Цветные революции

«Снежной революцией», или «мятежом хипстеров», назвала протестные выступления  в России осени 2011 — весны 2012 года The Financial Times. Её загодя придуманным символом стала «белая ленточка» (по версии «Ленты.ру», «белая лента» была спонтанной идеей, появившейся и поддержанной в Рунете в ночь с 4 на 5 декабря). Причиной протестов послужили подозрения в массовых фальсификациях на думских, а позже и президентских выборах, а также неизбежность сохранения власти правящей партии «Единая Россия» и Владимира Путина в наступавшем политическом цикле. Не согласные с этим вышли на улицы под лозунгом «За честные выборы».

Первое усиление протестных настроений относится к октябрю 2011 года. 24 сентября президент Дмитрий Медведев предложил  премьер-министру Владимиру Путину выступить кандидатом на президентских  выборах 2012 года, Путин принял предложение  и заявил, что пост премьер-министра в случае победы предложит Дмитрию  Медведеву. Уже в октябре, по данным социологов, рейтинги обоих политиков упали, а рейтинги оппозиционных партий выросли.

4 декабря 2011 года в выборах  в Госдуму участвовали 50,4 % россиян. «Единая Россия» победила с 50,00 % голосов, ближайшие преследователи — КПРФ — набрали 19,54 %. «РБК Daily» писала, что нарушения были, но кампания стала «одной из наиболее прозрачных».

5 декабря оппозиция, заявившая  о приписке единороссам 15 % голосов, провела в том числе несанкционированныемитинги с требованием пересмотра результатов выборов. Крупнейшие митинги оппозиции состоялись в Москве на Чистых прудах (5 декабря, численность, по данным МВД, 2 тыс. человек, по данным организаторов — 4 тыс. человек),^[80] на Болотной площади (10 декабря, до 25 тыс./до 150 тыс. человек)^[81] на проспекте Академика Сахарова (24 декабря, 29 тыс./120 тыс. человек). Путин заметил, что протесты носят характер «броуновского движения», то есть не имеют цели. Неодобрительно, в терминах «оранжевая проказа» и «происки американских спецслужб», о митингах высказались КПРФ и ЛДПР.

Ряд западных СМИ по аналогии с «арабской весной» (прокатившейся по арабским странам волной революций и смены власти) назвал митинг на Болотной площади «русской зимой», таким образом, посчитав происходящее началом «оранжевой революции». При этом эксперты призывали не обращать внимания на относительную малочисленность митинга (на каирской площади Тахрир в начале восстания собрался 1 млн человек), уверяя, что для России и такое количество является очень существенным.

Кульминационный митинг — на проспекте Академика Сахарова в Москве — получил, впрочем, иные оценки зарубежных СМИ: он потерял сходство с «арабской весной». Так, журнал New Yorker отметил, что этот «протест был скорее фестивалем классического русского остроумия, чем чем-либо ещё», а газета The Wall Street Journal резюмировала, что «это больше похоже на уличную вечеринку, чем на революцию».

Следующий всплеск митингов произошёл  в январе—марте 2012 года. При этом на митинги оппозиции организовывались провластные ответные митинги (прозванные оппозицией «путингами») в поддержку Владимира Путина. Инструментом обеспечения явки митингующих от партии власти стал административный ресурс, от оппозиции — спонтанно созданные и не сумевшие стать единым органом оргкомитеты,^[91][92][93] а также группы активистов в социальных сетях Интернета.

До выборов президента крупнейшие выступления зимы/весны 2012 года прошли в Москве: 4 февраля на Поклонной  горе (за Путина, около 128 тыс./около 50 тыс. человек) и на Болотной площади (оппозиция, 35—36 тыс./до 208 тыс. человек), 27 февраля в центре (акция оппозиции «Большое белое кольцо»). Многочисленные, но гораздо менее многолюдные митинги проходили и в городах по всей остальной России. «Российская газета» отметила небывалую мягкость власти к протестующим, «в очень доброжелательной атмосфере» проводившим «Большое белое кольцо»:

На президентских выборах в  первом туре победил Владимир Путин (58,8 % голосов). Сразу прошли митинги: 4—5 марта на Манежной площади (в поддержку Путина, 15 тыс. человек) и на Пушкинской площади (оппозиция, 14 тыс./20 тыс. человек), 10 марта на Новом Арбате (оппозиция, 10 тыс./25 тыс. человек), 24—25 марта в Санкт-Петербурге (оппозиция, менее 1 тыс./до 3 тыс. человек).

Оппозиция пообещала, что многолюдные  митинги будут продолжаться. Оппозиционно настроенные митингующие, действительно, собирались в Москве и ряде других российских городов ещё несколько раз, однако с каждым разом численность митингующих становилась всё ниже. Уже в марте 2012 года протестная активность вернулась в своё обычное русло, в котором находилась до начала избирательного цикла, — то есть когда на акции выходят по нескольку сотен человек.

