Марк Тулий Цицерон (106-43 до н.э.)

Марк Тулий Цицерон (106-43 до н.э.)

1. В чем трудность красноречия или что необходимо хорошему оратору.

В самом деле, ведь здесь необходимо усвоить себе самые разнообразные познания, без которых беглость в словах бессмысленна и смешна; необходимо придать красоту самой речи, и не только отбором, но и расположением слов; и все движения души, которыми природа наделила род человеческий, необходимо изучить до тонкости, потому что вся мощь и искусство красноречия в том и должны проявляться, чтобы или успокаивать, или возбуждать души слушателей. Ко всему этому должны присоединяться юмор и остроумие, образование, достойное свободного человека, быстрота и краткость как в отражении, так и в нападении, проникнутые тонким изяществом и благовоспитанностью. Кроме того, необходимо знать всю историю древности, чтобы черпать из нее примеры; нельзя также упускать знакомства с законами и с гражданским правом. Нужно ли мне еще распространяться о самом исполнении, которое требует следить и за телодвижениями, и за жестикуляцией, и за выражением лица, и за звуками и оттенками голоса? 
 
По крайней мере, мое мнение таково, что невозможно быть во всех отношениях достохвальным оратором, не изучив всех важнейших предметов и наук. Речь должна расцветать и разворачиваться только на основе полного знания предмета; если же за ней не стоит содержание, усвоенное и познанное оратором, то словесное ее выражение представляется пустой и даже ребяческой болтовней.  
2. [Первая речь Красса: похвала красноречию.] 8.

 «Право, — сказал  он, — я не знаю ничего прекраснее, чем умение силою слова приковывать к себе толпу слушателей, привлекать их расположение, направлять их волю куда хочешь и отвращать ее откуда хочешь. Именно это искусство у всех  свободных  народов  и,  главным  образом,  в  мирных  и в спокойных государствах пользовалось  во все времена особенным почетом и силой. В самом деле, можно ли не восхищаться, когда  из  бесчисленного  множества  людей  выступает  человек, который один или в числе немногих умеет осуществить на деле то, что таится во всех лишь в виде врожденной способности? И что так приятно действует на ум  и на  слух,  как изящно отделанная   речь,   блистающая   мудрыми   мыслями   и   полными важности словами? Или что производит такое могущественное и возвышенное впечатление, как когда страсти народа, сомнения   судей,   непреклонность   сената   покоряются   речи   одного человека? Далее, что так царственно, благородно, великодушно, как подавать помощь прибегающим, ободрять сокрушенных, спасать от гибели, избавлять от опасностей, удерживать людей в среде их сограждан? С другой стороны, что так необходимо, как иметь всегда в руках оружие, благодаря которому можно то охранять себя, то угрожать бесчестным, то мстить за нанесенную обиду? Но даже помимо этого, даже на покое, вдали от форума, с его судейскими скамьями, трибунами, курией,— что может быть отраднее и свойственнее человеческой природе, чем остроумная и истинно просвещенная беседа? Ведь в том-то и заключается наше главное преимущество перед дикими зверями, что мы можем говорить друг с другом и выражать свои ощущения словом. Как же этим не восхищаться и как не употребить все силы, чтобы превзойти всех людей в том, в чем все люди превзошли зверей? Но даже этого мало. Какая другая сила могла собрать рассеянных людей в одно место или переменить их дикий и грубый образ жизни на этот человечный и гражданственный быт, или установить в новосозданных государствах законы, суды и права? Чтобы не громоздить примеры до бесконечности, я выражу свою мысль в немногих словах: истинный оратор, говорю я, своим влиянием и мудростью не только себе снискивает почет, но и множеству граждан, да и всему государству в целом приносит счастье и благополучие.

Можно  ли  согласиться,  что и  все  остальные  полезные  установления  при  устройстве  или сохранении  государств   введены   не  теми,   кто  мудр   и  храбр, а теми, кто речист и красиво говорит?  Неужели ты действительно думаешь, что наш Ромул сплотил пастухов и пришельцев, завязал брачные отношения с сабинянами, отразил нападения соседей силою красноречия, а не своею редкой находчивостью   и   мудростью?   Ну,   а у Нумы, а у Сервия Туллия, а у прочих царей, которые оставили много превосходных установлений для  устройства государства,  разве  виден хоть  след красноречия?

