Екатерина Великая: государыня и женщина

Покинутая польским красавцем, великая  княгиня недолго страдала: в 1759 году ее сердцем овладел  гвардеец Григорий Орлов, боевой офицер, отчаянный храбрец, кутила и бретер. Ему суждено было сыграть решающую роль в путче, поднявшем Екатерину на престол и избавившем ее от постылого мужа. Орлов продержался возле своей возлюбленной государыни полтора десятилетия. Затем вкусы Екатерины, уже входившей в пожилой возраст, стали меняться, очарование орловской телесной мощи и удали растаяло в накале страстей большой политики, в которой бравый гвардеец не мог быть достойным партнером. Далее у Екатерины прошла целая череда сердечных увлечений. И был лишь один любовник-сподвижник, настоящий помощник в делах царствования – Григорий Потемкин, светлейший князь Таврический. Потемкин оставался в фаворе у Екатерины до самой своей смерти. Последним фаворитом стал юнец Зубов, пытавшийся играть роль выдающегося государственного деятеля и выдвигавший ради этого совершенно фантастические прожекты, которые, впрочем, никто не воспринимал всерьез.

В последние годы царствования Елизаветы  Петровны молодая великая княгиня  достаточно ясно осознавала свои перспективы. Ключевая мысль этого осознания была выражена еще в 1756 году в одном из писем Екатерины: «Я буду царствовать или погибну». Она понимала, что в той ситуации, которая создалась после фактического распада супружеских отношений с великим князем Петром, ей после кончины Елизаветы не удастся удержаться на престоле в качестве супруги царствующего монарха. В этих условиях у нее оставалась лишь одна надежда – на очередное взбрыкивание дикого коня, способного растоптать голштейнского принца вместе со всеми его легитимными правами на престол. Чудо-коня надо было заранее приручить и приучить к необходимости взбрыкнуть в назначенное время – для того и понадобился Григорий Орлов с его неукротимыми братьями, закадычными друзьями и собутыльниками, с их громадными связями по всем лейб-гвардейским полкам, с их общей, янычарской готовностью поставить на кон головы ради шанса поймать жар-птицу политической удачи. 

ВОЙНА ПОБЕДОНОСНАЯ и БЕСПОЛЕЗНАЯ

К середине пятидесятых  годов XVIII века ведущие страны Западной Европы разделились на две враждебные коалиции: Англия и Пруссия с одной стороны, Австрия и Франция с другой. У англичан и французов должен был решиться вековой спор из-за колоний и преобладания на морских торговых путях. Австрия мечтала вернуть Силезию, отторгнутую пруссаками в предыдущих войнах. Прусский король Фридрих II, постоянно нуждавшийся в деньгах для содержания своей армии, договорился с богатой Англией, получив субсидии в обмен на обязательство защищать английские интересы в Европе. Вена заключила союз с Парижем, покончив с наследственной враждой Габсбургов и Бурбонов.

Не то – Россия, которая в  принципе обладала полной свободой действий, ибо не имела интереса ни в Силезии, ни в Бельгии, ни тем более в  ост-индских и вест-индских колониях. Самым правильным выбором для  Российской империи был бы активный нейтралитет, который позволил бы под шум большой европейской войны решить те или иные собственные задачи. Можно было бы, например, ударить по Турции и захватить кусок черноморского побережья. Примерно так действовал Петр I, овладевший берегами Балтики в момент, когда главные европейские державы заняты были войной за испанское наследство. Или, если бы не рискнули воевать с османами, можно было бы выждать подходящий момент, а потом предложить истощенным войной европейцам российский арбитраж при заключении мирного договора, подкрепив это предложение выдвижением стотысячной армии к западным рубежам империи. Были и еще варианты. А если бы захотелось воевать непременно в Европе, то логично было бы встать в единый строй со старыми друзьями – англичанами и пруссаками, получив при этом английские денежные субсидии и право захвата любых территорий к западу и юго-западу от тогдашней российской границы.

Встав под знамена австро-французской  коалиции, императрица Елизавета  действовала вопреки стратегическим интересам России. Этот поворот российской политики современники пытались объяснить хитроумными маневрами венских и французских дипломатов. Однако решение Елизаветы было предопределено спецификой ее собственной политической ментальности.

Не только разумом, но всем своим  матриархальным инстинктом Елизавета  ощутила во Фридрихе II некую фундаментальную  угрозу для своей империи и  для себя лично. С другой стороны, императрица как женщина искренне сочувствовала Марии-Терезии, в самом  начале своего царствования «обиженной» Фридрихом. И к женолюбивому французскому королю российская государыня питала некую виртуальную привязанность, несмотря на всю сложность  тогдашних российско-французских отношений.

