Политические партии и их роль в политической системе

Качественно иным образом строятся процедуры рационального выбора,  например,  в   ходе   формирования   демократического представительства.  Хотя и здесь существуют некие мифы-аксиомы (без этого никакой дискурс не возможен в принципе),  общая логика развертывания рациональных или, по меньшей мере, формализованных процедур состоит как  раз  в  демифологизации  исходных аксиом.  В  этой связи вполне оправданным и даже ожидаемым был бы отказ от мифа о судьбинном выборе или хотя бы его достаточно определенная демифологизация именно в ходе нынешней предвыборной кампании.  Во всяком случае, такое поведение было бы логичным для политических актеров,  которые действительно ориентированы на осуществление рационального выбора (отбора) наиболее эффективных представителей в демократические органы власти на основании взаимно признанных рациональных  или,  по  крайней мере, формализованных правил. И, наоборот, от противников строгого соблюдения и использования демократических процедур или  от политических актеров, которым эти процедуры органически чужды, следовало бы оживать подмены рационального выбора  (демократического отбора) представителей в демократические органы власти очередной версией мифа о судьбинном выборе.

Выборочный обзор  материалов предвыборной кампании (программы и программные выступления,  обращения и  т.п.)  показали, что  миф  о  судьбинном  выборе  в большей или меньшей степени использовался практически всеми избирательными  объединениями. Тема   же   рационального   выбора  (демократического  отбора) представителей существующих в  обществе  интересов  прозвучала крайне  слабо.  Даже  там,  где ее заявляли вполне сознательно (ЯБЛоко и вопреки навязываемым пропагандой стереотипам  КПРФ), она  получила явно второстпеннное звучание.  Претендовавшая (в теории) на постановку формальной рациональности во главу  угла Ассоциация  независимых  профессионалов  не прошла "чистилища" Центризбиркома. Да и вряд ли эта организация действительно была способна на роль протагониста рационального выбора, ведь ее список был заполнен героями радикальных альтернатив. Наиболее активно  эксплуатировали миф о судьбинном выборе ЛДПР и,  особенно,  "Выбор России", не просто сделавший ставку на воспроизведение оправдавшей себя в прошлом идеологической и пропагандисткой схемы,  но и закрепивший ее в самом своем названии.

Использование мифа Жириновским было достаточно традиционным.  Альтернатива  была  обозначена предельно четко:  великая Россия или гибель.  На первый взгляд  это  не  давало  никаких шансов  соперничать  с  ВыбоРоссами.  Прежние попытки антиправительственных сил,  включая "духовную оппозицию"  поставить  во главу угла "великую Россию" достаточно надежно,  хотя и не без потерь,  отбивались правительственным лагерем. Однако к началу избирательной  кампании  обстоятельства существенно изменились. Заметно ухудшились условия жизни многих людей,  а лозунг  "реформы или смерть" для многих приобрел парадоксально угрожающий смысл. Расстрел Белого дома потряс очень многих, даже желающим обманываться наглядно показал факт рецидива тоталитарных начал в политическом развитии.  Вновь зримо проявилось  противоречие между словами и делами правительства.  Блеск славословий реформ несколько померк,  а нереспектабельность национализма сошла на нет, или даже обратилась в свою противоположность,  чему в немалой степени способствовала державническая риторика Ельцина. Все эти  обстоятельства использовали и не без успеха привычные критики правительства.  Они, однако, либо сами устранились от участия в избирательной кампании, либо были "процедурно" не допущены до участия в ней. Участвовать в выборах дозволили  тем,  из кого "Выбор России" хотел сделать мальчишек для битья. Однако ни КПРФ (о чем пойдет речь ниже), ни Жириновского подобная перспектива, естественно, не устраивала. Лидером ЛДПР была  чуть-чуть  изменена  риторическая  стратегия,   но   это чуть-чуть  как  раз и обеспечило мощный успех.

