Англичане об этом не знали. Во всяком случае, они не могли полагаться на слова Дарлана, а на обещание Гитлера — тем более. Немногочисленные французские корабли в британских портах были легко разоружены, хотя несколько французских моряков при этом все же погибли. В Александрии французы разоружили собственные корабли после соглашения между британскими и французскими генералами. Самые мощные силы находились в Мерс-эль-Кебире, возле Орана. 3 июля адмирал Сомервилл выполнил решение, которое Черчилль называл «самым отвратительным, самым жестоким и мучительным из всех, в исполнении которых я когда-либо участвовал». Сомервилл предъявил ультиматум: французские корабли должны отправиться в британские порты или в Соединенные Штаты, в противном случае моряки сами должны их потопить в течение (с.420) шести часов. Французский адмирал отказался выполнить эти требования. И в шесть часов вечера Сомервилл открыл огонь. 1 французский линкор ушел в Тулон, 2 линкора и 1 линейный крейсер были уничтожены; погибли 1300 французских моряков. В Англии и США решительные действия англичан были встречены с одобрением. Впервые в палате общин консерваторы откровенно поддержали Черчилля: «Все голоса слились в священном громовом аккорде». Но французы восприняли события по-другому: опять они оказались жертвами британского эгоизма. Французское правительство, не объявляя войны, разорвало дипломатические отношения с Англией. Так печально закончилось давнее партнерство.

4. ВОЙНА НА БОЛЬШОМ РАССТОЯНИИ. 1940—1941 ГГ.

Такого триумфа еще не было в истории Европы. По масштабам успеха к Гитлеру приближался лишь Наполеон, однако ему для создания империи потребовалось десять лет и три кампании; кульминацией последней из них стал Аустерлиц, принесший тяжелые потери. К тому же создание империи не было завершено; Пруссия сохраняла небольшую независимость, Австрия — значительную. А Германия добилась меньше чем за год господства на всем континенте к западу от Советской России при минимальной потере людей и средств. Победа над Францией многократно окупилась. Немцы обнаружили в хранилищах достаточные запасы нефти для битвы за Англию и для первой крупной кампании в России. А взимание с Франции оккупационных расходов обеспечило содержание армии численностью 18 млн. человек.

Устанавливалось германское господство с помощью разнообразных средств — от аннексии или прямого правления до формально равного партнерства с Италией. До войны Германия присоединила к себе Австрию и Судетскую область Чехословакии, затем Данциг и Западную Польшу вслед за первыми своими победами, позже — Эйпен и Мальмеди в Восточной Бельгии. Фактически были также аннексированы Люксембург, Эльзас и Лотарингия. Эльзасцы были призваны в германскую армию и совершили одно из самых тяжких военных преступлений — перебили все население французской деревни Орадур-сюр-Глан. Часть Польши, не аннексированная ни Германией, ни Советской Россией, попала под непосредственное управление Германии — как ни удивительно, это был единственный район Европы, оказавшийся в таком положении; затем эта часть была присоединена к оккупированной территории России. Здесь имелось анонимное генерал-губернаторство во главе с нацистским (с.421) тираном Гансом Франком, где с самого начала осуществлялись нацистская доктрина расового превосходства и геноцид. Бельгия и оккупированная зона Франции находились под властью германской военной администрации лишь номинально, до того, как будет побеждена Англия. У немцев имелось также одно заморское владение — Нормандские острова, которыми от имени короля Георга VI управляли немцы. Во время освобождения некоторые жители островов, арестованные за выступления против немцев, были отправлены в тюрьму Винчестера отбывать до конца свои сроки.

На месте Чехии был создан протекторат Богемии и Моравии, президент и министры которого были чехами. На деле они подчинялись германскому наместнику — сначала Нейрату, затем Гейдриху, эсэсовскому террористу, и, наконец, Фрике. В 1942 г. два чешских парашютиста убили Гейдриха. Это повлекло за собой варварские ответные меры, в том числе знаменитое разрушение Лидице и запомнившееся в меньшей мере разрушение Лезаки, другой деревни возле Праги.

Правительства Голландии и Норвегии были немного более независимы, находясь под контролем рейхскомиссара; в ходе войны контроль усиливался. В обеих странах появились коллаборационисты — национал-социалист Муссерт в Голландии и Квислинг в Норвегии. Нацистские власти не слишком их жаловали. В сущности, хотя была провозглашена эра фашизма, подлинно фашистской не стала ни одна страна, кроме Италии, Испании и Хорватии. Дания и неоккупированная зона Франции действительно пользовались внутренней независимостью, которая, правда, впоследствии уменьшилась и наконец совсем исчезла.

Из так называемых союзников Германии очевидным сателлитом была Словакия, хотя примечательно, что это ей не помешало всю войну оставаться формально нейтральной. Венгрия и Румыния считались союзниками Германии, обе стремились завладеть Трансильванией и участвовали в русской кампании. Болгария довольно энергично участвовала в нападении на Югославию, но отказалась объявить войну Советской России, утверждая, что сочувствие славянам слишком присуще Болгарии. Лишь Италия считалась полноправным союзником, Гитлер считал равным себе только Муссолини.

Швеция и Швейцария сохраняли свою демократическую систему и даже пытались следовать демократическим курсом. Фактически они были привязаны к германской экономике и, поскольку англичане их не бомбили, могли приносить Германии больше пользы, чем если бы оказались в положении побежденных. Германия получала железную руду из Швеции, точные приборы из Швейцарии. Без этого она не смогла бы продолжать войну. Единственными (с.422) странами, действительно имевшими возможность самим определять свою политику, были те, которые имели связь с внешним миром, — Испания и Португалия в одном конце Европы, Турция — в другом; нейтралитет Испании и даже Португалии долгое время вызывал сомнения. Государство Эйре (Национальное название Ирландии – А.Т.) также придерживалось нейтралитета, в основном мнимого, благодаря терпимости британского правительства.

Щупальца Германии проникали почти во все европейские страны, какова бы ни была степень их формальной независимости. Иногда орудием проникновения были тайная полиция и СС, иногда — военные, иногда — германские бизнесмены, облеченные полномочиями рейха. Германия, расширившая свою территорию в результате военных побед, господствовала в Европе, осуществляя там принципы неограниченной автаркии. Европа стала экономическим целым, которым управляли исключительно в интересах Германии. Возникла система меркантилизма, которую величали новым порядком. Отдельные германские власти пытались всю Европу за пределами Германии низвести до положения сельскохозяйственного придатка. Другие, имея в виду военные нужды, старались использовать европейскую промышленность для германской военной машины; некоторых интересовал лишь грабеж. Но какая бы цель ни преследовалась, европейские страны превратились в колонии, снабжавшие Германию продуктами питания, промышленными товарами и, в конечном счете, рабочей силой. Иногда эти эксплуатируемые страны получали в обмен кое-какие германские товары, но чаще им сулили кредиты, оплатить которые Германия собиралась после войны. Даже Советская Россия принимала эти бумажные обещания. Утверждают, что только Венгрия сумела накопить к концу войны положительный баланс в торговле с Берлином.

Побежденные страны платили за привилегию быть побежденными, а немцы извлекали доходы. Жизнь в Германии мало изменилась под влиянием войны, уровень жизни фактически вырос во второй половине 1940 г. Потери военного снаряжения быстро восстанавливались благодаря нормальной работе промышленности. Не было необходимости в экономической мобилизации, в управлении трудовыми ресурсами. Расформировали примерно 50 дивизий, еще 25 перевели на штаты мирного времени. Осенью 1940 и в конце лета 1941 г. сократилось производство боеприпасов. Продолжалось строительство автомобильных дорог. Начали осуществляться грандиозные планы Гитлера по созданию нового Берлина. (с.425)

Германский народ, возможно, думал, что война окончена. Гитлер так не считал, он был охвачен военными устремлениями. Дважды на протяжении жизни одного поколения германский народ был вовлечен в войну, и Гитлер сомневался, удастся ли вовлечь его в третий раз, если дать ослабнуть этому порыву. Лучше поддерживать его испытанным способом — с помощью легкого успеха. Более того, Гитлер по-прежнему утверждал, что время работает не на Германию. Он судил об остальных по себе и предсказывал, что Советская Россия и Соединенные Штаты будут драться когда-нибудь с Германией, даже если она первой на них и не нападет.

