Макаренко и его система воспитания

Минестерство  образования РФ Сыктывкарский лесной институт – филиал ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЛЕСОТЕХНИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ им С. М. КИРОВА»

______________________________________________________________________________ 

Кафедра гуманитарных и социальных дисциплин 
 
 

РЕФЕРАТ

      По  дисциплине:  Психология и педагогика 
 

на тему «А.С. Макаренко и его система воспитания» 
 

         

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

      Сыктывкар  2010 

      В каждой мысли, в  каждом движении, в каждом дыхании  нашей жизни звучит слава нового гражданина мира. Разве можно не услышать этого звучания, разве можно не знать, как мы должны воспитывать наших детей?

А.С. Макаренко 
 

       Закончив  Учительский Институт в Полтаве  Макаренко начинает свою педагогическую деятельность в железнодорожной  школе при вагонном заводе, где работал его отец и где «воздух был чище, чем в других местах; рабочее, настоящее пролетарское общество крепко держало школу в своих руках… Из этой школы вышло много большевиков».

       В 1920 году Советское правительство  поручило отделам народного образования организовать колонии для несовершеннолетних правонарушителей. Заведующий Полтавским роно предложил Антону Семёновичу взять на себя это большое дело.

       Все понимали, что в колониях должны воспитываться новые люди, нужные нашей стране, нашему народу, и «делать» таких людей надо по новому, но как – никто не знал. Не знал и Макаренко. Но он берётся за организацию колонии, приступает к работе как смелый, вдумчивый мастер-педагог, ищущий лучших методов воспитания, беспощадно ломающий всё рутинное и обветшалое.

       Вот что он сам говорил по этому  поводу: «Первые месяцы нашей колонии  для меня и моих товарищей были не только месяцами отчаяния и бессильного  напряжения, - они были ещё и месяцами поисков истины. Я во всю жизнь  не прочитал столько педагогической литературы, сколько зимою 1920 года. У меня главным результатом этого чтения была крепкая и почему-то вдруг основательная уверенность, что в моих руках никакой науки нет и никакой теории нет, что теорию нужно извлечь из всей суммы реальных явлений, происходящих на моих глазах. Я сначала даже не понял, а просто увидел, что мне нужны не книжные формулы, которые я всё равно не мог привязать к делу, а немедленный анализ и немедленное действие».

       Новая колония для правонарушителей находилась в шести километрах от Полтавы. Из-за общей хозяйственной разрухи приходилось терпеть огромные лишения. Но Макаренко самоотверженно переносит вместе со своими воспитанниками голод и холод и, преодолевая большие препятствия, налаживает хозяйственную жизнь колонии.

       Блестящими были и результаты воспитательной работы в колонии. Однако достались они Антону Семёновичу нелегко. Его первые воспитанники – подростки и юноши с уголовным прошлым, привыкшие к безделью, - буквально издевались над педагогами. Макаренко всем своим существом чувствовал, что нужно спешить, нельзя ждать ни одного лишнего дня. Чашу терпения и выдержки Антона Семёновича переполнил наглый ответ Задорова.

       «И  вот свершилось: я не удержался  на педагогическом канате…, - рассказывал  Макаренко. – В состоянии гнева  и обиды, доведённый до отчаяния и остервенения всеми предшествующими месяцами, я размахнулся и ударил Задорова по щеке».

       Много различных суждений вызывало и до сих пор вызывает это событие.

       «В  начале моей «Педагогической поэмы», - писал Антон Семёнович, - я показал свою полную техническую беспомощность… Тогда я сделал большёю ошибку, что ударил своего воспитанника Задорова. В этом было не только преступление, но и крушение моей педагогической личности».

       «Разве  удар – метод? – спрашивает Антон  Семёнович. – Это только отчаяние».

       «Надо, - говорил Макаренко, - уметь работать с верой в человека, с сердцем, с настоящим гуманизмом». Это  и создало ему уважение и авторитет  и привело к «поворотному пункту»  в поведении воспитанников колонии.

       Начиная работу в колонии, Макаренко сначала считал, что его задача – «вправить души у правонарушителей, сделать их вместимыми в жизни, т.е. подлечить, наложить заплаты на характеры…». Но постепенно он повышает требования и к своему делу, и к себе, и к своим воспитанникам. Его перестают интересовать вопросы исправления, перестают интересовать и так называемые «правонарушители», т.к. он убеждается, что никаких особых «правонарушителей» нет, есть люди, попавшие в тяжёлое положение, и жизнь каждого из них представляет собой концентрированное детское горе маленького, брошенного в одиночестве человека, который уже привык не рассчитывать ни на какое сожаление.

       Антон Семёнович видел не только «безобразное горе выброшенных в канаву детей», но и «безобразные духовные изломы у этих детей». Горе этих детей, говорил он, должно быть трагедией для всех нас, и от неё мы уклоняться не имеем права. Сладкую жалость и сахарное желание доставить таким детям приятное Макаренко называл ханжеством. Он понимал, что для их спасения необходимо быть с ними непреклонно требовательным, суровым и твёрдым.

       Применяя  все свои открытия к воспитанникам  колонии, Макаренко постепенно «лечит»  их души, и мы видим, как постепенно они становятся искренними, горячими и благородными людьми.

       Макаренко утверждал, что воспитываться должен не только воспитуемый, но и сам педагог. Причём, не нужно иметь педагогического таланта. Как писал Макаренко: «Я не обладаю педагогическим талантом и пришёл в педагогику случайно. Отец мой, маляр, сказал: «Будешь учителем.», рассуждать не приходилось, и я стал учителем. И очень долго чувствовал, что у меня плохо идёт, не важный я был учитель, да и воспитатель был не важный. Но со временем учишься и воспитываешься, и я стал мастером своего дела. А мастером может сделаться каждый, если ему помогут и если он сам будет работать. И хорошим мастером можно сделаться только в хорошем педагогическом коллективе».