Да  если   бы   мне   пришла охота воспользоваться примерами как нашего государства, так и других, то, право, я легко мог бы показать, что люди наиболее   красноречивые   приносили   государствам   больше   вреда, чем пользы. Об остальных я говорить не буду, но самые красноречивые   люди,    которых    мне    приходилось    слышать, — за исключением  вас   двоих,   Красе, — были,   по   моему   мнению, Тиберий  и Гай Семпронии.  Отец  их,  человек благоразумный и почтенный, но совсем не красноречивый, немало сделал для благополучия  государства,  особенно  во  время  своего  цензорства,  когда  он  перевел  отпущенников  в   городские   трибы,   и сделал это не старательной многоречивостью,  а только силой воли  и  твердым   словом;   и  хоть  мы  и   теперь  едва  держим власть в своих руках, но кабы не он, мы бы давно уж совсем ее потеряли. А вот его речистые сыновья, и природой и наукой подготовленные для витийства, застали государство в том цветущем состоянии, в которое его привели находчивость их отца и  оружие   деда,   и   сами   разорили   его   вконец   красноречием, этим,   по   твоим   словам,   превосходным   орудием   управления. 10.  Ну,  а старинные  законы  и обычаи предков?   А  гадания, Которыми к великой пользе государству мы оба заведуем, как я, так и ты, Красе? А священные действия и обряды? А постановления гражданского права, знание которых давным-давно живет в нашем собственном семействе безо всяких заслуг в деле красноречия? Разве ораторы все это изобрели? Разве они все это знают или вообще хоть занимались этим? 

Поэтому я полагаю, Красе, что не следует брать на себя такие громадные и многосложные обязательства. Достаточно и того, что  ты  и  в  самом  деле  можешь  исполнить;   достаточно,  что в судах то дело, которое защищаешь ты, кажется справедливее и предпочтительнее, что на сходках и при подаче мнений твоя речь сильнее всех по убедительности, наконец, что люди опытные   находят   твое   изложение   искусным,  а  простаки — даже справедливым.   Если   же   тебе   под   силу   что-то   большее,   то в моих глазах это  заслуга не оратора,  а Красса,  владеющего искусством,  лично  ему  свойственным,  а  не  общим  всем  ораторам.

4.  Стало быть, любой  вопрос из любой области оратор, если только изучит его, как  дело своего клиента, изложит  красивее и лучше, нежели сам  автор и хозяин предмета.

оратором, достойным такого многозначительного названия, будет тот, кто любой представившийся ему вопрос, требующий словесной разработки, сумеет изложить толково, стройно, красиво, памятливо и в достойном исполнении. Если кому покажется слишком широким мое выражение «любой вопрос», то каждый вправе сузить его и урезать по личному усмотрению; я же буду стоять на том, что если оратор и не будет знаком с предметами других наук и знаний, а ограничится лишь тем, о чем приходится препираться в судебной практике, тем не менее, в случае необходимости ему достаточно будет только справиться у людей сведущих и он сможет рассуждать о предметах их наук гораздо

лучше, чем сами знатоки этих наук. Таким образом, если Сульпицию придется говорить о военном деле, он спросит у нашего свойственника,  Гая  Мария,  и,  запасшись у   него   сведениями, произнесет такую речь, что самому Гаю Марию покажется, что Сульпиций  знает  дело  едва  ли  не  лучше,  чем  он  сам. 
5.  
Однако Красс не противополагает эти образы один другому, в его речи они все время подменяют друг друга, переливаются друг в друга, выдвигая на первый план то те, то другие черты; недаром Сцевола с улыбкой отвечает ему: "Ты, Красс, сумел какой-то уловкой и уступить и не уступить мне те свойства, которые я оспаривал в ораторе". Этот двоящийся образ идеального оратора, возникающий в речи Красса, как бы предвещает тот синтез теоретических и практических требований к оратору, каким явится все сочинение "Об ораторе".