Очевидной целью Гитлера была Англия, все еще воюющая и не сдавшаяся, чего Гитлер не ожидал от нее. Он полагал, как и Людендорф до него, что, как только из рук Англии будет выбит ее континентальный меч — Франция, она сразу же заключит мир. Правда, завоевание Англии, если оно вообще возможно, принесет больше вреда, чем пользы. Британская империя будет разделена между Японией и США — так считал Гитлер. В любом случае Германии ничего не достанется. Британский флот отправится в Новый Свет, и США окажутся неуязвимыми, пока будут готовиться к широкомасштабной войне.

Гитлер хотел мира именно с Англией. Это фактически превратило бы ее в буфер на случай американского нападения. Была бы устранена опасность с запада, Гитлер получил бы возможность пойти против Советской России. Но единственной тактикой, которая могла помочь ему создать для себя более благоприятную ситуацию, была тактика ожидания, пока у противника сдадут нервы. Он использовал ее еще до того, как стал германским канцлером, затем в Чехословакии, пытался применить в Польше. Теперь он применил ее против Англии. Во время переговоров о перемирии с Францией Гитлер сказал Йодлю: «Англичане проиграли войну, но не знают этого; надо им дать время, и они поймут». Гитлер дал Англии время до 19 июля — сначала хранил молчание, потом выступил в рейхстаге и в последний раз воззвал к «разуму и здравому смыслу». Он не предлагал умеренных условий, лишь осуждал Черчилля и сулил Англии «бесконечные страдания и несчастья», если она не заключит мир.

Был момент, когда англичане, или по крайней мере некоторые члены Военного кабинета, подумывали о заключении мира. 27 мая, накануне эвакуации из Дюнкерка, Военный кабинет обсуждал возможность промежуточных переговоров с Муссолини. Галифакс, министр иностранных дел, рекомендовал уступить Муссолини в Средиземном море Мальту и Кипр — пусть они станут итальянскими, а Египет будет в совместном владении. Что касается Германии, Галифакс готов был обсудить условия, «если убедится, что (с.426) они не повлияют на обстоятельства, жизненно важные для независимости этой страны". Чемберлен поддержал Галифакса. Эттли язвительно возражал против перспективы искать покровительства Муссолини; другой член Военного кабинета, Артур Гринвуд, назвал это «шагом к окончательной капитуляции». Черчилль вначале игнорировал эту идею, потом ворчливо сказал, что, если господин Гитлер готов заключить мир при условии возвращения германских колоний и господства в Центральной Европе, это одно дело, но вряд ли он сделал бы подобное предложение.

На следующий день Черчилль с помощью двух министров из лейбористской партии снова поразмыслил и наконец, созвав всех членов кабинета, заявил: «Конечно, будем продолжать борьбу, что бы ни случилось в Дюнкерке».

«Молодец, премьер!» — закричали министры. Некоторые плакали, другие хлопали Черчилля по плечу. Это была невольная демонстрация против Чемберлена и Галифакса. И против Гитлера тоже.

После речи Гитлера 19 июля Черчилль хотел отклонить содержавшиеся в ней предложения официальным голосованием в обеих палатах парламента. Чемберлен и Эттли, два партийных лидера, полагали, что «не надо столько шума по этому поводу»; Галифаксу было поручено выступить по радио и отвергнуть мирные предложения Гитлера. В частной беседе Галифакс по-прежнему убеждал шведского министра, что скоро наступит время переговоров. Но его время ушло. В начале августа Черчилль определил цели Англии до конца войны. Прежде чем англичане вообще станут вести с Германией переговоры, она должна вернуть все приобретения и «на деле, а не на словах» дать надежные гарантии, что ничего подобного больше не произойдет. Дверь перед мирными переговорами решительно захлопнулась. Целью англичан стала «безоговорочная капитуляция» Германии.

Удивительное требование: ведь Англия была одинока, ей явно угрожало нападение. На бумаге союзников у нее было много. Правительства Норвегии, Голландии, Бельгии и Польши укрылись в Лондоне. Бенеш был признан главой чехословацкого правительства в изгнании, а де Голль представлял «Свободную Францию». У Голландии и Бельгии имелись большие колониальные ресурсы, кое-какие приобрел позже де Голль. Имелась большая польская армия и воздушные силы. Но все эмигрантские правительства не имели никакой власти в Европе, их страны были под пятой немецкой оккупации, и сопротивление было вначале незначительным, оно могло лишь обеспечить Лондон секретной информацией, но не противодействовать нацистам. (с.425)

Как и во время борьбы с Наполеоном, для Англии источником помощи был мир за пределами Европы. Уже воевали британские доминионы, кроме Эйре. Работала промышленность Канады, обеспечивая британские военные нужды, притом на более щедрых условиях, чем впоследствии США. Для защиты Англии прибыли канадские войска, которые приняли участие в нападении на Северную Францию. Войска Южной Африки боролись в Эфиопии и в Египте. Новозеландские войска сильно пострадали в битве за Крит. Австралийские войска удерживали Тобрук в Северной Африке.

Соединенные Штаты обещали экономическую помощь в гораздо большем масштабе в дальнейшем, хотя Англия не знала, как за эту помощь платить. Вскоре после сформирования национального правительства Рэндольф Черчилль (Сын У.Черчилля, член палаты общин в 190 – 1945 гг. – А.Т.) навестил отца и стал что-то говорить о трудностях сложившегося положения. Черчилль ответил: «Я вижу только одно средство. Мы должны привлечь к своему делу американцев». Так он в конце концов и сделал, правда, этому скорее способствовали не его собственные усилия, а японцы.

Черчилль и его советники не хотели ждать вступления Америки в войну. Запутанными, противоречивыми путями они пришли к мысли: если Англия выдержит опасности предстоящего лета, она может выиграть войну, даже если будет совершенно одна. В заблуждение отчасти вводили воспоминания о первой мировой войне, отчасти сообщения эмигрантов-антифашистов, отчасти собственные стратегические ошибки, состоявшие в преувеличении результатов блокады: англичане верили (совершенно напрасно), что германская экономика на грани гибели, и ожидали решающих результатов от дальних бомбардировок.

Таковы были отдаленные прогнозы. В июне 1940 г. после успешной эвакуации из Дюнкерка англичане не чувствовали себя народом, потерпевшим поражение. Они полагали, что имеют хорошую возможность уцелеть, и дальнейшие события подтвердили их правоту. В связи с этим легко было поверить, что, уцелев, они снова каким-то образом окажутся победителями, как в конце первой мировой войны. Воспоминания их воодушевляли, а немцев иногда тяготили. Когда немцы заняли Варшаву, один из их офицеров заметил: «В последний раз меня прачка разоружала. Интересно, кто меня будет разоружать на этот раз?» У англичан появлялись подобные мысли, но в иной ситуации. Все же не многим немцам посчастливилось быть разоруженными прачкой. Большинство из тех, кто не был убит, попали в русские лагеря, где оставались много лет. (с.426)]

Теперь Гитлер, хотел он того или нет, должен был выполнить свои угрозы. 21 июля он встретился в Берлине с представителями трех видов вооруженных сил. В принципе решение об операции «Морской лев» — вторжении в Англию — было принято. Десять дней спустя, после дальнейшего обсуждения, был назначен день — 15 сентября. Гитлер с самого начала сомневался, является ли операция «технически осуществимой», сказал, что решит за несколько дней до начала, надо ли ее предпринимать. В этом плане переплелись импровизация и обман. Может быть, он окажется реальным, и все окончится хорошо. Если же нет, может быть, все-таки нервы у англичан сдадут от сознания страшной перспективы? В любом случае стоит попробовать.

Отношение Гитлера к предложенной операции было все время противоречивым. Это был сухопутный хищник, он уже думал о крупной кампании против России. Еще до окончания британской эвакуации из Дюнкерка он сказал Рундштедту, что теперь высвободился для «великой главной задачи — смертельной борьбы с Россией». Упорство англичан послужило для него новым аргументом, и на совещании 21 июля он с легкой душой перешел от вопроса о вторжении в Англию к вопросу о русской кампании — она сулила больше выгод; Гитлеру также казалось, что ее легче осуществить. Он заявил, что континентальный меч Англии вовсе не Франция, а Россия: «После разгрома России будут вдребезги разбиты британские надежды». Нападение на Англию было для Гитлера второстепенной операцией. Он не руководил подготовкой этой кампании лично, как делал раньше и собирался делать впредь; удалился в Бергхоф, уединенную резиденцию в горном районе, и внимательно наблюдал за подготовительными работами.

