Зигмунд Фрейд

Единственный пациент, с  чьим неврозом Фрейду никак не удавалось  справиться, был он сам! “Этот анализ труднее любого другого”, — вздыхал  он. С некоторых пор у него случались  периоды глубокой депрессии. Много  лет Фрейд панически боялся ездить железной дорогой, а когда преодолел  этот страх, заимел другой: опоздать на поезд, так что стал приезжать  на вокзал за несколько часов до отправления. Еще он, неведомо почему, боялся … оказаться в Риме. По всей Италии путешествовал не раз, а в Рим — ни-ни! Табу! А когда преодолел себя, стал болезненно рваться в Рим, так что уже и пожить без этих поездок не мог. Сам он объяснял это отзвуком детского полуотторжения-полуочарованности католицизмом…

Смерти же Фрейд боялся до жути. В канун нового 1901 года, когда  все кругом праздновали наступление  нового столетия, он грустил: “ХХ век  примечателен тем, что содержит день моего ухода из жизни”… Он все  пытался предугадать дату — наиболее вероятным ему казался, почему-то 1907 год. Это предчувствие оказались  ложными, зато сбылось другое. Когда  на 75-летие в 1931 году Фрейд получил  в подарок от своей ученицы  — Мари Бонапарт драгоценную античную вазу, он написал в благодарственном послании: “Надеюсь, я заберу это  чудо с собой в могилу”. Так  и случилось. По завещанию Фрейда его прах был помещен в эту  самую вазу.

Словом, Фрейду все-таки пришлось однажды признать: не сексом единым жив человек! Это произошло, когда  в 1914 году первые контуженные солдаты стали возвращаться из окопов мировой войны, терзаясь совсем иными переживаниями, нежели прежние пациенты доктора Фрейда. Закрывать на это глаза сделалось решительно невозможным, и Зигмунд выдвинул новую теорию: агрессия, или влечение к смерти — такое же естественное биологическое побуждение, как и инстинкт продолжения рода.

Прошло несколько лет, и его собственное “влечение к смерти” стало принимать куда более конкретные формы. Дело в том, что Фрейд был страшным курильщиком, у него уходило до 20 сигар в день. Его домашний врач, доктор Макс Шур, настаивал, чтобы Фрейд бросил. “После того, как ты мне запретил, я не курил 7 недель. Сначала, как я и ожидал, мне было очень плохо: сердечные приступы, дурное настроение. Через 3 недели это прошло, но я стал совершенно неработоспособен, я был поверженным, сломленным человеком. А через 7 недель я вновь, невзирая на мои обещания тебе, закурил. Первые сигары вернули меня к жизни”, — написал Шуру Фрейд.

ФРЕЙДА СПАСАЕТ  БЕЗУМЕЦ

Когда врачи обнаружили у  него в гортани небольшую опухоль, была надежда, что дело обойдется  небольшой операцией. Чтобы не пугать родных, Зигмунд сказал, что пошел  гулять и вернется через несколько  часов. Глубокой ночью Марте Фрейд  позвонили из клиники и сказали, что Зигмунд у них.

Операция прошла плохо, и  через несколько часов он чуть было не отдал Богу душу: началось кровотечение, Фрейд пытался вызвать доктора, но звонок оказался сломан. Ни кричать, ни шевелиться страдалец не мог. Жизнь  ему спас … душевнобольной карлик, который чудом заглянул в палату. Тот бросился в коридор и хватал медиков за полы халатов до тех  пор, пока одна сестра милосердия все  же не согласилась пойти посмотреть, в чем там дело. Кровотечение удалось  остановить. Когда родные потребовали  от оперировавшего врача ответа: почему Зигмунда оставили после операции без  присмотра, тот объяснил, что счел пациента безнадежным. Ведь опухоль  оказалась раковой…

Но Фрейд прожил еще 16 лет. Перенес тридцать две подобных операций. Носил челюстной протез и время от времени вынужден был принимать пищу через вставленную в нос трубочку. При этом курить он не прекращал: “Зависимость от никотина — проявление моего невроза! Даже я не умею это лечить, так о чем же тут говорить!”, — отвечал Фрейд на упреки врачей. Практику Фрейд тоже не бросил, и принимал до 6 пациентов в день, преодолевая временами страшную боль. Однажды Зигмунд попросил доктора Шура: “Обещайте мне, если понадобится, прекратить мои мучения”. Тот обещал, несмотря на риск оказаться под судом.

