Образ идеального государства у Платона, Аристотеля и Цицерона

 
Образ идеального государства  у Платона, Аристотеля и Цицерона.  
 
Понятие государства. 
 
Существует множество взглядов на понятие о государстве. В "Словаре античности" читаем: "В качестве органа власти экономически господствующего класса, государство возникло в процессе образования частной собственности. Эта ранняя форма эксплуатации первоначально потребовала таких средств власти, которые смогли бы обеспечить порядок и спокойствие угнетателей"1.  
Однако античные философы полагали иначе. Платон говорил о государстве не как об аппарате подавления, но как о некоем благе. "Когда люди отведалии того и другого, то есть и поступали несправедливо, и страдали от несправедливости, тогда они <..>нашли целесообразным договориться друг с другом, чтобы не творить несправедливости и не страдать от нее. Отсюда взяло свое начало законодательство и взаимный договор"2. Таким образом государство не карает, но помогает людям. Платон также отводит много места описанию сословия стражей, то есть тех самым сил, с помощью которых должен обеспечиваться "порядок и спокойствие угнетателей". Тем не менее, солдаты нужны Платону не для борьбы со своими же гражданами, но для защиты от внешних врагов. "Будущий страж нуждается еще вот в чем: мало того, что он яростен он должен по своей природе еще и стремиться к мудрости"3. Мудрость дает ему понятие о том, что справедливо, что нет. Воин сравнивается философом со сторожевой собакой, которая обязательно должна различать своих и чужих. Платон просто уверен, что в идеальном государстве, воспроизведенным на страницах его трактата, невозможны будут волнения и классовые столкновения, которые заставят воинов выступить против своих же сограждан и сражаться с теми, кого они призваны защищать. Таким образом подлинное государство в понятии Платона настолько идеально, что карательные его функции отходит на второй, если не на третий план, в виду сознательности людей его населяющих. 
Аристотель также представлял государство как нечто прекрасное по своей сути. "Целью государства является благая жизнь"4. Он исходил из того понятия, что человек "существо политическое", стремящееся к общению, а потому государство для него необходимо как воздух. "Всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага. Больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим”5. Если разобрать данное определение, то мы несколько раз встретим слово "благо", но вообще не найдем упоминания о каком-либо подавлении и угнетении.  
Цицерон также предерживался концепции Аристотеля. Это явствует из его определения: "Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собой согласием в области права и общностью интересов. Первой причиной для такого соединения людей является не столько их слабость, сколько, так сказать, врожденная потребность жить вместе (т.е. общаться К.Д.)"6. Если мы говорим об общности интересов и согласии, то не о каких мятежах не может быть и речи. Следует отметить, что античные философы все же понимали, что иногда государство может служить для власть имущих средством подавления власть неимущих. Однако они полагали, что это присуще не первозданным моделям государственных устройств, но иногда получается в процессе их развития, когда монархия, аристократия и демократия извращаются и становятся тиранией, олигархией и анархией. Платон, Аристотель и Цицерон, жившие во времена тяжелых кризисов власти, наступавших после периодов расцвета, были склонны рассматривать извращенное устройство не как сущность государства, но как ее искажение. Изначально государство для них являлось справедливым и служило не как машина закрепощения, но как нечто, дающее благо всем гражданам.  
 
Граждане государства. 
 
Здесь мы подходим к другому не менее важному понятию гражданин. Оно неразрывно связано с понятием о государстве, ибо "государством мы и называем совокупность <..>>граждан"1. "Мы считаем гражданами тех, кто участвует в суде и в народном собрании,"2 продолжает Аристотель. Отметим сразу, что гражданин и человек, проживающий в государстве, часто не одно и тоже. В стране может присутствовать большое количество иноземцев, или, как их звали в Древней Греции, метеков. Несмотря на то, что понятие “метек” зачастую ассоциируется с киниками, в частности с Диогеном, жившим в бочке, метеки могли ремеслиничать, даже приобретать частную собственность и заниматься ростовщичеством. Многие из них становились состоятельными людьми. И всё же они не могли уравняться в правах с гражданами полиса, ибо даже богатство не давало им прав участвовать в управлении государством. Они все равно чувствовали себя изгоями. Греческие полисы кичились своим демократическим устройством или политией3, где все равны на том основании, что все граждане могли попеременно становиться стратегами или иными должностными лицами и поочередно управлять страной. На метеков этот основной демократический принцип не распространялся. Граждане, даже попадая в денежную зависимость от метеков, все равно не желали пускать в свою устоявшуюся общину новых людей и делали это крайне редко в порядке исключения. Лишь в позднейший период, как раз когда жили Платон и Аристотель, потребность государства в финансовых вспоможениях стала столь значительной, что начала внедряться практика выдачи гражданства за определенную плату. В этом Аристотель видел зло. Возможно поэтому у него появляется столь странная оценка ремесленников (которые многие были метеками): "Ремесленники не принадлежат к гражданам, как и вообще всякий другой слой населения, деятельность которого направленная не на служение добродетели"4. Тогда мы зададим вопрос: что же такое служение добродетели? И мы можем предположить, что в понимании Аристотеля это занятие политикой и войной: "Нужно заботу о военных делах считать прекрасной"1. Тем не менее, вряд ли будет верно утверждать, что государство (совокупность граждан, по Аристотелю), в котором не останется ни плотников, ни каменщиков, ни гончаров, ни ткачей, но будут одни солдаты во главе с правителями, будет являться настоящим государством. Оно превратится в войско на марше. Ремесленники, а также землепашцы, с которыми Аристотель обошелся дурно, вычеркнув из списка граждан, будут похожи на обоз, сопровождающий это войско. Известно, что Аристотель был во многом сторонником спартанской системы государственного устройства; однако все равно, по нашему мнению, отождествлять государство с армией, а армию с государством ошибочно, а урезание прав ремесленников и землепашцев в пользу воинов выглядит неприкрытой военщиной. Скорее гражданами должны являться и те, и другие, то есть и те, кто защищает государство, и те, кто работает на его благо и обеспечивает защитников необходимым. 
