Симиотика костюма

Следуя Ч. Пирсу, знаки классифицируются по трем типам: знаки-изображения (icon), знаки признаки (index) и условные знаки (sym­bol). Такая классификация основана на соотношении с денотатом — предметом или явлением, который кодируется этими знаками.

Знак-изображение воспроизводит в своей материальной структуре структуру денотата — предмета или объекта, который они обозначают. Такое воспроизведение основано на принципе подобия, сходства с ото­бражаемым предметом или явлением. Однако степень сходства может быть различной. Она может быть полной, тождественной обозначаемо­му, но может быть очень условной. Важно при этом, чтобы обозначае­мый предмет можно было узнать. Понятно, что узнать можно лишь то, с чем заранее был знаком. Поэтому многие знаки-изображения, легко декодируемые одним этносом, могут представать как совершенно дале­кие для других народов, ибо отражаемые предметы или явления могут оказаться для них совершенно незнакомыми. Вот почему наиболее лег­ко декодируемые знаки-изображения могут быть и не расшифрованы «чужаком» и представать как условные, конвенциональные.2

Знаки-признаки для обозначения кодируемого объекта дают часть от целого, или его причину или следствие (дым — знак огня, чайка — знак моря и т. п. ). Признаками могут быть всевозможные средства вы­ражения эмоций — жесты, мимика, речевые интонации. Они возникают как природные, естественные, но часто в коммуникационных целях они имитируются. При этом они становятся искусственными, нередко отхо­дя от своего прототипа.3

Само название условных знаков говорит об их конвенционально-сти, договоренности, что какие-то определенные обозначения, приня­тые в том или ином сообществе символизируют какие-то отвлеченные понятия: крест — символ христианства, шестиконечная звезда — знак иудейства и т. п. Использование и понимание таких знаков ограниче­но обязательным условием — предварительным знанием его значения. «Произвольность знаковых систем по отношению к денотатам имеет принципиальное значение для многих знаковых систем, придавая свя­зи знаков и обозначаемых предметов условный характер в том смысле, что одна и та же предметная область может обозначаться различны­ми система знаков».4 Вместе с тем произвольность условных знаков по отношению к оригиналу не означает полной произвольности их выбо­ра. Несмотря на то, что связь условных знаков не имеет объективных оснований, так как здесь не обязательны ни сходство знака и пред­мета (как в знаках-изображениях), ни их соотнесенность по принци­пу смежности или каузальности (как в знаке-признаке), важен все же принцип «договоренности» между людьми о его значении. И в ритори­ке тела мы видим множество таких именно знаков, наряду со знаками-изображениями и знаками-признаками.

При охоте «индейцы в маскировочном костюме из шкуры оленя с рогами охотились в густой траве на оленей. Они близко подходили к животным и убивали их из лука стрелами».1 Еще полнее описал ин­дейский маскировочный костюм В. М. Головнин: «Из животных, кроме рыбы и раковин, чаще всего добывают они диких оленей, ибо способ их убивать весьма легок и прост. Индеец привязывает к своей голове голову оленя и покрывается оленьею кожей. В таком одеянии подкра­дывается он к стаду сих животных, которым в движениях и прыжках народ сей весьма искусно умеет подражать. Будучи же в стаде, ему не­трудно стрелами убить столько оленей, сколько хочет»2 Такое внешнее подражание поведению животных отметил и О. Е. Коцебу. «Они (ин­дейцы — С. М.) привязывают к своим головам рога убитых животных, покрываются оленьими шкурами и, став на четвереньки, подкрадыва­ются по высокой траве к стаду, точно подражая тем движениям, кото­рые делает олень, поедая траву. Олень до тех пор продолжает прини­мать охотников за себе подобных, пока не начнут свистеть, стреляя, и не появятся первые жертвы».3 Такое подражание, изображение, имита­цию поведения животных отмечает во время охоты и Лангсдорф: «Ин­дейцы обладают искусством в высокой траве пастбищ подражать бояз­ливому озиранию и естественной робости движений животных. Это по­зволяет им приблизиться к оленям с луком и стрелами на расстояние нескольких шагов и убить одного-другого так, что стоящие рядом звери ничего не замечают и не чувствуют угрожающей им опасности».4 Как нетрудно понять, наяву использование знаков-изображений не только в охотничьем костюме, но и в кинесике и проксемике.

Особое место в охотничьем костюме занимает головной убор. Часто уборы, использовавшие высушенную голову оленя, прикреплявшуюся на деревянный ободок, с деревянными рогами и воткнутыми в уши орлиными перьями, использовались не только для охоты, но и для испол­нения обрядовых охотничьих плясок.