6. А затем он последовательно утверждает, что красноречие и политика, красноречие и философия, красноречие и правоведение – вещи разные; что политик не обязан быть оратором, философия несовместима с практической жизнью, в правоведении достаточно следовать советам знающих друзей; и наконец, что весь объем знаний, рекомендуемых Крассом, недоступен для одного человека, в особенности для такого занятого человека, как оратор. Цель оратора – убеждать речью, и он должен не отвлекаться, а сосредоточиться на этом искусстве.

7. [Речь Красса. Качества оратора и их формирование.] — Да я и то стараюсь сделать им угодное, — отвечал Красе, — и вовсе не сочту для себя тягостным высказать им с моей обычной краткостью, что я думаю по каждому вопросу. А уж твое веское мнение, Сцевола, для меня и вовсе закон. Итак, я отвечаю.

Прежде всего:  науки красноречия, на мой взгляд, вовсе не существует,  а  если   и  существует,  то   очень   скудная;   и   все ученые препирательства об этом есть лишь спор о словах. В самом деле, если определять науку, как только что сделал Антоний, — «наука покоится на основах вполне достоверных, глубоко исследованных, от произвола личного мнения независимых и в полном своем составе усвоенных знанием», — то, думается, никакой ораторской науки не существует. Ведь сколько ни есть родов нашего судебного красноречия, все они зыбки и все приноровлены к обыкновенным, ходячим понятиям. Но если умелые и опытные люди взяли и обратились к тем простым навыкам, которые сами собой выработались и соблюдались в ораторской практике, осмыслили их и отметили, дали им определения, привели в ясный порядок, расчленили по частям, — и все это, как мы видим, оказалось вполне возможным,— в таком случае я не понимаю, почему бы нам нельзя было называть это наукой, если и не в смысле того самого точного определения, то по крайней мере согласно с обыкновенным взглядом на вещи. Впрочем, наука ли это или только подобие науки, пренебрегать ею, конечно, не следует; но не следует забывать и о том, что для достижения красноречия требуется и кое-что поважнее.

8.  «первое и важнейшее условие для оратора есть природное дарование. Не научной подготовки, а как раз природного дарования   недоставало   тем   самым   составителям   учебников, (О которых здесь только что говорил Антоний. Ведь для красноречия  необходима особенного рода  живость ума  и  чувства, которая делает в речи нахождение всякого предмета быстрым, развитие   и   украшение — обильным,   запоминание — верным   и прочным. А наука может в лучшем случае разбудить или расшевелить эту живость ума;  но вложить ее, даровать ее наука бессильна, так как все это дары природы. Если же кто и надеется этому научиться, то что скажет   он   о   тех   качествах, которые заведомо даны человеку от рождения, — о таких, каковы быстрый  язык, звучный голос,  сильные легкие, крепкое телосложение, склад и облик всего лица  и  тела? Я не хочу сказать, что наука вовсе не способна несколько обтесать того (или другого оратора: я отлично знаю, что при помощи ученья можно и хорошие качества улучшить, и посредственные кое-как  отладить и выправить.  

Конечно  же,   рвение и восторженная любовь к делу!   Без   этого   в   жизни   нельзя дойти вообще ни до чего великого, а тем более, до того, к чему ты стремишься.

9. «Все силы и способности оратора,  служат выполнению следующих пяти задач: во-первых, он должен приискать содержание для своей речи; во-вторых, расположить найденное по порядку, взвесив и оценив каждый довод; в-третьих, облечь и украсить всё это словами;  в-четвёртых, укрепить речь в памяти;  в-пятых, произнести её с достоинством и приятностью»

  
1) расположить к себе слушателей;  
2) изложить сущность дела; 3)  
установить спорный вопрос; 
4) подкрепить своё положение; 
5) опровергнуть мнение противника; в заключение - придать блеск своим положениям и снизить положения противника. 
 
Далее, я узнал и понял, что прежде чем приступить к делу, надо в начале речи расположить слушателей в свою пользу, далее разъяснить дело, после этого установить предмет спора, затем доказать то, на чем мы настаиваем, потом опровергнуть возражения; а в конце речи все то, что говорит за нас развернуть и возвеличить, а то, что за противников, поколебать и лишить значения.  

