Особенности урегулирования этнотерриториальных конфликтов в постсоветском пространстве (на примере осетино-ингушского конфликта)

Эта же позицию, но на основе анализа конкретного  этнотерриториального конфликта и применительно к построению технологии посреднической деятельности, развивается в публикациях В.Н.Рябцева. Он показывает, что технология успешной посреднической деятельности выстраивается на основе двух главных направлений:

• «вживание в объект, работа со смыслами, значениями в режиме «диалога метафор» (по О.Надлеру), и с использованием достижений культурной антропологии (т.н. кросскультурный подход);
• максимальный учет психологических факторов по линии анализа мотивов и поведения больших групп и массовидных общностей (социальная и этническая психология)». ⁸

Новейшая  история Кавказа дает возможность  проследить разные типы территориальных  конфликтов, вскрыть факторы, определяющие их остроту, динамичность и, к сожалению, слабую эффективность мер, направленных на их урегулирование. Два наиболее распространенных типа – межэтнический  и сецессионный (сепаратистский) – стали фактом политической жизни России 90-х гг.

    Глава II. Анализ особенностей урегулирования этнотерриториальных конфликтов на примере осетино-ингушского конфликта (октябрь-ноябрь 1992 г.).

2.1. Возникновение конфликта и  его развитие.

В определенной мере этот конфликт — наследие сталинских времен. В 1944 г. чеченцы и ингуши —  коренное население Чечено-Ингушской  Автономной Республики — были насильственно  депортированы в Казахстан и  другие регионы Средней Азии. Сама республика была ликвидирована с  передачей части территории Северо-Осетинской АССР. В состав переданных территорий входил и Пригородный район Северной Осетии, традиционно заселявшийся ингушским  населением. В 1957 г. Чечено-Ингушская  Автономная Республика была восстановлена, чеченцы и ингуши начали возвращаться в районы своего традиционного расселения, хотя в административном отношении  Пригородный район остался в  составе Северной Осетии. Тем самым  уже тогда была создана почва  для национально-этнической напряженности, которая в течение 30 с лишним лет  не давала знать о себе, но в начале 90-х годов преобразовалась в  открытый конфликт и вооруженные  действия на территории Российской Федерации.

Здесь в  основу конфликта были положены территориальные  притязания — вопросы «земли»  не только в чисто экономическом, ресурсном, но и в мифологически-культурном значении. В данном случае вооруженное  столкновение имело характер кратковременной  вспышки, которая была погашена мощным силовым воздействием.

Напряженность в отношениях между осетинами  и ингушами стала нарастать примерно с 1989—1990 гг. как на волне суверенизации  и повсеместного подъема национального  самосознания, так и на основе призывов сведения счетов с прошлым. Как уже  отмечалось, часть ингушей, возвращавшихся в конце 50-х годов из мест этнической ссылки, начала селиться в Пригородном  районе, т.е. в местах их традиционного  расселения. Однако в административно-правовом смысле эта территория оставалась закрепленной за Осетией. Ингуши же вообще не входили в число народов, именем которых обозначалась какая-либо территория Советского Союза. Они объединялись с чеченцами, составляя ветвь общего вайнахского этноса. Оба народа имели общую судьбу: их вместе выселяли и вместе реабилитировали.

Перестройка и демократизация создали условия  для того, чтобы ингушский этнос  заявил о своей самостоятельности. Политические лидеры этого народа разъясняли ошибочность рассмотрения ингушей  как ветви или клана чеченского этноса. Их разъяснения были восприняты с большим интересом и были поддержаны некоторыми российскими  политиками, которые усмотрели в  действиях лидеров своего рода антидудаевскую линию поведения: не вся Чечено-Ингушетия заражена сепаратизмом, а есть и здоровые силы народа, которые не мыслят своего существования вне исторических границ России. Вполне возможно, что в весьма узком кругу политиков этого направления зародилась мысль разыграть ингушскую карту. Во всяком случае, полностью исключать такого рода планы было бы неосмотрительно.

Действительно, ингуши и чеченцы — близкие, но не совпадающие друг с другом этнические группы. Их языки, хотя близки, но все  же представляют собой разные языки, а не диалекты одного языка. История  их схожа, но не вполне одинакова. Так, имамат Шамиля распространялся на Дагестан и Чечню, но не распространялся на ингушей.