Главный итог периода «снежной революции» — неудача попытки добиться свержения действующей власти, если такая попытка существовала. В пользу «существования» высказался считающийся провластным телеканал НТВ, доказывая, что одним из источников финансирования оппозиционных митингов стали США. Обратное утверждал член одного из московских оргкомитетов оппозиции Борис Немцов: финансирование велось вначале на его личные деньги, а затем на собранные через Интернет средства активистов.

По итогам думской и президентской  кампаний СМИ выделили несколько  новых особенностей в политическом поведении власти: а) новый тон  Путина в оценке мероприятий оппозиции  стал менее жёстким, б) власть показала, что ей сложно без образа врага, а протестующие показали, что им необходимы более прозрачные выборы,  в) и после выборов имидж Путина продолжает смягчаться, но поиск врага продолжается.

Глава 3 «Цветные революции на Ближнем Востоке и в Северной Африке»

В недавней волне революционных  событий, прокатившейся по Северной Африке и успешно демонтировавшей  целый набор политических режимов, казавшихся раннее абсолютно стабильными и незыблемыми, обращает на себя внимание ряд особенностей. 
Во-первых, все они развивались (а в случае с Ливией – продолжают развиваться) по одному и тому же сценарию, или «революционному» шаблону, очень похожему на сценарии «цветных революций». 
Во-вторых, «революции» в различных государствах Северной Африки вспыхнули практически одновременно, что практически всегда исключает любой элемент случайности и предполагает высокий уровень координации (по времени) из зарубежного «революционного центра», либо – факт проведения тщательно спланированной внешними силами специальной операции. 
Несмотря на довольно распространенное мнение в отношении стран Магриба, утверждающее, что эти государства являются своеобразной калькой друг с друга, явное сходство между ними наблюдается только в формах политических режимов и времени пребывания их лидеров у власти. В остальном же (в уровне социальной напряженности, в степени разрешения социальных проблем, в уровне жизни и экономической стабильности) они довольно заметно различаются. Вот почему игра на общих проблемах социально-экономического характера не может стать причиной одновременного взрыва политической ситуации во всех указанных странах. Но ее вполне достаточно для маскировки истинных причин «финиковых революций» и объяснения происходящего (разумеется, в определенном свете) внешним наблюдателям: ООН, европейскому сообществу, оставшейся части арабского мира и др.) 
В-третьих, причиной «пожара», погрузившего в политический хаос самую стабильную и «европейскую» страну – Тунис, стал совсем незначительный повод: самосожжение местного жителя. Тем не менее, это сразу послужило сигналом для начала вооруженного мятежа, в считанные дни охватившего всю страну. 
Вместе с тем, организация мятежа практически невозможна без тщательной предварительной подготовки, вербовки боевиков и сплочения их в боевые группы, четкой системы координации, материального обеспечения и, самое главное, - аккумулирования в зоне будущего конфликта значительных финансовых средств, предназначенных для подпитки «революционной борьбы». Последние невозможно доставить в зону конфликта мгновенно, и уж тем более, если мятеж уже начался. Без внешней финансовой поддержки ни одна из современных «революций» не имеет ни шанса против законной власти. 
В-четвертых, «пламя революции» охватило государства Северной Африки по очереди, строго в определенном порядке, что также наводит на мысли: к примеру, в природе лесной или степной пожар распространяется круговой волной, захватывая все прилегающие территории, если, конечно, его никто специально не направляет в нужную сторону. Здесь же налицо явная избирательность: Тунис-Египет-Ливия-Сирия-Бахрейн-Йемен и т.д. При этом в стороне остались Алжир, Марокко и др. африканские страны, имеющие сходные социальные проблемы и отличающиеся таким же «консерватизмом» политических режимов. 
На языке специалистов по психологическим операциям и технологов «цветных революций» это явление называется «контролируемой цепной реакцией» и является обязательным элементом любой современной технологии «цветных революций». В этой технологии любые промежуточные результаты «революционного подъема народных масс» в одной стране становятся инициирующим поводом, запускающим маховик «революции» (или вооруженного мятежа) в последующей стране из заранее намеченного зарубежными «революционерами» (истинными авторами «революции») списка. При этом очередность следования «вспыхивающих» стран в контролируемой цепной реакции строго соблюдается: ведь инициирующий импульс пробуждает не гражданскую позицию общества, подавленную очередным авторитарным режимом, а «домашние заготовки» политтехнологов, готовивших эту «революцию» в течение долгого времени и внедрявших соответствующую идеологию в массовое сознание населения. А для каждой конкретной страны эти «заготовки» - свои. 
Выдает в этих процессах технологию не только порядок, в котором вспыхивают страны, но и высокая скорость распространения такой цепной реакции: это возможно только при высокой степени внешней координации происходящих событий. Только в этом случае они в своей массе перестают быть отдельными случайными фрагментами мозаичной картины и приобретают характер сценария, в котором все эпизоды взаимосвязаны в рамках одного плана, имеющего вполне конкретные цели, задачи и последовательность их осуществления.

