Инвестиционный кризис в российской экономике. пути его преодоления

Рисунок 2.2 – Инвестиции в инфраструктуру в 2013 году по сравнению с 2012 годом

Рисунок 2.3 – Инвестиции в нефтепереработку и машиностроение в 2013 году по сравнению с 2012 годом

Более того, по нашим собственным наблюдениям, инвестиционная активность в стране постепенно сворачивается в сравнении с 2011–2012 годами — количество заявлений о намерениях и количество реально начатых проектов падает (см. рис. 2.4). Это означает, что в ближайшие полтора-два года инвестиции продолжат сокращаться, если уже в самое ближайшее время в стране не произойдет какой-то мощной позитивной встряски вроде сильного сокращения налогового бремени на ведение бизнеса либо организации длинных и/или дешевых кредитов на развитие производственного бизнеса, которую лоббирует Минпромторг.

Рисунок 2.4  - Оценка инвестиционной активности

Правда, есть еще один вариант, при котором инвестиции в основной капитал стабилизируются или даже начнут расти: если государство увеличит свои капвложения, в том числе посредством госкомпаний. Но в нынешней непростой внешнеполитической обстановке совершенно неясно, пойдут ли на это президент и правительство или будут и дальше блюсти пресловутое «бюджетное правило» и повышать социальные расходы.

Самый простой и эффективный путь развивать промышленность для страны уровня сегодняшней России — импортозамещение. Чтобы запустить рост, нужно развернуть целый комплекс программ по импортозамещению в самых разных отраслях промышленности, начиная с металлургии и заканчивая машиностроением и фармацевтикой. Роль лидера должно взять на себя государство. Кроме него, никто не сможет установить приоритеты промышленной политики и взять на себя политические риски.

2.2 Причины инвестиционного кризиса в российской экономике

Резкий спад инвестиционной активности, наблюдавшийся в России (наряду с другими серьезными потрясениями) в первые, самые трудные, годы рыночных реформ, в целом давно преодолен. Конечно, как и в других странах, на инвестиционные процессы в России весьма негативно влияют мировые кризисные потрясения, но, хотя и не сразу, объемы инвестиций постепенно растут и ситуация восстанавливается. В частности, если использовать в качестве обобщающего показателя долю накопления в ВВП, то она в России хотя и не так высока, как, например, в Китае (48 %) или в Индии (35 %), но все же стала более высокой, чем в первые годы реформ. Так, в 2010 г. доля накопления в России составила 23 % в ВВП (вместо прежних 16–17 %) и превысила среднемировой уровень (20 %)6.

Аналогично, хотя и не очень высокими темпами, но растут объемы притока иностранных инвестиций в российскую экономику, причем не только в добывающие, но и в обрабатывающие отрасли. В частности, в 2009–2010 гг. на отрасли обрабатывающей промышленности России пришлось 54 % всех прямых иностранных инвестиций в страну. К тому же, есть определенные надежды на дальнейшее ускорение притока этих инвестиций. Например, по данным весьма уважаемой компании Ernst & Young, занимающейся исследованиями в сфере межстрановой конкурентоспособности, начиная с 2005 г. привлекательность России для иностранных инвестиций непрерывно растет, в то время как привлекательность Западной Европы, Северной Америки и даже Китая снижается.

Так, по данным опросов Ernst & Young, если Германию считают привлекательной для бизнеса лишь 47 % руководителей ведущих компаний разных стран, Францию — 31 %, то Россию — 70 % из числа опрошенных7.

