Общественно-политические взгляды П.Я. Чаадаева

Проблема генезиса сознания органично вписывается в историософскую схему Чаадаева. Размышляя в духе просветительской философии, Чаадаев  полагает, что сознание культивируется, воспитывается, задается. У истоков сознания лежит гипотетическая беседа Бога с человеком. Именно тогда в человеческое сознание были заложены первые идеи, или «первоначальные понятия»: о Высшем Существе, о добре и зле, о справедливом и несправедливом. Однако необходимо иметь в виду, что это идеи не врожденные, а привнесенные. Действие высшей силы дискретно; оно проявляется в определенные эпохи и непосредственно влияет на определенные индивидуальные сознания. Такие личности и эпохи будут в подлинном смысле историческими. «Первоначальные понятия» привносятся извне, внушаются отдельным людям. Далее эти понятия нужно сохранить для других людей и передать другим поколениям. Вот здесь и включается в работу социальная организация церкви, признаваемая Чаадаевым главной исторической силой. В соответствии с развиваемой им логикой, русский мыслитель провозглашает в качестве основных исторических лиц пророков и религиозных деятелей, то есть тех, через кого, по его мнению, действует высшая сила. Итак, сознание изначально не обладает «первоначальными понятиями», оно формируется благодаря языку и общению. «Мысль человека есть мысль рода человеческого», — утверждает Чаадаев. Значение религиозной традиции в этом процессе незаменимо. В ней сконцентрирован «опыт поколений», «сокрытый опыт веков»; по сути, она и есть история.

Действие внешней высшей или божественной силы способны воспринимать лишь единицы, на которых Божество действует непосредственно. Все же остальные воспринимают высшую силу опосредованно, благодаря разуму. В зависимости от ориентации либо на внешнюю, либо на внутреннюю силы, разум различается как субъективный и объективный. Субъективный разум, или созданный, искусственный, основан на человеческой свободе; это разум во времени. Объективный разум есть отражение внешней, божественной силы; он понимается Чаадаевым как воспроизведение человеческим сознанием мысли Бога. Такой разум формируется традицией и есть, в сущности, разум исторический. Он проявляется и действует в истории через некоторые народы. Так у Чаадаева вырисовывается мессианская идея. Не все народы являются историческими, но только избранные Провидением. К избранным народам принадлежат европейцы, в то время как Россия, оставаясь христианской страной, но, не принадлежа к католическому миру, остается вне истории.

В истории действуют  народы-личности. Они узнаваемы и отличимы друг от друга; они имеют так сказать, свое лицо, обладают только им присущим «принципом жизни», придающим единство и своеобразие всем формам их исторического существования. Биологическая метафора, развиваемая Чаадаевым, побуждает его говорить о возрасте народов, об их исторических чувствах, то есть памяти, которая удерживает полученные в пору «юности» сильные впечатления, определяющие в дальнейшем характер такого исторического народа. В истории и через историю, согласно Чаадаеву, происходит воспитание человеческого рода.

Чаадаев выразительно сказал о мотивах, побудивших его выступить  в печати: «Сдавленный жалкою, окружающею меня действительностью, я жажду подышать чистым воздухом, взглянуть на более ясное небо». «Философическое письмо» и явилось криком протеста против «жалкой действительности» последекабристского периода, против официальной идеологии, против правительственного курса, против «квасного патриотизма», против казенно-реакционной историографии. Но при сопоставлении «Философического письма» с идейными тенденциями, нашедшими выражение в деятельности таких передовых идеологов эпохи, как А.И. Герцен и В.Г. Белинский, отчетливо обнаруживается ложность концепции и программы Чаадаева[7,с.54-55].

Развивая свою философию  истории, автор «Философического письма» ошибочно утверждал, будто русский народ остался в каком-то историческом одиночестве, не принадлежа ни к Западу, ни к Востоку. Чаадаев полагал, будто русский народ явился в мир «без наследства», не усвоил себе «ни одного из поучительных уроков минувшего», не воспользовался, в частности, идеями, которые развились у «наших западных братии». Чаадаеву казалось, будто русский народ не имеет собственной национальной традиции, лишен «развития собственного, самобытного», не породил «ни одной великой истины» и потому «не приобщил ни одной идеи к массе идей человечества». Все это было, конечно, глубоко несправедливо по отношению к России и ее трудному историческому развитию. Чаадаев не увидел ни героической истории русского народа, ни его богатейшей самобытной культуры. Сознавая общественно-политическую отсталость царской России, Чаадаев не сумел вскрыть подлинные причины этой отсталости.

