Структура среднего класса в России и его ценности

 

Поэтому не приходится удивляться, что в российском социуме слабее, чем в других европейских странах, выражено начало самоорганизации. Не будем обсуждать сейчас молодежь, которую можно упрекнуть в социальной незрелости и эгоистическом инфантилизме – ведь с возрастом это обычно проходит. Но надо отметить, что готовность к разумному самоограничению и известной жертвенности не в равной мере проявляется в разных социальных слоях. Общая картина в целом складывается вполне в соответствии с «Политикой» Аристотеля – устойчивая основа упорядоченной социальности создается средним слоем социума, не самым богатым, но деятельным и достаточно обеспеченным.

 

Как это ни парадоксально, с точки зрения приверженности общим нормам морали, наименее «испорченными» являются малообеспеченные россияне, живущие в маленьких городках, тогда как их более преуспевшие сограждане и жители больших городов гораздо более склонны к цинизму, именно эти последние проявили в ходе опроса наибольшую готовность подчинять свои частные интересы общему благу. Если по выборке в целом такие настроения поддерживает менее трети опрошенных, то в среднем классе – до 40%, а в периферии – 38%. Повышение уровня доходов также коррелирует с повышением чувства ответственности за общее благо. Правда, прямо пропорциональной зависимости здесь нет. Пик (почти 43 %) приходится опять же на «средних» – на группу с душевым ежемесячным доходом 5000 – 6000 руб., потом вновь наблюдается некоторое снижение. А вот при сопоставлении разных типов поселений, еще раз подтвердился уже упоминавшийся вывод о том, что наиболее «сознательным» является население городов с населением 100 – 500 тыс. человек.

 

Анализируя эти различия и сопоставляя их с другими данными, можно сделать вывод, что оптимальное сочетание установок на динамичное поведение и сравнительно высокий уровень солидаристских ценностей в настоящее время наблюдается в городских поселениях, насчитывающих от 100 до 500 тысяч жителей.

 

Попробуем сформулировать проблему отношения между личным (частным) и общественным более радикально, переведя ее из плоскости разумного самоограничения в окрашенную совсем иными эмоциональными тонами и требующую «другой» нравственности плоскость жертвенности. Вопрос был сформулирован как предложение выбрать что-то одно из двух альтернатив: «Если авторитетные политики призовут меня во имя спасения страны пожертвовать личным благосостоянием, я готов на это пойти» или же «Я не готов жертвовать личным благополучием даже ради спасения страны». Крупные городские центры (свыше 1 млн. жителей) и в данном случае оказались на последнем месте по уровню приверженности их населения патриотическим ценностям – здесь жертвовать своим благополучием на благо Отечества согласен лишь каждый четвертый. В остальных категориях городских поселений, которые в целом мало отличались между собой в плане готовности части населения к отказу от некоторых своих интересов и притязаний во имя общего блага, произошло определенное расслоение. На общем фоне заметно выделились города с населением 250 – 500 тыс. человек, где уровень позитивного восприятия идеи патриотического самопожертвования лишь немного не достиг 40%.

 

Что касается СК, то, сравнительно с остальными экономически активными горожанами, он и в рассматриваемом случае продемонстрировал более высокую сознательность (на 6 % выше средней по выборке) (см. рис. 3 и 4).

 

Рисунок 3.Готовность к самопожертвованию различных социальных слоев, в %

Рисунок 4.Готовность к самопожертвованию жителей разных типов  городских поселений, в %

 

 

 

 

 

 

У тенденции, связанной с распространением индивидуалистических настроений, есть объяснение, которое как бы лежит на поверхности и на первый взгляд может показаться самым разумным и естественным: это следствие перехода от традиционалистского общества к современному обществу ответственных индивидов.

 

Однако при этом не стоит забывать, что российский индивидуализм существенно отличается от западного «стандарта» индивидуализма не только ситуативным радикализмом, но и совершенно своеобразной смысловой тональностью, восходящей в своем происхождении к ключевому для русского менталитета понятию воли как полной самодостаточности. Свобода, воплощаемая в правах и обязанностях, не мешает атомизированным, но рационально мыслящим и «ответственным» индивидам объединять свои усилия с другими такими же индивидами, имеющими те же проблемы и интересы. Свободу, переживаемую в качестве воли, тяготит усилие, необходимое для установления контакта с «другими», если, конечно, речь идет о формально-договорном взаимодействии.