Поэтому не было координации между тремя видами вооруженных сил. Главнокомандующий сухопутными силами Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер находились в Фонтенбло; гросс-адмирал Редер — в Берлине; Геринг, министр авиации, — сначала у себя дома в Каринхалле, в 40 милях от Берлина, затем в сентябре он разместил в Бове первый эшелон штаба. Руководители армии трудились над подготовкой операции «Морской лев» с высадкой десанта на широком участке от Дила до Уэймута. Они смотрели на пролив Ла-Манш как на противотанковый ров, который к ним никакого отношения не имеет. Кто-то другой их переправит через пролив, и тогда они предпримут победоносную кампанию.

Совершенно иначе думал Редер. Немецкий флот настолько уменьшился после своих потерь в Норвегии, что ему не справиться даже с передовыми британскими силами в Гарвиче. Редер стоял за долговременную стратегию: к концу 1941 г. установить свое господство в Атлантике с помощью сотен подводных лодок; иметь (с.427) большой надводный флот, который сможет соперничать с британским в Средиземноморье к 1942 — 1943 гг. Но Гитлеру казалось, что это слишком долго. Лишь 5% германского производства стали выделялось для флота, в течение всего 1940 г. у немцев было меньше подводных лодок, чем в начале войны. Поэтому побочным результатом битвы за Англию явилось поражение немцев в их борьбе за Атлантику, вполне, впрочем, заслуженное.

Внешне казалось, что Редер полностью поддерживает операцию «Морской лев», хотя он и добивался ее отсрочки до 15 сентября. Речные баржи и каботажные суда были сосредоточены в портах, откуда планировали совершить вторжение. Это нанесло ущерб германской промышленности: снабжение ее в основном осуществлялось водным путем.

В одном важном вопросе Редер добился своего. Познакомившись с армейскими планами, он настаивал, что невозможно вторжение широким фронтом, что флот в лучшем случае может произвести высадку армии в Дувре. Генералам пришлось согласиться. Они составили исправленный план высадки из Дила в Брайтон, однако не верили, что такая ограниченная операция может иметь успех. Фактически Редер и армейское командование согласились, что нападение будет успешным лишь в том случае, если англичане к этому времени уже капитулируют.

Все обратились к германским воздушным силам. Геринг был рад выполнить задачу. Как раньше Болдуин и Дуэ (итальянский генерал), он верил, что авиационное оружие неодолимо: бомбардировщик всегда прорвется. Он был уверен, что люфтваффе может абсолютно самостоятельно победить Англию. Не было ничего общего между операцией «Орел» — наступлением германских ВВС — и операцией «Морской лев». 1 августа Гитлер дал указание «создать благоприятные условия для завоевания Англии». Но операция «Орел» предусматривала, что караваны бомбардировщиков в сопровождении истребителей просто будут парить в воздухе над Англией и громить англичан, чтобы те сдались, — это будет Герника (Город в Испании, в Стране Басков, который был разрушен в результате бомбардировки германской авиацией 26 апреля 1937 г.), но в более крупных масштабах. Во время битвы за Англию немецкие ВВС никогда не считались с нуждами других видов вооруженных сил, почти не пытались бомбить британские корабли, но часто бомбили порты и аэродромы, которые в случае нападения понадобились бы армии. Операция «Орел» была неверно рассчитана даже в пределах ее непосредственных задач. (с.428)

В течение двух месяцев после Дюнкерка англичане ликовали, сознавая, что находятся теперь на передовой. Забывая, как и немецкие генералы, о проливе Ла-Манш, они представляли себе, как пойдут по Англии немецкие танки, а с неба хлынут полчища парашютистов. Отряды английских защитников родины с копьями или винтовками без патронов блокировали дороги, приготовившись в буквальном смысле умереть под забором. Черчилль предложил, если придут немцы, бросить призыв: «Одного ты всегда можешь забрать с собой». Что касается дел сухопутных, армейские руководители сомневались, что небольшое количество слабо вооруженных дивизий в состоянии разбить силы вторжения, если те высадятся, а руководители флота, желая сберечь крупные боевые корабли для будущих боев, сомневались, смогут ли они помешать высадке. Как докладывали начальники штабов, «все зависит от авиации».

На бумаге немецкие военно-воздушные силы были гораздо сильнее: соотношение числа самолетов — 2:1. Однако превосходство было кажущимся, оно лишь вводило в заблуждение. Бомбардировщики могли успешно действовать только в условиях защищенности от нападения истребителей, а число истребителей у противников было почти равным. Кроме того, у англичан имелись более крупные резервы, чем у немцев, и благодаря тому, что министром авиационной промышленности был Бивербрук, они фактически увеличили численность истребителей за время битвы. Англичане действовали над своей землей, а немецкие истребители — на пределе дальности своего полета. У англичан были к тому же бесценные радарные установки, позволявшие следить за движением самолетов и предупреждать нападение. (Хотя у немцев тоже имелась разновидность радара, ее использовали только для обнаружения кораблей.)

Но главное, англичане знали, что делают, немцы — не знали. Руководители германских военно-воздушных сил никак не могли решить, продолжать ли бомбежки, невзирая на атаки истребителей, или сначала уничтожить британские истребители. В результате не удалось сделать ни того, ни другого. У сэра Хью Даудинга, командующего истребительной авиацией, не было подобных сомнений. У него была одна цель — подавить немецкую бомбардировочную авиацию. Даудинг с максимальной бережливостью использовал английские истребители, не давая себя вовлечь в «рыцарские» схватки с немецкими истребителями, когда этого можно было избежать. Результаты говорили сами за себя. Британские потери превосходили немецкие, если сравнивать число истребителей. Но это перечеркивалось огромной потерей немецких бомбардировщиков. (с.429)

Операция «Орел» официально была начата 13 августа. Но плохая погода задержала атаку на два дня, так называемая битва за Англию продолжалась с 15 августа по 15 сентября. Она прошла три периода. Во время первого немцы атаковали, не имея точных задач, и понесли тяжелые потери. 15 августа лишь за один день их потери составили 75 самолетов против 34 английских. В течение второго периода немцы сосредоточили силы против передовых аэродромов Кента и достигли значительных успехов. У англичан было больше потерь, чем у немцев, и возникла опасность, что английские военно-воздушные силы будут разгромлены. 24 августа сбившийся с курса немецкий самолет по ошибке сбросил бомбы на Лондон, а на следующий день английская авиация в ответ бомбила Берлин; результатов это не дало, но рассердило Гитлера. Он нанес ответный удар, или, может быть, Геринг полагал, что настало время подвергнуть испытанию боевой дух англичан. 7 сентября немцы приступили к бомбежке Лондона. Это был третий период, с которого началась (чего никто по-настоящему не осознал) беспорядочная бомбежка городов. Ей суждено было продолжаться всю войну.

Англичане думали, что надвигается кризис. 7 сентября ночью прозвучал сигнал «Кромвель» — непосредственная опасность вторжения. Отряды защитников Родины взялись за оружие. В некоторых районах звон церковных колоколов возвестил, что там немецкие парашютисты действительно приземлились. Но это была ложная тревога. 9 сентября немцы снова бомбили Лондон, хотя с меньшими результатами, чем в первом случае: прорваться смогли менее половины бомбардировщиков. 15 сентября немцы сделали последнюю крупную попытку. На этот раз для английских ВВС все обошлось хорошо: они потеряли 26 самолетов, уничтожили 60 немецких, по ошибке считая, что сбили 185 (это их еще больше воодушевило). Но достаточно было и истинной цифры. Немецкая авиация не смогла добиться превосходства в воздухе. Всего в «битве за Англию» немцы потеряли 1733 самолета, англичане — 915, и у них теперь было на вооружении 665 истребителей (а в июле — 656).

