Психология терроризма

Психология терроризма

Психология личности террориста.

Крайнюю опасность для  всего человечества представляет такое набирающее в последнее время силу явление, как терроризм, имеющий транснациональную распространенность. В настоящей работе автор делает попытку дать психологический анализ возникновения и развития этого явления в его историческом аспекте, его виды, роль субъективных и объективных факторов, влияющих на распространение этого особо опасного вида преступной деятельности.

Особую актуальность эта проблема приобрела после серии террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года, сопровождавшихся огромными разрушениями высотных зданий, гибелью тысяч людей, и совершенных путем использования террористами захваченных рейсовых гражданских самолетов. Обострение террора всегда связано со слабостью государственного аппарата, крупными просчетами в области внешней и внутренней политики, игнорирование этнопсихологических закономерностей, истории. Большое значение имеют профессиональная квалификация специальных служб, использование ими психологических рекомендаций в области борьбы с терроризмом.

Фактором, косвенно способствующим, или блокирующим развитие терроризма является система отношений к этому явлению в различных общественных группах, позиция средств массовой информации. 
Появление террора было знаком того, что начался период, когда из-под оболочки цивилизации, прогресса, в общественной жизни стали показываться древнейшие пласты, таящиеся в глубинах человеческой психики. Главная черта нового террора — первичность воли к насилию. Обоснование, каким бы правдоподобным оно ни было, оказывается вторичным. Этот феномен подробно изучен психологами, которые работали с немецкими и французскими террористами 70-80-х годов. Выяснилось, что мотивы у людей, занимавшихся террором, абсолютно произвольны: от личной обиды на кого-то до сложнейших политических теорий. Серьезность этих теорий на поверку оказывалась фальшивой — человек мог месяцами развивать свои идеи, а потом вдруг от них отказаться.

Механизм нового террора заложен в человеке очень глубоко, замаскирован пластами словесных обоснований. Чаще всего дает толчок террористическим действиям чувство безвыходности из той ситуации, в которой оказались какие-то люди, некое меньшинство, психологический дискомфорт, который побуждает их оценивать свое положение как драматическое. Это может быть меньшинство национальное, как, скажем, баски, корсиканцы, бретонцы, ирландцы. Или же меньшинство, объединяющееся по каким-то идеологическим убеждениям или религиозным мотивам... Во всех случаях мотивация схожая: наш народ, наша культура, наш язык, наша вера на грани исчезновения... а поскольку нашим доводам никто не внемлет, остается одно — язык ответного насилия, язык бомб... Но тут надо очень тонко отличать реальность от ее фантасмагорических восприятий. Двадцать пять лет назад в Англии возникла таинственная «бригада гнева», объявившая, наподобие итальянских «Красных бригад», войну существующему строю и учинившая два десятка взрывов в публичных местах, а спустя год Скотланд-Ярд арестовал четырех ее членов... и это был весь ее наличный состав! От этого он не становится менее опасным. Достаточно вспомнить секту «АУМ Сенрике»: если бы ее первая атака в токийском метро удалась в полной мере, погибло бы 40 тысяч людей. Подобные же акты секта планировала провести и в других странах, где ей удалось обосноваться, включая Россию.

Генезис формирования личности террориста диаметрально противоположен нормальному сценарию социализации человека, где вершиной жизни («акме») является самореализация в творческом созидательном процессе (искусство, медицина, архитектура, педагогика и т.п.). Для террориста главной целью является разрушение созданного другими людьми, массовая гибель людей, которая сопровождается массовой эмоцией ужаса.

Для личности террориста характерно негативное мироощущение, которое возникает под воздействием ряда факторов. В первую очередь к ним относится несоответствие образа идеальной модели мира и самого себя в реальной действительности и возможностями самореализации. Это противоречие с идеалом трансформируется в субъективное ощущение личной и социальной неадекватности в результате для личности террориста характерна позиция «Я хороший, мир плохой», которая становится средством моральной самозащиты, позволяющей оправдать любые деструктивные действия. Таким образом, деятельность террористов принимает характер деструктивной самореализации. При этом через отрицание зарождается новая умозрительная концепция уверенности в своей правоте, которая сводит к минимуму возможности позитивного воздействия на террористическую группу и отдельного террориста. 
 
Эмоции, возникающие в этом процессе у террориста, как правило, агрессивны и стеничны, без угрозы депрессии.

На этой почве возникают  деструктивные культы, как система мировоззрения и мироощущения. В основе их детерминации лежат этнопсихологические противоречия, связанные с несовместимостью различных этносов.

Ядро деструктивных  культов составляют, как правило, искренние фанатики, готовые идти на смерть ради своих убеждений и, таким образом, их участие в террористической деятельности является способом парадоксальной адаптации к реальной социальной действительности. (1, 2, 3).

Весьма актуальным представляется психологический анализ личности и  поведения террористов-одиночек, которые последнее время поставили много вопросов перед правоохранительными системами разных стран, получили широкое отражение в средствах массовой информации и вызвали большой общественный резонанс.

