Психологические механизмы политических конфликтов

Психологические механизмы  политических конфликтов

 

 Современные исследования специалистов  в области социальной и политической  психологии показывают, сколь велика  роль в любых конфликтах, в  том числе и политических, психологических  факторов, и заставляют задуматься о том, что их недооценка лежит в основе многих неудач в урегулировании и разрешении конфликтов. Рассмотрим наиболее известные психологические механизмы возникновения и развития конфликтов.

 

 Один из таких механизмов  можно определить как несовместимость индивидуально выгодных стратегий поведения и благополучия общества в целом. Этот механизм хорошо иллюстрируют такие социальные дилеммы, как «дилемма заключенного» и «трагедия общинных пастбищ».

 

 Дилемма заключенного описывается  как ситуация с двумя подозреваемыми, которых по отдельности допрашивает прокурор. Они оба виновны, но у прокурора есть доказательства лишь небольшой вины каждого из них. Он предлагает по отдельности каждому подозреваемому сознаться: если один из подозреваемых сознается, а другой – нет, то прокурор гарантирует сознавшемуся иммунитет, а его признание будет использовано для доказательства вины другого подозреваемого. Если сознаются оба, то каждый получит умеренный срок. Если не сознается ни один, то для обоих наказание будет незначительным. Нетрудно просчитать, что обоюдное непризнание для них более выгодно. Однако многочисленные исследования показали, что многие признаются, несмотря на то, что совместное признание ведет к более суровым приговорам. Эта дилемма загоняет участников в некую психологическую ловушку: люди осознают, что, сотрудничая, они могли бы взаимно выиграть, тем не менее отказываются от сотрудничества и от доверия друг другу.

 

 «Трагедия общинных пастбищ»  представляет собой ситуацию, в  которую попадают 100 фермеров, живущих рядом с пастбищем, способным прокормить ровно 100 коров. Но в какой-то момент один из фермеров решает, что если он выпустит на выгон еще одну корову, то излишнего выпаса будет всего 1 %, а он удвоит свою выгоду. Фермер добавляет еще одну корову. Но все фермеры оказываются такими же «догадливыми» и все выпускают еще по одной корове. Пастбище погибает.

 

 Подобные дилеммы демонстрируют,  что эгоистическое стремление  к личным целям может оказаться  гибельным для всех. Примером  реализации этого механизма может быть гонка вооружений, возрастание военных расходов, поскольку одностороннее разоружение делает готовое к сотрудничеству государство уязвимым перед возможным нападением государств, не готовых сотрудничать.

 

 Для этих дилемм характерно  явление, которое психологи называют «ошибкой атрибуции» и которое заключается в том, что свое поведение участник объясняет сложившейся ситуацией («я должен был себя защищать», «я был поставлен в такие условия»), а поведение другой стороны – принципиальной позицией («он агрессор», «он стремится к получению преимущества»). Большинство соперников так и не осознают, что другие допускают по отношению к ним точно такую же ошибку атрибуции. Психологические исследования также показали смену мотивов в процессе взаимодействия. Сначала сторона желает получить некую выгоду, затем – минимизировать потери и в конце – избежать поражения. Эта смена мотивов очень четко проявилась у американского президента Л. Джонсона во время развертывания вьетнамской войны, такая же тенденция наблюдается сегодня у американского президента Дж. Буша-младшего в связи с ситуацией в Ираке.

 

 Большинство конфликтов, построенных  по принципам дилеммы заключенного  и дилеммы общинных пастбищ,  нельзя рассматривать как игру  с нулевой суммой, так как сумма  выигрышей и проигрышей обеих сторон не обязательно равняется нулю: сотрудничая, оба участника могут выиграть, соперничая – могут и проиграть. С 1979 по 1988 г. шла война между Ираном и Ираком, в ней погибло порядка миллиона человек, а когда она закончилась, линия границы, из-за которой и начался этот вооруженный конфликт, осталась на том же месте.

 

 С точки зрения психологии, особый интерес представляют  особенности восприятия друг  друга сторонами политического  конфликта.