Операция «Морской лев» не состоялась, путь для нее расчистить не удалось. Тем более не удалось принудить англичан сдаться. 17 сентября Гитлер отложил операцию «Морской лев» «до дальнейшего извещения». 12 октября он перенес ее на зиму. Немцы еще продолжали кое-какую подготовку до марта 1942 г., англичане долго после этого сохраняли свою систему обороны, особенно сильно выросшие отряды защитников Родины. Но 15 сентября, в решающий день, англичане избавились от опасности вторжения. Победа в «битве за Англию» довершила начатое в период эвакуации из Дюнкерка — восстановила боевой дух англичан. Потом часто (с.430) бывало недовольство по отдельным поводам, иногда резкая критика в тех случаях, когда война велась плохо или хотя бы безуспешно. Одно историки могут утверждать наверняка: английский народ никогда не сомневался, что надо бороться до полной победы.

В необычной войне участвовали теперь англичане: два смертельных противника обязаны были друг друга уничтожить и ничего с этим поделать не могли. Немцам не удалось вторгнуться в Англию, Англия не в силах была вторгнуться на континент. С середины июня 1940 до последнего дня марта 1941 г. британские и германские войска не обменялись ни одним выстрелом, не считая нескольких рейдов, британских десантно-диверсионных частей на французское побережье. Война свелась к бомбежкам и блокаде.

«Битва за Англию» постепенно переросла в налеты германских бомбардировщиков по ночам; они продолжались — то в ответ на британские бомбежки, то по всевозможным другим причинам. У немцев не было бомбардировщиков дальнего действия и летчиков, подготовленных к ночным операциям. У них не было ясного представления о том, что надо делать. Иногда, бомбя порты и железнодорожные узлы, они пытались нарушить британские коммуникации; иногда, разрушая центры городов мощными фугасными и зажигательными бомбами, пробовали сломить боевой дух англичан; иногда просто бросали бомбы. «Блиц» (как его неправильно называли, имея в виду молниеносный налет) причинил огромный ущерб. 3,5 млн. домов были повреждены или уничтожены: разрушена палата общин, поврежден Букингемский дворец, разрушен Сити — деловой центр Лондона, лондонский Ист-Энд, многие провинциальные города. Погибших оказалось меньше, чем ожидали: примерно 30 тыс. человек было убито в период «молниеносного налета», главным образом в Лондоне. Производство пострадало меньше. Даже в Ковентри, который подвергся самой разрушительной бомбежке, уже через пять дней полностью работали все заводы. Непоколебимым оставался боевой дух, лишь первые несколько дней царила паника. Английский народ сплотился перед лицом всеобщей опасности. В мае 1941 г. немцы внезапно прервали «блиц»: они готовились к нападению на Россию, и меры защиты от воздушных налетов заботили их больше, чем сами налеты.

В это время атаки британских бомбардировщиков носили почти условный характер. Теоретически у британской авиации была стратегическая цель: уничтожить заводы по производству синтетического топлива и другие жизненно важные предприятия, от которых зависела военная мощь Германии. Прицельное бомбометание такого рода было возможно только днем, англичане скоро поняли, что без прикрытия истребителей невозможны дневные налеты. Ни один из руководителей английских ВВС не пытался разрешить проблему дальности полета истребителей, как ни один из ведущих британских генералов не пытался решить проблему (с.431) танков в условиях окопной войны. Вместо этого англичане ограничились ночным бомбометанием. Не имея возможности поражать точно определенные цели и вообще любые цели, англичане беспорядочно сбрасывали бомбы, ошибочно полагая, что боевой дух немцев ниже их собственного. Фактически британские бомбардировщики нападали только потому, что это был единственный способ продемонстрировать: Англия еще воюет с Германией.

На германском производстве это сказалось незначительно, на британском — сильно. За 1941 г. британская авиация на каждые 10 т сброшенных бомб теряла один бомбардировщик, при ее налетах погибло больше английских летчиков, чем немецкого гражданского населения. Добавьте к этому рабочую силу, промышленные ресурсы и сырье, затраченные на производство бомбардировщиков, — и станет ясно, что нападения дороже стоили Англии, чем причиняли вреда Германии. В ноябре 1941 г. налеты бомбардировщиков прекратились; это явилось официальным признанием того, что результаты не стоят понесенных потерь. Но англичане по-прежнему верили, что стратегические бомбежки могут сыграть решающую роль, если они достаточно интенсивны. В течение всей войны ресурсы британской индустрии, а затем в большей мере и американской были сосредоточены на производстве тяжелых бомбардировщиков. Это было важным следствием того года, когда Англия боролась одна.

Блокада оказалась более опасным оружием, по крайней мере со стороны Германии. Вся Европа была в ее распоряжении, припасы щедро текли из Советской России. Англия мало что могла сделать, лишь держать под контролем доставку товаров из таких отдаленных мест, как Южная Америка и Юго-Восточная Азия. Гросс-адмирал Редер мог, однако, более или менее беспрепятственно осуществлять долгосрочную стратегию, которой он всегда отдавал предпочтение. Он действовал в узких рамках. Гитлер считал крупные надводные корабли большой ценностью и не хотел ими рисковать в море. В мае 1941 г. Редер отправил самый тяжелый из кораблей — «Бисмарк» — в довольно бесцельный поход в Атлантику. Объединенные силы английского военно-морского флота потопили его после потери линейного крейсера «Худ». Таким образом, нежелание Гитлера выпускать в открытое море оставшиеся крупные корабли оказалось оправданным.

Гитлер также не хотел тратить германские ресурсы на строительство подводных лодок, Редеру приходилось довольствоваться теми, какие имелись. До лета 1941 г. численность германских подводных лодок не достигла довоенного уровня. Но и при этом (с.432) их атаки были устрашающе эффективными. Немцы могли теперь использовать французские порты в Атлантике и нападать далеко в океане. У англичан соответственно положение было намного хуже. Они лишились в Ирландии трех военно-морских портов, и даже угрозы Черчилля предпринять военные действия не могли поколебать упорный нейтралитет Эйре. Только в апреле 1941 г. были потоплены транспортные суда общим водоизмещением около 700 тыс. т — это гораздо больше, чем британские судостроительные заводы могли построить. Пришлось сократить пищевой рацион. Видимо, в этот момент опасность военного поражения была для Англии наиболее реальной.

Затем ход событий изменился. Вновь успех принесло конвоирование — метод, открытый еще во время первой мировой войны. Английская авиация с трудом перешла от сбрасывания бомб к патрулированию морских путей. Предстояло поступление американской помощи во всевозрастающих размерах. В августе 1940 г. Рузвельт передал свыше 50 вышедших из употребления эсминцев. Лишь 9 из них можно было использовать, и потому дар имел скорее символический смысл для будущего, чем реальное значение для настоящего. От Рузвельта ожидали большего после того, как в ноябре 1940 г. он был избран президентом на третий срок. Американские военные корабли взяли на себя охрану западной части Атлантического океана. В Исландии, основном промежуточном пункте англо-американских конвоев, американские войска помогали английским. Сначала американские корабли только сообщали англичанам о присутствии подводных лодок, но к осени 1941 г. они уже сами топили подводные лодки, а лодки топили их. Число потопленных кораблей уменьшилось, хотя количество подводных лодок возросло. После переброски примерно 50 германских подводных лодок в Средиземное море там вскоре произошли перемены, весьма неблагоприятные для англичан. Но в первый период «битвы за Англию» победу одержали англо-американские силы. Рузвельт по-прежнему утверждал: чем больше поступит в Англию ресурсов, тем менее вероятным станет участие Америки в войне. Черчилль его поддерживал, заявляя: «Дайте нам возможности, и мы дело закончим», — предложение весьма рискованное. Фактически США вели необъявленную войну, а настоящую войну предотвратила только решимость Гитлера не допустить, чтобы действия американцев его спровоцировали.

Но борьба с помощью подводных лодок была для Гитлера слишком медленной. Он хотел, чтобы темп войны не снижался, пока он ждет вестей из Атлантики. Недолгое время его занимала идея напасть на Гибралтар и прорваться в Северную Африку. Этого желал Редер, чтобы отобрать у англичан власть в Средиземноморье; (с.433) этого желали немецкие генералы, чтобы найти применение своей огромной армии. В октябре 1940 г. Гитлер встречался в Андае с испанским диктатором Франко и в Монтуаре с Петеном. Обоим он говорил о легкости военной кампании в Марокко. Франко участвовать отказался. Петен же рассчитывал на большие выгоды, если Франция из страны поверженной и большей частью оккупированной превратится в союзника Германии. Но Гитлер предвидел трудности: Франко, Петен и даже Муссолини перессорятся из-за трофеев, а он не сможет всех удовлетворить. Принадлежащие Испании Канарские, а Португалии Азорские острова попадут в руки англичан или американцев, и положение германских ВМС будет хуже, чем когда-либо. Налет на Гибралтар так никогда и не состоялся, хотя Генеральный штаб готовился к нему почти до начала войны с Россией.

