Абстрактное мышление

Трагедия нашей страны состоит в том, что временный (на период завоевания власти) способ ориентации в действительности («отождествление по смыслу») был превращен в постоянный с помощью тезиса об «обострении классовой борьбы». А поскольку «смыслы» задавались сверху идеологами, люди лишились возможности в оценке друг друга перейти к «отождествлению по значению». Достаточно было «настоящего коммуниста» объявить «врагом народа», как все его реальные качества либо забывались, либо превращались в свою противоположность. Но сам-то он помнил, что он «настоящий коммунист» и должен быть беспощаден к «врагам народа». Вот так, по-видимому, и сохранялась в лагерях та «дьявольская логика», о которой пишут исследователи.

Предельная обостренность в реализации репрессивного или конфронтационного типа мышления в нашей стране вовсе не свидетельствует о нашей монополии на такой тип мышления. Сильные мира сего в нужный момент легко возбуждали этот тип мышления в любой стране. Упреки в адрес марксистов за склонность к насилию также несостоятельны, так как игнорируют элементарные требования материалистической диалектики корректировать теории в соответствии с действительностью и при этом, прежде всего, учитывать интересы людей, дабы избежать посрамления идей.

Но в составе марксизма-ленинизма оказалась и более древняя просветительская рекомендация внесения передовых идей в сознание масс. В сочетании с предыдущим требованием учета интересов эта рекомендация вполне рациональна и обеспечивает взаимопереходы «смыслов» и «значений», «единого» во «всеобщее» через «особенное». Вне такого сочетания действительность становиться жертвой на вязанных схем. И эта схематичность обозналась в послесталинские времена. Несмотря на рост жизненного уровня в обществе нарастало критическое отношение к существующему строю. Миллионы людей со средним специальным и высшим образованием недоумевали по поводу того, почему их зарплата в два-три раза ниже, чем у рабочих-станочников. Да и в состав правящей партии инженер мог попасть лишь после выполнения квоты на рабочих.

Здесь и вступила в силу вторая функция (после категоризующей) мышления -- аналитическая, Сравнивая статус научно-технической и творческое интеллигенции со статусом рабочих в своей стране в со статусом коллег в развитых буржуазных странах, советская интеллигенция перестала ценить существующий строй. Аналитика разрушила ценностные ориентации. Аналитика снова же была абстрактная, механическая. Сравнивались не структура общества, а размеры заработной платы, не источники развития, а существующее положение дел, не собственное участие в реорганизации бытия, а привилегии власти. Так и возродился Тит Бородин, который согласился быть табуретом в новом светлом доме. Произошло простое переворачивание ценностей, их инверсия, а не диалектическое отрицание. Но над возрожденным Титом Бородиным появился «инвестор», который получил у западных исследователей имя «искатель ренты», или рентсикер. Он соответствует рентсикерскому государству, или «спекулятивному государству». В таком государстве доминирующим интересом есть «не экономическое благосостояние всей нации, а перераспределение всех наличных ресурсов через государственный бюджет и регулирование получения тех или иных привилегий».

Причину такого хода событий, который привел к «спекулятивному государству» вместо нормального демократического государства, о котором «мечтают... настоящие реформаторы, работая на благо общества» [1, 27], некоторые западные исследователи усматривают в особенном историческом пути России и роли православия. Этот особенный путь состоит в том, что Россия стояла вне Ренессанса, Реформации, эпохи Просвещения. Русский язык даже не содержит терминов для описания функций демократии и рыночной экономики. А простое заимствование слов из английского словаря рыночной экономики не помогает широкому осознанию этих процессов. В Японии такое было бы невозможным. А на территории бывшей царской России это обычное явление. Ведь «отсутствие чистилища в православной традиции означает, что в ней нет места для компромиссов» [1, 152].