Цивилизация индейцев была связана с поклонением птицам. Птица рассматривалась как связующее звено между людьми и обитающими не небе духами — хозяевами природы. Основными среди них были кон­дор и красноголовый дятел, символизировавший культ бога Громовника. Перья птиц кондора, убитого во время церемоний, использовали для перьевых регалий. Из перьев красноголового дятла делались ритуаль­ные атрибуты. Скальпы птиц шли на украшения деревянных длинных шпилек для волос, пояса. Из перьев делали налобные ленты. Об этих налобных повязках из перьев дятла, на изготовление которых шли толь­ко хвостовые рулевые перья птицы, натуралист Г. И. Лангсдорф писал: «Прекрасные головные уборы сделаны из 2 срезанных хвостовых перьев златокрылого дятла (Picus auratus), который имеет богатый цвет рас­краски. Перья с выстриженной опушкой были уложены рядом друг с другом и прошиты бечевкой. Выглядели изделия очень эффектно… Дру­гой убор для танцев — из перьев грифа-индейки (Vultus aureal)».1

Понятно, что в данном случае перья птицы мы можем идентифи­цировать как индексы — знаки-признаки, означающие через часть це­лое — перья символизируют почитаемых птиц.

Индеанки использовали шкуры морских бобров, каланов, кроли­ков для изготовления одежды. Из разрезанных на полоски выделанных шкур плели одеяла, которые использовались как зимняя одежда. Они накидывались на плечи в особо холодное время года. Женские передни­ки шили из цельной шкуры бобра или калана. Но такой передник могла носить только та, которая прошла обряд инициации, т. е. девочка, до­стигшая половой зрелости. Такой передник родители дарили девочке, что означало ее переход во взрослость. Использовали шкуры животных и мужчины. «В зимнее время мужчины накидывали на плечи одеяла из шкур волка, оленя, кролика».2 Повседневный костюм, как правило, до­полнялся головным убором, который имел знаковые отличия. Началь­ники носили головной убор с перьями (птицепоклонники), женщины носили простой убор из тростника. Женщины также носили ожерелья из маленьких раковин в Новой Калифорнии и жемчужные в Старой Ка­лифорнии. Мужчины прокалывали ноздри и носили в них украшения. Как писал К. Т. Хлебников, мужчины также «вышивают тело и пятна­ют, чтоб вдыхать страх в своих неприятелей».3

Ритуальный костюм отличался от повседневного. В него входило большое количество украшений из перьев разных птиц, призванное символизировать особенности этих знаковых «посредников между чело­веком и небесными силами»: уборы, повязки, накидки, передники. На­лицо и тут использование разного типа знаков. Дополнялся ритуальный костюм также раскраской тела, украшениями из бисера, ожерельями из раковинных бус и перламутровыми кулонами. В период инициации мальчиков члены тайных мужских союзов изображали покровителя об­ряда — ворона, священную птицу Куксу. Такой костюм состоял из пе­рьев ворона и покрывал полностью тело и голову, представляя собой своего рода плащ.

Помимо денотативного плана выражения, в семиотике широко при­меняется коннотативный план выражения. Коннотативные означающие принадлежат денотативному плану языка, но они не всегда совпадают с означающими единицами денотативной системы. Как правило, они включают в себя «вторичные смысловые эффекты».1 Если сами перья представляют собой знаки-признаки (перья как знак птицы), то кон-нотативный уровень представляет собой уже более обобщенный сим­вол — священного покровителя Куксу.

В традиционной культуре индейцев Калифорнии именно этносоцио-культурное воздействие наделяет тело человека функцией «говорения», которая проявляется в возможности означать. Это процесс осмысле­ния телесности как философской категории, и сообщения телу новых семиотических функций. Нагота не воспринималась в обществе индей­цев Калифорнии (также как и в других первобытных по типу культуры обществах) как предпосылка сексуальности. Тело рассматривалось ими в качестве объекта природы, который подвергается интенсивному про­цессу «вписывания» в системы культурных стереотипов. В культурной традиции калифорнийских индейцев, тело через практики деформации, раскрашивания, использования текстильных покровов становится ча­стью конструируемой реальностью, т. е. не только социокультурным, но и этнокультурным феноменом.

Проведенный анализ непосредственно приводит к необходимости осветить не просто риторику тела, а особенности и знаковые характе­ристики татуировки, получившие в современной культуре особое зна­чение.

Семантика татуировки. Татуировка (tattow — полинезийск.- ри­сунок или знак) — нанесение на тело рисунков накалыванием и втира­нием под кожу красящих веществ. Татуировка– это явление культуры. В далеком прошлом татуировка была известна на территориях северо-восточной Азии, Японии, Китая, Юго-Восточной Азии, Океании, обеих Америк представителями многочисленных индейских племен. В древ­ности татуировка применялась азиатскими народностями, индоирански­ми, хамитскими, семитскими, индоевропейскими народами. Среди афри­канских народов татуировка — редкое явление. Кроме пигмеев ее при­сутствие отмечалось среди последователей ислама, населявших страны Магриба, а также среди египетских цыган, которые принесли ее с собой из Азии. При этом нельзя отождествлять татуировку со скарификаци­ей (ошибочно называемой рубцующейся татуировкой), которая приме­няется представителями народностей с темным цветом кожи и остав­ляет устойчивые рубцы двух видов — выпуклые (насечки срастаются и на этом месте возникает утолщение) и вогнутые (рассеченная поверх­ность кожи расходится). Как правило, татуировка и скарификация не присутствуют одновременно среди представителей одного и того же на­рода. Многие жители государства Буркина-Фасо имеют насечки на сво­ем лице. Так, представители племени моси, отличаются нанесенными в детстве тремя шрамами от лба к подбородку. Насечки от переносицы по правой щеке указывают, что это представитель королевского рода. Крест на левой щеке оповещает, что у владельца есть брат-близнец. Женщина знатного рода имеет продольный шрам не левой щеке.