Говоря о ремесленниках, мы упомянули о плачевном положении земледельцев в идеальном государстве Аристотеля, но еще не сказали, в чем именно заключаются их тяготы. "Лучше всего, чтобы землепашцы были рабами. Они, однако, не должны принадлежать к одной народности (должны быть разобщенными метеками К.Д.) и не должны обладать горячим темпераментом; именно при таких условиях они окажутся полезными для работы и нечего будет опасаться с их стороны каких-либо попыток к возмущению"2. Аристотель попрежнему не говорит о карательных функциях государства. Мятежей в нем не будет просто потому, что его граждане, низведенные на положение рабов, "не должны обладать горячим темпераментом". Однако это, с нашей точки зрения, во-первых, недостижимо; во-вторых, природа подобного желания поражает своим чудовищнейшим тиранизмом. Это мечта любого тирана, против которых так выступал сам Аристотель. Мечта тирана царствовать среди рабов, которые находятся под таким большим идеологическим гнетом, что уподобляются овцам, неспособным мыслить и сознавать свое тягчайшее и несправедливейшее положение. Аристотель, осуждая Платона, писал: "Отнимая у стражей блаженство, он утверждает, что обязанность законодателя сделать все государство в его целом счастливым. Но невозможно сделать все государство счастливым, если большинство его частей или хотя бы некоторые не будут наслаждаться счастьем"3. В данном случае Аристотель вступился за ядро своего государства-войска за воинов. При этом он совершенно забыл, как обошелся с теми, кто кормит страну. Хотя, во-первых, ремесленников и земледельцев всегда гораздо больше, чем солдат, а, во-вторых, они полезнее. Дабы доказать последнее утверждение, нам надо представить два государства, в одном из которых нет ни одного солдата, в другом ни одного землепашца и ремесленника. Конечно, первое государство, став легкой добычей для соседей, будет вскоре завоевано. Второе же погибнет вообще, ибо воины умрут от голода. Можно предположить, что они совершат набег на своих соседей и добудут необходимое, но это невозможно. Войско, лишенное хорошо налаженной системы поставки продовольствия, окажется неспособным вести войну и будет разгромленно. Граждане второго государства, где не будет ни одного производителя, но одни воины, в конце концов сдадутся на милость победителя и станут его рабами, только бы он накормил их. 
Мы рискнем высказать предположение, что в отношении Аристотеля к ремесленникам и землепашцам в полной мере проявился тиранизм его натуры. Данное явление отражено у Платона: "Какой-то страшный, беззаконный и дикий вид желаний таится внутри каждого человека, даже в тех из нас, которые кажутся вполне умеренными"1. Оправдываясь, Аристотель пишет, что "быть рабами и полезно, и справедливо"2 на основе того, что рабы по природе своей предназначены для подчинения "у них отсутствует элемент, предназначенный по природе своей к властвованию"3. Однако все это кажется нам надуманным, ибо известно, что большинство рабов, даже преданные своим господам, согласились бы стать вольноотпущенниками, если бы им представилась такая возможность. Еще абсурднее выглядят рассуждения Аристотеля относительно того, что у свободных людей и у рабов даже тела должны быть различны по строению. Ребенку ясно, что это не так. 