Несмотря на отмеченные признаки относительно благополучного положения дел с инвестициями в российскую экономику, представляется, все же, что не только первые, совершенно провальные, годы реформ, но и фактически весь уже более чем двадцатилетний период их проведения следует фактически оценивать как период затяжного и даже углубляющегося макроэкономического инвестиционного кризиса. «Скрытым» этот кризис целесообразно называть, на наш взгляд, потому, что, во-первых, он не всегда проявляется в абсолютном сокращении объемов инвестиций (его проявлениями может быть нарастание объемов недоинвестирования по сравнению с возможными или усугубляющееся ухудшение структуры инвестиций); во-вторых, хотя специалисты, предметно изучающие инвестиционные процессы в России, осознают и объективно оценивают наличие этого кризиса8, но официально факт его наличия нигде не отмечается и не констатируется; в-третьих, поскольку данное явление должным образом не выделяется, то его глубина и масштабы фактически длительное время объективно не исследуются.

Рассмотрим несколько его достаточно очевидных проявлений.

Во-первых, на наш взгляд, о существовании такого кризиса с достаточной очевидностью говорят сами масштабы ежегодных оттоков капитала из России, которые в последние годы фактически не опускаются ниже 50 млрд дол., а в периоды кризисов могут доходить до 100 и более млрд дол. При этом в большинстве случаев нет уже особых иллюзий относительно вероятности использования за рубежом этих огромных сумм с выгодными для российской экономики инвестиционными целями. Напротив, сам характер направлений вывозимого капитала доказывает, что в преобладающей мере происходит просто его бегство. Иначе как объяснить, например, данные о том, что более 40 % российских «инвестиций» за рубеж приходятся на долю Швейцарии, которая является идеальным местом для хранения денег, но совсем не связана с современной производственной специализацией России9.

Можно, конечно, говорить о том, что капиталы не только уходят из России, но и поступают в нее из других стран. Однако, как известно, они направляются в основном отнюдь не в самые передовые, а преимущественно в низко- и среднетехнологические отрасли, повышение доли которых в российском производстве и экспорте только отдаляет ее от параметров современной экономики. К тому же, масштабы вывоза капитала из России значительно превышают масштабы ввоза. Так, по данным ЦБ РФ, за период 1992–2009 гг. отток капитала за рубеж из частного нефинансового сектора России превысил 370 млрд дол., в то время как объем накопленных иностранных инвестиций в экономике России к середине 2009 г. составил лишь около 242 млрд дол.

Во-вторых, в самой России из-за массовости хищений и коррупции типичными стали огромные разрывы в размерах средств, официально выделяемых государством (и компаниями с участием государства) на инвестиционные цели, и фактическими суммами, доходящими до конкретных строек или объектов. Факты на этот счет весьма многообразны и касаются самых разных объектов.

Так, только за последние годы широкую известность получили «случаи» удивительных изменений и превышений сметных затрат при подготовке Саммита АТЭС на Дальнем Востоке, Олимпиады в Сочи, строительстве нефтепровода Восточная Сибирь — Тихий океан и множества других10. Что же касается размаха хищений в строительной сфере, то, как известно, разрывы в стоимости сооружения 1 км дорог в России по сравнению с другими странами стали общепризнанным критерием степени максимального неблагополучия в этой сфере. Имеются в виду подсчитанные специалистами сравнительные данные о средней стоимости 1 км дорог с твердым покрытием, которые в последние годы составляют в России в среднем по стране около 13 млн дол., в то время как в Польше — 7 млн дол., США — 6,5 млн дол., Китае — 2,9 млн дол.

В тех же регионах, где специфическое сотрудничество строителей и чиновников идет наиболее интенсивно и с особым размахом, даже эти огромные (по сравнению с другими странами), суммы превышают во много раз.

В-третьих, хотя хищения неразрывно связаны с коррупцией, но все же негативную роль коррупции при характеристике современных инвестиционных проблем в стране представляется целесообразным выделить особо. Ведь масштабы взяток чиновников всех рангов (вплоть до самых высоких федеральных уровней) за последние годы возросли настолько, что превратились в реальную угрозу для инвестиционных процессов в самых разных сферах деятельности.