В 1938 году обрушилась еще  одна беда, на этот раз не только на Фрейда, но и на всех евреев Австрии: страну захватил Гитлер… За пять лет до этого книги Фрейда в числе прочих “неправильных” были сожжены в берлине “за растлевающую переоценку сексуальной жизни и попрание достоинства человеческой души”. Фрейд по этому поводу заметил: “Каков прогресс! В средние века сожгли бы меня самого, а сейчас удовольствуются только книгами”. Его куда больше расстроило тогда отступничество Юнга. Живя в нацистской Германии, тот был вынужден умолять власти отделить немецкий психоанализ от еврейского, и ограничиться разгромом последнего.

И вот теперь, когда фашист вошли в Вену, Фрейду без всяких аллегорий грозило быть разгромленным  и сожженным (не даром в печах концлагерей погибли четыре его сестры). Его заключили под домашний арест, а имущество конфисковали. Дочь Анну вызвали на допрос в гестапо. Она боялась пыток и положила в карман яд. К счастью, не пригодился…

Семью Фрейда спасла его  мировая слава. Мари Бонапарт — та самая, что подарила вазу — подняла  на ноги американских послов в Австрии  и во Франции, испанского короля и  датскую королеву, президента Рузвельта  и диктатора Муссолини (оказалось, Фрейд лечил кого-то из родственников  Дуче). В конце концов нацисты согласились отпустить Фрейда из Австрии, но за выкуп. А поскольку имущество у него отобрали, выкуп за Зигмунда, Марту и Анну — 100 тысяч австрийских шиллингов — заплатила Мари Бонапарт. Теперь оставалось только подписать предусмотренный формой документ: “Я, профессор Фрейд, подтверждаю, что после присоединения Австрии к немецкому рейху власти обходилось со мною почтительно, и я не имею ни малейших претензий к существующему режиму”. Перед тем, как подписать, Фрейд позволил себе сострить: “Нельзя ли добавить от себя: мол, обещаю всем и каждому наилучшим образом рекомендовать гестапо?”. К счастью, обошлось без последствий.

14 июня 1938 года Фрейд покинул  Вену, город, в котором он прожил 78 лет. Из них 47 — в доме  на Берггассе, 19. В Париже Фрейда торжественно встречали принц Георг и Мари Бонапарт. От ступенек вагона до “роллс-рейса” постелили красную бархатную ковровую дорожку — некогда по ней ступал Наполеон Бонапарт, возвратившись в Париж после победы подАустерлицем. Вскоре Фрейда с семьей отправили в Лондон, в дом на Маресфилд гарденс. Но прожил он там чуть больше года.

Едва треволнения с  депортацией улеглись, страшные боли снова дали о себе знать. Теперь Зигмунд  почти совсем не мог есть. Раз  только в полвторого ночи разбудил Анну и сказал, что голоден, но, отщипнул лишь крохотный кусочек хлеба. Он страшно исхудал. Последней книгой, которую Фрейд держал в руках, была “Шагреневая кожа” Бальзака. Он читал и усмехался: “Это как  раз про меня”!

21 сентября 1939 года Зигмунд позвал к себе доктора Шура и, взяв за руку, спросил: “Вы помните о нашем разговоре? Вы обещали не оставлять меня на произвол судьбы, если дело зайдет столь далеко. Сейчас я ощущаю только мучения, и нет никакого смысла в моем существовании”. Решили подождать еще один день — не утихнет ли боль. Но боль, конечно, не утихла. И тогда доктор Шур ввел Фрейду смертельную дозу морфия. Страдалец заснул и больше не проснулся.

Перед смертью Фрейд уничтожил  большую часть своих дневников, объяснив родным: “Я не хочу, чтобы  психоанализ воспринимался как  порождение поврежденного разума”.