Не менее ошибочной  была и положительная программа  Чаадаева. Он подверг ревизии политические убеждения своей молодости, сближавшие его когда-то с А.С. Пушкиным и декабристами. Идеи декабристов находят у него прямое осуждение: «Мы прошли просвещеннейшие страны света,- пишет он о заграничных походах 1813- 1814 годов,- и что же принесли домой? Одни дурные понятия, гибельные заблуждения, которые отодвинули нас назад еще на пол столетие». Что же предлагает Чаадаев взамен революционной борьбы? Исходя из мысли, что все развитие Западной Европы совершилось под влиянием религии, точнее католицизма, Чаадаев предлагает «всеми возможными мерами» поднять, оживить религиозное сознание русского народа.

В последующих произведениях, в свое время не напечатанных,- новых  «Философических письмах» (1829-1831) и  «Апологии сумасшедшего» (1837) - Чаадаев  смягчил резкость некоторых своих утверждений. Он признал, что «было преувеличением печалиться за судьбу нации, создавшей могучую натуру Петра, универсальный ум Ломоносова, грациозный гений Пушкина», и, отказавшись от исторического пессимизма, предрек русскому народу великую будущность.

Одним из первых, кто понял  односторонность и несправедливость «Философического письма», был Пушкин. Поэт написал письмо другу своей юности (19 октября 1836 года), в котором заявил, что он далеко не во всем согласен с Чаадаевым. Пушкин поддерживает автора «Философического письма» в его критике современности: «Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко». Но против исторической концепции Чаадаева Пушкин категорически возражает. Напоминая о ряде значительнейших событий и деятелей русской истории, подчеркивая ту огромную роль, которую сыграла Россия в спасении Западной Европы от монголо-татарского нашествия, Пушкин пишет: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться». Ноты некоторого высокомерия по отношению к своей стране, прозвучавшие у Чаадаева, вызвали у Пушкина отповедь, проникнутую чувством сыновней любви к родине: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал» [2,с.22-23].

 

 

 

 

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

 

П.Я. Чаадаев - один из тех  мыслителей, жизнь и творчество которого представляют интерес не только для философов, историков, но и для современников. На просветительские воззрения Чаадаева во все периоды его творчества оказывали воздействие религиозные представления. Он изучал библейские тексты, увлекался теологической литературой.

Взгляды Чаадаева в ранний период и в последние годы его  жизнемыслия порой квалифицировались  и современниками философа, и в наши дни несправедливо как антипатриотизм, русофобия и т. п. По этому поводу он писал: «Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать». В «Апологии сумасшедшего» он обосновал необходимость единения любви к Отечеству и любви к истине, ибо только такой подход способен, в отличие от «патриотизма лени», который «умудряется все видеть в розовом свете и носиться со своими иллюзиями», принести родине реальную пользу. В 1846 году он писал Ю.Ф. Самарину: «Я любил мою страну по-своему, вот и все, и прослыть за ненавистника России было мне тяжелее, нежели я могу вам выразить!». Изменения во взглядах Чаадаева на историческую судьбу России представляли собой переход в свою противоположность, но в итоге он сам осознал необходимость диалектического сочетания «мировых идей с идеями местными».

Концепция России, выдвинутая в «Философических письмах», является первым в истории русской общественной мысли документом русского национального самосознания, в котором осмысление ведется в широком философско-историческом контексте.

«Философические письма»  являются произведением поистине новаторским, делающим эпоху. В процессе построения своей теории Чаадаев сосредотачивается на многих «действительных болезнях» и несовершенствах русской жизни.

Появление «Философических  писем» в открытой печати произвело  впечатление выстрела в «темную ночь», и было с сущности первым гласным общественным протестом такого масштаба, после того, как было подавлено восстание декабристов. Критика Чаадаевым России была по существу продолжением декабристкой критики.