В-пятых, в «революциях» в Северной Африке и на Ближнем Востоке наблюдается  еще один ключевой элемент технологии «цветных революций»: это – механизм обратной связи, обязательно присутствующий в любой специальной операции. Суть его такова: первоначальный сценарий «революции» обкатывается на примере одной страны, затем корректируется (с помощью механизма обратной связи) и в виде очередной итерации запускается в отношении следующей по списку страны. Затем процедура коррекции повторяется снова. При этом соблюдение очередности в применении технологий «революций» к избранным странам обязательно: такой прием позволяет вовремя учитывать и исправлять ошибки в исходном сценарии, оперативно адаптировать его под тонкую специфику региона, которая проявляется, как правило, уже в процессе реализации исходного замысла. В этом – гибкость современных технологий «цветных революций» и, одновременно, их главный демаскирующий признак. 
И, наконец, во всех «революциях» в странах Северной Африки настораживает один факт: странное отсутствие обязательного компонента любой революции - революционной идеологии. Между тем, настоящие революционеры – идеалисты: в основе их революционной борьбы лежат либо высокие идеалы (свобода, равенство, братство, справедливость), либо идеи национально-освободительных движений. Между тем, ничего подобного в арабских «революциях» нет и в помине: есть разношерстное протестное движение, которое быстро превращается в «политическую толпу», основная цель которой – свержение действующей законной власти в лице ее конкретных представителей, с одной стороны, и погромы – с другой. При этом «революционная» толпа не выдвигает никакой альтернативной политической программы: народный гнев носит сугубо персонифицированный характер и ничего не имеет против самой политической системы. Цель такой революции сводится к тому, чтобы на основательно «подогретой» волне народного гнева к власти пришли новые лица, которые, возможно, ничем не лучше предыдущих, но обладают романтическим ареалом «революционеров». Обладая этим ареалом, эти люди могут не иметь ни известного прошлого, ни заслуг перед страной, и вообще вынырнуть из политического хаоса в самый последний момент. Для любых мировых лидеров, интересы которых лежат в данном регионе, этот момент является самым лучшим для приведения к власти своих ставленников. 
Отсутствие революционной идеологии, как ни странно, выдает в событиях в Северной Африке почерк, характерный для англосаксов и проводимых ими специальных психологических операций. Так, технологии «цветных революций» хорошо известны и обкатаны на примере нескольких десятков стран, в том числе – государств Центральной Азии, имеющих преимущественно мусульманское население. Хорошо известна предпринятая недавно британцами и американцами попытка организации «зеленой революции» в Иране. Однако, в отличие от стран, ориентирующихся на западные либеральные ценности и психологию индивидуализма, шаблонная идеология «цветных революций» не работает в традиционных восточных обществах: на Востоке, где сохранился общинный и родовой уклад жизни, интересы отдельной личности – ничто, а интересы общины – всё. 
Человек на Востоке никогда себя не реализует вне общины, к которой принадлежит: оторвавшись от общины, его ждет полное забвение и, в конечном счете, гражданская гибель. Вместе с тем, община дает человеку очень многое, в первую очередь – поддержку и защиту, нередко даже в большей степени, чем это может обеспечить его западному коллеге либеральное государство. В этом плане свобода на Востоке понимается совсем не так, как на Западе: это не личная свобода от каких либо запретов и ограничений, а свобода пользоваться возможностями и ресурсами общины для того, чтобы принести своей общине и в конечном итоге, себе лично, еще большее процветание. В этом пане идеология цветных революций несет прямую угрозу свободе личности, живущей в традиционном восточном обществе, ее родным, близким, семье. Одним словом, западный лозунг «свобода» не находит отклика на Востоке. 
Понятие справедливости в традиционных восточных обществах также определяется формулой: справедливо то, что принесет благо общине. Во внутренней политике это выражается в стремлении добиться высоких государственных постов для представителей своего клана, что, кстати, мало чем отличается от внутриполитической борьбы крупнейших семей в США: Кеннеди, Бушей и др. Принцип народного представительства здесь сводится к представительству родовому, клановому либо общинному; традиционный уклад и правила поведения, принятые в общинах, находящихся у власти, распространяются и на всю государственную внутреннюю политику в целом, цементируя ее и придавая устойчивость к любым внешним воздействиям. Западный же лозунг о том, что справедливость должна выражаться в праве каждого управлять страной, вызывает на Востоке искреннее непонимание. 
Понятие братства в восточных обществах с преимущественно мусульманским населением уже имеет свое вполне четкое определение, даваемое исламом, и вряд ли нуждается в западной модернизации. 
Идеология национально-освободительных движений сегодня в Северной Африке также, по вполне понятным причинам, неприменима. 
Таким образом, для любых западных политтехнологов, намерившихся сделать страны Магриба площадкой для обкатки своих новых «революционных» технологий, задача выбора подходящей к текущей ситуации в регионе революционной идеологии становится неразрешимой проблемой. В этом случае специалисты специальных операций опускают вопрос идеологии вообще, заменив его набором внешних пиар-клише и положившись на быстрое формирование из массы недовольных «политической толпы», для которой идеология не нужна вовсе, а необходимо лишь указать цель и направление главного таранного удара. Между тем, у настоящих революций, являющихся истинным проявлением воли народа, идеология есть всегда. Все эти признаки указывают на некую искусственность в наблюдаемых сегодня «революциях» в Северной Африке и на Ближнем Востоке, оставляя полагать, что здесь не обошлось без внешнего «дирижера».