       Макаренко считал, что подорвать учительский  авторитет невозможно, практически  в любой ситуации можно его  только поднять. «Ничего нет позорного, если директор объявит выговор учителю. Пусть учитель считает, что он не совсем виноват, но раз директор объявил ему выговор, он должен этим выговором воспользоваться для поднятия своего авторитета. Он должен сказать:

       - Да, я ошибся. Я наказан, потому  что я отвечаю за свою работу. Я требую этого и от вас».

       «Однажды  произошёл такой случай, - пишет  Макаренко, - у меня был Иван Петрович Городич. Он что-то не так сделал в  походе. Он дежурил по колонии. Я  разозлился. Спрашиваю:

       - Кто дежурный? Пять часов ареста!

       - Есть пять часов ареста.

       Слышу голос Ивана Петровича, педагога. Мне даже холодно немножко стало. Он снял с себя пояс, отдал дежурному, пришёл ко мне в кабинет:

       - Я прибыл под арест.

       Я сначала хотел было сказать ему  – «брось». А потом думаю:

       «Ладно, садись». И просидел пять часов под арестом. Ребята заглядывают в кабинет – Иван Петрович сидит под арестом.

       Когда кончился арест, он вышел на улицу. Ну, думаю, что-то будет. Слышу гомерический хохот. Ребята его качают.

       - За что?

       - За то, что сел под арест  и не спорил.

       А другой на его месте начал бы: «Как это так, меня, педагога, под арест. Ни за что. Мой авторитет пропадёт».

       Авторитет, нужно создавать самим, пользуясь  для этого всякими случаями жизни. В хорошем коллективе авторитет  нельзя подорвать. Сам коллектив  его поддерживает».

       Контроль  общественного мнения большого авторитетного  и любимого коллектива закаляет характер ученика, воспитывает волю, прививает  общественно полезные навыки личного  поведения, гордость за себя как члена  этого славного содружества. Только отсутствием организованного общественного мнения можно объяснить беспомощность воспитателей, позорящих себя подобными, например, характеристиками непослушных питомцев: «Мешает, сорит, бьёт стёкла, выражается, мажет краской лица товарищам, своим хулиганским поведением разлагает не только учащихся, но и учащих…» Такие аттестации звучат клеветнически. Школьник, изображённый драматическим злодеем, разлагает даже учителей. Воспитатели, по существу, пишут  приговор себе, расписываясь в своей никчёмности.

       В своих искания новых путей воспитания Макаренко и его товарищи не только не встретили помощи, но, наоборот, люди, призванные руководить ими, несмотря на прекрасные результаты правильной, подлинно советской системы воспитания, порочили и самого Антона Семёновича, и его методы.

         В те годы в педагогическое  дело, которое Макаренко назвал  одним из самых тонких и  нежных человеческих дел, проникли  враждебные и чуждые влияния.  Педагогическая арена сделалась  достоянием педологии. «Последняя  выступала от имени марксизма,  и нужно было много мужества, чтобы этому не верить, чтобы большому авторитету «признанной науки» противопоставить свой сравнительно узкий опыт». Вместе с педагогами в руководящие органы народного образования проникли люди, которые, по словам Макаренко, «мало отличались от шарлатанов, протаскивающих под видом советской педагогики форменную контрреволюцию».

       Напряжённая борьба разгорелась вокруг методов  воспитания в колонии имени Горького. Педологи выводили свои методы воспитания из идеи «изучения» каждого ребёнка  отдельно, и, поскольку это изучение приводило к разным выводам, постольку они считали нужным применять и различные методы.

       «Трудно подсчитать раны, нанесённые педологией делу социалистического строительства  на самом важнейшем участке –  воспитания молодёжи». С горечью вспоминает Макаренко, как долго терпели все эту шарлатанскую чуждую галиматью, эту знахарскую возню педологии: «Долгое время у нас не было настоящего, зоркого, большевистского глаза, обходились мы все тем же мирным прекраснодушием и бесхребетной уступчивостью. Мы терпели нахальство разных псевдоучёных и трусливо встречали каждое живое, настоящее педагогическое слово. Мы малодушно смотрели, как педагоги на наших глазах душили свежие, самые нежные ростки нашего дела».

       Макаренко вступил в открытую борьбу с педологами без какой-либо поддержки со стороны многих педагогических деятелей того времени и был глубоко принципиален и стоек в этой неравной борьбе.

       Столкновения  с педагогами создали для Макаренко, как он говорил, невыносимое организационное одиночество. Это одиночество не могло вызвать у Антона Семеновича порой глубокой грубости. С волнением читаешь главу «Лирика» из «Педагогической поэмы», где с непередаваемой полнотой отразилась и большая человеческая любовь Макаренко к своим воспитанникам, и тяжесть несправедливого одиночества в момент торжества, когда жизнь убедительно доказывала величие его дела, его правоту. 

       Воспитывает всё: люди, вещи, явления, но прежде всего  и больше всего – люди. Из них  на первом месте – родители и педагоги. Со всем сложнейшим миром окружающей действительности ребёнок входит в бесконечное число отношений, каждое из которых неизменно развивается, переплетается с другими отношениями, усложняется физическим и нравственным ростом самого ребёнка. Весь этот «хаос» не поддаётся как будто никакому учёту, тем не менее, он создаёт в каждый данный момент определённые изменения в личности ребёнка. Направить это развитие и руководить им – задача воспитания.