Проблемы социальной мобильности в России

несомненно, ниже, чем был в средние века3. Другой пример —  группа  легистов

во Франции. Появившись в  XII  веке,  эта  группа  быстро  росла  по  своему

социальному  значению  и  положению.   Очень   скоро   в   форме   судейской

аристократии  они вышли на позицию дворянства. В  XVII  и  особенно  в  XVIII

веке  группа в целом начала "опускаться" и наконец вовсе исчезла  в  пожарище

Великой французской революции. То же происходило  и  в  процессе  восхождения

аграрной  буржуазии  в  средние  века,  привилегированного  Шестого  корпуса,

купеческих  гильдий,  аристократии  многих  королевских   дворов.   Занимать

высокое положение при дворе  Романовых,  Габсбургов  или  Гогенцоллернов  до

революции означало иметь самый высокий  социальный ранг.  "Падение"  династий

привело к "социальному  падению"  связанных  с  ними  рангов.  Большевики  в

России  до  революции  не  имели  какого-либо  особо  признанного   высокого

положения. Во время революции  эта  группа  преодолела  огромную  социальную

дистанцию и заняла самое высокое положение  в русском обществе. В  результате

все ее члены в целом были подняты  до  статуса,  занимаемого  ранее  царской

аристократией.   Подобные   явления   наблюдаются   и   в   ракурсе   чистой

экономической  стратификации.  Так,   до   наступления   эры   "нефти"   или

"автомобиля" быть известным промышленником  в этих областях не означало  быть

промышленным  и  финансовым  магнатом.  Широкое   распространение   отраслей

сделало  их  самыми  важными  промышленными  сферами.  Соответственно,  быть

ведущим промышленником — нефтяником или  автомобилистом — значит  быть  одним

из самых  влиятельных лидеров промышленности  и  финансов.  Все  эти  примеры

иллюстрируют  вторую коллективную форму восходящих  и  нисходящих  течений  в

социальной  мобильности.

      С количественной точки зрения  следует  разграничить  интенсивность   и

всеобщность  вертикальной   мобильности.   Под   интенсивностью   понимается

вертикальная  социальная дистанция  или  количество  слоев  —  экономических,

профессиональных  или политических, — проходимых индивидом в  его  восходящем

или нисходящем движении за  определенный  период  времени.  Если,  например,

некий индивид за год поднимается с  позиции человека с годовым доходом  в  500

долларов  до позиции с доходом в 50 тысяч  долларов, а другой за тот же  самый

период  с той же исходной позиции поднимается  до уровня в 1000  долларов,  то

в первом случае интенсивность экономического подъема будет в 50 раз  больше,

чем во втором. Для  соответствующего  изменения  интенсивность  вертикальной

мобильности может быть измерена и в области  политической и  профессиональной

стратификации.

      Под  всеобщностью  вертикальной  мобильности   подразумевается   число

индивидов,  которые  изменили  свое  социальное  положение  в   вертикальном

направлении за  определенный  промежуток  времени.  Абсолютное  число  таких

индивидов дает абсолютную всеобщность вертикальной мобильности  в  структуре

данного населения страны; пропорция таких  индивидов ко всему населению  дает

относительную всеобщность вертикальной мобильности.

      Наконец,   соединив   интенсивность   и   относительную    всеобщность

вертикальной  мобильности  в  определенной  социальной  сфере   (скажем,   в

экономике), можно получить совокупный показатель вертикальной  экономической

мобильности данного общества. Сравнивая,  таким  образом,  одно  общество  с

другим  или одно и то же общество в разные  периоды  своего  развития,  можно

обнаружить, в каком из них или в какой  период совокупная  мобильность  выше.

То  же  можно   сказать   и   о   совокупном   показателе   политической   и

профессиональной  вертикальной мобильности. 

           3. Проблемы социальной мобильности  в России в 20-21вв. 

      Процесс перехода от экономики,  в основе которой лежал административно-

бюрократический   способ    управления    общественным    производством    и

распределением, к экономике,  базирующейся  на  рыночных  отношениях,  и  от

монопольной  власти  партгосноменклатуры   к   представительной   демократии

происходит  чрезвычайно болезненно и медленно. Стратегические  и  тактические

просчеты  в радикальном  преобразовании  общественных  отношений  отягощаются

особенностями созданного в СССР экономического потенциала с его  структурной

асимметричностью, монополизмом, технологической отсталостью  и т. д.