Коль скоро мы упомянули Платона, рассмотрим взгляды этого философа. Мы вынесли впечатление, что они сильно отличаются от взглядов Аристотеля. У Платона "государство возникает, когда каждый из нас (людей К.Д.) не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом; его создают наши потребности"4. Чтобы наилучшим образом удовлетворить эти потребности, людям необходимо работать как можно продуктивнее. Способ добиться наибольшей отдачи Платон видит в том, чтобы каждый выполнял ту работу, к которой более всего предназначенот природы. Таким образом гражданин в идеальном государстве Платона получает одно существенное качество: он должен "выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие заботы"5. Подумав, мы заключили, что данное положение гражданина начисто отметает принцип Аристотеля, положенный в понятие гражданства и равенства: принцип, по которому каждый гражданин может стать правителем, решать дела в суде и т.д. Ибо если гражданин, являясь землепашцем, ремесленником или даже воином, будет заниматься указанными вещами, это значит, что он отвлекается от своей основной задачи: обрабатывать землю, производить вещи или охранять страну. Позиция Платона относительно понятия “гражданин” характерна скорее не для демократического общества, но опять-таки для общества тоталитарного, где каждый раз и навсегда знает свое место и работает на благо машины государства. Спокойствие и бесперебойная работа этого механизма действует на сознательности и бесприкословной исполнительности граждан. 
Дабы уяснить взгляды Цицерона, мы приведем, во-первых, те его слова, которые мы уже упоминали: "Государство есть достояние народа, а народ не любое объединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов"6. Мы могли бы привести тот факт, что почти всегда круг интересов различных слоев общества или даже различных групп людей в одном слое не совпадают и тем не менее они продолжают называть себя гражданами одного и того же государства. Однако, делая ставку на то, что Цицерон писал прежде всего о хорошем, устойчивом государстве, мы закроем на это глаза. Вместо того приведем еще одну цитату из трактата "О государстве": "Право, установленное законом, одинаково для всех"1. Это значит, что кроме того граждане в понятии Цицерона должны быть равны, и, в отличие от Аристотеля, у которого граждане также являются равными, но крайне немногочисленными, здесь их число весьма велико. Это, по нашему мнению, выгодно отличает Цицерона от его греческого предшественника. Главной же добродетелью цицероновского гражданина считается доблесть. В самом начале своей работы он пишет: "Природа наделила человека столь великим стремлением поступать доблестно и столь великой склонностью служить общему благу, что сила эта одерживала верх над всеми приманками наслаждений и досуга"2.  
Здесь мы перейдем от непосредственного понятия “гражданин” к тому, какое из государственных устройств предпочитают рассматриваемые нами философы.  
 
Идеальный государственный строй. 
 
На наш взгляд, понятие идеального государственного строя весьма условно, ибо все заключает в себе как положительные, так и отрицательные стороны. Реально не существовало ни одной вещи, которая бы всем понравилась или не понравилась бы никому. Мы не будем развивать данное суждение, но пока просто скажем, что идеальный государственный строй в понятии Платона, Аристотеля и Цицерона это лишь то политическое устройство, к которому они тяготеют более всего в силу своих субъективных черт. 
Исходя из выводов предыдущей главы, мы можем заявить, что идеальный строй в понятии Платона явно не демократический, ибо философ выступает за строгое прикрепление человека к одному роду занятий, а следовательно отвергает возможность демократических выборов, когда человек из народа может неожиданно стать стратегом, консулом и т.д. Для идеального государства Платона характерна скорее царская власть, при которой царь "совершенный страж" и философ. Будучи философом, правитель знает мудрость "такое знание, что с его помощью можно решать не мелкие, а общегосударственные вопросы, наилучшим образом руководя внутренними и внешними отношениями"3. Платон также заявляет: "Пока в государствах не будут царствовать философы, либо нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино государственная власть и философия, <..>до тех пор государствам не избавиться от зол"4. Платон пытался провести свои идеи в жизнь. Находясь на Сицилии, он старался привить тамошним тиранам любовь к философии, но и Дионисий Старший, и его сын Дионсий Младший, являясь при этом людьми образованными, умными и настроенными по отношению к Платону дружелюбно, все же четко разделяли философию и политику. О том, что мешало им "избавиться от зол", мы поговорим в главе "Справедливость и благоразумие". Сейчас же остается подытожить, что идеальный строй для Платона заключается в царской власти. Демократия у него стоит на предпоследнем месте от худшего государственного строя тирании. Многим покажется это парадоксальным, ибо именно к демократии с ее принципами равенства и свободы стремятся и стремились большинство людей и государств. Однако мы ответим на это уместное недоумение словами других философов: Цицерона и Аристотеля. "Простой народ, являясь монархом, стремится и управлять по-монаршьему и становится деспотом. <..>И крайняя демократия, и тирания поступают деспотически с лучшими гражданами"1; "если народ применил насилие к справедливому царю или лишил его власти, или даже отведал крови оптиматов и подчинил своему произволу все государство, не думай, Лелий2, что найдется море или пламя, успокоить которое, при всей его мощности труднее, чем усмирить толпу. <..>Таким образом величайшая свобода порождает тиранию или несправедливейшее и тяжелейшее рабство"3. Иными словами, одна крайность дает другую. Правление большинства приводит к тому, что у власти стоят далеко не философы, что все становится вседозволенным, начинается произвол и анархия, и уже на этой почве начинает прогрессировать тирания. При этом тирания может выражаться в совершенно различных видах: диктатура пролетариата, диктатура конкретных людей, вознесенных на гребне анархической волны и т.д. 