 

 Эти особенности влияют на  развитие самого конфликта, без их понимания невозможно найти оптимальные пути разрешения спорных вопросов. Многие исследования, осуществляемые политическими психологами, показывают, что восприятие в условиях конфликта весьма стереотипно и включает в себя два аспекта: эмоциональный аспект– сильную негативную эмоциональную окраску, чувство враждебности по отношению к противоположной стороне, недоверие, страх, подозрительность; а также когнитивный аспект – стремление к упрощению информации, отсутствие альтернативных вариантов решений, схематизм при оценке фактов, крайнюю избирательность восприятия (воспринимается только та информация, которая подтверждает правоту одной из сторон, остальная информация игнорируется).

 

 Известные современные исследователи  проблем психологии политических конфликтов Л. Росс и Р. Нисбетт в своей книге «Человек и ситуация. Уроки социальной психологии» отмечают:

 

 «События на Ближнем Востоке,  в Боснии, на Кавказе и в  Руанде со всей непреклонностью  свидетельствуют о том, что  каждая из сторон, вовлеченных  в международные или межэтнические столкновения, пребывает в уверенности, что только она обладает «объективным», т. е. соответствующим реальности, видением проблемы. Претензии, действия и их оправдания, приводимые противоположной стороной, объясняются корыстными намерениями или предвзятостью подхода и даже расцениваются как свидетельство присущей противнику непорядочности и бесчеловечности. Более того, протесты и попытки вмешательства со стороны третьих лиц отметаются из-за того, что они якобы основаны на ложных посылках, что служит дополнительным подтверждением того, что лишь «наша» сторона видит истину и вполне понимает создавшееся положение, что лишь «мы» одни в состоянии оценить неразумность и вероломство противоположной стороны».

 

 Восприятие событий в условиях конфликта искажено. У человека возникает иллюзия собственного благородства, склонность гордиться своими делами и уклоняться от авторства дурных поступков, а любые поступки противоположной стороны объяснять ее «злым умыслом». Тенденция к самооправданию заставляет отрицать вред даже от дурных поступков, которые невозможно скрыть. Во время международных конфликтов, когда напряженность возрастает, рациональное мышление становится затруднительным и возникает психологический феномен, который американскими психологами был назван «дьявольским образом врага». «Образ врага» примитивен и стереотипен. В соответствии с этим образом «дьявольское» всегда приписывается противнику, а собственное поведение воспринимается как правильное и адекватное. Все благородные поступки соперника связываются с его стремлением достичь какой-либо выгодной цели, свои же добродетельные поступки объясняются своими позитивными качествами. Собственные неблаговидные действия попросту не замечаются или оправдываются сложившимися обстоятельствами.

 

 В конфликте происходит обесчеловечение  противника. Вследствие этого никакого сочувствия к противоположной стороне не допускается, иногда это распространяется и на трагические обстоятельства, например стихийное бедствие или катастрофу.

 

 Для конфликтных ситуаций  характерно не только искаженное, но и гипертрофированное восприятие: конфликтующие стороны воспринимают незначительные факты и обстоятельства как весьма важные, имеющие первостепенное значение. Впрочем, иногда конфликт вызывает и прямо противоположную реакцию успокоения. Она проявляется в отказе верить в то, что противник решится на какие-либо серьезные действия. Так было, например, в 1941 г., когда И. Сталин до последнего дня не верил в возможность германской агрессии, хотя отношения между СССР и Германией постепенно ухудшались.

 

 В политической психологии хорошо известен феномен «зеркальных образов». Он проявляется в том, что участники конфликта воспринимают и оценивают одни и те же события столь различным образом, что их оценки данных событий приобретают зеркальный, т. е. диаметрально противоположный характер, при явно выраженном эмоционально отрицательном отношении к сопернику. Исследования американских политологов и психологов американского и российского восприятия одних и тех же фактов, например торговли оружием, патрулирования подводных лодок у берегов других стран, выявили, что эти факты оценивались как более опасные и враждебные, когда они исходили от противоположной стороны. Например, американское правительство рассматривало советское вторжение в Афганистан аналогично тому, как советское правительство рассматривало американское вторжение во Вьетнам.

