Развитие политической мысли в XVII – XIX вв

Исходя из такой арифметики, из принципа пользы, которому, по Бентаму, всегда инстинктивно следовали в решении практических вопросов морали и права, оспаривая его рассудком, он отвергал «ложные» и «невразумительные» положения школы естественного права, различение права и закона, возможность возникновения общества и государства путем общественного договора. Что значит правильно или неправильно рассуждать о законе? – спрашивал Бентам. Правильно – это значит знать благо (удовольствие) и зло (страдание), которые должен повлечь за собой закон: чем больше благ, тем больше доводов в его пользу, чем больше зол, тем больше доводов против него. Рассуждать неправильно – это значит представлять в защиту или в опровержение закона не его хорошие или дурные последствия, а что-то еще.

Либеральные идеи Бентам дополнил демократическими. Он стал сторонником республиканского государственного устройства, считал, что «состав законодательного собрания будет наилучшим при наибольшем количестве точек соприкосновения с народом», выступал за расширение избирательного права, за упрощение и совершенствование законодательного процесса, за демократизацию судебной процедуры, за эффективный контроль деятельности законодательной и исполнительной власти с помощью свободной прессы, общественных дискуссий и т.д.

Политические взгляды  Джона Стюарта Милля. Д.С. Милль(1806–1873), сын философа Джеймса Милля, последователь и критик Бентама, известен как яркий представитель доктрины классического либерализма. Наиболее известные политические произведения Д.С. Милля – это трактат «О свободе», принесший ему заслуженную славу, и «Представительное правление».

Во введении к трактату «О свободе» Милль указывал, что его интересует не философский аспект свободы (freedom – свобода воли), а гражданская или общественная свобода человека (liberty). Согласно Миллю, угроза свободе индивида идет как от тирании правительства, на что уже давно было обращено внимание политических мыслителей, так и от тирании господствующего в обществе «общественного мнения», или взглядов большинства. Обществу свойственно «тяготение, хотя и не уголовными мерами, но насильственно навязывать свои идеи и правила тем индивидуумам, которые с ним расходятся в своих понятиях». Поэтому важно установить границу, далее которой общественное мнение не может законно вмешиваться в индивидуальную независимость, важно ответить на практический вопрос о согласовании личной независимости и общественного, контроля.

Милль считал, что  в обществе закон и общественное мнение должны обязывать людей к  исполнению известных правил поведения. Но какие же должны быть эти правила – вот в чем самый важный вопрос. В каждую эпоху, в каждой стране господствующие правила воспринимаются людьми как несомненные, само собой разумеющиеся. Между тем эта почти всеобщая иллюзия представляет собой один из примеров магического влияния привычки. Во всех обществах, писал Милль, есть несколько принципов, играющих важную роль в образовании правил поведения, которые налагаются законом или общественным мнением. В первую очередь, это интерес господствующего класса. Там, где один класс господствует над другим, большая часть общественной нравственности обусловлена интересами господствующего класса. Второй принцип, играющий важную роль в образовании правил поведения, состоит в раболепстве, в желании угодить своим временным господам или богам. Кроме того, на нравственные понятия оказывает влияние общественный интерес.

Симпатии и  антипатии общества или наиболее могущественной его части определяют, какие именно правила должны соблюдать  индивиды. Мыслителей занимал вопрос, что должно быть предметом симпатии и антипатии, а не вопрос, должны ли общественные симпатии и антипатии быть законом для индивидуумов. Никто из них не вступался за еретиков, не действовал во имя свободы. Власть общества над индивидуумом вызывала против себя протест только в деле религии, и только в религиозной сфере права индивидуума по отношению к обществу были заявлены как принцип.

Посему Милль  заявил: люди индивидуально или коллективно  могут вмешиваться в действия индивидуума только в том случае, если тот причиняет кому-либо вред, но никто не имеет права принуждать индивидуума что-либо сделать или не сделать, ссылаясь на то, что, по их мнению, так ему будет лучше, так он будет счастливее, или потому, что так поступать похвальнее. Сфера жизни индивидуума, которая имеет непосредственное отношение только к нему самому и есть сфера его индивидуальной свободы. Она включает, во-первых, свободу совести в самом широком смысле, абсолютную свободу мысли, чувства, мнения касательно всех предметов, и практических, и спекулятивных, и научных, и нравственных, и теологических. Во-вторых, свободу выбора цели, устройства жизни по своему усмотрению. В-третьих, свободу действовать сообща с другими для достижения цели, которая не вредна другим людям.

«Несвободно то общество, какова бы ни была его форма правления, в котором индивидуум не имеет свободы мысли и слова, свободы жить, как хочет, свободы ассоциации, – и только то общество свободно, в котором все эти виды индивидуальной свободы существуют абсолютно и безразлично одинаково для всех его членов». Даже у всего рода человеческого, будь оно единого мнения, нет права заставить молчать одного индивидуума, думающего иначе.