От Платона мы позволим себе перейти сразу к Цицерону, оставив пока Аристотеля в стороне. Прежде чем высказывать свое мнение по вопросу идеального устройства, Цицерон описывает три основных строя, которые мы встречаем еще у Платона и Аристотеля: царскую власть, аристократию, политию (демократию)4. Однако, в отличие от Аристотеля, полагавшего, что данные государственные устройства по сути совершенны, но иногда могут иметь уродливые формы в виде тирании, олигархии и анархии в отличие от Аристотеля, Цицерон вообще был не склонен считать царскую власть, аристократию и демократию совершенными. В каждой из них он видел какую-нибудь червоточину, поэтому его проект о создании идеального государства сводится к совмещению всех трех устройств. При этом необходимо было отбросить все неготивные черты каждого из них, но остаить лишь положительные. На основе подобной интеграции монархии, аристократии и демократии должен был появиться четвертый, наиболее совершенный государственный строй. Вопрос об идеальности данного строя мы считаем спорным, но следует отметить, что мысль Цицерона верна с той точки зрения, что монархия, аристократия и демократия никогда не существуют в жизни в своем чистом виде. Для доказательства мы приведем два примера. Царь просто человек. Он не в состоянии править один, сколь бы силен ни был. Ему нужны помощники, он обязан опираться на определенные слои населения: войско, богачей и т.д. А это приводит к тому, что при царской власти всегда существует аристократия. Вторым примером может послужить то, что при демократии народ все равно выбирает достойнейших из своей среды для того, чтобы те в течение некоторого срока управляли государством. Несмотря на то, что мы говорим о власти народа, на деле власть сосредоточена лишь в руках малой группы людей. Таким образом мы приходим к выводу, что единственно возможным на практике государственным строем является аристократия (олигархия) с уклоном либо в сторону монархии, либо в сторону демократии, либо вообще без всякого уклона. Тогда это аристократия в чистом виде. 
Касательно непосредственно Цицерона, то в работе "О государстве" он пишет о приоритете аристократии с уклоном к царской, но не к демократической власти. Здесь мы наталкиваемся на противоречие. Ведь известно, что Цицерон боролся с Цезарем, видя в них будущих императоров. Цицерон-оратор и Цицерон-политик неоднократно выступал за республиканские, демократические принципы. И вдруг он пишет о том, что царская власть предпочтительнее. Поразмыслив, мы нашли два способа объяснить данное несоответсвие. Во-первых, Цицерон с самого начала писал, что в своей работе "О государстве" прежде всего излагает не собственные взгляды, но воззрения известных римских мужей. В частности речь о пользе монархии принадлежит Сципиону Африканскому. Во-вторых, Цицерон мог подразумевать под царской властью не именно монархию, но республиканский строй, во главе которого стоит консул, цензор или иное должностное лицо, по влиятельности своей схожее с царем. 
Заканчивая этот длинный ряд измышлений, мы приведем цитату из самого философа, ибо никто не охарактеризует идеальный государственный строй в понимании Цицерона, лучше него самого. "Из трех указанных вначале видов государственного устройства (монархии, аристократии, демократии К.Д.), по моему мнению, самым лучшим является царская власть, но самое царскую власть превзойдет такая, которая будет образована путем равномерного смешения трех наилучших видов государственного устройства"1. Если относительно первой части этого суждения взгляды Платона и Цицерона совпадают полностью, то во второй римский мыслитель уходит дальше. Платон не говорил о том, что смешение трех властей есть нечто лучшее, нежели государственный строй во главе с царемфилософом. 
