Серебряный век

Технические приемы символистов определяются, как  и их идеология, их романтической  природой. Существуют два поэтических  стиля, которые могут быть условно  обозначены, как стиль классический и романтический. Символисты, вышедшие из школы романтизма, естественно, вооружились  всеми приемами этой школы.

Для романтического стиля характерно преобладание стихии эмоциональной и напевной, желание воздействовать на слушателя  скорее звуком, чем смыслом слов, вызвать "настроения", то есть смутные, точнее неопределенные лирические переживания  в эмоционально взволнованной душе воспринимающего. Логический и вещественный смысл слов может быть затемнен: слова лишь намекают на некоторое  общее и неопределенное значение; целая группа слов имеет одинаковый смысл, определенный общей эмоциональной  окраской всего выражения. Поэтому  в выборе слов и их соединений нет  той индивидуальности, неповторяемости, незаменимости каждого отдельного слова, которая отличает классический стиль… Основной художественный принцип–это  творение отдельных звуков и слов или целых стихов, создающее впечатление  эмоционального нагнетания, лирического  сгущения впечатления. Параллелизм  и повторение простейших синтаксических единиц определяют собой построение синтаксического целого. Общая композиция художественного произведения всегда окрашена лирическим и обнаруживает эмоциональное участие автора в  изображаемом или повествовании  и действии.

Поэт  –романтик хочет выразить в произведении свое переживание; он открывает свою душу и исповедуется; он ищет выразительные  средства, которые могли бы передать его душевное настроение как можно  более непосредственно и живо; и поэтическое произведение романтика  представляет интерес в меру оригинальности, богатства, интересности личности его  творца. Романтический поэт всегда борется со всеми условностями и  законами. Он ищет новой формы, абсолютно  соответствующей его переживанию; он особенно остро ощущает невыразимость  переживания во всей его полноте  в условных формах доступного ему  искусства.

Символисты  довели эти общие для всякой романтической  школы поэтические приемы до крайних  пределов. 
 
    Перед луною равнодушной, 
    Одетый в радужный туман, 
    В отлива час волной послушной, 
    Прощаясь, плакал океан. 
    Но в безднах ночи онемевшей 
    Тонул бесследно плач валов, 
    Как тонет гул житейских слов 
    В душе свободной и прозревшей. 
    Н. Минский

Так как музыка –мир лирики, настроения, мечты по самой своей сущности, они выставили положение о  том, что " всякий символ музыкален". Вслед за Верленом они провозгласили  музыку высшей формой искусства, идеалом, к которому всякое искусство должно стремится. Лирически музыкальную  напевность стиха они довели до крайности (особенно Бальмонт). Поэзия в их руках  превратилась в поэзию звуков и настроений. Слово, как таковое, как драгоценный  материал, из которого можно выковать классически совершенные создания, для символистов ( за исключением  отдельных представителей московского  символизма В.  Иванова, А.  Белого) утратило цену. Оно стало ценным только как звук, музыкальная нота, как звено в общем мелодическом настроении стихотворения. Чрезмерное увлечение аллитерацией часто приводило к затемнению смысла, к принесению в жертву всего, кроме звуковой стороны произведения: 
 
    Я вольный ветер, я вечно вею, 
    Волную волны, ласкаю ивы, 
    В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею, 
    Лелею травы, лелею нивы. 
    Бальмонт 
    Мила, мила, мила, качала 
    Два темно-алые стекла, 
    Белей лилей, алее лала 
    Бела была ты и ала. 
    Сологуб 
    Тень несозданных созданий 
    Колыхается во сне, 
    Словно лопасти латаний 
    На эмалевой стене 
    Брюсов

Такому  же если не гонению, то забвению подвергся  в символической поэзии и живописный образ. Он у символистов почти  отсутствует, как зрительная реальность. Он отодвинут далеко на задний план, окутан мистической дымкой, обволакивающей все предметы, стирающей контуры  и границы, гасящий резкие краски и сливающей предмет, реальность, с нереальным "настроением", "мечтой" поэта, превращающий реальную жизнь  с ее пестротой, разнообразием форм и противопоставлением в один грустный, щемящий музыкальный ход. 
 