Если западное Средиземноморье исключалось, то восточное могло пригодиться больше. Снова оказались в чести Редер и генералы. Завоевание Египта и Ближнего Востока положило бы конец господству Англии в Средиземноморье и открыло бы путь к иракской и иранской нефти. Гитлер несколько недель был во власти искушения. Утверждая, что Средиземноморье — сфера итальянских интересов, он приветствовал наступление итальянцев на Сиди-Беррани и даже сперва нападение Италии на Грецию. Но в ноябре он изменил мнение, возможно полагая, что Италия — малоэффективное орудие, а может быть, ему не давало покоя чувство смутной опасности со стороны России. По существу он не мог серьезно отнестись к проблеме Ближнего Востока. Хотя Гитлер позднее принимал защитные меры против английского десанта в Салониках, он утратил интерес к любым конструктивным действиям в этом районе. Сухопутный хищник, он мыслил, исходя лишь из условий континента, а не с точки зрения стратегической, и Ближний Восток представлялся ему делом ненадежным.

Таким образом, Гитлер всегда возвращался к великой идее, о которой думал с июня 1940 г. и которую смутно вынашивал с начала своей карьеры, — о решающей военной кампании против Советской России. Он считал, что английская проблема как-нибудь разрешится сама собой, тем более, когда Россия будет покорена. До тех пор Англия не причинит ему вреда — так ему, по крайней мере, представлялось. Он предвидел, что когда-нибудь в будущем США смогут выступить против германского господства, даже определил, что к 1942 г. американцы будут к войне готовы, хотя вернее было бы предположить, что к 1944-му. Вот еще причина (с.434) скорее покончить с Советской Россией. Гитлер сделал все, что мог, для того, чтобы отсрочить вступление Америки в войну, — игнорировал историю с эсминцами, ленд-лиз, даже участие американского флота в битве за Атлантику.

Гитлер сделал еще один дипломатический ход, который должен был иметь серьезные последствия. До сих пор японцы, хотя и входили в Антикоминтерновский пакт, не вступали в союз официально, однако соблазнились, как только Гитлер покорил Европу. 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали трехсторонний договор, условившись вступить в войну, если любая из этих трех держав подвергнется нападению нового противника. Гитлер не нуждался в помощи японцев на случай войны с Россией, но надеялся, что союз придаст им уверенности в борьбе против Соединенных Штатов. Если вспыхнет война на Дальнем Востоке, США будут слишком заняты, им будет некогда заниматься европейскими делами. Западный фронт Германии будет в безопасности.

На Дальнем Востоке Япония, конечно, активизировалась, но не только из-за нового подписанного ею соглашения. Победы Гитлера создали на Дальнем Востоке вакуум, в который Япония неизбежно была втянута. Французский Индокитай и голландская Вест-Индия беспомощны, англичане в Сингапуре тоже. Казалось, вот способ лишить Чунцин снабжения и таким образом устранить безвыходное положение, длившееся свыше года. Французы согласились закрыть пути подвоза в Чунцин, англичане согласились закрыть дорогу на Бирму, правда, всего на три месяца, и притом в дождливый сезон, когда ею все равно нельзя пользоваться. Японцы хотели также иметь гарантии относительно поставок нефти из Вест-Индии. Голландское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, хотело согласиться, но воздержалось, боясь обидеть Соединенные Штаты. Антагонизм между Японией и США, казалось, все возрастал, на что Гитлер сильно надеялся.

Такова была неправильно понятая ситуация. Ни Япония, ни США не хотели войны на Дальнем Востоке; они хотели согласия. Конечно, на совершенно иных условиях, и к тому же средства, которые они использовали, пытаясь его добиться, лишь приблизили войну, вместо того чтобы ее предотвратить. Японцы представляли свое будущее иначе, чем Гитлер: они полагали, что скоро США будут слишком заняты в Атлантике и для дальневосточных дел у них не останется ни ресурсов, ни времени. Поэтому, если Япония укрепит свои позиции, если она будет лучше защищена от американского экономического давления, американцы охотно пойдут (с.435) на компромисс и Япония одержит верх над Китаем. И стоило американцам проявить упорство, как Япония начинала наращивать свои успехи на Дальнем Востоке, всегда пребывая в уверенности, что в конце концов американцы уступят.

Для президента Рузвельта и его военных советников главную роль, конечно, играла война в Европе. За этим стояла давняя история, восходящая к тому периоду сразу после окончания первой мировой войны, когда американцы считали возможной, если даже и нежелательной, войну против Англии и Японии. Американские стратеги утверждали тогда, что сначала надо разбить более сильную морскую державу — Англию, а уж потом заниматься Японией. Они продолжали придавать главное значение Атлантическому, а не Тихому океану, даже когда их возможными противниками стали Германия и Япония; у Германии, правда, не было военно-морского флота, заслуживающего внимания. Германская угроза считалась возросшей из-за опасений, что немцы хотят вторгнуться в Южную Америку и двигаться оттуда на Вашингтон, — фантастические намерения, которых Гитлер никогда не имел. Что касается более реальных замыслов, то американцы полагали, что сохранение Англии как независимой державы имеет существенное значение для их собственной безопасности на Атлантическом и Тихом океанах. Англичане вынуждены были придавать главное значение войне в Европе, американцы непроизвольно следовали за ними.

Это не значит, что Рузвельт намеренно собирался вступить в войну где бы то ни было. В этой войне, как ни в одной другой, было столько неожиданных импровизаций! И самым непредсказуемым в ней был Рузвельт. Осенью 1940 г. он сказал во время своей перевыборной кампании на пост президента: «Ваших сыновей не пошлют участвовать ни в каких войнах за рубежом». Тогда он в это верил, хотя в частной беседе все же заметил: «Если на нас нападут, у нас не останется выбора». Даже осенью 1941 г. он, видимо, решил, что германское господство в конце концов будет как-то ослаблено, если только Англия с американской помощью выстоит. Его мысли были обращены к Европе, а с Японией он хотел заключить соглашение. Но соглашение, которое Рузвельт имел в виду, предусматривало уход Японии со всей территории Китая, кроме Маньчжурии, и восстановление политики «открытых дверей». Чтобы добиться соглашения, он использовал меры, противоположные тем, которые применяли японцы. При каждом наступлении японцев на Дальнем Востоке Рузвельт усиливал финансовое и экономическое давление — он был убежден, что они отступят. (с.436)

Таким образом, на Дальнем Востоке возник тупик, такой же, как в сфере европейских интересов. В ноябре 1940 г. Гитлер проявил странную дипломатическую инициативу или, может быть, Риббентроп ее проявил, а Гитлер лишь не препятствовал. Немцы предложили, чтобы четвертым членом Антикоминтерновского пакта стала Советская Россия. При этом партнеры так поделят мир: немцам — Европа, Италии — Средиземноморье, Японии — Дальний Восток, а Советской России — Иран, Индия. Это была бы действительно Континентальная лига огромных масштабов. Сталин проявил заинтересованность. В Берлин прибыл Молотов — это была первая из его дипломатических поездок. Оказалось, на переговорах у него было единственное слово — нет. Он вовсе не был ослеплен восточными «дарами», задавал странные вопросы — о германских войсках в Финляндии и Румынии, требовал установления советского контроля в проливах. Когда воздушный налет англичан загнал участников переговоров в бомбоубежище, Молотов заметил: «Если Англия уже разбита, почему мы тогда здесь?» Хотя Советская Россия продолжала быть основным поставщиком сырья в Германию, было ясно, что германским сателлитом она не станет. Сталин предпочитал оставаться нейтральным в «империалистической» войне и, возможно, вмешаться, когда противники измотают друг друга. Гитлер с облегчением вернулся к своим планам раз и навсегда уничтожить Советскую Россию.