 

 Взаимно негативное восприятие  становится препятствием для  урегулирования конфликтов и  достижения мира. Наличие «зеркальных  образов» приводит к тому, что  конфликтующие стороны считают  свои интересы и цели не совпадающими в большей степени, чем это есть на самом деле. Следствием этого становится дальнейшее расширение и углубление конфликта. Более того, негативные образы одной стороны влияют на образы другой, усиливая их враждебный характер. Рациональные аргументы в таких условиях отбрасываются в сторону.

 

 Тем не менее искажения  восприятия меняются по мере  того, как конфликт начинается, разгорается  и гаснет. Образ врага разрушается,  если враг становится союзником.  Анализ американских массмедиа  показал, что постепенно «агрессивные, жестокие, вероломные» японцы времен Второй мировой войны стали восприниматься американцами как «дисциплинированные, трудолюбивые, изобретательные» союзники. Восприятие немцев после двух мировых войн также претерпевало изменения: отношение менялось от ненависти до глубокого уважения.

 

 Психологическим механизмом  возникновения и существования  конфликта является и восприятие  несправедливости. Люди воспринимают  справедливость как некий баланс, т. е. как распределение вознаграждения пропорционально вкладу каждого. Конфликт возникает тогда, когда есть ощущение дисбаланса, сомнения в справедливости вознаграждений и оценки вкладов. Но каковы критерии, которые могут объективно показать вклад каждой из сторон? Неизбежные разногласия при определении вклада порождают восприятие несправедливости и вызывают ответную реакцию. Это может быть либо снижение своей роли и самооценки, согласие с приниженным положением, либо требование компенсации от другой стороны, выражение протеста, стремление к обману, либо возмездие, борьба. Чем выше сторона оценивает свой вклад, тем сильнее ощущение обделенности и стремление к справедливости. Мощные социальные протесты характерны для тех социальных слоев, которые сильнее ощущают несправедливость своего положения.

 

 По мере того как конфликт  переходит в более острую стадию, у его участников возникает  ощущение, будто соперник имеет  большую свободу в выборе действий, а собственные действия представляются  вынужденными, ответными. Акции же  противоположной стороны, напротив, расцениваются как провокационные, заранее хорошо продуманные и подготовленные.

 

 Исследователями описан еще  один феномен, нередко встречающийся  в политической практике. Он заключается  в том, что у непосредственных  участников конфликта возникает иллюзия полного единства их интересов и интересов союзников. В результате конфликтующая сторона ведет себя более рискованно, чем следовало бы, она может даже идти на обострение конфликта в надежде на помощь извне, стремясь втянуть в конфликт своих сторонников, находящихся пока вне этого конфликта. Так было, например, в начале натовских бомбардировок Югославии, когда руководство этой страны рассчитывало на гораздо более существенную помощь России, чем она в действительности могла оказать.

 

 В условиях конфликта усиливается групповая идентификация и групповая сплоченность. Каждая из участвующих в конфликте групп становится в эмоциональном отношении единой и монолитной, а каждый член такой группы воспринимает самого себя с позиций норм и оценок, господствующих в группе. Нивелируются внутригрупповые различия: люди, имеющие различный социальный статус, выступают как бы «на равных». У участников конфликта появляется чувство удовлетворения от нахождения среди друзей, возрастает самооценка, формируется чувство безопасности, поскольку группа рассматривается как защитник. Одновременно со всем этим желание думать о своей группе хорошо ведет к отторжению положительной информации о противоположной стороне. Образ врага усиливается, и это еще больше мобилизует членов группы на победу в конфликте. Высокая степень групповой идентификации и групповой сплоченности приводит к психологическому освобождению членов группы от ответственности за нарастание конфликта, у них появляется легкость в принятии решений и притупляется чувство риска. Противоборствующие стороны стремятся идти до конца.

 

 Чем дольше длится конфликт, тем менее адекватным становится  восприятие действительности его  участниками, чем сильнее конфронтация, тем примитивнее аргументы, используемые  каждой из сторон. Выяснение отношений превращается в таком случае в своеобразный «диалог глухих», в котором участники слышат только себя. Такой «диалог» вместо взаимопонимания приводит к противоположному результату. Участники конфликта все жестче отстаивают собственные позиции, страсти накаляются с новой силой, в орбиту противостояния втягиваются новые субъекты, происходит эскалация конфликта.