Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года

неосторожная вина влекла применение значительно более мягкого  наказания  по

сравнению с виной умышленной.  Кроме  того,  и  это  стоит  отметить  особо,

неосторожность  наказывалась  только  в   случаях,   прямо   предусмотренных

законом. Достаточно  четко  был  определен  случай  как  обстоятельство,  не

влекшее уголовной ответственности: «Зло, сделанное случайно, не  только  без

намерения, но и без всякой со стороны  учинившего  оное  неосторожности,  не

считается виною» (ст. 7). Сказанное позволяет сделать  вывод,  что  Уложение

1845 года  закрепляло такие нормы (касающиеся вины), которые (в их  существе)

можно позаимствовать и сегодня.

 

 

                       Стадии совершения преступления

 

 

      Уложение  1845  года  достаточно  определенно   формулировало   стадии

совершения  преступления  (в  современном  праве  –  институт  неоконченного

преступления). Различались 4  стадии  совершения  преступления:  обнаружение

умысла,  приготовление  к  преступлению,   покушение   на   преступление   и

«совершившееся» преступление (ст.  8-11).  Так  называемый  «голый»  умысел,

известный Российскому законодательству с давних времен,  наказывался  только

в  случаях,  прямо  предусмотренных  в  законе  (это  были  наиболее  тяжкие

государственные преступления), и определялся следующим образом:  «Изъявление

на словах или письменно, или же иным каким-либо действием намерение  учинить

преступление,  почитается  признаком  умысла.  К   числу   таких   признаков

принадлежат угрозы, похвальбы и предложения  сделать  какое-либо  зло»  (ст.

9).  Уложение  1845  года  было  последним  российским  уголовным  кодексом,

устанавливающим  ответственность  за  обнаружение   умысла   на   совершение

преступления.  «Применение   или   приобретение   средств   для   совершения

преступления признается лишь приготовлением к оному» (ст. 10). Наказание  за

приготовление  к  преступлению  следовало  только  в  установленных  законом

случаях, при условии, если сам характер  приготовительных  действий  не  был

противозаконным (ст. 118).  «Покушением  на  преступление  считается  всякое

действие, коим начинается или  продолжается  привидение  злого  намерения  в

исполнение» (ст. 11). Уложение же знало виды покушения.  Ответственность  за

покушение на преступление определялась  «по  большей  или  меньшей  близости

сего покушения к совершению преступления, одною  или  двумя  степенями  ниже

против наказания, постановленного за  самое  совершение  преступления»  (ст.

120).

      В Уложении 1845 года очень четко  для того  времени  был  сформулирован

институт  добровольного  отказа  от  совершения  преступления  (правда,  без

сформулированного  термина),  причем  по  существу  он  вполне  совпадал   с

аналогичным институтом, содержащемся в уголовном кодексе  России  (ст.  16):

«Когда учинивший приготовление к преступлению  или  уже  и  покусившийся  на

оное остановился при том и по собственной воле не совершал  преднамеренного,

то он подвергается наказанию лишь в том случае, если содеянное  им  при  сем

приготовлении и  покушении  есть  само  по  себе  преступление»  (ст.  119).

Изложенное достаточно очевидно свидетельствует о том, что  основные  понятия

института неоконченного преступления в Уложении 1845 года  были  разработаны

на весьма высоком уровне.

 

 

 

                             Институт соучастия

 

      Довольно  подробно  регламентировался  Уложением  1845  года  институт

соучастия, именовавшийся «участием  в  преступлении».  Различались  2  формы

соучастия – без предварительного согласия и  по  предварительному  согласию,

причем виды соучастников разграничивались в зависимости от формы  соучастия.

Так, в преступлении, совершенном лицами  без  предварительного   «их      на

то согласия», выделялись главные виновные  («распоряжавшиеся  и  управлявшие

действиями других, а также, приступившие к действиям прежде других…  или  же

непосредственно  совершившие  преступление»)  и  участники   («те,   которые

непосредственно помогали главным виновным в содеянии преступления», а  также

«те,  которые  доставляли  средства  для  содеяния  преступления,   или   же

старались устранить  препятствия,  к  тому  представлявшиеся»  (ст.  14).  В

преступлении, совершенном лицами по  предварительному  согласию,  выделялись

зачинщики (на современном языке – организаторы), сообщники  (на  современном

языке – исполнители), подговорщики или подстрекатели  и  пособники  (ст.15).