Аристотель в данном вопросе являет собой образ человека, который говорит одно, а делает иное. Это проистекает из его определения понятия гражданин. Аристотель единственный из трех философов утверждал, что царская власть хуже 
демократии: "То положение, чтобы верховная власть находилась в руках большинства, нежели меньшинства, хотя бы состоящего из наилучших, может считаться, по-видимому, удовлетворительным решение вопроса"2. Из приведенных выше доводов Платона, Цицерона и самого Аристотеля против демократии, которая может довести до всеобщего разгула, анархии и даже тирании, мы можем сделать вывод, что данное мнение крайне оспоримо. Кроме того, из наших умозаключений относительно того, что на практике существует лишь власть группы людей, только с уклоном либо в сторону монархии, либо демократии, получается, что власть большинства утопия. Однако, в отличие от Платона, представившего настоящий утопический проект государственного устройства, Аристотель не был склонен к чрезмерной идеализации. Он, действительно, говорил о такой недостижимой вещи, как власть большинства, но что такое для него это большинство? Так ли оно велико? Ясно, что под большинством понимается большинство граждан, а не жителей государства вообще. Опираясь же на полученные нами в предыдущей главе выводы, мы заявляем, что в своем идеальном государстве Аристотель подразумевает под гражданами только воинов, чиновников и, возможно, деятелей искусства, стоящих выше обычных ремесленников. Выходит, что от общего количества населения в государстве Аристотеля гражданами являются 10-12% жителей. Конечно, в таком случае нам представляется вполне реальным добиться власти для данного "большинства". Тем более в любом обществе понятие воин и чиновник сами по себе означают, что данный человек состоит на службе у государства и имеет хоть минимальную, но власть над теми, кто к государству относится лишь как рядовой гражданин. Получается, что изречение Аристотеля о власти большинства, которое изначально может показаться вполне демократичным, в контексте всего трактата является по сути своей опять-таки высказываением в пользу если не царской, то, по крайней мере, аристократической власти.  
В плане замечания мы можем также отметить, что Аристотель, также как и Цицерон, говорил о необходимости смешивать все государственные устройства: "Правильнее утверждение тех, кто смешивает несколько видов (устройства К.Д.), потому что тот государственный строй, который состоит из многих видов, действительно является наилучшим"1. О суждении подобного рода мы уже упоминали, когда рассматривали взгляды Цицерона, а потому здесь не будем долго останавливаться на нем. 
Теперь мы в состоянии подвести итог относительно данного вопроса. Мы имеем то, что ни один из трех рассматриваемых нами философов не считал демократию идеальным строем. Двое из них высказываются за приоритет мудрой царской власти, а третий за аристократию. Мы также доказали, что единственным подлинно возможным в жизни строем является именно аристократия. Всех философов объединяет то, что они даруют власть наиболее достойному меньшенству, исходя из принципа, выраженного Цицероном: "Если свободный народ выберет людей, чтобы вверить им себя, а выберет он, если только заботится о своем благе, только наилучших людей, то благо государства несомненно"2. Эти мудрейшие выборные мужи должны будут править столь справедливо, что нигде не будет никаких волнений и недовольств. На этом основаны взгляды всех философов на идеальный государственный строй. Тогда мы поставим вопрос: чем отличаются обычные, существующие повсеместно устройства от совершенных? Мы же, исходя из всего вышесказанного, и ответим, что по своей структуре ничем. Единственное различие состоит в том, что в несовершенном государстве правят люди ничем не выделяющиеся из среды им подвластных, а иногда даже и худшие; а в идеальном государстве у власти стоят наилучшие. Получается, что самое главное в государстве это личность правителя. Тогда у нас возникает еще один вопрос. Как связаны между собой властители и законы? Мы считаем, равно как и философы античности, что отбросить такую важную категорию, как закон, остановив свое внимание лишь на правителе, было бы опрометчиво и даже ошибочно. Поэтому следующая наша глава и будет посвещена рассмотрению данного вопроса.  
 
Закон и правитель, их соотношение. 
 
Мы более менее уяснили себе важность фигуры правителя. Теперь необходимо прояснить, что же такое закон. Фраза Аристотеля: "Где отсутствует власть закона, нет и государственного устройства"1 вполне указывает на важность данной категории. Дабы показать единодушие философов по этому поводу, мы упомянем, что Платон написал объемную работу “Законы”, и приведем цитату из работы Цицерона "О законах": "Ученейшие мужи признали нужным исходить из понятия закона, и они, пожалуй, правы при условии, что закон, как они же определяют его, есть заложенный в природе высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное. Этот же разум, когда он укрепился в мыслях человека и усовершенствовался, есть закон государсвтенный"2. В этом изречении заложено определение закона. Нам остается лишь добавить, что и Аристотель, и Платон понимали под законом тоже самое, в следствие чего мы позволим себе не приводить их цитат. 
Сразу перейдем к анализу соотношения правителя и закона. Данная проблема кажется нам более интересной, ибо она носит уже сопоставительный и более сложный характер. Если в определении понятия закона философы оказались единодушны, то здесь возникают некоторые расхождения. 
Итак, начнем с Платона. Этот древнегреческий мыслитель был идеалистом, из чего вытекает некая утопичность его взглядов. В самом начале "Государства" Платон вложил в уста некоего Фрасимаха софистский лозунг: "Справедливость это то, что пригодно сильнейшему"3. Об этом мы упоминали. Следует лишь добавить, что далее Фрасимах говорит: "Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократическая демократические, тираническая тиранические; так же и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных. Во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти"4. Не умолчав о подобной точке зрения, Платон от лица Сократа развенчивает ее и выстраивает свою теорию относительно справедливости закона. Вероятно, мы ошибаемся, но мы перетрактовали основную идею Платона так: возможно, закон и служит власть имущим, но в идеальном государстве правители так мудры и так пекутся о народе, что закон начинает служить во благо всех граждан. 