Прежние усилия сделать главной ценностью "великую Россию" явно или неявно строились на еще столыпинской оппозиции "великой России"  и  великих  потрясений",  т.е.  ельцинско-гайдаровских "реформ". Это сразу же отсекало значительное число людей, еще находящихся под обаянием прогрессистских стереотипов, не  желавших  поступаться романтическим пафосом первых лет перестройки,  верных ценностям демократии и  гласности,  которые пропагандистски  были все еще цепко узурпированы "реформаторами".  Жириновским "великая Россия" была  противопоставлена  не реформам-потрясениям,  а униженности и страны,  и ее граждан - бесспорный и болезненный для многих факт. "Вы найдите мне другую такую страну, - заявил Жириновский в интервью "Известиям", - которую так бы разоряли  и  унижали,  как нашу" [9]. Поддерживая Жириновского можно было не отказываться ни от демократии  и гласности (постоянная тема пропаганды ЛДПР),  ни от реформ (других,  но более эффективных, простых и приносящих быстрые  плоды).  В  результате значительное число людей,  чье сознание прежде  надежно  контролировалось  мифом  судьбинного "выбора  России  -  реформы или смерть",  получили возможность освободиться от этого контроля,  ставшего для многих  особенно тягостным после расстрела Белого дома,  и броситься в объятья нового по внешнему выражению, но привычного и комфортного мифа об ином, но столь же судьбинном и бескомпромиссном выборе. Другим ходом  Жириновского  было   разделение   в   своем дискурсе президента и правительства,  выборов и референдума по конституции.  Это  позволяло  взрывать  привычный  черно-белый дискурс реформаторства - антиреформаторства.  Жириновский критиковал Гайдара, но поддерживал Ельцина, ЛДПР выступала против "Выбора России",  но за президентский проект конституции.  Это эффективно обеспечивало перетягивание недовольных своей жизнью и судьбой "ельциноидов" на свою сторону. КПРФ, помещенная организаторами выборов в  ту  же  клетку для  гадких  ребят,  что  и  Жириновский  со  товарищами,  нашла несколько  иной  выход.  Была  осознана  бесперспективность  и бессмысленность направления острия против острия,  мифа "великой России" или великих потрясений против мифа реформ или  антиреформ.  Вместо  противопоставления  "великой  России", например, монополического капитала  (об этом говорилось,  но вскользь) КПРФ предпочла наполнить слова о  возрождении  (это  маленькое  изменение  акцента несколько отличило КПРФ от великодержавников) России осмысленным содержанием,  рационализовать насколько это было  возможно для   организации,  назвавшейся  коммунистической,  саму  идею российской государственности.  "Одной из первоочередных  задач партии  провозглашено,  -  отмечалось в изложении предвыборной программы КПРФ,  -  сохранение  и  укрепление  конституционных основ государства,  которые и служат препятствием для установления монопольной власти капитала,  развала России как единой многонациональной державы"[10].

Предвыборный дискурс КПРФ ориентировал избирателей на то, что  решение  задачи  "укрепления  конституционных основ государства" возможно, прежде всего, благодаря учету всего  многообразия  интересов  граждан России.  Эти интересы в документах и предвыборных выступлениях достаточно определенно и непредвзято констатировались.  Выдвигалось требование учета и удовлетворения (хотя бы частичного) всех, в том числе и конфликтующих интересов. Декларировалось, например, безусловное уважение частной собственности,  готовность выступать в защиту предпринимательства,  прежде  всего  производственного  и т.п.  При этом, естественно, требовалось аналогичное уважение интересов трудящихся и обездоленных, что в общественном мнении, а тем более в среде самих трудящихся и обездоленных не могло не признаваться совершенно  справедливым.  Все  это значительно способствовало укреплению поддержки КПРФ избирателями.  Удалось даже  перетянуть  на  свою сторону небольшой,  но качественно весомый слой тех,  кого "Выбор России" считал, безусловно, своими -  рационалистически,  по западному мыслящих государственников. Идея укрепления государственности как  основа  рационального  компромисса многообразия интересов привлекла симпатии немалого числа державников из "демократического" лагеря, уставших от иррациональной бескомпромиссности своих вождей.