Генезис формирования и  динамики поведения личности «индивидуального»  террориста может быть проиллюстрирован следующими материалами журналистского расследования.

Анатолий О. считал себя «терминатором» — вламываясь глухой ночью в окраинные сельские хаты, он с порога расстреливал картечью их взрослых обитателей, потом ножом или лопатой добивал детей, забирал нехитрый домашний скарб, обручальные кольца и деньги, поджигал дом и исчезал. 
 
Ему 37 лет, он сирота, воспитывался в детском доме, учился в Малининском лесотехникуме и закончил «мореходку». В 1985-1986 г. работал на теплоходе «Максим Горький». Пребывая в Германии, попросил политическое убежище. Когда получил отказ, учинил несколько мелких преступлений, за что был арестован, выдворен из страны, а по возвращении в СССР уволен с работы. В Германии примкнул к мормонам и сейчас заявляет, что в религиозной секте под влиянием сектантов стал совершать убийства. Работал в пожарной охране в Васильевском районе. 3,5 месяца лежал в киевской психбольнице, излечивая шизофрению. По выходе из клиники О. стал убивать людей с особой жестокостью. 
 
— Я убивал людей для того, чтобы познать себя. Человек — это игрушка, — говорит О., охотно пошедший на контакт с прессой: «Пусть о моих деяниях узнают все». Кроме каких-то, как он заявляет, высших религиозных целей, у него были и вполне обычные, мирские — семью Бондарчуков уничтожил только потому, что один из них учился вместе с О. в лесотехникуме и «плохо с ним разговаривал». А по дорогам Васильевского района колесил и убивал людей с досады от того, что никак не мог застать дома местного жителя Александра Л., когда-то работавшего с О. в пожарной охране и изрядно ему досадившего. 
 
Обо всем этом О. повествует хорошим литературным языком, цитируя Библию и немецких философов. Он высказывает идеи о ничтожности человека-жертвы, которым мог бы и Гитлер позавидовать. Он признает себя виновным во всех убийствах (4).

Теодор Казински, был  когда-то блестящим математиком, преподавателем в одном из престижнейших университетов страны (Беркли, штат Калифорния). Он тоже боролся, сначала мирными средствами, а потом воевал — на протяжении почти 20 лет и в одиночку — против всей Америки. Если конкретно, то, как записано в его дневнике он задался целью уничтожить: а) бизнесменов, б) правительственных чиновников, в) ученых, г) коммунистов. За то, что по его убеждению, они все повинны в появлении на земле такого «мерзопакостного» общества, как американское.

Лучшие агенты ФБР  не могли напасть на его след. Подвела его любовь к декларациям. Казински подкладывал «под общество»  не только бомбы, но и свой «Манифест». Стиль и содержание этого документа навели младшего брата террориста — Дэвида на мысль, что автором его является Теодор, четверть века назад отколовшийся от семьи. Он поделился своими подозрениями с работниками ФБР, и поиски пошли уже по конкретному руслу. 
 
«Партизана» Казински обнаружили в безлюдной глухой местности штата Монтана, в примитивной деревянной хижине 3 на 4 метра, без воды, без электричества, с печуркой для обогрева в зимние холода (5).

История терроризма.

Эпоха переживала несколько волн терроризма. Первая покатилась с Великой французской революции (кстати, сам термин впервые появился в 1798 году) и затухла в карбонариях 1820-е годы. Вторая стартовала в последней трети девятнадцатого века и была представлена радикально-националистическим терроризмом в Ирландии, Македонии, Сербии и ряде других стран (цель — создание национального государства); революционно-демократическим терроризмом во Франции, Италии, Испании (цель — разрушение государства); революционно-демократическим терроризмом партий «Народная воля» и «Социалистов-революционеров» в России (цель — подтолкнуть революцию). 
 
В 1910-е годы вторая волна спала: «длинные 20-е» (1914-1934), мировая война и «славное тридцатилетие» (1945-1975), насыщенные «чудесами» (итальянским, немецким, японским), заставили на полстолетия забыть о терроризме.

На рубеже 60-70-х годов началась новая волна политического терроризма, причем захлестнула она именно те страны, где произошло послевоенное «экономическое чудо» — Италию, Германию, Японию — и где социальные структуры и институты не поспевали за экономическими изменениями. «Красные бригады», «Фракция Красной Армии» (РАФ), «Японская Красная Армия», и многие другие левоэкстремистские организации (правоэкстремистских было намного меньше) серьезно дестабилизировали политическую обстановку в своих странах. В принципе, от деятельности этих организаций можно провести линию к Французской революции, все это — в основном модерн. Террор этих организаций связан с моделью, выработанной Французской революцией, которая институциализировала терроризм как средство идейно-политической борьбы, воспитания-устрашения населения и, что еще важнее, средство достижения гуманных целей — «свободы, равенства, братства». 
 
Терроризм исламских фундаменталистов, старт которому дала исламская революция 1979 г., может показаться провалом в еще большие глубины истории, триумфом консерватизма и традиции.