 

Из этого можно вывести ряд характерных психологических особенностей россиян, но нам сейчас важно другое – в какой-то точке своего развития такой гипериндивидуализм неизбежно приходит к необходимости ограничивающего его принципа. Именно здесь, надо искать истоки укорененных в национальной ментальности представлений о нормальном социальном порядке. Из этого вырастает специфический российский эгалитаризм, который, если судить о нем поверхностно, кажется каким-то отрицанием индивидуальности и индивидуализма, но на самом деле является их естественным и закономерным продолжением.

 

Данная закономерность уже неоднократно воспроизводилась в ходе исторического развития страны. Судя по всему, действует она и сегодня. Видимо, только этим можно объяснить то обстоятельство, что наблюдаемый в последние годы рост индивидуализма на уровне личных жизненных установок и ценностей («свобода важнее материального благосостояния», «быть яркой индивидуальностью лучше, чем жить как все» и др.) уравновешивается, а может быть и нейтрализуется, совершенно противоположным процессом в плане приверженности тому или иному типу социальности: когда речь заходит не об отдельном человеке, а о социуме в целом, россияне высказываются не за общество индивидуальной свободы, а за общество социального равенства. В общем и целом первый из указанных вариантов предпочли немногим более трети наших респондентов (36%), а второй – 60%.

 

Причем распределение мнений по данному вопросу сильно дифференцировано в зависимости от социальных факторов. Однако в процессе анализа выявилась лишь одна категория респондентов, в которой доля приверженцев общества свободы превысила половину (54%) – это обеспеченные граждане, чей ежемесячный доход превышает 10 тысяч рублей на члена семьи.

 

Российский СК в целом также вписывается в эту общую картину, хотя уровень поддержки общества индивидуальной свободы здесь заметно выше, чем в остальной массе населения (48% против 35%-36%). Надо заметить, что и здесь работает в первую очередь фактор дохода. Наименьшую симпатию обществу индивидуальной свободы выразили пожилые люди – свыше 3/4 наших сограждан в возрасте свыше

50 лет  эту идею отвергают и хотят  жить в обстановке социального  равенства. Среди молодежи до 30 лет  эта позиция выражена намного  слабее. Но все-таки и здесь ее поддерживает более половины опрошенных (52%-57 %).

 

Вопрос о том, должна ли Россия жить по тем же правилам, что и современные страны Запада, или она представляет собой особую цивилизацию, в которой западный образ жизни никогда не привьется, традиционно задавался на протяжении почти полутора десятилетий во многих наших опросах. Общая тенденция, которую выявило такое зондирование, неоднократно освещалась в печати, поэтому вкратце напомним о некоторых полученных ранее результатах. Как и ранее, прозападные настроения усиливаются обратно пропорционально возрасту и прямо пропорционально уровню благосостояния и типу поселения, но все же ни в одной из социально-демографических групп они не пересекают 50-процентной отметки. Та же картина характеризует и ситуацию со средним классом (см. рис. 5).

 

Анализ подсознательных эмоциональных реакций и ассоциативных рядов наших респондентов (им предлагалось выразить свое положительное или отрицательное отношение к некоторым понятиям, обозначающим явления социальной жизни и политики) показывает, что городское население России в большинстве своем весьма отрицательно относится к НАТО (по данному вопросу в совокупности получено 20% положительных ответов против 78% отрицательных) и умеренно негативно – к США: позитивное отношение к этой стране проявили 37% опрошенных, негативное – свыше 60%.

 

Рисунок 5Ориентация на западный или самобытный путь развития России различных социальных слоев, в %

 

 

 

 

 

При этом индикатор благожелательного отношения к США у СК оказался всего лишь на 3% выше, чем в среднем по выборке, по отношению к ВТО – на 7%, по отношению к НАТО – практически таким же, как и у остальной части населения. СССР для СК однозначно привлекательнее США (67% и около 42% соответственно). Различие с прочими массовыми слоями состоит в том, что СК более благожелательно воспринимает ВТО, чем СНГ (в пользу этой организации в данном социальном слое высказались 57%, что на 10% выше, чем в среднем по выборке, в то время как СНГ кажется привлекательным только 51%-52% представителям СК).