Ход Семилетней войны был в целом  успешен для России. Российская армия заняла Восточную Пруссию, побила пруссаков при Гросс-Егерсдорфе, затем потеряла чувствительное поражение в битве при Цорндорфе, а в 1759 году полностью поквиталась за Цорндорф, наголову разбив отборные войска Фридриха при Пальциге и Кунерсдорфе. В 1760 году русские даже заняли на короткое время Берлин.

Гораздо хуже шли дела политические. Союзники воевали не слишком удачно; к тому же, боясь усиления России, они постоянно нарушали взятые на себя обязательства, стараясь поставить  «варварскую» империю в положение Ивана-дурака, выручающего «друзей» из всех бед, но не получающего за это ничего взамен. В конце победоносного для России 1759 года не кто иной, как сам победитель Фридриха при Кунерсдорфе фельдмаршал Салтыков советовал Елизавете заключить сепаратный мир, чтобы русская армия перестала играть роль марионетки в руках венских и версальских манипуляторов. Елизавета упорствовала, заявляя, что продаст последнее барахло из дома, но добьет «Ирода». Однако она не дожила до чаемой победы, которая могла обернуться для России худшими бедствиями, чем самое жестокое поражение. Ибо окончательный разгром Фридриха привел бы к такому усилению союзного тандема Габсбургов и Бурбонов, при котором Россия не могла бы и мечтать о каких-либо территориальных приобретениях в Причерноморье или где-то еще в Восточной Европе. 

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ВОЦАРЕНИЕ

Кончина Елизаветы в декабре 1761 года открыла краткую эпоху царствования Петра III. Номинальный супруг Екатерины  к тому времени уже не был тем  инфантильным подростком, которым его представили авторы популярных исторических романов XIX-XX вв. Не был он тираном или русофобом. Император Петр к моменту восхождения на престол оказался вполне подготовленным к тому, чтобы разумно царствовать – при условии сохранения той безусловной покорности подданных, которая была при Елизавете. Объективный анализ законодательных актов и иных решений, принятых при Петре III, показывает, что ему отнюдь не было чуждо стремление к благодетельным реформам, долженствовавшим улучшить жизнь подданных империи. Вокруг государя тогда образовалась своеобразная группа весьма толковых соратников; ведущим деятелем этой группы был действительный тайный советник Дмитрий Васильевич Волков – один из самых талантливых реформаторов послепетровской России. Однако Петр III не смог добиться должного авторитета в кругах тогдашней правящей элиты – он и после восхождения на российский трон остался для чиновного и военного Петербурга чужаком и немцем.

Законодательные меры, предпринятые правительством Петра III, существенно облегчали положение дворянства, купечества и некоторых других социальных групп населения; но немедленной популярности государю эти меры принести не могли – на то требовалось время. Петр осуществил вполне целесообразный поворот во внешней политике: Россия заключила мир с Пруссией, отказавшись от всех завоеваний. Такой ход был совершенно оправдан с точки зрения стратегических интересов империи, которые требовали не захвата прусских территорий, но продвижения на юг, к Черному морю, а также распространения российского суверенитета на западнорусские земли, подвластные тогда Польше. Однако процедура заключения мира с Пруссией была проведена так, что создавала видимость полной зависимости новоиспеченного российского императора от вчерашнего врага – короля Фридриха II. К тому же, сохраняя в душе величайшую привязанность к своей бывшей голштеинской родине, Петр III открыто заявил о намерении воевать с Данией ради возвращения бывшихголштеинских владений, в свое время отторгнутых датскими королями. Этот план был совершенной авантюрой – введя войска на Ютландский полуостров, Российская империя неизбежно вошла бы в конфликт не только с Данией, но также с могущественной Англией, Швецией и со всеми княжествами Северной Германии. Шансы на победу в данном конфликте были весьма сомнительны. Но и военный успех был бы чреват крупными проблемами, ибо тогда российская политика оказалась бы в полной зависимости от прусской поддержки: Фридрих II, вне всякого сомнения, потребовал бы такую плату, которая обесценила бы все выгоды потенциальных российских приобретений.

Внешнеполитические акции и  планы Петра III стали поводом для  возбуждения недовольства в гвардии. В этом отборном корпусе, созданном  Петром I и разбалованном при Елизавете, роились слухи, что государь гвардейцев не любит, что он собирается отправить их на датскую войну, а обязанности личной охраны императора будут переданы особому «голштинскому» войску. В день святых первоапостолов Петра и Павла, 28 июня 1762 года, гвардейское недовольство вылилось в путч, который умело инициировали братья Орловы и стоявшая за ними Екатерина. Выступление гвардии было столь внезапным и мощным, что государь оказался деморализованным; он не оказал никакого сопротивления и покорно отрекся от престола, надеясь, что ему сохранят жизнь и, быть может, отпустят в родной Голштейн. Посланцы Екатерины все это ему обещали – до того момента, когда документ об отречении был составлен и подписан по всей форме. Далее наступила неизбежная развязка.