Археологи уже в захоронениях палеолита находили различные кра­сители минерального происхождения и острые резцы, которые исполь­зовались для нанесения татуировки. Одно из первых зафиксированных в письменном источнике свидетельств, касающихся татуировки, приве­дено в Библии, где с неодобрением относятся к подобным операциям на человеческом теле. В Древнем Египте мы видим в росписях гроб­ниц фигуры татуированных мужчин (например, в гробнице фараона Сети I — около 1318–1304 г. до н. э.). Исследуя памятники этого ре­гиона, ученые считают, что татуировка здесь могла быть известна уже около 3000 г. до н. э.

У фракийцев татуировка обозначала благородное происхождение. В Древней Греции, Древнем Риме беглых рабов татуировали с помо­щью разогретых на огне специальных металлических матриц. Использо­вали татуировку скифы, гунны.

Татуировка имеет ряд местных разновидностей. Известны такие раз­новидности татуировки, как гавайская, маориская, маркизская, самоан­ская, таитаянская и др. Все они отличались богатством и разнообразием мотивов и композиций — геометрических, растительных, антропоморфи­ческих и зооморфических. Татуировка использовалась не только с целью украсить тело, но выполняла существенную общественную функцию, подчеркивала принадлежность к профессиональной, религиозной, пре­ступной группе либо к какому-то племени. Вместе с тем она был знаком, которым обозначали пленников, невольников, преступников и узников гитлеровских лагерей смерти. Она может носить религиозный, косме­тический, эротический, эстетический и магический характер. В Европе, начиная с XIX века, татуировки демонстрировали с целью заработать деньги. Сегодня ее представляют на конкурсах, выставках.

Наиболее древняя татуировка характерна для полинезийской куль­туры, где ее происхождение датируется 2000 годом до н. э. Лицо, грудь, спина, руки и ноги, покрытые татуировкой, информировали окружаю­щих о позиции, ранге, положении, принадлежности к определенному роду, степени посвящения в религиозную практику и т. п. Тело полине­зийца раскрывало множество тайн для тех, кто был посвящен в значе­ния отдельных символов. По татуировке легко можно было определить, к какому общественному классу принадлежит этот человек, является ли он жрецом, сколько ему лет и каково его общественное положение. Большое количество татуировок могли себе позволить лишь предста­вители высших слоев либо более богатых родов, т. к. работа татуиров­щика оплачивалась и ценилась очень высоко и дорого. Право обладать наиболее изысканными и богатыми рисунками имели лишь избранные представители определенного ранга.

Среди маори Новой Зеландии особое значение придавалось татуиров­ке лица, которая называлась «моко». Классический тип моко оформил­ся на рубеже XVIII–XIX вв. В истории культуры маори татуированные узоры покрывали лицо. У мужчин узоры в форме спиралей, меандров, волнообразных линий покрывали все лицо, у женщин — подбородок и губы. Татуировка наносилась посредством надрезания кожи долотом. Это были спиральные узоры на подбородке, серия закругленных линий от подбородка до ноздрей, две большие укрепленные спирали на щеке, серия лучеобразно расходящихся искривленных линий, начинающихся от основания носа, проходящих над бровями и опускающихся в направ­лении ушей. Существенная черта мотивов моко — их симметричность. Отсутствие моко на лице низводило мужчину до положения раба. Ев­ропейская колонизация Океании в XIX веке привела к тому, что разви­тие традиционной полинезийской культуры замедлилось, а татуировка под влиянием миссионеров, считавших ее проявлением язычества, в начале XX века стала вызывать негативное отношение. Сейчас тату­ировка маори, запрещенная во времена колонизации, популяризиро­вана в культуре запада.

В отличие от татуировки жителей южных морей, татуировка эски­мосских женщин намного богаче и разнообразнее, чем у мужчин. Значение татуировки было магическим и сохранила до наших дней. У ханты и манси женщины скрывали значение татуировки даже от своих родственников мужчин. Сюжеты и рисунки татуировки у жен­щин и мужчин не совпадали. Мужчины наносили на тело знак принадлежности к роду, а позднее, с разложением рода — семейный знак, заменявший подпись. Женщины чаще покрывали себя фигура­ми орнаментального характера, на кисть наносили изображение пти­цы, с которым были связаны представления религиозного характера. Согласно верованиям манси, одна из душ человека нередко представ­лялась в образе птицы. Во время сна она могла покинуть человека и даже проникать в загробный мир. Чтобы уберечь душу, прибегали к татуировке.