В отличие от поставленных организаторами выборов в наиболее уязвимое положение КПРФ и ЛДПР бесспорный  фаворит  "Выбор России"  использовал старую стратегию построения предвыборного дискурса.  В пропагандистскую кампанию было внесено лишь  одно заметное  новшество:  довольно  ощутимо  акцентировался момент "выбора без выбора", безальтернативность предлагаемой программы.  Главной была идея, что выбор уже сделан. При этом использовались отсылки на разные  "факты"  -  "всенародное  избрание президента", август 1991г., "начало реформ" и, особенно, референдум.  Стыдливо обходили, как правило, события начала октября.  Разве что Гайдар признал,  что произошедшие изменения сняли тот груз неопределенности, который постоянно  висел  над будущим приватизации и приватизационной программой" [11]. Во всяком случае, пропагандистская   кампания  ВыбоРоссов  ориентировала  избирателей прежде всего на то,  чтобы  подкрепить  уже  сделанный  выбор. Отсюда  же  и упор на безусловную плебисцитарную "ратификацию" проекта конституции.  В полностью отвечающей  пропагандистским требованиям  "Выбора  России" обобщающей и завершающей избирательную кампанию редакционной статье  "Известий"  дается  недвусмысленная формула: "А референдум по Конституции - это всенародная ратификация ее проекта" [12]. Несмотря на  обязательные,  порой  громкие,  но  по сути ставшие ритуальными эскапады против  "красно-коричневых"  Выбросы явно давали понять,  что им нет соперников. Разве что под самый конец кампании,  когда ясно стало,  что по существу  она проиграна,   Исполком  блока  "Выбор  России",  располагавший, несомненно,  данными опросов  общественного  мнения,  выпустил близкое к истерическому заявление.  Два его заключительных абзаца резко акцентировали тему судьбинного выбора: "Приход таких  людей,  как  Жириновский  и  Говорухин,  к власти означал  бы  многие  годы  блужданий в потемках новых бесплодных поисков третьего  пути,  огромные  и  абсолютно  неоправданные жертвы народа.

Реальная стабильность и  нормальная  человеческая  жизнь, ожидают нас только на пути продолжения уже начатых реформ . Бесспорно, путь этот  нелегок,  но история учит нас тому,  что иной путь попросту невозможен, ибо ведет к пропасти" [13]. Даже в  этих  двух коротких абзацах,  в трех фразах полно противоречий и логических несуразностей,  т.к. текст развертывается по законам мифа, а не рациональной аргументации. Например,  альтернативы уже выбранному пути нет и одновременно есть сразу в двух ипостасях - блуждания и пропасти. Наиболее же показательна формула "новые бесплодные  поиски  третьего  пути", где соединены ритуальное проклятье возвращению к старому ("новые поиски",  т.е.  снова повторение старого),  отказ от  "поисков",  раз все уже найдено, наконец, осуждение "третьего пути" как  химеры,  выбивающейся  из  схемы  реформы - антиреформы (поздновато и неловко спохватились - из прежней,  августовских времен химеры "третий путь" и  даже  многообразие  альтернатив превратились в диктующую свою логику реальностью предвыборного дискурса).  Такая плотность спрессовывания столь разнородных  и не  раскрытых,  а,  по  сути, и не предназначенных для раскрытия "знаков" как раз  и  свидетельствует  о  чисто  мифологическом отождествлении  всего  со  всем,  на двойническое оборачивание всего благого во все злое и обратно. Кто не с нами, тот против нас.  Эта  мифологическая  формула  воспроизведена в схеме "12 против одного",  декларированной с самого начала  документа  и вынесенной  в  заглавие.  Неумение  и иррациональное нежелание увидеть разнообразие политических позиций коренится,  бесспорно, в мифологичности мышления ВыбРоссов.

Мифологических скатываний на схему судьбинного выбора было немало и у других блоков. Особенно нелепы и контрпродуктивны они были там, где предпринимались попытки апелляции к рациональному выбору. Так, в ряде выступлений и интервью Явлинский пытается развернуть аргументацию относительно  диапазона  возможностей российской политики, роли граждан и их объединений в рациональном формировании политики путем постоянной переработки и переоценки все новых альтернатив.  Многообразие интересов, существующих в обществе, необходимость консолидации институтов гражданского  общества  констатируются в документах блока,  во многих выступлениях его лидеров.  Фактически  ЯБЛоко  показало способность  выступать  в роли партии рациональных общественников,  способной стать  партнером  партии  рациональных  государственников  и  образовать  с ними основу партийной системы.