    Я люблю усталый шелест 
    Старых писем, дальних слов… 
    В них есть запах, в них есть прелесть 
    Умирающих цветов. 
    Я люблю узорный почерк – 
    В нем есть шорох трав сухих, 
    Быстрых букв знакомый очерк 
    Тихо шепчет грустный стих. 
    Мне так близко обаянье 
    Их усталой красоты… 
    Это дерева Познанья 
    Облетевшие цветы. 
    М. Волошин

Стих  поэта-символиста лишен твердого остова-поэтического скелета, мужественного, активного  начала. Он мягок, певуч, женственен и  в то же время у каждого поэта  подчеркнута индивидуальность. Строгость  формы, скованность логикой ему  чужда. В итоге за музыкальностью и эмоциональностью поэт-символист  создает причудливые ритмические  сочетания, вносит в спокойную классическую строфу элементы порывистости, неровности или, напротив, расплавленности, размягченности, затягивания темпа. Символисты были первыми в русской поэзии, кто "сломал" классическую форму стиха, кто в области формы явился, если еще не революционером, то бунтарем. 
 
    Я люблю. 
    Я люблю замирание эха 
    После бешеной тройки в лесу, 
    За сверканьем задорного смеха 
    Я истомы люблю полосу. 
    Зимним утром люблю надо мною 
    Я лиловый разлив полутьмы, 
    И, где солнце горело весною, 
    Только розовый отблеск зимы. 
    Я люблю на бледнеющей шири 
    В переливах растаявший цвет… 
    Я люблю все, чему в этом мире 
    Ни созвучья, ни отзвука нет. 
    И. Анненский 
    Мотивы и сюжеты у поэтов-символистов.

Выбор мотивов и сюжетов у поэтов-символистов  так же как и поэтические их приемы обуславливаются их идеологией и всем их поэтическим мироощущением. Излюбленным мотивом является чистая лирика, то есть передача в стихотворении  своего личного переживания, чаще всего  мистического и религиозного. Эти  личные переживания говорят о  Вечности, Тайне, Солнце, Дьяволе, Огне, Люцифере и так далее, причем все  эти слова поэты-символисты пишут  с заглавной буквы. Далее, особенно привлекает любовь, начиная с чисто  земного сладострастия и кончая романтическим томлением о Прекрасной Даме, Господе, Вечной Женственности, Незнакомке…  Пейзаж у символистов является средством  выявить свое настроение. Поэтому  так часто в их стихах русская, томительно-грустная осень, когда нет  солнца, а если и есть, то с печальными, блеклыми лучами, тихо шуршат падающие листья, на всем "прощальная улыбка увядания", все окутано дымкой чуть-чуть колыхающегося тумана. Солнца, весны, с ее бодрящим воздухом, голубых  теней, радостно сверкающего неба русского морозного дня, которые так ярко изображены на картинах русских художников-импрессионистов, поэты-символисты мало ощущали. 
 
    Осенью. 
    Брожу один усталым шагом 
    Глухой тропинкою лестной… 
    Певучий шелест над оврагом 
    Уже не шепчется со мной … 
    Синеют дали без привета… 
    Угрюм заглохший круг земли… 
    И, как печальная примета, 
    Мелькают с криком журавли… 
    Плывет их зыбкий треугольник, 
    Сливаясь с бледной синевой… 
    Молись, тоскующий невольник, 
    Свободе доли кочевой! 
    Ю. Балтрушайтис

Так же через призму своего настроения воспринимает поэт-символист и город. Он "стилизует" городской пейзаж так же, как "стилизует" пригород, то есть придает всему свою форму, свой колорит, свой характер. Город  воспринимается символистом, как "город-Вампир", "Спрут", сатанинское наваждение, место безумия, ужаса и безысходности, ничем не утомленной тоски (Блок, Сологуб, Белый, Соловьев, Брюсов). Образом города поэт-символист пользуется лишь для  того, чтобы опять-таки отметить свое настроение и переживать. 
 
    Пляски смерти. 
    Ночь, улица, фонарь, аптека, 
    Бессмысленный и тусклый свет. 
    Живи еще хоть четверть века – 
    Все будет так. Исхода нет. 
    Умрешь – начнешь опять сначала, 
    И повторится все, как встарь: 
    Ночь, ледяная рябь канала, 
    Аптека, улица, фонарь. 
    А. Блок

Как всякий романтик, поэт-символист любит  прошлое, прошлое не вчерашнего дня, а то, которое ушло далеко, стало  невозвратимым, грезой, сном, о чем  можно с болью и грустью  вспоминать. В прошлом опять манит  поэта-символиста не реальность, а мнимая красота, ушедшая из жизни, греза, мечта. Он так же "стилизует" прошлое, как "стилизует" пейзаж, город, быт, окружающую действительность. Образы античности–Греции, Рима, библейские мотивы, фижмы, робы, кринолины, белые  парики и бархатные мушки, маркизы, одетые в шелк и бархат–особенно  охотно используется, как материал в стихотворениях русских символистов (Кузьмин, Белый, Блок, Брюсов).