Роль каждого из этих соучастников была  также  подробно  описана  в  законе.

Характеристики действия отдельных соучастников мало чем отличались от  видов

соучастия, установленных в УК РФ.11

      Уложение 1845 года детально регламентировало  пределы  ответственности

соучастников.  Наиболее  строгому  наказанию  подлежали   за   преступления,

совершенные несколькими лицами  без  предварительного  согласия,  -  главные

виновные; за преступления, совершенные лицами по предварительному  согласию,

- зачинщики  и подстрекатели. Наказание участникам и сообщникам  определялось

«по мере оказанного содействия в учинении преступления».  «Из  пособников  в

преступлении  те,   коих   содействие   было   необходимо   для   совершения

преступления, приговариваются к наказанию… наравне с учинившими оное; а  все

прочие к наказанию, однако степенью ниже участников» (ст. 127).

      Уложению  1845  года  был  известен   и   институт   так   называемого

добровольного  отказа  соучастников:  наказание   назначалось   ниже,   если

зачинщики, подстрекатели  или  пособники  «отступили  от  исполнения  своего

намерения, но, однако же, не взяли мер для предупреждения  исполнения  оного

и не донесли об умышляемом надлежащему  начальству»  (ст.  124,  126,  127).

Если же, все согласившиеся  учинить  какое-либо  преступление  впоследствии…

сами  по  собственной  воле  отступили   от   своего   намерения…   то   они

освобождаются от всякого наказания» (ст. 128).

      Помимо участия в преступлении  Уложение 1845 года  уже  знало  институт

прикосновенности к преступлению.  Лицами,  прикосновенными  к  преступлению,

признавались  попустители,  укрыватели  и  недоносители  (ст.16).  Все   они

наказывались менее строго по сравнению  с  соучастниками  преступления  (ст.

130-132). Особо  обращает на себя внимание  то обстоятельство,  что  уголовной

ответственности  за  недоносительство  и   укрывательство,   кроме   четырех

наиболее  опасных   государственных   преступлений,   не   подлежали   лица,

состоявшие с преступником «в брачном союзе или близких  связях  родства  или

свойства, или  бывшие  благодетели  его»  (ст.  134).  Суммируя  изложенное,

следует признать, что и институт соучастия в преступлении  в  Уложении  1845

года был разработан достаточно полно.

 

 

               Обстоятельства, исключающие преступность деяния

 

 

      Уложение о наказаниях уголовных  и исправительных 1845 года  впервые  в

российском законодательстве оговаривало возраст  уголовной  ответственности.

Формально он устанавливался в 7 лет (ст. 100),  однако  можно  предположить,

что фактически возрастом уголовной ответственности  признавалось  10  лет  –

такой вывод позволяет сделать ст. 143: «дети,  коим  более  семи,  но  менее

десяти лет отроду, и которые не имеют еще  надлежащего  за  ними  присмотра,

исправления и наставления». Ответственность лиц в возрасте от 10 до  14  лет

зависела от того, совершено ли ими преступление  «с  разумением»  или   «без

разумения». В том случае, если «с достоверностью признано, что  преступление

учинено ими без разумения»,  на  них  распространялись  упомянутые  правила,

предусмотренные для детей от 7 до 10  лет  (ст.143).  Если  же  преступление

было совершено  «с  разумением»,  то  наказание  существенно  смягчалось  по

сравнению с ответственностью  взрослых  лиц.  Для  несовершеннолетних  же  в

возрасте от 14 до 21 года  (совершеннолетием  считался  21  год)  по  общему

правилу наказание назначалось одною или двумя  степенями  ниже  относительно

соответствующих  наказаний  для  взрослых  (ст.   146).   Кроме   того,   за

преступления, совершенные по неосторожности, несовершеннолетние от 14 до  21

года подвергались лишь домашнему  исправительному  наказанию  (ст.  148).  В

местах  лишения  свободы  –  смирительном  доме,  крепости  или   тюрьме   –

несовершеннолетние содержались отдельно от других заключенных (ст. 149).