       Все  это  нашло  отражение   в  социальной  стратификации   российского

общества  переходного периода. Чтобы  дать  ее  анализ,  понять  особенности,

необходимо  рассмотреть социальную структуру  советского периода. В  советской

научной литературе  в  соответствии  с  требованиями  официальной  идеологии

утверждался  взгляд  с  позиций  трехчленной  структуры:  два  дружественных

класса (рабочий и колхозное крестьянство), а также  социальная  прослойка  —

народная  интеллигенция. Причем в данном слое как бы на равных оказывались  и

представители партийной и государственной  элиты, и сельская  учительница,  и

библиотечный  работник.

        При  таком  подходе  вуалировалась   существовавшая   дифференциация

общества, создавалась иллюзия движения общества к социальному равенству.

      Разумеется, в реальной жизни  дело обстояло далеко  не  так,  советское

общество  было  иерархизировано,  притом  весьма  специфически.  По   мнению

западных  и многих российских социологов, оно  представляло собой  не  столько

социально-классовое,   сколько   сословно-кастовое   общество.    Господство

государственной  собственности  превратило  подавляющую  массу  населения  в

наемных работников государства, отчужденных  от этой собственности.

      Решающую роль в расположении  групп на  социальной  лестнице  играл  их

политический  потенциал,  определявшийся  местом  в  партийно-государственной

иерархии.

      Высшую ступень в советском  обществе занимала  партийно-государственная

номенклатура,   объединявшая   высшие   слои   партийной,   государственной,

хозяйственной и  военной  бюрократии.  Не  являясь  формально  собственником

национального богатства, она обладала монопольным  и  бесконтрольным  правом

его  использования  и  распределения.  Номенклатура  наделила  себя  широким

кругом  льгот  и  преимуществ.  Это  был  по  существу  закрытый  слой  типа

сословия, не заинтересованный в  росте  численности,  ее  удельный  вес  был

невелик — 1,5 - 2% населения страны.

      Ступенью ниже находился слой, обслуживавший  номенклатуру,  работники,

занятые в сфере идеологии, партийной  прессы, а также научная  элита,  видные

деятели искусства.

      Следующую ступеньку занимал  слой, в той или иной степени  причастный  к

функции  распределения  и  использования  национального  богатства.  К   ним

относились  государственные чиновники, распределявшие  дефицитные  социальные

блага, руководители предприятий, колхозов, совхозов, работники  материально-

технического  снабжения, торговли, сферы обслуживания и т. д.

      Отнести эти слои к среднему  классу вряд ли правомерно,  поскольку  они

не  имели   свойственной   этому   классу   экономической   и   политической

независимости.

      Представляет   интерес   анализ   многомерной   социальной   структуры

советского  общества  40—50-х  годов,  данный  американским  социологом   А.

Инкельсом (1974 г.). Он рассматривает ее как пирамиду, включающую 9 страт.

      На  вершине   находится   правящая   элита   (партийно-государственная

номенклатура, высшие военные чины).

      На втором месте — высший  слой интеллигенции (видные деятели  литературы

и искусства, ученые). Обладая значительными привилегиями, они не  имели  тех

властных  полномочий, которыми располагал высший слой.

      Достаточно высокое — третье  место  отводилось  «аристократии   рабочего

класса». Это стахановцы, «маяки», ударники пятилеток. Этот слой  также  имел

большие привилегии и высокий  престиж  в  обществе.  Именно  он  олицетворял

«декоративную»  демократию:  его  представители  были  депутатами  Верховных

Советов страны и республик, членами ЦК  КПСС  (но  не  входили  в  партийную

номенклатуру).

      Далее  следовал  основной  отряд  интеллигенции  (управленцы  среднего

звена, руководители небольших предприятий, научные  и  научно-педагогические

работники, офицеры и т. д.).

      Пятое место занимали «белые  воротнички» (мелкие управленцы,  служащие,

не имевшие, как правило, высшего образования).

      Шестой  слой  —  «преуспевающие  крестьяне»,  работавшие  в   передовых

колхозах,  где  создавались  особые  условия  труда.  С  целью  формирования

«образцово-показательных»    хозяйств    им    выделялись     дополнительные

государственные финансовые и материально-технические  ресурсы, что  позволяло

обеспечить  более высокую производительность труда и уровень жизни.

      На седьмом месте находились  рабочие  средней  и  низкой  квалификации.

Численный состав этой группы был достаточно велик.

      Восьмое  место  занимали  «беднейшие  слои  крестьянства»   (а   такие

составляли  большинство). И, наконец, внизу  социальной  лестницы  находились

заключенные, которые были лишены практически  всяких прав.  Данный  слой  был

весьма  значительным и составлял несколько  миллионов человек.

      Нельзя  не  признать,  что   представленная   иерархическая   структура

советского  общества весьма близка к той реальности, которая существовала.

      Исследуя социальную структуру  советского общества второй половины 80-х