Стремление  к национальному самоопределению  ингушей получило поддержку со стороны  возглавлявшего Р. Хасбулатовым Верховного Совета, который в июне 1992 г. принял Закон об образовании Ингушской  Республики в составе Российской Федерации. Это решение вызывает исключительный интерес в силу своей  внутренней противоречивости. Оно было вполне адекватным с точки зрения общей концепции суверенизации  и «нациестроительства». Действительно, один из репрессированных народов, насчитывавший немногим более 200 тыс. человек, обретал самостоятельный статус и вставал «вровень» со многими народами России. Россия на этом примере еще раз как бы демонстрировала свой демократизм: захотела этническая группа получить статус республики и без промедлений получила его. Таким образом, был осуществлен важнейший для ингушей шаг по пути превращения «потенциальной нации» в реальную.

Однако  политически и ситуационно этот шаг был совершенно не проработан. Дело в том, что вопрос о границах вновь образованной республики даже не рассматривался, хотя он напрямую затрагивал интересы ближайшего соседа, иной этнической группы — осетин. Законодатель не мог  не знать, что в отношениях между  осетинами и ингушами уже существовала напряженность, обусловленная не только территориальными притязаниями, но и  общекультурными различиями народов. В принципе процесс образования  республики и повышения статуса  ингушского этноса мог бы быть использован  для снятия этой напряженности. Умолчание  же о потенциальном конфликте  дало некоторым политикам (в Центре и регионе) повод расценить принятое решение как, по сути дела, провоцирование его перехода из латентной формы  в открытую.

Решение об образовании новой республики в сознании ингушского населения  и его политических лидеров соединялось  с Законом о реабилитации репрессированных народов, принятым за полгода до образования  республики, хотя статьи 3 и 6 Закона содержат малопонятную формулу о «территориальной реабилитации», истолкованную в  данном случае как недвусмысленная  поддержка не только возможных, но и  уже сформулированных территориальных  притязаний. Во всяком случае, лидеры ингушской  партии «Нийсхо», созданной в 1988 г., заявляли о том, что 45% ингушской территории оказалось отторгнутой от ингушей в результате их выселения и последующих административно-территориальных преобразований. На таких же позициях стояли 2-й и 3-й съезды ингушского народа, состоявшиеся в сентябре 1989 г. и октябре 1991 г. Все это свидетельствовало о том, что определенная часть политиков «новой волны» сформулировала от имени ингушского народа территориальные притязания (по крайней мере, к Северной Осетии) задолго до образования республики.

Одновременно  тогда же выяснилось, что у вновь  возникшей республики не только отсутствуют  границы, но и нет единого, признанного  подавляющим большинством ингушей  лидера. На позицию «выразителя общеингушских интересов» претендовало сразу несколько человек, которых поддерживали разные группировки или кланы примерно с равными основаниями. Сама ситуация предлагала политико-этническим лидерам состязание в области поиска и отстаивания «общеингушской идеи», которой, естественно, стала идея «священной земли предков». Процесс формирования новогосударственного образования с самого начала был осложнен защитой этнических интересов от «общего врага».

Очень часто  спрашивают: кто же персонально виноват  в осетино-ингушском конфликте? Более  того, требование «назвать виновных поименно»  и предать их судебному разбирательству  выдвигается в качестве чуть ли не основного условия нормализации осетино-ингушских отношений. Однако при охарактеризованных выше обстоятельствах  события и не могли развиваться  иначе. Конфликт стал по сути дела одной  из проекций общероссийских преобразований, и те, кто утверждает, что он был  «спровоцирован Москвой», вероятно, не так уж далеки от истины. Правда, это  не было продуманным заговором и  намеренным стравливанием двух

народов, как  не было и выполнением чьего-то «социального заказа» по созданию национально-этнических конфликтов на Северном Кавказе в  целях подрыва государственного могущества России и ее последующего развала. Но сами того, видимо, вовсе  не желая, инициаторы всей этой кампании поневоле провоцировали создание ситуации, которая должна была развиваться  по законам межэтнических отношений  в сторону открытого конфликта. Возникновению его содействовали  кризис Вооруженных Сил России, появление  рынка оружия, борьба местных элит за власть и влияние, равно как и политические интриги в высших эшелонах власти. Конфликт мог бы принять и более кровавые формы, если бы общеингушский лидер оказался человеком дудаевского типа. То, что Р. Аушев, избранный в феврале 1993 г. Президентом республики, несколько позже вступил на политическое поприще, помогло ему отмежеваться от наиболее экстремистской — антиосетинской и антироссийской — части ингушских политиков.