      Уложение 1845 года устанавливало  определенные обстоятельства, «по  коим

содеянное не должно быть вменяемо в вину». К ним относились:

     1)  «совершенная   невинность   того   деяния,   коего   случайным   и

        непредвидимым последствием было  сделанное зло;

     2) малолетство в таком возрасте, когда подсудимый  не  мог  еще  иметь

        понятия о свойстве деяния (т.е. до 7 лет);

     3)  безумие,   сумасшествие   и   припадки   болезни,   приводящие   в

        умоисступление или совершенное  беспамятство;

     4)  ошибка  случайная  или  вследствие  обмана  (т.е.   добросовестное

        заблуждение относительно противозаконности  деяния);

     5) принуждение от превосходящей  непреодолимой силы;

     6) необходимость обороны» (ст. 98).

      В  третьем  пункте  упомянутой   статьи   практически   речь   шла   о

невменяемости, впервые более или менее четко  сформулированной  в  уголовном

законодательстве  России.  Уже  довольно  определенно   были   зафиксированы

критерии  невменяемости  -     так  называемый   юридический   («когда   нет

сомнения», что виновный, «по состоянию своему  в  то  время,  не  мог  иметь

понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния» – ст.  101)  и

так  называемый  медицинский  критерий   невменяемости:   освобождались   от

наказания  «безумные  от  рождения  или  сумасшедшие»,  больные   «в   точно

доказанном   припадке   умоисступления   или   совершенного   беспамятства»,

«потерявшие умственные способности и рассудок от старости или дряхлости»,  а

также  «лунатики  (сонноходцы),  которые,  в   припадках   своего   нервного

расстройства,  действуют  без  надлежащего  разумения»  (ст.  101-103).   Не

подлежали наказанию, кроме того, глухонемые, «когда нет  сомнения,  что  они

не получили… никакого понятия  о  обязанностях  в  законе»,  за  исключением

случаев совершения ими «смертоубийства» или «зажигательства»  (ст.  104).  В

таких  случаях  глухонемые  содержались  под  стражей  отдельно  от   других

заключенных.  Перечисленные  категории   лиц,   не   подлежащие   наказанию,

отдавались  на  попечение  «благонадежным»   родственникам,   опекунам   или

посторонним (с их согласия). В случае отсутствия таковых  или  недостаточной

их  благонадежности  больные,  страдающие   временными   нервно-психическими

расстройствами, «отдавались» в больницу «до совершенного их  выздоровления»,

старики и лунатики – в заведения Приказа общественного призрения,  «безумные

или  сумасшедшие»  –  в   дом   умалишенных.   При   совершении   последними

«смертоубийства» или «зажигательства» либо  покушения  на  эти  преступления

они заключались в дом умалишенных  независимо  от  наличия  родственников  и

пр., их благонадежности и желания оставить больных у себя (ст. 101-103).

 

 

                       Институт крайней необходимости

 

 

      Два обстоятельства, исключавших  наказуемость деяния,  сформулированные

в конце приведенного  перечня  (п.  5  и  6  ст.  98  Уложения  1845  года),

представляли собой крайнюю  необходимость  и  необходимую  оборону.  Первое,

именовавшееся  «принуждением  от  превосходящей   и   непреодолимой   силы»,

определялось   следующим   образом:   «Учинившему   противозаконное   деяние

вследствие непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения  и  токмо

для  избежания  непосредственно  грозившей  его  жизни  в  то  самое   время

неотвратимой другими средствами  опасности,  содеянное  им  не  вменяется  в

вину» (ст. 106). Таким образом, условиями правомерности вреда,  причиненного

в состоянии крайней необходимости, являлись:

      А) наличие непосредственной опасности, состоявшей в  непреодолимом  на

данный момент принуждении, превосходящим по силе возможности лица;

      Б)  наличие опасности,  угрожавшей  исключительно  жизни  причинившего

вред;

      В)   неотвратимость  опасности  на  данный  момент  никакими   другими

средствами.

      Как  видно,  какой-либо   соразмерности   вреда   причиненного   вреду

предотвращенному не требовалось12 ,однако характер опасности  был  ограничен

угрозой  только  для  жизни  причинившего  вред  (потому,  вероятно,  и   не

требовалась упомянутая соразмерность). Лишь в этих двух  позициях  названный

институт  отличался  от  соответствующей  нормы  в   действующем   уголовном

законодательстве.

 

 

                        Институт необходимой обороны

 

 

       «Необходимость   обороны»   как   институт,   известный   российскому

уголовному законодательству с  давних  времен,  в  Уложении  1845  года  был