Пока шли эти переговоры и маневры, война вдруг вспыхнула мощным пламенем, и сделала это слабейшая из великих держав, о которой вообще все забыли. Муссолини играл жалкую роль в последние дни войны с Францией. Его возмущало, что он не в центре внимания, и Муссолини решил нанести удар. Правда, он уже вел две войны. В Эфиопии 200 тыс. итальянских солдат сражались против британских сил меньшей численности. В Северной Африке еще 215 тыс. итальянцев, плохо оснащенных для ведения войны в пустыне (да и для всего остального тоже), в сентябре 1940 г. осторожно перешли египетскую границу и готовились к дальнейшему наступлению. Не довольствуясь этим, Муссолини предпринял 28 октября наступление из Албании в Грецию. Он сказал Чиано: «Гитлер всегда ставит меня перед свершившимся фактом. На этот раз я отплачу ему тем же».

На деле Гитлер не удивился и не встревожился, хотя впоследствии сделал вид, что это было. В свое время он приветствовал нападение Италии на Грецию — это обеспечивало безопасность его фронта на Балканах. В последний раз Муссолини представилась (с.437) возможность действовать независимо, но он плохо ею воспользовался. Греки, лучше приспособленные к войне в горной местности, скоро прогнали итальянцев назад в Албанию. Большую и худшую неприятность доставили Муссолини англичане.

Еще со времен Нельсона англичане держали свой флот в Средиземном море. Теперь они также разместили в Египте армию для защиты Суэцкого канала. Они не собирались нападать на континент, но, казалось, больше их силам идти некуда. Когда Франция вышла из войны, были недолгие сомнения, могут ли англичане самостоятельно удержаться в Средиземном море и в Египте. 16 июня 1940 г. сэр Дадли Паунд, первый лорд Адмиралтейства (Начальник штаба ВМС – А.Т.), предложил адмиралу сэру Эндрю Каннингхэму, командующему военно-морскими силами на Средиземном море, блокировать Суэцкий канал и перевести большую часть флота в Гибралтар, а остальную — в Аден. Каннингхэм это не одобрил, считал новым ударом по британскому престижу, Паунд не настаивал; вопрос о том, оставаться ли в восточном Средиземноморье, никогда официально не обсуждался ни членами Комитета начальников штабов, ни Военным кабинетом.

Три британских командующих сообщали из Египта, что смогут удержать его в том случае, если получат подкрепление. 16 августа, в разгар «битвы за Англию», в Египет направили треть всех имевшихся танков. С этого момента Англия стала участницей войны в Средиземноморье — во всевозрастающих масштабах, со всей нуждой в материальных ресурсах и морских перевозках.!... Хотя Австралию и Новую Зеландию уведомили, что в случае наступления Японии Англия сократит свои потери в Средиземноморье и ради собственной сохранности «пожертвует всеми интересами, кроме обороны и обеспечения острова», на деле английское правительство пренебрегало Дальним Востоком, надеясь, что Япония останется нейтральной.

Часто выдвигались более продуманные доводы за то, чтобы остаться в Египте. Говорили, что Средиземное море и Суэцкий канал — жизненно важные для империи коммуникации; так и было в мирное время. Но когда Италия вступила в войну. Средиземное море для британского судоходства оказалось закрытым, и это продолжалось до 1943 г. Гораздо больше британских судов было использовано для того, чтобы доставлять припасы в Египет, огибая мыс Доброй Надежды, и затем для открытия вновь средиземноморского судоходства, хотя англичане чуть не проиграли битву за Атлантику из-за их одержимости Средиземным морем. Англичане также хотели быть в Египте, чтобы не допустить Гитлера к (с.438) нефтяным месторождениям Ирака и Ирана. У Гитлера никогда не было таких планов, хотя, может быть, ему бы следовало их иметь. Если и было у него намерение двинуться к нефтяным месторождениям, то через Кавказ после разгрома Советской России; английским войскам в таком случае следовало бы уйти из Египта, чтобы помешать продвижению немцев.

Англичан побудили остаться в Средиземноморье более веские причины. Черчилль надеялся приобрести новых союзников: на одной стороне Средиземного моря — французов, на другой — Турцию. Первая надежда привела к бесплодному нападению на Дакар (Западная Африка) в сентябре 1940 г. Оно лишь усилило враждебность французов и дискредитировало де Голля, который главным образом и подсказал эту идею. А надежды в отношении Турции вообще ни к чему не привели, кроме непрерывных просьб о военных поставках, обеспечить которые англичане были не в состоянии. Англичане лелеяли еще более честолюбивые мечты, дожидаясь того времени, когда они ворвутся на Европейский континент с юга, нанесут удар в «мягкое подбрюшье», как характеризовал это впоследствии Черчилль. На горизонте замаячил новый Галлиполи (во время первой мировой войны в 1915 г. на Галлипольском полуострове проходила Дарданелльская операция – А.Т.). Так можно рационально это объяснить. Англичане были в Средиземном море, потому что были. Воевали там, потому что им больше негде было воевать. Этот простой факт определил направление главного удара в британской, а позднее и в американской стратегии до последнего года второй мировой войны.

Позиция англичан в Египте и в более широком смысле на Среднем Востоке — любопытное наследие империализма. Формально Египет и Ирак были независимыми королевствами, даже Палестина формально была подмандатной территорией Великобритании, которая должна была обеспечить национальный очаг евреям. Оба средневосточных королевства скоро почувствовали пределы своей независимости, когда попробовали ею воспользоваться. В 1941 г. британские вооруженные силы подавили попытку Ирака захватить базы английских ВВС. В 1942 г., когда король Египта пытался назначить своего ставленника на пост премьер-министра, его дворец был окружен английскими танками и английский посол преподнес ему документ об отречении от престола; королю приказали немедленно подписать этот документ или назначить премьер-министра, угодного англичанам. Чтобы не обижать арабов, англичане запретили еврейскую эмиграцию в Палестину. Тем не менее, присутствие здесь давало англичанам моральное преимущество, по крайней мере, в собственных глазах: они могли бороться с любым движением, которое пыталось изгнать их, и это было (с.439) подавлением восстания, в то время как немцам, чтобы захватить стратегический район вроде Норвегии или Бельгии, надо было совершить акт агрессии. Но все же несколько странно, что Египет, главная британская база на Ближнем Востоке, всю войну до 1945 г. теоретически сохранял нейтралитет.

Летом 1940 г. казалось сомнительным, что англичане могут остаться в Египте или на Среднем Востоке, несмотря на поступавшие подкрепления. Итальянские армии в Африке превосходили по численности британские в 5 раз. Итальянский военно-морской флот и военно-воздушные силы на бумаге также заметно превосходили английские. Каннингхэм был настроен воинственно и неоднократно вводил свой флот в опасную зону. Итальянцы, придерживаясь заповеди «сохранить флот», всегда удирали, и, когда они возвращались домой, Каннингхэм их преследовал. 11 ноября самолет с авианосца «Илластриес» атаковал итальянский флот, находившийся на своей базе в Таранто. 3 линкора были потоплены, половина итальянского боевого флота вышла из строя, остальная часть отступила к Неаполю, к западному побережью Италии. Таким образом, англичане восстановили свое господство в восточном Средиземноморье, но не подумали о том, что завоевали его с помощью авиации и это вскоре обернется против них.

Командующий британскими вооруженными силами в Египте Уэйвелл был по характеру более осторожным. Он являлся боевым главнокомандующим, пользовался очень большим уважением, почитатели видели в нем второго Кромвеля. И конечно, если кто-нибудь из военных мог во время второй мировой войны позволить себе возражать Черчиллю, то это был именно Уэйвелл. Но хотя у него появлялись мысли о неповиновении, он поверял их только личному дневнику. Прежнюю энергию он утратил. Его тяготила огромная ответственность, ведь он командовал вооруженными силами не только в Египте, но и на всем Среднем Востоке. Его раздражали многократные «понукания» со стороны Черчилля. В июле 1940 г. Уэйвелла отозвали в Англию. Черчилль, видя его молчаливость, решил, что ему не хватает «боевого духа». Но подходящей замены не было, и Уэйвелл, рассерженный, вернулся в Египет.