Если обратиться еще раз к особо значимому для общества оборонному ведомству, то, как отмечается в печати, даже по официальным данным военной прокуратуры откаты при оформлении и выполнении государственного оборонного заказа составляют 20 %, а по неофициальным — 40–50 % от сумм контрактов11. В связи с такими масштабами коррупции экономисты, изучающие специфику современных институтов России, выделяют в качестве одной из сформировавшихся здесь институциональных ловушек (т. е. по сути негативных институтов, сдерживающих развитие экономики, но не поддающихся устранению, поскольку они прочно срослись с рядом других норм и правил), ловушку рентоориентированного поведения. Такое поведение характерно, прежде всего, для чиновников, получающих благодаря своей особой близости к распределению ресурсов и льгот так называемую административную ренту (взятки от хозяйствующих субъектов), что уже само по себе представляет огромное зло для общества. Но кроме этого данная ловушка порождает также еще своеобразную конкуренцию между потенциальными российскими инвесторами не по поводу наиболее эффективных и нужных стране направлений производственных вложений, а по поводу получения доступа к присвоению особо важных рентных доходов.

В-четвертых, хотя, как уже отмечалось, к настоящему времени в России несколько повысилась по сравнению с первым десятилетием реформ доля накопления в ВВП (19,4 % в 2011 г.), но нельзя не учитывать изменения в структуре вложений, происшедшие за период реформ. Если в условиях плановой экономики, когда решались задачи индустриализации страны, инвестиции в абсолютно преобладающих размерах шли на развитие промышленности и, в первую очередь, — тяжелой индустрии, то при переходе к постиндустриальной экономике Россия, казалось бы, должна, как и другие передовые страны, резко повысить доли вложений в отрасли, наиболее значимые с позиций постиндустриального периода, т. е., прежде всего, в науку, нововведения и инновации, образование, здравоохранение и т. п. Но, как видно, например, из динамики вложений в науку, новое российское государство в течение всего периода реформ, испытывало какое-то просто патологическое неприятие отечественной науки и демонстрировало четко выраженное стремление не давать ей реальных возможностей развития. Всего за двадцать лет реформ, вместо СССР, где труд ученых котировался выше, чем труд чиновников даже самого высокого уровня, и где вложения в науку были достаточны для осуществления полномасштабных исследований по широкому кругу самых прогрессивных направлений, Россия теперь превратилась в страну, где ученым платят меньше, чем неквалифицированным рабочим, а вложения в фундаментальные и прикладные исследования идут на таких скудных уровнях, что даже бывают меньшими в объемах, чем в отсталых полуиндустриальных странах, не говоря уже о странах — лидерах в сфере НТП. Как отмечается в печати, если в 2010 г. государственные и частные расходы США на науку в расчете на одного исследователя составляли 293 тыс дол., в Японии — 263 тыс дол., Китая — 74 тыс дол., то в России — лишь 39 тыс дол.

Прямым следствием этого производимого разрушения научной отрасли стало, в частности, наблюдающееся к настоящему времени фундаментальное отставание России от развитых стран по масштабам и темпам перехода к инновационной экономике. Если в ведущих странах за счет инноваций и нововведений обеспечивается до 70–80 % прироста национального дохода, то в России доля этих факторов пока даже неопределима. Если же ориентироваться на долю инновационных товаров, работ и услуг в общем объеме отгруженных товаров и выполненных услуг, то эта доля за последнее десятилетие возросла всего лишь с 4,4 % (2000 г.) до 4,9 % (2010 г.). К тому же, удельный вес затрат на технологические инновации в этом общем объеме отгруженных товаров и выполненных работ за эти годы «возрос» также лишь с 1,4 % до всего лишь 1,5 %, а удельный вес организаций, осуществляющих технологические инновации, в их общем числе, даже сократился с 10,6 до 9,3 %12. Обычно новые «западные партнеры» критикуют Россию за то, что государство здесь слишком опекает предприятия, вмешивается в работу эффективного рыночного механизма. Но где же была все это время государственная помощь производственной сфере в переходе к инновационным методам хозяйствования, если специалисты следующим образом характеризуют сложившееся здесь положение дел: «Инновационная деятельность организаций осуществлялась, главным образом, за счет собственных средств: в 2003 г. их доля составила 88,3 %, а в 2010 г. снизилась до 69,1 % в связи с неблагоприятным инновационным климатом. Федеральные и субфедеральные органы по существу самоустранились от финансирования технологических инноваций: их доля составила 2,7 % в 2003 г. и 5,0 % в 2010 г. Доля иностранных инвестиций с 1,8 % выросла до 2,7 %»13. Получается, что даже иностранные инвесторы, для которых инновационное развитие России не является сколько-нибудь важной задачей, все же нередко в большей мере способствовали продвижению России к инновационному развитию, чем российское государство.