Как известно, все познается в сравнении и для сопоставления лучше всего провести некое соревнование или состязание. Что же касается правителя и закона, то приоритет того или иного определяется прежде всего, когда мнение первого расходится с установлениями второго. Именно когда властитель вступает в борьбу с законом, можно увидеть, кто из них сильнее и чья победа для государства полезнее. Платон-идеалист, отбросив возможность противостояния правителя и закона, тем самым лишил нас возможности сопоставить их. Мы имеем право сказать, что для Платона правитель-философ и мудрый закон равны. Они равны хотя бы потому, что всегда пребывают в мире по отношению друг к другу и даже нет надобности рассматривать, что лучше, а что хуже. 
Аристотель, в отличие от Платона, делает попытку определить, что принесет большую выгоду для государства: главенство закона над правителем или наоборот. В результате философ приходит к тому, что в законе он видит нечто устойчивое, объективное, а в правителе преходящее, субъективное. Закон для Аристотеля напрямую связан со справедливостью, ибо устанавливается ради блага множества людей граждан, властитель же обычный человек, а потому ему вполне свойственно ошибаться и иногда впадать в порок несправедливости. На основе этих умозаключений Аристотель пришел к выводу, что "предпочительнее, чтобы властвовал закон, а не кто-либо один из среды граждан"1. Аристотель решает спор в пользу закона.Однако, как мы увидим чуть позже, это не всегда оказывается правильным. Цицерон в некотором роде примыкает к Аристотелю, заявляя о приоритете Рима над странами Греции на основе того, что римское "государство создано умом не одного, а многих людей и не в течение одной человеческой жизни, а в течение нескольких веков и на протяжении нескольких поколений"2. То есть основное преимущество Рима над греческими полисами в том, что им управляют прежде всего справедливые законы, справедливые оттого, что складывались долго и тщательно отбирались. Личность же правителя отходит как бы на второй план. 
Однако Цицерон далее довольно много внимания уделяет описанию деятельности Ромула, Нумы Помпилия, Тулла Гостилия и т.д. Заканчивается этот венценосный ряд упоминанием о Тарквинии Гордом, который будучи плохим, порочным царем, пошатнул основы существующего строя, разуверив народ в святости личности монарха. Фактически это пример того, как из-за одного человека рухнул весь государственный строй со всеми его законами. Из этого мы делаем вывод, что Цицерон не может однозначно ответить, что лучше, а что хуже. Мы же сами рискнем дать свое собственное мнение по данному вопросу. Действительно, закон более долговечен, нежели правитель. Он, как правило, разрабатывается не одним, но несколькими людьми, а потому несет в себе большую объективность. Все это доводы в защиту закона. Теперь выскажемся в защиту правителя. Конечно, он субъективен, склонен к ошибкам и имеет другие слабости в сравнении с законом. Однако главное преимущество его состоит в том, что он активен. Закон же категория пассивная. Закон устанавливается на долгое время и может долгое время не изменяться, а изменяется он в первую очередь под влиянием опять-таки правителя. Таким образом мы утверждаем, что правитель всегда обладает властью над законом. На основе этого мы заявляем, что ценнее для государства является хороший правитель, нежели хороший закон, хотя если будет и то, и другое, то тем лучше. В доказательство нашего взгляда мы приведем пословицу: "Закон что дышло куда повернул, туда и вышло". Действительно, плохой правитель может всегда извратить хороший закон, а благодетельный властитель в состоянии реформировать отсталый закон. Кроме того, сколь бы ни был хорош закон, он “никак не может со всей точностью и справедливостью охватить то, что является наилучшим для каждого”1. На этом мы полагаем вопрос об отношении правителя и закона закрытым.  
 
Справедливость и благоразумие. 
 
Ранее мы уже упоминали об этой главе. Дабы объяснить, зачем, рассматривая вопросы, связанные с идеальным государством и его устройством, мы затрагиваем проблему справедливости и благоразумия, мы скажем, что без этого обойтись нельзя. Всякое государство оценивается с позиций справедливо ли оно или нет, всякое действие правителя с той точки благоразумно оно или нет и т.д. "Понятие справедливости связано с представлением о государстве"2. Платон же вообще положил в основу своей работы вопрос о справедливости в государстве и о справедливости государства, как его основной добродетели. Для Платона и в “Государстве”, и в “Законах” характерны отступления от главной темы, во время которых он рассуждает о человеческих качествах и, конечно, о справедливости. Он дает целый ряд определений этому непростому понятию. "Делать это (устанавливать государство К.Д.) надо непременно во имя целого. Так вот это целое и есть справедливость"; "заниматься своим делом и не вмешиваться в чужие это и есть справедливость"3. Из первого определения мы вычленим то, что основным достоинством государства, по Платону, является его единство, целостность. Против этого впоследствии выступал Аристотель, но этот момент мы рассмотрим чуть позже. Пока перейдем ко второму определению. В нем мы видим уже то, о чем говорили в главе "Граждане государства". Платон еще раз подчеркивает, что каждый должен заниматься своим делом, к которому предназначен по природе. Если же человек будет искать какого-либо иного применения своих возможностей, то это значит, что он уже не сможет принести государству и обществу максимум пользы и совершит несправедливость.  