Теоретики исламизма ставят задачу преодоления «глобального модернизма», национальное государство — один из главных его элементов и одна из главных ценностей, отсюда — борьба против Запада, с одной стороны, и государства в своих собственных странах — с другой.

В книге М. Тагаева «Наша борьба, или Повстанческая армия Имама. (извлечения)» (журнал Москва N 11 за 1998 год), которая безусловно является попыткой поднять против России по возможности всех мусульман нашей страны, в частности говорится:

«Ведение войны с русской  империей должно быть продумано до мельчайших подробностей и деталей. Главной целью должна быть тайная война со штабами войск, отдельными комитетами и райвоенкоматами, радиостанциями, железнодорожными станциями, особенно имеющими узловое назначение, где большие скопления железнодорожных подвижных составов. Линейных отделений милиции, прокуратур, административно-управленческих зданий, глав колониальной администрации. Элементарный поджог здания прокуратуры также незаметно приблизит нас к желаемой победе. 
 
Жириновские, Явлинские, Шахраи и Гайдары, коммунисты и демократы, трепещите, мы не только встаем, чтобы освободить нашу землю от вас, но и чтобы наказать вас. Мы будем зимой и летом, осенью и весной, ночью и днем, утром и вечером жечь, взрывать, резать и убивать, чтобы у вас кровь стыла в ваших жилах от ужаса нашего возмездия».

Слабость и просчеты государственной  власти в России явились факторами, способствующими возникновению и развитию массового террора на почве этнопсихологических предпосылок в Чечне в 90-х годах двадцатого столетия.

В процессе полемики между съездом  народных депутатов, Верховным Советом, президентами Ельциным и Горбачевым по поводу самопровозглашения Дудаевым независимости Чечни было упущено время для проведения чрезвычайных мер, отсутствовала координация действия силовых структур: внутренние войска вообще не двинулись с места. 
 
В Чечне начался настоящий разгул беззакония: из республики вытеснены остатки федеральной армии, базировавшейся на ее территории; боевики отбирали у солдат личное оружие и тяжелое вооружение, захватывали склады. Начали создаваться «свои» государственные структуры и воинские формирования; люди перестали получать социальные пособия и пенсии; школы переоборудовались под военные гарнизоны и военные училища; в разных российских городах появились беженцы из Чечни (или, как принято сейчас их называть, вынужденные переселенцы).

Конституционный суд в 1995 году определил  позицию Центра как безответственную. Именно Центром были порождены и сам Дудаев и его режим. Поначалу смена власти в Чечне, видимо, задумывалась как борьба с коммунистическим режимом.

Дудаев поставил под ружье большую  часть населения. При всем том  отшвырнул от себя всех, кто привел его к власти, и, когда начал отходить от России, объявляя суверенитет, эти люди схватились за головы. У них оставался единственный выход из положения — привлечь, на уровне высшего органа государственной власти, Россию, с тем, чтобы она отменила все начинания Дудаева и признала его действия незаконными. 
 
Дудаев оставался в одиночестве; его практически не поддерживали свои, ни зарубежные чеченцы, ни руководители стран, где проживали чеченские диаспоры; но при этом все зарубежье, да и сами чеченцы предупреждали, чтобы ни в коем случае не вводились войска на территорию Чечни. Введение Российских войск на территорию Чечни принципиально изменило характер войны — она превратилась в национально-освободительную, и Дудаев вновь стал национальным героем.

Это не война — целостность, а война — совокупность локальных конфликтов, точнее, мятежей неких зон, районов против центральной власти. Направлена она на то, чтобы помимо прочего, либо отобрать у этой центральной власти право распоряжаться местными ресурсами, либо чтобы насильственным, чаще всего террористическим путем заставить эту центральную власть согласиться с тем, что локальный хищник будет в той или иной форме эксплуатировать подконтрольные ей ресурсы и население. Это и есть всемирная война ХХI в., война эпохи позднего капитализма Нынешний терроризм сам по себе не есть проблема, он элемент новой проблематичной реальности, которую можно сформулировать как триаду «Глобализация. Постмодерн. Безопасность».

В свое время исследователи преступности в крупных американских городах, например, в Лос-Анджелесе, предложили формулировку «банда как коллективный хищник», «банда как малое общество» и заговорили даже о «населении банд» как «острове улицы» (кстати, «остров улицы» — это близко к «серым зонам»), то есть эдакие асоциальные таинственные (и не очень) острова. Городской бандитизм — это устойчивый феномен, опирающийся на определенную социальную среду, на определенную популяцию, являющуюся лишь ее крайним, асоциальным выражением.

В условиях «разделяемой бедности», скудности ресурсов, нередко сопровождающихся социальной инволюцией и аномией, коллективное социальное хищничество становится нормальным способом существования части «улицы», да и улице в целом кое-что перепадет. Целые районы в мегаполисах, таких, как Лос-Анджелес, Рио-де-Жанейро, Мехико, Манила, Лима, Киншаса и др., — это царство «коллективных хищников», «банднаселений» (а не просто бандформирований). И социализация здесь с 6-8 лет приобретает асоциальный характер жизни в юношеских бандах «генералов песчаных карьеров» (6).