В сочинении Чаадаева «Философские письма» доминируют две  темы:

1) Россия - ее прошлое,  настоящее и будущее 

2) философия как философия  истории 

Россия - первостепенная тема для Чаадаева, в связи с которой он рассматривал и многие другие интересующие вопросы. Как складывалось прошлое России, по каким путям идет осознание ее настоящего, как уяснить ее будущее - эти проблемы не уходят из поля зрения философа. Его видение России сводится к тому, что Россия - страна аномальная, ее прошлое и действительность образовываются вопреки и в противоречии с законами развития и существования народов. В последующем он высказывает предположение, что Россия не только преодолеет собственные трудности общественного развития, но и поможет Западу решить его проблемы. Но для этого Россия должна быть коренным образом преобразована во всех отношениях.

Христианство - в его западной интерпретации - Чаадаев понимал как начало единения народов, резким движением от материального к духовному, от частного - к общему. В этом и был весь смысл «Писем», суть их не сводилось лишь к низвержению фальшивых идеалов России как нации, хотя эта тема занимает не последнее место в трудах философа.

Анализируя взгляды Чаадаева в контексте противопоставления идей западников и славянофилов, его вполне можно охарактеризовать как представителя западнического направления. Однако ясно, что фигура Чаадаева едва ли может быть втиснута в тесные рамки разногласий между западниками и славянофилами. Можно согласиться с более широкой и глубокой характеристикой В.В. Зеньковским философского учения П.Я.Чаадаева как богословия культуры и как попытки построения христоцентрического понимания истории.

Дать общую оценку политическим взглядам Чаадаева непросто. Главная трудность состоит в том, что Чаадаев противоречив.

Неоднозначное творчество Чаадаева позволяло исследователям называть его мистиком и консерватором, деятелем освободительного движения, чисто религиозным мыслителем. Но, как бы, ни оценивались взгляды Чаадаева, он сыграл значительную роль в развитии общественной мысли России.

Произведения  Чаадаева будут еще долго вызывать споры и научные дискуссии  из-за своей зачастую нелицеприятной, но самой насущной из проблем России во все времена, поднимаемой писателем – проблемы национальной определенности русского государства.

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

 

 

1 Быков, Д. Русский геморрой (к юбилею П.Чаадаева) / Д. Быков // Московская комсомолка. – 1999. – 21 дек. – С. 9.

2 Володин, А. А. Проблема "Западничества". Как она видится нам сегодня? / А. Володин // Свободная мысль. – 2001. – №7 – С. 19–23.

3 Емельянов, Б.В. Русская философия в портретах / Б.В. Емельянов. – Екатеринбург: Урал, 2010. – 509 с.

4 Исупов, К.Г. Личность Чаадаева и его философия истории / К.Г. Исупов., В.Ф. Бойков. – СПб: Наука, 1991. – 155 с.

5 Кондаков, И.М. П.Я. Чаадаев и проблема психологической парадигмы / И.М. Кондаков // Журнал прикладной психологии – 1998. №1 – С. 10–14.

6 Лебедев, А.А. Чаадаев / А.А. Лебедев. – Молодая гвардия, 1965. – 272 с.

7 Лебедев, А.А. Три лика нравственной истины. Чаадаев, Грибоедов, Якушкин / А.А. Лебедев. – СПб: Летний сад, 2009.  – 720 с.

8 Новиков, А.И. Три жизни Петра Чаадаева / А.И. Новиков // Аврора – 1993. – №6 – С. 108–116.

9 Тарасов, Б.Н. Чаадаев / Б.Н. Тарасов. – Москва: Молодая гвардия, 1986. –

448 с.

10 Чаадаев, П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма: в 2 т. / П.Я. Чаадаев. – Москва: Наука, 1991. – 1 т.

11 Чаадаев, П.Я. Философические письма / П.Я. Чаадаев // Телескоп – 1836. – №15.

12 Чаадаев, П.Я. Цена веков / П.Я. Чаадаев. – Молодая гвардия, 1991. – 253 с.

13 Чемерисская, М.И. Петр Яковлевич Чаадаев / М.И. Чемерисская // Вопросы истории – 1994. – №10 – С. 61–76.

14 Чернецов, В. П. Я. Чаадаев: pro et contra / В. Чернецов. – РХГИ, 1998. – 878 с.

15 Щукин, В.Г. На заре русского западничества / В.Г. Щукин // Вопросы философии – 1994. – №7-8 – С. 135–149.