Для Платона справедливость и благоразумие одно и тоже, что, как мы увидим у Цицерона, не одно и тоже. Данный взгляд Платона на эти два различных по своей сути понятия проистекает опять-таки из-за его идеализма. Он считает, что справедливый поступок будет всегда благоразумным, а благоразумный справедливым.  
Мы скажем, что и у Аристотеля не заметили сколь-нибудь серьезной дифференциации этих понятий. 
Таким образом мы сразу позволим себе сразу перейти к Цицерону, чей охват данной проблемы, по нашему мнению, самый широкий. Римский философ различает справедливость и благоразумие. Он пишет: "Между благоразумием и справедливостью есть разница. <..> Благоразумие велит нам всячески умножать свое достояние, увеличивать свои богатства, расширять границы. <..>Напротив, справедливость учит щадить всех, заботиться о людях, каждому воздавать должное, ни к какой вещи, посвященной богам, ни к какой государственной или чужой собственности не прикасаться"4 . Подтвержденное рядом цицероновских примеров, данное суждение кажется нам неоспоримым. Разговор не только о справедливости и благоразумии, но и о самом государстве выходит на новый виток. Начнем же с конкретного примера. Аристотель писал: "И военное искусство можно рассматривать до известной степени как естественное средство для приобретения собственности; охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначенными к подчинению, не желают подчиняться; такая война по природе своей справедлива"1. Но справедливо ли сравнивать людей с дикими животными? К тому же нам кажется несправедливым решать ЗА самих людей, предназначены ли они к подчинению или нет. Несправедливо вообще закрепощать людей, а если и делать это, то следует только с их добровольного согласия. Если же происходит война, то значит, что вопрос о справедливости решается уже с помощью грубой силы и количества копий в фаланге, что недопустимо. Более того, то, что человек взял в руки оружие и отправился на бой, где его, возможно, убьют, разве это не говорит о том, что этот человек сразу не предназначен по природе своей к подчинению? Исходя из этого, мы заявляем, что данная мысль Аристотеля ошибочна. Справедливой войны не бывает, но есть война благоразумная, такая, скажем, как освободительная. 
Теперь в самый раз задаться вопросом, как же тогда развиваться государству, если воевать нельзя, наращивать мощь нельзя, разсширять свои владения нельзя? Подобное существование приведет страну к стагнации и упадку. Вот здесть и появляется благоразумие. Если справедливость запрещает действовать против людей, то благоразумие разрешает это, если подобные действия выгодны нам. Заявление Аристотеля, о том, что "в наилучшем государстве добродетель мужа и добродетель гражданина должны быть тождественны"2 по-своему верна, однако такого государства в природе существовать не может. С житейской точки зрения правильнее другое изречение философа: "Добродетель хорошего человека и дельного гражданина вообще не одна и та же"3. Основное для человека справедливость, а для гражданина благоразумие. Отсюда мы делаем вывод, что и государство, и те, кто им управляют, живут не по законам справедливости, но по законам благоразумия. Как такового абсолютно справедливого государства существовать не может, однако тот режим, при котором правители более благоразумны и действуют, пусть даже вопреки справедливости, но во благо большого количества граждан, покажется нам справедливым, а тот строй, при котором правители будут заботиться лишь о себе несправедливым.  
Свою мысль о том, что государство в корне своем несправедливо, но, возможно, благоразумно, мы можем подтвердить также цитатой из работы Цицерона: "Не найдется государства, столь неразумного, чтобы оно не предпочло несправедливо повелевать, а не быть в рабстве по справедливости"4.  
 
Вопрос о единстве государства и заключительный анализ работ. 