Неожиданно пришел успех. Методично, по своему обыкновению, он собирался воевать прежде всего с итальянцами в Эфиопии, предварительно планируя удар по итальянской армии на границах Египта, чтобы надежно защитить свой тыл. Этот «рейд значительными силами», как называл его Уэйвелл, оказался успешным сверх всех ожиданий. 7 декабря 1940 г. генерал О’Коннор, у которого было в общей сложности 35 тыс. человек и 275 танков, проник через свободный участок в линии обороны итальянцев и зашел к ним в тыл. Итальянцы не были подготовлены к маневренной войне и под угрозой (с.440) танков и авиации отступили!.. О’Коннор неуклонно продвигался вперед, 22 января 1941 г. взял штурмом Тобрук, 9 февраля достиг Эль-Агейлы. В руках англичан была вся Киренаика. Силы, ни разу не превышавшие двух дивизий, разбили 10 итальянских дивизий и взяли в плен 130 тыс. человек; погибли 438 британских солдат, из них 353 австралийца. Это была победа, хотя и в меньших масштабах, но столь же сокрушительная, как победа Германии над Францией.

Однако в этот миг победы Англия перестала быть независимой державой, способной вести большую войну за счет собственных ресурсов. К началу 1941 г. ее финансовые ресурсы были почти истощены. Если бы ее оставили одну, ей пришлось бы сосредоточить все силы на экспорте товаров и она лишь номинально оставалась бы в числе воюющих. Это не устраивало президента Рузвельта: он хотел, чтобы Англия была мечом в руках Америки, пока сама Америка не вступит в войну.

В марте 1941 г. Рузвельт ввел ленд-лиз, быть может, самый драматичный политический элемент войны. США стали «арсеналом демократии» и не требовали платежей. Но все равно платить надо было дорогую цену. Американские власти лишили Англию ее золотого запаса и заграничных капиталовложений, ограничили ее экспорт. Американские бизнесмены проникли на рынки, прежде бывшие английскими. Экономика Англии была нацелена только на войну. Кейнс верно сказал: «Мы перестали умело хозяйничать, но зато спасли себя и помогли спасти весь мир». Благодаря ленд-лизу Англия почти до конца войны создавала о себе ложное представление как о великой державе.

Победа в Северной Африке заслонила решающую перемену в положении Англии. Но победа оказалась временной: ресурсы О’Коннора истощались. Но итальянские порты в Киренаике остались невредимыми в его распоряжении, он жаждал завершить завоевание итальянской Северной Африки и стремительно продвигался к Триполи. Ничто не могло остановить его. Но внезапно ему приказали остановиться и вернуть основную часть сил в Египет: Гитлер принял решение вторгнуться в Грецию. Таким удивительным образом неудачи итальянцев в Греции спасли их от быстрого разгрома в Северной Африке.

Перед войной Англия дала гарантии Греции. Пока Италия воевала одна, греки не обращались к Англии, боясь спровоцировать Германию. Англичане послали в Грецию несколько самолетов и взяли Крит, хотя, полагаясь на свою морскую мощь, мало сделали для его укрепления. Вначале гордость не позволяла Муссолини просить у немцев помощи. Гитлер планировал предпринять вторжение в Россию, а к Средиземному морю относился равнодушно. Как всегда опасаясь еще одного фронта, он по зрелом размышлении (с.441) пришел к выводу, что англичане могут прорваться на Балканы, когда немцы будут заняты в России. Нехотя Гитлер принял решение вызволить Муссолини из неприятности, в которую тот попал. На словах дуче по-прежнему считали единственным человеком, который равен Гитлеру, на деле же Италия стала беспомощным, зависимым сателлитом. Как и Франция до нее, она выпала из числа великих держав. Лишь Англия вроде бы поддерживала свою репутацию великой державы, победившей в первой мировой войне, хотя даже ей в конце концов стало невмоготу.

На Сицилию были посланы германские самолеты, они вскоре ослабили британский контроль в Средиземноморье. Роммель, один из любимых генералов Гитлера, был направлен в Триполи с бронетанковым корпусом, позднее из него вырос бронетанковый африканский корпус. Роммель, не столько танкист, сколько лихой кавалерийский командир, был полностью лишен того понимания танковой войны, какое было у Гудериана. Однако смелого натиска хватило, чтобы опрокинуть расчеты англичан. Они судили о его темпах по своим собственным и ожидали, что он будет готов к наступлению в июне. Вместо этого он атаковал 30 марта. Роммель, как до него О’Коннор, планировал рейд крупными силами и тоже неожиданно добился успеха. Передовые английские позиции были сломлены, сам О’Коннор взят в плен. К 11 апреля англичане потеряли все, чего добились в Киренаике, остался лишь Тобрук — изолированный гарнизон, ставший затем помехой.

Первоначально Гитлер намеревался просто занять Салоники, а затем передать их Болгарии. В декабре 1940 г. он даже пытался договориться с Грецией, предложив быть посредником между нею и Италией. А когда эта попытка не удалась, решил, что надо оккупировать всю Грецию. Гитлер рассчитывал на помощь Болгарии и на благосклонный нейтралитет Югославии. 25 марта [1941 г.] он это обеспечил, правда, в обмен на обещание не использовать югославские железные дороги. Через два дня в Югославии произошел патриотический государственный переворот: принц-регент был свергнут и на трон посадили юного короля Петра. Германские армии приостановили захват Греции, повернули в Югославию и за неделю разбили ее армии — самая быстрая победа даже в этой стремительной войне. Югославия была расчленена. Македония перешла к Болгарии, фашистская Хорватия была поставлена под покровительство Италии, оставшаяся Сербия — под защиту Германии. Германия также захватила Словению и железную дорогу на Триест. Более того, немцы могли теперь использовать югославские железные дороги. Внутренние события в Югославии фактически облегчили немцам победу в Греции. (с.442)

С января англичане вели дебаты, помогать ли Греции, если Германия на нее нападет. С военной точки зрения все доводы были отрицательными: мало сил, особенно мало самолетов. Но политические доводы победили. Для Англии было унизительно не помочь стране, которой она гарантировала помощь. Британское вторжение положит начало балканской коалиции, в состав которой войдут Греция, Югославия, Турция. Как сказал премьер-министр Южно-Африканского Союза Смэтс, случайно оказавшийся в Каире: «Какой курс воодушевил бы свободолюбивые народы?»

С планами возникла неразбериха. Черчилль вначале полностью стоял за вторжение, потом ему не хотелось отказываться от результатов победы в Северной Африке. Иден, только что перешедший из Военного кабинета в министерство иностранных дел, и сэр Джон Дилл, начальник имперского Генерального штаба, выехали в Египет для изучения обстановки. Иден затем отправился в Анкару, Дилл — в Белград, в обеих столицах они рисовали блистательную картину в связи с намерениями англичан. И когда поступили осторожные предупреждения от Черчилля и Военного кабинета, Иден и Дилл решили проявить большую воинственность, чем их начальник. С планами тоже все было вверх дном. Англичане просто хотели удержать плацдарм на юге Греции. Грекам не хотелось уходить из Албании, где они одержали победу. В результате немцы прорвались через брешь между греческой армией и армией, размещенной в Салониках, и пошли вперед, почти не встречая сопротивления.

К тому времени, когда британские силы высадились в Греции, Югославия была разбита, а греческие армии находились на грани поражения. Британские войска так всерьез и не вошли в соприкосновение с противником, часть войск была эвакуирована, часть еще продолжала прибывать. Англичане послали в Грецию 62 тыс. человек; 50 тыс. было вывезено, в том числе 10 тыс. греков, а также король и правительство. Все тяжелое снаряжение потеряли. Это был небольшой и совершенно безуспешный Дюнкерк. Миролюбивые народы поддержать не удалось. Хотя Черчилль фактически выражал сомнение относительно этой экспедиции, вина за неудачу пала на него. Старая история: далеко идущие планы и недостаточные средства для их выполнения.

Пришла одна приятная весть: итальянские силы окончательно разгромлены. 5 мая [1941 г.] император Эфиопии Хайле Селассие вернулся в свою столицу, ставшую первой жертвой агрессии, предпринятой «осью». От итальянцев он унаследовал современные школы, больницы и дороги, которые сам был не в состоянии обеспечить необходимыми средствами. 19 мая сдались последние итальянские (с.443) войска. Значительные британские силы высвободились для действий на других участках. Рузвельт заявил, что Красное море больше не является военной зоной и теперь американские торговые суда могут везти грузы до самого Суэца.