Материальное  благосостояние людей зависит от их умственного благосостояния, считал Милль. Свобода мнений необходима по следующим причинам: 1) мнение, которое  хотят насильственно уничтожить, может быть верным, отрицая это, мы претендуем на непогрешимость; 2) лишенное возможности быть высказанным, мнение обычно содержит часть истины, а господствующее мнение редко или почти никогда не представляет собой всей истины, поэтому только при столкновении мнений может быть открыта недостающая часть истины; 3) если даже общепризнанное мнение истинно, то без права на критику оно превращается в глазах людей в предрассудок; 4) делая себя недоступной для критики, доктрина утрачивает смысл, превращаясь в догму, она утрачивает влияние на характер поступки людей, препятствует зарождению искренние убеждений, исходящих из разума и опыта.

Милль высоко ценил  доктрину немецкого либерала Вильгельма Гумбольдта (1767–1835) об индивидуальности как высшей ценности. Согласно этой доктрине, конечная цель человека, та цель, что предписана ему вечными, неизменными велениями разума, состоит в «наивозможном гармоническом развитии всех его способностей в одно полное и состоятельное целое». Все свои усилия человек должен направлять на развитие своей индивидуальности. Для этого необходимы два условия – «свобода и разнообразие личных положений». Что касается второго условия, то Милль отмечал еще в начале XIX столетия движение в сторону массового общества, угрожающее свободной индивидуальности.

В прежние времена  различные классы общества, различные  местности, промыслы, ремесла жили своей  особой жизнью, составляли особые миры. Теперь отдельные миры сливаются  в один мир: все читают, слышат, видят  одно и то же, посещают одни и те же места, у всех одинаковые цели, надежды и опасения, все имеют одинаковые права, одинаковые средства для их охранения. Конечно, отмечал Милль, разнообразие положений еще значительно, но с каждым днем все более сглаживается. Этому способствуют политические перемены нашего времени, имеющие одно направление – привести всех к одному уровню, распространение просвещения, подчиняющее людей общим влияниям, улучшения в средствах сообщения, увеличивающие контакты жителей отдаленных местностей, наконец, само процветание торговли и промышленности. И над этим сглаживанием индивидуальных различий работает еще самая могущественная сила – общественное мнение. «Теперь, пока еще общая ассимиляция не совсем совершилась, – теперь более, чем когда-либо, своевременно заявить право индивидуальности», – писал Милль.

Милль заметил  еще одну закономерность политической жизни, имеющую большое значение вплоть до сегодняшнего дня: наступление государства на гражданское общество, расширение масштабов и влияния бюрократии при деградации институтов гражданского общества и индивидуальной инициативы, лежащей в его основе. Как быть, когда правительственное вмешательство продиктовано не тем, чтобы стеснить индивидов, а тем, чтобы помочь им? Милль поддерживал либеральный принцип невмешательства государства в дела гражданского общества. Во-первых, индивидуумы всегда сделают лучше, чем правительство, всякое дело, которое касается их самих. Во-вторых, предоставление частным лицам возможности быть присяжными, управления большими промышленными и филантропическими предприятиями посредством свободных ассоциаций и т.д. служит могущественным средством к умственному воспитанию индивидуумов и развитию их способностей, а потому способствует разнообразию. Правительственная же деятельность всегда и во всем имеет наклонность к однообразию. В-третьих, самый важный довод: всегда в высшей степени вредно увеличивать правительственную власть без крайней к тому необходимости. Если правительство возьмет на себя удовлетворение многообразных общественных потребностей и привлечет к себе на службу самых способных людей, «то тогда в государстве образуется многочисленная бюрократия, в которой сосредоточится... вся практическая интеллигенция страны», а «вся остальная часть общества станет по отношению к этой бюрократии в положение опекаемого, будет ожидать от нее советов и указаний, как и что ей делать, – тогда честолюбие самых способных и деятельных членов общества обратится на то, чтобы вступить в ряды этой бюрократии». В результате – самая способная и дисциплинированная часть общества превратится в одну бюрократическую корпорацию, управляющую остальной частью, и наступит всеобщее порабощение, включая самих членов бюрократии.