Эта позитивная  тенденция  нередко  перекрывалась резкими сваливаниями в мифологизацию.  Так,  один из политиков верхней части  "яблочного"  списка  Владимир Лысенко выступил в "Независимой газета" со статьей под характерным названием "На  развилке  двух  дорог".  Статью  открывает и задает тон следующее "установочное" заявление - схема: "История (персонификация  обезличенных  сил  -  М.И.) нас снова поставила перед выбором, либо мы пойдем после 12 декабря по пути, проложенному генералом де Голлем для Франции во времена V республики, ... либо повторим свою историю  начала  века  с  печально знаменитым царским манифестом и тремя разогнанными Государственными думами" [14]. И хотя дальше можно обнаружить некое подобие рациональной аргументации,  ее собственная логическая противоречивость,  фактические неточности и,  главное, заданные судьбинным мифом пределы делают рассуждения Лысенко не более,  чем эмоциональном всхлипом по "красивому".  Показательна завершающая статью фраза: "И хотя Россия не Франция,  но все  же  ...". Автор в глубине души сознает утопичность своих мечтаний,  но отказаться от них не может и не хочет. Миф слишком крепко держит его в своих объятиях. Немалое число избирательных объединений предпочло дистанцироваться от мифа о судьбинном выборе,  потеснить его  своими мифами, пусть не очень оригинальными по сути, но зато получившими свой особый фирменный знак.  Здесь прежде  всего  следует выделить  блок "Женщины России" с их фундаментальной метафорой желаемого устроения "Россия - семья"  (непатриархальная,  что создает  трудности для авторитарного президента,  но не лишает его возможностей при уменении своего авторитаризма) и  ДПР  со сверхзадачей  "дело надо делать" (этот миф в версии "дело надо делать, а не болтать" активно использовала номенклатура на заре перестройки).

Более активное дистанцирование от мифа о судьбинном выборе связано с формулированием и отстаиванием специфических корпоративных или квазикорпоративных интересов.  Такой курс более или менее последовательно проводили  Аграрная  партия  России, политическое движение "Женщины России", блок "Будущее России - новые имена" (молодежь),  блок "Достоинство и милосердие" (иждивенцы - инвалиды, пенсионеры и т.п.). Даже претендовавшие на роль  "зеленых"  т.н.   Конструктивно-экологическое   движение "Кедр"  и на роль "центра" объединение "Гражданский союз" фактически самою логикой образования в предвыборном дискурсе  довольно заметного "срединного пространства" корпоративных интересов фактически сдвинулись к артикулированию интересов  соответственно   корпораций   коммунального   хозяйства  и  директорско-инженерного корпуса. Выборочный анализ  дискурса избирательной кампании позволяет существенно дополнить и откорректировать выводы,  которые делаются на основании формального сравнения числа голосов, отданных за то или иное избирательное объединение.  Дело в  том, что  выработанные  на  американской и европейской почве методы электорального анализа,  вряд ли способны адекватно описать, а тем более объяснить российские проблемы. Сами по себе они опираются на целый ряд  культурных  предпосылок  и  поведенческих стереотипов  англо-саксонского и,  отчасти,  германского мира.

Кроме того, они применимы только  по  отношению  к  электорату, т.е.  общности,  которая достаточно ясно понимает, принимает и использует определенные "правила игра",  лежащие в организации и проведении выборов.  В России такого электората попросту нет и не может быть.  С "правилами игры"  власти  обходятся  столь бесцеремонно, что меняются не просто отдельные детали, но фундаментальные принципы. А коли нет устойчивых правил, то откуда взяться  всеобщему согласию с ними и последующей неукоснительной "игры по правилам",  которую только и можно  на  основании статистики анализировать,  выделять тенденции и даже прогнозировать.