 
 
Исходя из последних заключений, мы говорим, что проект Платона, описанный в "Государстве" полностью утопичен и неосуществим на практике. Невозможно сделать государство абсолютно единым, то есть обобществить всю собственность, упразднить институт семьи и т.д. Нельзя заставить правителя отдать своего сына в землепашцы, если тот не окажется способным для несения бремени власти. Нельзя заставить вельмож добровольно расступиться и возвести на трон безродного пахаря только потому, что он по природе своей создан для управления страной. Все это было бы возможно, если бы государство и граждане жили по справедливости, а не по благоразумию. Аристотель пошел по пути критики. Это, конечно, легче. Он умело доказал несостоятельность платоновского государства: "Коренную ошибку проекта Сократа (Платона К.Д.) должно усматривать в неправильности его основной предпосылки... Следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства"1; "государство при постоянно усиливающемся единстве перестает быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а из семьи отдельный человек!"2 Аристотель нападает на Платона за то, что последний утверждал, что "в образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети тоже, да и все их воспитание будет общим"3. С критикой Аристотеля нельзя не согласиться. Если мы проследим развитие этого "образцово устроенного государства", то вскоре увидим, что дети, не знающие своих родителей, и их гулящие родители станут не ближе, но наоборот дальше друг от друга. Лишенные родительского воспитания дети не будут воспитаны в почитании старших, а взрослые, лишенные семьи, будут проявлять бесстыдство. Все станут жить по принципу: "Я человек мера всех вещей", по принципу нравственного релятивизма софистов, против которых так боролся сам Платон. Мы также соглашаемся с Аристотелем, который выступал против предложения Платона обобществить всю собственность. "К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается меньшая забота. Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим. <..>Помимо всего прочего люди проявляют небрежность в расчете на заботу со стороны другого"4. Опять-таки Платон добился того, чего совершенно не желал. "Государство" Платона, сплошь построенное на противоречиях, являет собой типичный образец утопического проекта. Оно подобно сладкой пилюле для страдающего от несправедливости существующего режима народа. 
"Политика" Аристотеля содержит в себе не только критику Платона и других проектов. Философ пытается дать собственный взгляд на идеальное государство. Взгляд этот менее утопичен, нежели платоновский, но не потому, что он стремился создать государственный строй, воспроизводимый на практике, а потому, что он более осторожен, нежели Платон. Если последний был склонен подробно описывать все стороны жизни в своем идеальном государстве, то Аристотель ограничивается лишь общими замечаниями типа, как было бы хорошо, если бы было так. В его трактате множество сочетаний "должно быть", "должны быть" и т.д., но нигде нет стоящего указания на то, как сделать так, чтобы это "должно быть" осуществилось в жизни. Иногда эта умозрительность Аристотеля доходит до абсурда. Территория "должна быть трудносдоступна для вторжения, но иметь удобные выходы"; граждане "по природе должны быть разумными и мужественными"1 и т.д. Тогда мы зададим вопрос, а как же поступать правителю, если его страна расположена в легкодоступной местности или если его подданные не являются "разумными и мужественными". На это мы так и не получим ответа. "Политика" Аристотеля в нашем восприятии рецепт, выписанный на чудесное лекарство, которое излечивает все пороки больного общества. Главный же недостаток, низводящий на нет всю работу, заключается в том, что подобного лекартсва вообще нет, равно как и нет идеального государства.  
Цицерон, который единственный из всех троих наиболее глубоко и верно, с нашей точки зрения, затронул проблему благоразумия и справедливости, нам ближе всего. Его работа, изначально не претендовавшая на проект идеального государства, оказалась наиболее приближена к реальной жизни. Цицерон не столько говорит о совершенном, сколько описывает Рим, выискивая в своем государстве то хорошее, что заставит людей не погружаться в пучину гражданских войн. Тем не менее и он не добился своей цели. 
Мы задаемся вопросом, почему же так получилось, что ни один из философов не добился своей задачи. Ответ у нас один: государство, живущее по законам не справедливости, но благоразумия, не может примириться с общечеловеческими, справедливыми или, если угодно, божественными истинами. В лучшем случае между ними будет завуалированное противостояние, в худшем открытая борьба, приводящая государство к краху, а справедливость к временному исчезновению, ибо в гражданской войне нет места этой добродетели. 
Аристотель писал: "Человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек"2. Нам кажется, что подобный "сверхчеловек" сопоставим с идеалом мудреца в философии стоицизма. Этот мудрец самодостаточен, а потому, чтобы ни случилось, воспринимает все, как должное, в состоянии отказаться от мирских благ. Образ получает распространение и в христианстве в виде праведников и святых. Такие люди стоят на ступень выше остальных, ибо всегда живут по законам справедливости, но не по установлениям государства, которые легко фабрикуются правителями. Остается пожелать, чтобы подобных "сверхлюдей" было больше, а если бы все стали подобными, то исчезла бы и потребность в аппарате подавления государстве. Однако это новая утопия, недостижимая, как и идеальное государство. Противоречие между справедливостью и благоразмуем является главным в душе человека и вечным. Этот вопрос заслуживает более внимательного рассмотрения, ибо связан с метафизикой людской психологии, замкнутым кругом человеческого мышления, невозможностью найти абсолютную истину.