Имея  в перспективе нарастание волны  экстремизма и территориальных  притязаний в местах совместного  проживания осетин и ингушей, осетинские руководители, брошенные тогда на произвол судьбы российским руководством, не могли сидеть, сложа руки. Тем  более что его подпирала и  волна осетинского экстремизма: первые отряды осетинской самообороны  начали формироваться еще в 1990 г. Их объединял лозунг: отстоять территориальную  целостность республики любыми средствами, а, если понадобится, то и с помощью  силы. Нельзя было исключать и позиции  экстремистского националистического  крыла, которое всегда возникает  в ходе созревания конфликтов такого рода. Вполне возможно, что в замыслы  осетинского экстремизма входило  отыскание средств для изгнания ингушского населения из сел совместного  проживания и самого Владикавказа. Эта линия практической политики всячески подчеркивала культурно-бытовую  несовместимость соседствующих  народов. В качестве аргумента использовался  и факт сталинских репрессий против ингушей, который сторонниками этноэкстремизма рассматривался как заслуженная акция, хотя справедливости ради заметим, что (даже не вдаваясь в исторические подробности) любому человеку должно быть ясно: подавляющее большинство ныне живущих ингушей в 1944 г. либо были совсем маленькими детьми, либо вовсе не родились на свет и если знают о тех событиях, то только по рассказам стариков, а уж сознательно участвовать в них тем более не могли.

2.2. Пути урегулирования конфликта  на примере осетино-ингушского  конфликта.

Таким образом, к середине 1991 г. настроения этнического  экстремизма получили значительное распространение и у осетин, и  у ингушей. Заслуживает внимания и тот факт, что дудаевское руководство  Чечни с момента установления своего режима проводило кадровую чистку по национальному признаку. Жертвами ее стали, прежде всего, представители  ингушской интеллигенции, сосредоточенной  в Грозном — столице Чечено-Ингушетии. Разделение республик, как это ни парадоксально, ударило не только по русским, но в первую очередь по представителям интеллектуальных профессий ингушской  национальности.

В 1991 г. и  осетины, и ингуши изыскивают средства для закупки оружия, не гнушаясь и такими мерами, как обложение  денежной данью руководителей предприятий.

К началу 1992 г. «всеобщее вооружение народа»  в Ингушетии завершилось. К тому времени законы Российской Федерации  перестали действовать на ее территории. В противовес друг другу осетинская и ингушская стороны создавали  отряды самообороны. (Надо сказать, что  организация военного дела в Осетии была традиционно значительно выше, чем в любой другой республике Советского Союза.) А в мае 1992 г. на Военно-Грузинской дороге произошел  известный инцидент грузино-осетинской этнической войны, в результате которого 36 человек были убиты неизвестными лицами. После этого на некоторых  предприятиях Владикавказа начали заниматься изготовлением оружия. Этнический конфликт как бы переваливал через Кавказский хребет вместе с сотнями и тысячами беженцев из Южной Осетии, которые  взывали о помощи к своим единокровным братьям. В то же время кударцы готовы были с оружием в руках отстаивать интересы единого этноса. Это была еще одна линия напряженности, которая дала о себе знать в последующем.

При расследовании  обстоятельств осетино-ингушского конфликта возникал и вопрос о  том, был ли назначен «час "X"», т.е. было ли массовое выступление ингушей  в ночь с 30 на 31 октября 1992 г. заранее  спланированной акцией? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Дело в  том, что в Ингушетии в тот  момент не было общереспубликанского руководства. Но некоторые действия ингушской стороны как бы подталкивали осетинское население к мысли, что  каким-то образом нападение на осетин в селах совместного проживания готовилось заранее. Так, известны факты  вывоза детей из тех населенных пунктов, которые через несколько дней стали ареной конфликта. Кроме того, взрослое ингушское население прибывало  в Ингушетию со всех концов России. Однако в развитии событий преобладал все же, на наш взгляд, стихийный  компонент. В течение октября, а  особенно после 20 октября, т.е. после  того, как в селе Октябрьском была раздавлена 12-летняя девочка-ингушка, а 22-го были убиты еще двое ингушей, взрыв мог произойти каждую минуту. После этих событий обстановка накалилась до предела. Похороны этих уже не первых жертв конфликта превратились в  митинги, на которых формировались  «отряды самообороны», выдвигались  требования об отстранении местных  властей и проведении внеочередных выборов. Того же потребовала и объединенная сессия депутатов трех районов Ингушетии  — Назрановского, Малгобекского  и Сунженского. Ход событий, однако, повернулся несколько иначе.