Так же романтичны отношения поэта-символиста к быту. Он не воспринимает его как  реальность, но создает из него театр  марионеток, трагикомический "балаганчик", или кошмарную эпопею "Петербурга" и "Мелкого Беса", анекдотически-занятные фарфоровые фигурки Кузмина или  безумную истерику "Пепла" А.  Белого. Остается еще отметить любовь символистов к прошлому русского народа и "стилизованному" быту русской деревни. Характерна любовь символистов к славянизмам в стихах, к "русскому духу", к художественному фольклору (Добролюбов, Бальмонт, Сологуб, Иванов), к образу "Руси" (Сологуб, Блок, Белый). Этот своеобразный "национализм" и "фольклор" имеет те же корни, что и любовь символистов к прошлому. Он так же порожден основной психологической стихией символизма– его романтической, лирическо-мечтательной природой. 
 
    Гимны Родине. 
    Люблю я грусть твоих просторов, 
    Мой милый край, святая Русь. 
    Судьбы унылых приговоров 
    Я не боюсь и не стыжусь. 
    И все твои пути мне милы. 
    И пусть грозит безумный путь 
    И тьмой, и холодом могилы, 
    Я не хочу с него свернуть. 
    Не заклинаю духа злого, 
    И, как молитву наизусть, 
    Твержу все те ж четыре слова: 
    "Какой простор! Какая грусть! " 
    Ф. Сологуб 
    Калейдоскоп поэтических школ.

К концу  первого десятилетия XX века символизм  кончался. Уже мелькали первые зарницы  футуризма. Эпоха была мрачной. Горели помещичьи усадьбы. Пухли люди от голода. Капитал готовил войну. Россия стала синеть, не от неба, а от мундира  жандарма.

Литература  напоминала дамочку, которая не знает  жизни. Поэзия из кабинета выходила только в будуар.

Символизм, который возник как революционное  противодействие натурализму и  бытописательству, сыграл реакционную  роль.

Борясь  против литературной безграмотности корифеев натурализма, символизм был вынужден бороться и против политической сущности натурализма, уводя читателя из мира идей в мир символов, отрывая от жизни и приближая к "неземному". Борьба против формы стала борьбой  против содержания.

Объективно  символизм выставил социальную сущность поэзии, и некоторый политический акцент в стихах некоторых символистов  звучали в сущности отказом от своих позиций.

Символизм оказался идеологом той части  интеллигенции, которая была раздавлена реакцией и постепенно отказалась не только от революции, но даже от надежд на революцию.

Течение из внешне литературного стало перерождаться  в философское, идеалистическое, с  оттенком неохристианского и мистического. Жизнестроительство заменилось богоискательством  и богоборчеством. Борясь с натурализмом, то есть с фотографированием жизни, символизм заодно вынужден был бороться и с реализмом, то есть с течением, трактовавшим сущность искусства как  создание жизни. Поэзия Блока была одинока.

Символисты  уверяли, что художественное произведение со стороны содержания должно допускать  бесчисленное количество толкований. За внешним содержанием таятся иные, и этих иных–легионы. Однако до последних  дней символизм не мог размежеваться  с аллегоризмом, беря критерием различия, в сущности, только художественное совершенство.

Символизм мог существовать только в обстановке болота политической жизни. Тесно связанный  с ростом буржуазии, как класса и  являясь ее зеркалом, он зависел  от буржуазии. Но кратковременной победительнице нужен был уже не туманный символизм, а еще более буржуазный акмеизм. Литературная фаворитка была отставлена. При первом же ветерке революции  сама идея символизма пропала, как пропадает  фата-моргана.

На  смену символизму уже спешил акмеизм. Он вернул поэзию в вещественный, реальный, предметный мир без мистики, без  тайн и проклятий. Выполнив свою роль, и он тихо ушел с арены русской  поэзии, оставив после себя неизъяснимую любовь к предмету.

Затем возник футуризм. Люди самых разных политических и поэтических направлений  задыхались между жерновами футуризма  и символизма. Из-под жерновов размолотой поэзии посыпался имажинизм. Он родился  закономерно и, толкнув поэзию на путь поэтизации, закономерно исчез. 
 
    Тень Серебряного века.