Анализ политического дискурса представляется в этих условиях более надежным.  Здесь также есть правила, но правила организации, формирования "смысла" из отдельных "знаков". Каждый участник политического дискурса, подобно партнерам по разговору,   предлагает  свои  "знаки"  и  свои  правила  образования "смыслов".  В результате возникает подвижный дискурс, где, как в живой беседе,  кто-то может быть не услышан,  а кто-то превратно истолкован - все в зависимости от того,  чьи  "знаки"  и "правила" были приняты, а чьи отвергнуты. И "знаки", и "правила" не только могут меняться, но и обязательно меняются. Надежность анализа, получаемого в результате политического дискурса моментального снимка состояния  народного  духа или, точнее,  самоощущения, зависит от многих факторов. Предложенные в  данной  статье  наблюдения  заведомо  неполны  и  частичны. Рассмотренный  корпус  текстов  и  высказываний  включает лишь часть опубликованных в печати  документов  тринадцати  избирательных  объединений,  допущенных, в конечном счете, к выборам. Это, естественно, делает неслышными голоса многих политических сил  и  стоящих  за ними групп населения.  Ряд организаций сам предпочел молчание,  как,  впрочем,  почти пятьдесят миллионов граждан.  Часть организаций не была допущена до участия в кампании,  в том числе благодаря использованию произвольных  правил.  Так,  чистилище  Центризбиркома  не  прошли предпринимательские объединения,  т.е. их сторонников "Выбор России" счел непременно своими и не пожелал отдавать.  Наконец, проделанный не был сплошным,  а затрагивал только  два  аспекта:  характер фундаментальных мифов-аксиом  и степень рациональности мифологизованности политических дискурсов отдельных объединений. Даже принимая во внимание все эти ограничения и оговорки, можно сделать некоторые важные выводы  относительно  состояния духа и самоощущения народа (столь расплывчатые понятия используются как раз потому,  что анализ политического сознания  или мышления требует более высокого уровня точности).  Если сравнивать это состояние с тем,  что существовало года  полтора-два назад,  то бросаются в глаза, по крайней мере, три важных момента. Все еще крайне тонкий слой рационального мышления стал заметнее и, главное, сознательная к нему апелляция позволила некоторым объединениям,  прежде всего ЯБЛоку и КПРФ,  добиться впечатляющих результатов. Резко изменилось состояние мифологизированного сознания. Безраздельное послеавгустовское господство мифа реформ - антиреформ и его последующая относительная гегемония в условиях двойнического оборачивания этого мифа в миф "великая Россия" или великие потрясения были нарушены. К удивлению  опешивших  борцов  против  номенклатурного застоя  и великих потрясений со своей версией мифа судьбинного выбора вторгся новый претендент на гегемонию. Жириновский умело перехватил часть сторонников и у тех, и у других. Еще очень существенное изменение стояло в том,  что  появился  и получил оформленное и организованное выражение промежуточный, срединный слой народного самоощущения, основанный на большем  или  меньшем  осознании корпоративных интересов.  Для этого полурационализованного и полумифологизированного  сознания  стали  допустимы и по существу естественны частные интересы,  что предполагает в перспективе возможность их  политического состязания и сотрудничества. Прежде всего в этом русле лежат  ориентированные  на  специфические   группы   населения дискурсы Аграрной партии России,  политического движения "Женщины России", блока "Будущее России - новые имена" (молодежь), блока  "Достоинство и милосердие" (иждивенцы,  т.е.  инвалиды, пенсионеры и т.п.).  В результате  корпоративизации  народного самоощущения  и  вопреки  намерениям и расчетам своих лидеров, претендовавшие на роль  "зеленых"  Конструктивно-экологическое движение  "Кедр"  и  на  роль центра объединение "Гражданский союз",  как уже отмечалось, самой логикой трансформации общего политического  дискурса оказались услышанными, прежде всего, как корпорации слоев,  связанных с коммунальным хозяйством в широком смысле ("Кедр") или с управленческой (директорско-инженерной) верхушкой промышленности ("Гражданский союз").