Аналогичную позицию об особом пути развития, но уже с противоположной, положительной, оценкой отстаивают и отечественные (украинские и российские) авторы. Позицию эту кратко называют евразийством. А более развернуто представляет эту позицию председатель Всеукраинского объединения «Наследники Богдана Хмельницкого» Л. Грач как идеологию государственного патриотизма в качестве альтернативы этническому национализму и преодолевающую недостатки идеологии Советского Союза. В свою очередь, недостатки советской идеологии усматриваются в постепенной утере ориентации на государственный патриотизм и в отрыве государства от личности. Наиболее ярким примером ошибочной ориентации Л. Грач считает строки песни, которые звучали так: «Мой адрес -- не дом и не улица, мой адрес -- Советский Союз». Поскольку сущность патриотизма связана с переживаниями детства, то «нельзя стать патриотом государства, если ты не научился любить свою улицу, свой город, свой край. Так что припев известной песни должен был звучать так: «Мой адрес и дом, и улица, и Советский Союз». Тогда бы, наверное, как следует из предыдущего рассуждения, и не распался бы Советский Союз. Поскольку это произошло, то следует вернуться к государственным принципам Богдана Хмельницкого, сделавшего евразийский выбор. А евразийский внешнеполитический курс почему-то «неотделим от ответственной социально-экономической политики».

Российский автор книги «Философия политики» А. Дугин в интервью «Литературной газете» по поводу евразийства сообщил, что татаро-монгольского ига не было, что в послераскольный период России происходила ускоренная вестернизация российской элиты, что «логическим аккордом этой антирусской по сути русофобской элиты стала Октябрьская революция». В этом же номере газеты профессор Российского Православного университета В. Тростников в статье «Как опознать патриота» установил, что внутренним признаком патриотизма есть «мой культурно-исторический тип, моя русская православная цивилизация, которая и есть моя Россия».

Таким образом, евразийцы вместе с богословом прогнозируют возвращение на 300 лет назад в аутентичную православную цивилизацию, которая еще не была испорчена вестернизацией. Здесь мы встречаемся с третьей -- прогностической функцией абстрактного мышления, которая состоит в экстраполяции каких-то общих положений в будущее (или прошлое). Как утверждал Лаплас, если некто имеет всю совокупность данных о состоянии Вселенной в любой момент времени, то он может вычислить все события будущего или восстановить события прошлого. Такое прогнозирование основывается на механическом представлении об обратимости природных процессов, которое незаметно переносилось и на социальные процессы. Механическое мировоззрение и соответствующая методология сформировались в XVII--XVIII веках под влиянием успехов европейской механики и продолжает сохраняться в массовом сознании до сегодняшнего дня. Хотя Гегель подвергал критике этот механический рационализм за абстрактность, за обособление общего от особенного, его критика не повлияла на общественное соз нание (даже научное) его времени. Даже во второй половине XIX века внутри самого естествознания формируется противовес механицизму в виде термодинамики, имеющей дело с необратимыми процессами. Но пройдет еще не менее 100 лет до момента появления соответствующей методологии -- синергетики, создатели которой отмечают, что им «очень близка утверждаемая диалектическим материализмом необходимость преодоления противопоставления «человеческой», исторической, сферы материальному миру, принимаемому как атемпоральный», т.е. обратимый.

Диалектический материализм, который упоминают синергетики в качестве своего философского предшественника, разработали марксисты еще в XIX веке, но в условиях доиндустриальной России он приобрел механические черты. Русские марксисты (и Ленин в том числе) представляли общество как жестко проектированную систему, сельскохозяйственную деятельность уподобляли фабрике, а коммунизм (в одном из вариантов) представляли как сочетание Советской власти с прусской организацией железных дорог. Механическая терминология типа «торможение», «ускорение», «перестройка» сохранились до конца XX века. И когда затратная экономика, ориентированная на ручной труд индустриальных рабочих и «планирование от достигнутого» пришли в конфликт с техническим прогрессом, в массовом сознании стало легко поменять одни абстракции на другие. Вместо «планового общества», которое идеологи переименовали в «тоталитарное», ориентиром стало «рыночное общество» с эпитетом «свободное». Когда же оказалось, что обнищание одних и мгновенное обогащение других создало «спекулятивный капитализм», в котором правят «рентсикеры», а не «свободное демократическое общество», то новую актуальность приобрела еще одна абстракция -- «евразийство».