 

Много говорить в этом контексте об отношении наших респондентов в возрождающейся России вряд ли необходимо – лояльность к ней чрезвычайно велика и далеко превосходит не только уровень позитивного отношения к наднациональным структурам глобального мира и лидерам глобализации, но и к собственному советскому государству. Во всех без исключения социально-демографических группах она колеблется на уровне 94%-98% (среднее значение – свыше 96%). Первое из них, обозначающее определенную географическую и культурно-историческую реальность воспринимается безоговорочно положительно подавляющим большинством населения (почти 83%, при том, что слово «Азия» вызвало симпатии только у 52%-53%). По второму результат получился заметно более скромным, не исключая и самых проевропейски настроенных групп. В целом по выборке уровень положительных реакций на термин «Евросоюз» оказался равным примерно 65%, что также на 17%-18% меньше, чем на слово «Европа».

 

Еще в конце 90-х годов ХХ века в рамках проводившихся нами тогда кросс-культурных сопоставлений между немцами и россиянами были зафиксированы существенные различия в переживании времени (они выявлялись при помощи метода зондирования эмоциональных реакций на те или иные понятия). Если в первом случае наиболее значимой точкой для большинства опрашиваемых оказалось настоящее, то во втором – будущее. Понятно, разумеется, что модель восприятия времени модифицируется конкретными условиями, в которых живет тот или иной человек. Однако с этими необходимыми поправками общая тенденция прослеживается вполне отчетливо. Определенные данные, проливающие дополнительный свет на особенности «чувства времени» у россиян вообще и российского СК в частности, были получены и в ходе проведенного исследования. Тенденция, выведенная на основании данных по выборке в целом, состоит в том, индикаторы позитивного отношения равномерно возрастают от прошлого к будущему: 74% – 77% – 86%. По среднему классу наклон графика чуть круче (71% – 85% – 91%), т.е. и настоящее, и будущее видятся ему более благоприятными, чем остальным слоям городского населения, а вот прошлое чуть реже вызывает положительные эмоции.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

заключение

 

Формирование среднего класса в дореволюционной России имело свои специфические особенности. Основной массой этого класса были не частные собственники, а очень пестрая и неоднородная группа людей – чиновники и служащие, студенты и разночинцы. В Советской России к 1960-м сформировался довольно многочисленный слой людей со средними доходами – руководящий персонал низшего и среднего звена, представители технической и творческой интеллигенции, высоквалифицированные рабочие. По многим характеристикам данный слой сопоставим с западным средним классом. Специфической особенностью оставалось отсутствие у этих людей сколько-нибудь значительной частной собственности.

С началом рыночных реформ в нашей стране начинает формироваться группа людей, которые по своим параметрам напоминали средний класс на Западе. Существенный удар по нарождающемуся среднему классу был нанесен кризисом 1998.

Несмотря на то, что понятие «средний класс» прочно вошло в обиход российской науки, отечественные ученые крайне противоречиво отзываются о самом наличии этого класса в современной России.

Ряд ученых (например, Ю.Левада) вообще отрицают существование в России среднего класса. Преобладает, однако, мнение тех, кто считает, что средний класс в постсоветской России все же есть, но он кардинально отличается от зарубежных аналогов и находится на начальной стадии своего формирования и скоро станет опорой для всей страны

В современной России средний класс по итогам 2007 г. составил 20% населения. Представители среднего слоя России – это люди, как правило, имеющие высокий уровень профессионального образования. По большинству же остальных критериев (уровню доходов, образцам потребления и стилю жизни) этот слой российского общества мало отличается от низшего класса.

Очень большая часть российского среднего класса (примерно 40%) – это «старый средний» класс, то есть собственники-предприниматели. «Новый средний» класс - интеллектуалы в России гораздо малочисленнее, чем в развитых странах.

Средний класс России отличается высокой неоднородностью и даже двойственностью по многим объективным и субъективным критериям. Это препятствует осознанию общности интересов представителей средних слоев.

Разбросанность оценок ярко характеризует несогласованность взглядов среди ученых и противоречивость самих критериев, по которым выделяют в России средний класс. Эта черта резко отличает отечественный средний класс от западного.

В отличие от советских времен, современный российский средний класс отличается ярко выраженной разнородностью состава. Разнородность среднего класса – явление вполне стандартное и на Западе, но специфически российской чертой является его двойственность (биполярность). Средние слои раскалываются на группы, некоторые признаки которых не просто различны, но диаметрально противоположны.

Чаще всего ученые выделяют два уровня (или даже два субкласса) в российском среднем классе – «старый средний» класс (советские средние слои) и «молодой средний» класс (средний класс, близкий к западным образцам).

Поляризация признаков наблюдаются не только во внутренней структуре среднего класса, но и в его социальной географии. Средний класс столичных городов вовсе не совпадает со средним классом на периферии.