 
Подражание ораторам и актерам

« я стал перелагать с греческого речи самых лучших ораторов. Из чтения их я выносил ту пользу, что, передавая по-латыни прочитанное по-гречески, я должен был не только брать самые лучшие из общеупотребительных слов, но также по образцу подлинника чеканить кое-какие новые для нас слова, лишь бы они были к месту.»

«Следует   также   читать   поэтов,   знакомиться с историей, а учебники и прочие сочинения по всем благородным   наукам   нужно  не  только  читать,   но   и   перечитывать   и в   видах   упражнения   хвалить,   толковать,   исправлять,   порицать,  опровергать;   при  этом  обсуждать  всякий  вопрос  с  противоположных   точек   зрения   и    из    каждого   обстоятельства извлекать доводы наиболее   правдоподобные.   Следует   изучать гражданское право, осваиваться с  законами,  всесторонне знакомиться с древними обычаями, с сенатскими порядками, с государственным устройством, с правами союзников, договорами, соглашениями и вообще со всеми заботами державы. Наконец, необходимо  пользоваться  всеми   средствами   тонкого   образования для развития в себе остроумия и юмора, которым,   как солью, должна быть приправлена всякая речь. Вот я и вывалил перед вами все, что думаю;  и, пожалуй, вцепись вы в любого гражданина  среди  любой  компании,  вы  услышали  бы  от него на ваши расспросы точно то же самое»

Антоний

Пусть зовется оратором тот, кто умеет своей речью убеждать: таково ведь и определение Красса. Но пусть этот оратор ограничится повседневными и общественными нуждами сограждан, пусть он отстранится от других занятий, как бы ни были они значительны и почтенны; пусть он, так сказать, денно и нощно усердствует в единственном своем деле, взяв за образец того, кто бесспорно владел самым могучим красноречием — афинянина Демосфена. Ведь это у Демосфена, говорят, было такое рвение и такая работоспособность, что он первым делом преодолел упорным трудом и старанием свои прирожденные недостатки; будучи настолько косноязычен, что не мог произнести первую букву названья своей науки, он добился путем упражнений того, что по общему приговору никто не говорил более чисто; затем, так как у него было слишком короткое дыхание, он научился говорить, не переводя духа, и достиг таких успехов, что, как видно из его сочинений, порой в одном речевом периоде заключались у него по два повышения и понижения голоса; к тому же, как известно, он приучил себя, вложив в рот камешки, произносить во весь голос и не переводя дыхания много стихов подряд, и при этом не стоял на месте, но прохаживался и всходил по крутому подъему. С такими твоими наставлениями, побуждающими молодых людей к рвению и труду, я совершенно согласен; а все остальное, дорогой мой Красе, что ты набрал из самых разнообразных занятий и наук и изучил самым основательным образом, все-таки не имеет никакого отношения к прямому делу и обязанности оратора.

Правда,  между  двумя  ораторами  была  и  разница:   Красе не скрывал, что он учился, но старался показать, что учением этим  он  не дорожит  и  что  здравый  смысл соотечественников во всем ставит выше учености греков; а Антоний полагал, что у такой публики, как наша, его речь встретит больше доверия, если   будут   думать,   что   он   вовсе никогда  не учился. Таким

образом,  тот  и  другой  считали,  что  впечатление  будет сильнее,  если  сделать  вид,  будто  первый  не ценит  греков,  а  второй — даже и не знает их. Были они правы или нет — об этом, конечно, судить   не   здесь;   здесь   же,   в   этом   предпринятом мною сочинении, я хочу лишь показать, что никто никогда не мог  достичь  ни  блеска,  ни превосходства  в  красноречии  без науки о речи и, что еще   важней,   без   всестороннего   образования.

2. В самом деле, ведь почти все другие науки замкнуты каждая в себе самой, а красноречие, то есть искусство говорить толково, складно и красиво, не имеет никакой определенной области, границы которой его бы сковывали. Человек, за него берущийся, должен уметь сказать решительно обо всем,   что  может   встретиться   в   споре  между  людьми,   иначе