Взяв власть насилием, Екатерина должна была утвердить  прочность своего положения. Пока был жив ее муж, трон находился в состоянии неустойчивого равновесия. Поэтому Петр III должен был умереть. Прояви Екатерина в тот момент малейшую слабость и жалость, ее бы предали собственные приверженцы. В очередной раз пригодились Орловы - Алексей, брат любовника Екатерины, взял на себя грех убийства Петра и был «прощен». Но это не меняет сути: Екатерина Великая взошла на престол, отмеченная грехом цареубийства и мужеубийства. Еще одной жертвой тогдашней политической замятни стал несчастный Иван Антонович, младенцем объявленный императором по завещанию государыни Анны Иоанновны, а затем свергнутый Елизаветой и содержавшийся в Шлиссельбургской крепости. Его закололи часовые при неудачной попытке освобождения, но приказ действовать таким образом был отдан именно Екатериной.

Итак, Екатерина II взошла на престол, покрытая грязью и кровью. Тем не менее ее право на царствование было признано верхушкой общества. Таков обычай феодальных монархий: удачная узурпация власти молчаливо признается законным актом, хотя неудачное покушение на престол считается самым тяжким преступлением. Удивительно, однако, не то, что российская элита подчинилась путчистам, а то, с какой радостью была принята весть о воцарении Екатерины. Об удивительной ауре переворота неплохо написал очевидец, Гаврила Державин, в ту пору – гвардеец-мушкетер, позднее – знатный стихотворец. В воспоминаниях Державина красочно представлена солдатская и офицерская масса, которая как будто сама собой воспламеняется, без команды хватает оружие, сминая сопротивление немногих офицеров, верных присяге. Эта как бы неорганизованная масса строится в ряды и движется к царскому дворцу – а там все спешно присягают «Матушке» под руководством первых лиц Святейшего Синода. Такое уже однажды происходило в Петербурге – в момент переворота, вознесшего на престол прекрасную дщерь Петрову, государыню Елизавету. Однако масштабы того массового восторга были значительно меньшими, чем в знаменательный день 28 июня 1762 года.

Между тем в отличие  от своей предшественницы Екатерина II даже в молодости не блистала особой красотой, а к моменту вступления на престол уже начинала заметно  блекнуть. Она не умела чаровать собеседника блеском остроумия  – ее речи были достаточно пресными и изобиловали общими местами. Ее публицистические и беллетристические опусы не обнаруживают особой глубины мышления. Во всем, кроме искусства властвования, способности Екатерины можно оценить как вполне заурядные.

Однако было в Екатерине II нечто, зажигавшее самым искренним обожанием умы и сердца. То, что принято называть настоящей харизмой. В нужное время у Екатерины нашлась способность стать блистательным эпицентром яркого политического шоу, создавшего тот масс-психологический эффект, который и был необходимым для успеха путча. Впрочем, не подвели и прочие солисты, равно как и массовка - сыграли живо, реалистично и патетично. 

ВЕЛИКАЯ ГОСУДАРЫНЯ

Заняв императорский престол, Екатерина  не имела практического опыта  управления государством. Однако она уже приобрела некоторые теоретические представления о том, как надлежит вести себя просвещенному монарху, прежде всего благодаря своему разнообразному и бессистемному чтению, включавшему и ознакомление с сочинениями прославленных в Европе философов. Возложив на себя корону, Екатерина, не без влияния собственных беллетристических и публицистических пристрастий, проявила немалую склонность к законотворческой деятельности. В этом ей на первых порах весьма пригодились элементы законодательного наследства, оставшегося после Петра III.

Важнейшим в данном наследстве был знаменитый указ «О даровании  вольности и свободы всему  российскому дворянству», в соответствии с которым высшее сословие империи  было в значительной мере избавлено  от бюрократического и судебного произвола. Этот указ уже невозможно было отменить, да Екатерина и не собиралась отнимать у дворян дарованные им права: служить по собственной воле, не подвергаться телесным наказаниям, обращаться в Сенат за судебной защитой и пр. Со временем Екатерина еще более углубила и детализировала соответствующие принципы в своей «Жалованной грамоте дворянству» . Следуя этому курсу далее, она обратила внимание и на интересы нарождающегося третьего сословия, издав «Жалованную грамоту городам», улучшавшую правовое положение городского населения империи.

Другие начинания Петра III были существенно скорректированы. Супруг Екатерины упразднил зловещую Тайную канцелярию, пытаясь прервать традицию «слова и дела». Екатерина  отчасти восстановила ее, учредив Тайную экспедицию, однако деятельность данной структуры была ограничена лишь делами действительно чрезвычайными, политические доносы не приветствовались и постепенно перестали быть массовым явлением.