Возникла более фантастическая помеха. 10 мая 1941 г. Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии, прямо с неба приземлился на шотландской ферме. Он прибыл в качестве посланца мира, уверенный в том, что «античерчиллевские силы» во главе с герцогом Гамильтоном охотно примут от него оливковую ветвь. Герцог, в то время боевой офицер английских ВВС, не реагировал. Черчилль вначале не мог поверить рассказу о прибытии Гесса. Затем он сказал: «Ну даже если он и Гесс, я иду смотреть на братьев Маркс (американские актеры-комики. – А.Т.)», — и отправился в свой личный кинотеатр. Эпизод не имел значения. В Германии с Гессом давно уже перестали считаться и не приглашали на совещания к Гитлеру. Он ничего не знал о предстоящем нападении на Советскую Россию, лишь повторял прежний аргумент, который часто приводил сам Гитлер: у Англии и Германии нет причин ссориться. Его игнорировали, с ним обращались, как с военнопленным, а потом осудили, весьма несправедливо, как военного преступника (Нюрнбергский процесс, проходивший с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г., приговорил Гесса к пожизненному заключению. – А.Т.). Его истинная вина в том, что он предложил мир между Англией и Германией, поступок его — «безумная благотворительность», как выразился Черчилль. Несмотря на слухи о мирных переговорах, обе стороны другой инициативы не проявили, а эта была слишком незначительна.

Прибытие Гесса в Шотландию было лишь кратковременной сенсацией — англичан тревожили вопросы более серьезные. Казалось, они вот-вот потеряют Средний Восток. 2 мая иракские войска атаковали британские авиабазы в Багдаде и других местах. 11 мая Дарлан, тогда фактический глава правительства Петена в Виши, согласился, что следует разрешить германским самолетам по пути в Ирак использовать авиабазы в Сирии и что Роммелю следует доставлять припасы через Бизерту в Тунисе. Спустя несколько дней прилетел первый германский самолет. Возникла угроза, что Сирия под руководством правителя Виши превратится в аванпост Германии.

Крит представлял собой еще более серьезную опасность. Имевшиеся там объединенные силы выросли до 40 тыс. человек с прибытием из Греции британских и греческих войск. Английские военно-морские силы господствовали в восточном Средиземноморье, но только военно-морские силы. Ничтожно малы (с.444) были силы англичан в воздухе — лишь 7 истребителей на Крите, но и они были оттуда переброшены 20 мая, в первый день германского наступления. И немногочисленным британским истребителям приходилось каждый раз, вылетев с египетских баз, покрывать расстояние в 300 миль. Все равно, как если бы сэру Хью Даудингу пришлось вести «битву за Англию», находясь за шотландской границей. Мало-мальски значительные порты имелись лишь к северу от острова и, таким образом, были полностью открыты для воздушных налетов. Обороной все шесть месяцев британской оккупации пренебрегали. Сэр Бернард Фрейберг, в начале мая принявший командование, был седьмым командующим за полгода.

Фрейберг не раз проявил себя отважным воином и теперь был исполнен уверенности. 5 мая он телеграфировал Черчиллю: «Нервозность непонятна. Нисколько не опасаюсь воздушных налетов». Казалось немыслимым, чтобы немцы захватили Крит, не имея преимущества на море. Но именно это и произошло: 715 германских самолетов победили в битве за Крит. Наступление началось 20 мая массированной выброской парашютно-десантных частей. Некоторым из них удалось захватить часть аэродрома в Малеме, и на следующий день, когда аэродром еще горел, немцы прилетели на транспортно-десантных летательных аппаратах и на планерах. Реакция англичан была запоздалой и неэффективной. Два морских немецких конвоя были остановлены британскими эсминцами, и один понес тяжелые потери, а другой, неповрежденный, повернул назад. Во время битвы к немцам не доходили никакие грузы. Но поскольку немцы надежно контролировали Малеме, они были непобедимы.

Черчилль мог приказать: «Победа на Крите необходима в этот решающий момент войны. Продолжайте бросать туда все, что возможно». Однако возможности выполнить приказ не было. На море господствовала немецкая авиация, не давая английским военно-морским силам действовать днем. Росли потери. Фрейберг решил, что битва проиграна. Делались попытки эвакуировать британские войска из мелких портов на южном берегу. Каннингхэм передал флоту: «Мы не можем подводить армию». А в ответ на протест своего штаба сказал: «Чтобы построить корабль, флоту нужно три года. Но чтобы возродить традиции, нужно 300 лет». И еще он сказал: «Три эскадрильи истребителей — и можно было спасти Крит». Но истребителей не было: англичане увлеклись бомбардировщиками, стратегической бомбежкой Германии.

Крит был потерян; 18 тыс. военных эвакуировались, 13 тыс. остались. Эти оставшиеся британские войска и все греческие войска попали в плен. Британский флот потерял 3 крейсера и 6 эсминцев, 2 линкора, единственный авианосец; 2 крейсера и 2 эсминца были так повреждены, что их нельзя было отремонтировать на месте. (с.445)]

Англичане утратили контроль над Эгейским морем, что на три года обеспечило немцам безопасные морские пути от Салоник до Констанцы. Немцы тоже заплатили дорогую цену. Правда, они завоевали Югославию, Грецию и Крит, потеряв убитыми всего 5 тыс. человек, но погибло очень много парашютистов и было уничтожено 220 самолетов. По словам английского военного историка Лиделла Гарта, у Гитлера оказалась тонка жила. Он отказался от мысли о воздушном нападении на Суэцкий канал или Мальту, лишь один Крит был захвачен в результате воздушного нападения.

Гитлер не посылал больше помощи Ираку, да, возможно, и не собирался этого делать. В начале июня англичане восстановили свой контроль над Ираком и свергли так называемое правительство мятежников. К тому времени все германские самолеты покинули Сирию, и правительство Виши отменило свое разрешение о доставке припасов Роммелю через Бизерту. Но де Голль убедил британское правительство, что французские войска отзовутся на призыв «Свободной Франции». Он ошибался. Уэйвелл повсюду сталкивался с трудностями, ему пришлось отвести значительные британские силы в Сирию. До конца июня шли бои, каждая из сторон потеряла убитыми примерно тысячу человек. И когда французы наконец сдались, почти никто не хотел присоединяться к де Голлю. В Сирии было создано управление «Свободной Франции». Англичане, стремясь умиротворить арабов, обещали им независимость после войны. Это укрепило уверенность де Голля в том, что англичане в качестве военных трофеев планируют забрать французскую империю; Черчилль вскоре пожаловался, что его крест — это крест Лорейна (символ де Голля).

Уэйвелл понимал, что после всех неудач его положение в опасности. Чтобы произвести впечатление на Черчилля, он в большой мере вопреки собственному мнению согласился начать наступление против Роммеля. Битва «Ось» — так ее претенциозно именовали — началась 15 июня. Она должна была привести к освобождению Тобрука и к изгнанию Роммеля из Киренаики. Роммель сотворил чудо, которое чудом вовсе не было. Германское 88-миллиметровое орудие, хотя и называлось «зениткой», имело фактически двойное назначение: оно было одинаково эффективно и против танков, и против самолетов. Англичане, сбитые с толку названием, не имели об этом понятия; им казалось, что Роммель гениально использовал орудие. Англичане потеряли 91 танк, немцы — 12, и британское командование считало, совершенно безосновательно, что немецкие танки лучше английских. Битва «Ось» прекратилась через три дня. Это было знаменательно. Благодаря противотанковым орудиям одержала верх оборона. В будущих битвах будут жестокие бои, но не прорыв через несколько часов. (с.446)

Неудача битвы «Ось» означала для Уэйвелла конец. Черчилль полностью утратил к нему доверие. 21 июня его отправили главнокомандующим в Индию —подальше (так по крайней мере предполагалось). А генерал Клод Окинлек, прежний главнокомандующий в Индии, занял место Уэйвелла на Среднем Востоке. Но центр войны переместился, его больше не было на Среднем Востоке. 22 июня, на следующий день после назначения Окинлека, немцы напали на Советскую Россию. Началась настоящая война за мировое господство.