В. Эбенстайн, профессор  Принстонского университета, перу которого принадлежит большой труд по истории  политической мысли, таким образом подытожил главные выводы Милля: ценность государства определяется ценностью его граждан. Спор капитализма и коммунизма (а Милль был хорошо знаком с работами социалистов-утопистов, но игнорировал К. Маркса) решается одним соображением: «в какой из двух систем больше свободы». Он предвидел, что социализм зайдет в тупик, если откажется от либерального наследства, восприняв философию «всемогущего государства». Национализация – кратчайший путь к политическому самоубийству. Альтернативу частной собственности можно найти в кооперативах, муниципалитетах, профсоюзах и других ассоциациях, основанных на добровольном союзе, а не на суверенной власти государства. Частную собственность нужно не разрушать, а стремиться каждого сделать собственником. Необходима «ассоциация рабочих, коллективно владеющих капиталом и работающих под руководством избранных ими менеджеров. Нельзя подавлять личную свободу ради сильного государства»

Политические  взгляды Алексиса де Токвиля. Среди  французских либералов XIX в. имя А. де Токвиля (1805–1859) пользуется широкой известностью, главным образом благодаря его книге «Демократия в Америке», не устаревшей до сих пор.

Токвиль происходил из аристократии, члены его семьи  были убежденными роялистами и пострадали во время революции. Сам он, однако еще будучи студентом факультета права в Париже, имел либеральные убеждения. Став чиновником министерства внутренних дел, Токвиль вместе с другом Бомоном получил разрешение в счет отпуска посетить Соединенные Штаты и изучить недавно происшедшие там изменения в управлении тюрьмами. Но Токвиль намеревался написать книгу об Америке, «по возможности наиболее полное и научное» описание того, как на деле функционируют американские учреждения, о «которых все говорят и которых никто не знает». Пробыв в США всего девять месяцев, он написал произведение, которое принесло ему славу «естественного преемника Монтескье». Из идей современников идеи Токвиля были наиболее близки взглядам Д.С. Милля, который отозвался об этой книге как о классическом произведении.

По оценке известного британского политолога XX в. Гарольда Ласки, книга Токвиля – плод не столько применения научного метода, сколько большой интуиции. Ему  не удалось правильно оценить  некоторые важные стороны американской действительности, в частности, роль политических партий, быстрый рост промышленности, ведущий к стремительному развитию городских агломераций. Более того, та Америка, которую описывал Токвиль, стремительно уходила в прошлое. Тем более удивительны те многочисленные прозрения и выводы, к которым пришел Токвиль. Г. Ласки отмечал, что значительное число тех людей, с которыми Токвиль общался в Америке и которые делились с ним своими суждениями, были настроены критически к американской действительности. И то, что Токвиль сумел преодолеть как их влияние, так и влияние среды и своего воспитания, отнесясь непредвзято к описываемому им режиму, который был ему самому малосимпатичен и на который он не мог возлагать больших надежд, – это настоящий подвиг.

К каким же выводам  пришел Токвиль? Одним из первых он сказал «о близящемся неизбежном наступлении демократии во всем мире». Общество, предупреждал Токвиль, «меняет свой облик, человечество преобразует условия своего существования и в недалеком будущем его ожидают перемены в судьбах. Этот процесс установления равенства носит неизбежный, всемирный и долговременный характер. Уничтожив феодальную систему и победив королей, демократия не отступит и перед буржуазией и богачами». Под «демократией» Токвиль понимал движение общества к равенству, которое сметало все привилегии, особенно в области политики. Вместе с тем он понимал под демократией и стремление к уравниванию всех сторон жизни общества, и республиканскую форму правления, и «народ», и всеобщее избирательное право.

Как человек  либеральных убеждений, он больше всего ценил свободу, закон, уважение к правилам, но не демократию. По его словам, по натуре он был и остался аристократом, боящимся и презирающим чернь. Но после посещения Америки «интеллектуально он склонился к демократии», не будучи демократом по убеждению. Как отмечал французский писатель XIX в. Сент-Бев, отношение Токвиля к демократии было «браком по расчету, по необходимости, а не по любви». Токвиль понял, что американская и французская революции – не изолированные явления, а часть процесса демократизации, что подлинный выбор теперь надо будет делать не между аристократией и демократией, а между демократией, обладающей порядком и моралью, и демократией, не знающей дисциплины и порядка, способной установить тяжелейшее иго над личной свободой человека. В Америке его как раз и привлекло общественное устройство, сочетающее уважение к свободе при осуществлении равенства полнее, чем в какой-либо другой стране.

Токвиль отмечал  гениальность американской политической системы, передавшей власть в руки большинства, во главе которого стояли самые просвещенные классы. Законы, принятые американской демократией, вызывали глубокое уважение. Люди были свободны, мыслили независимо, верили в свои силы ив возможность преуспеть, умели сотрудничать. Не существовало закрытых социальных групп, и люди легко поднимались по социальной лестнице. Благодаря огромным размерам и богатым ресурсам государства американцы направляют энергию на достижение богатства и ком форта, а не на борьбу за власть. Более всего его удивляло, что американцы говорили о процветании государственных дел в то время, как президент и конгресс вели ожесточенную борьбу. Его поразило мнение американцев, что лучшим доказательством жизнестойкости их общественного строя является тот факт, что они легко обходятся без помощи правительства, а их общество развивается вопреки деятельности администрации.