Заключение 

Для всех стран Центральной  и Восточной Европы вне Европейского Союза общим является разочарование в результатах преобразований. “Цветная революция” — один из способов исправить результат преобразований: привести к власти оппозицию коррумпированным правящим элитам наряду с возобновлением усилий по модернизации по западным образцам —больший плюрализм, укрепление рынка и прозападная политическая ориентация. Правящие режимы в Беларуси, Узбекистане и России, наоборот, движутся назад к этатистской модели, предусматривающей ограничения плюрализма и увеличение государственного регулирования. 
В своих оценках многие авторы предлагают весьма упрощенную версию событий, воспевая демократические перемены с точки зрения избирательных революций. Им видится натиск снизу, со стороны либералов, стремящихся установить демократию, гражданские права и благосостояние в противовес “антилиберальному” автократическому режиму, погрязшему в коррупции. При этом натиск этот рассматривается как относительно автономный, пускай даже поощряемый локомотивами цветных революций — спонсируемыми Западом организациями гражданского общества. 
На самом деле импульс к переменам исходит от контрэлит — либо изнутри правящего политического класса, либо извне, — стремящихся заменить существующие элиты либо присоединиться к ним. Легитимность достигается посредством продвижения демократии. Там, где внутренней смене режима препятствует сама институциональная структура, контрэлиты спонсируют и используют массовое движение и легитимируют процесс как продвижение демократии. Режим слабее всего во время выборов, которые в этом случае становятся очагом политических перемен. Утверждения о якобы сфальсифицированных результатах выборов запускают механизм протестов. Их успех приводит к свержению правящей элиты и смены ее другой. 
Последствия, однако, далеки от “революционных” — структура существующих институтов сохраняется, хотя личный состав может меняться. Зачастую “демократической революции” не удается демократизировать избирательную структуру, более того, она может привести к появлению новых форм электоральной дискриминации (как в случае с Казахстаном). Новые элиты действуют в том же ключе, что и их предшественники, хотя порой (как в Сербии, Украине и Грузии) проводят политику с ярко выраженным прозападным уклоном. Успешные “цветные революции”, приводящие к смене элит и изменению политики, могут происходить не только тогда, когда население предрасположено к переменам и мобилизовано на их осуществление, но и когда ему предлагают альтернативные политические программы, в частности движение в сторону присоединения к представляющим Запад организациям в сфере экономики и безопасности. Описанные нами революционные государственные перевороты сопровождаются возвышением различных элитных групп, кланов или семей, стремящихся к перераспределению активов предыдущего режима. “Избирательные революции” — один из способов привести их к власти. В процесс вовлечен и Запад, в чьих интересах поддерживать группы, с которыми, как говорила Маргарет Тэтчер, “мы можем иметь дело”, либо, в геостратегических терминах, привести к власти своих сторонников. 
Усилия по продвижению демократии чреваты двумя побочными эффектами. Во-первых, действующие правительства перенимают у оппонентов методы и практику использования информационных технологий, а также учатся на их ошибках. Для укрепления собственной власти над своими народами они создают собственные молодежные/студенческие организации, находят “врагов” со ссылкой на алчные западные интересы и угрозы военной агрессии под эгидой США.  
Следствием цветных революционных движений стало сворачивание по-настоящему филантропических и позитивных неконфронтационных форм развития гражданского общества —ограничение деятельности свободной прессы и телевидения, а также подлинно религиозных организаций.