Что касается вложений государства в сферы образования и здравоохранения, от которых напрямую зависит качество человеческого капитала и которым, соответственно, все эти годы уделяют огромное внимание как самые высокоразвитые, так и развивающиеся страны, то, как известно, относительно этих сфер российское государство в течение всего периода реформ также предпочитало сознательную экономию на их развитии. В результате, если в прошлом СССР занимал ведущие позиции в сфере образования и обеспечивал достаточно качественной и бесплатной медицинской помощью все слои населения, то теперь из-за сокращений доли расходов государственного бюджета на цели образования и здравоохранения удельный вес социального сектора в ВВП России не только стал недопустимо низким, но еще постоянно снижается.

Инвестиции в эти сферы, несмотря на различные «усилия» государства, выделялись в самую последнюю очередь и по известному «остаточному принципу». А межу тем, когда отечественные специалисты производят очередные оценки макроэкономических рисков России, то в качестве главного из них на данный момент нередко выделяют именно тот, который явился следствием чрезмерной экономии государства на социальном секторе. Как отмечает И. С. Королев, «...основной риск связан со сценарием, при котором модель социально-экономического развития России будет существенно отклоняться от общемировых тенденций. Прежде всего, речь идет о качестве человеческого капитала... Существует угроза его дальнейшего снижения особенно с учетом нашего отставания от ведущих стран в науке, образовании, здравоохранении»14. В целом по совокупности реформ, проведенных в сферах науки и образования, не стоит, очевидно, удивляться тому, что в третьем квартале 2013 г. произошло очередное, уже 47 по счету из почти 400 пусков, падение ракеты «Протон» на Байконуре, принесшее России в очередной раз весьма ощутимый экономический ущерб и ничем не измеримые потери для престижа отечественной авиакосмической промышленности. Учитывая характер проводимых преобразований в данных сферах, надо просто готовиться к аналогичным событиям в будущем или, точнее, к нарастанию числа таких падений.

В связи с очевидными недовложениями в науку, образование и здравоохранение, можно было бы предположить, что основная доля инвестиций в России идет пока на развитие каких-то наиболее значимых отраслей в сфере материального производства.

Действительно, есть отрасли отечественной экономики, доля которых в общих объемах инвестиций в течение всех лет реформ увеличивалась. Но, к сожалению, это в основном не новые, так необходимые России сейчас и на перспективу обрабатывающие отрасли, работающие на внутренний рынок страны, а все те же сырьевые, работающие, к тому же, большей частью на экспорт. На первом плане из таких отраслей стоит, естественно, нефтегазодобывающая отрасль, доля которой в общих объемах промышленных инвестиций за 1990–2012 гг. выросла с 34 до 48 %. Конечно, сам по себе рост вложений России в отрасли ТЭК в современных условиях тоже необходим, поскольку именно эти отрасли обеспечивают пока основную часть доходов бюджета страны, и, следовательно, доходы этих отраслей, в свою очередь, позволяют государству справляться в необходимой мере с социальными проблемами.