Историко-психологический портрет Павла I

К тому, что мать не разделила  с ним «бремя власти», по достижению им совершеннолетия, Павел вначале  отнёсся вполне спокойно²⁵. Но вот события, связанные с первым браком, стали несомненным потрясением в его жизни. «Внимательные наблюдатели, близко знавшие Павла в ту пору его жизни, заметили в нем и крайнюю порывистость, и непостоянство, и мнительность, и, наконец, неспособность противостоять чужому влиянию, вследствие чего им обычно кто-то руководил, направлял все его действия»²⁶.

Смерть жены и доказательства ее измены оставили глубокий отпечаток: от прежней веселости не осталось и  следа, характер Павла сделался мрачным  и замкнутым. «Утверждают, что именно с этого момента Павел пришёл в то состояние душевного расстройства, которое сопутствовало ему всю  жизнь»²⁷. «Положение Павла, - указывает Платонов, - становилось хуже год от года. Удаленный от всяких дел, видя постоянную неприязнь и обиды от матери, Павел уединился со своей семьей в Гатчине и Павловске - имениях, подаренных ему Екатериной. Он жил там тихой семейной жизнью...»²⁸ Гатчинское затворничество и слухи о намерениях матери вторично лишить его престола, окончательно испортили характер Павла. Он стал подозрительным, вспыльчивость и раздражительность все чаще прорывались наружу в виде припадков гнева, усмирять который могли лишь его супруга Мария Фёдоровна и фрейлина Нелидова. Вместе с тем он был отходчив: признавал свои ошибки и просил прощения, был щедр, старался заботиться о подчиненных, имел доброе, чувствительное сердце. Вне Гатчины был строг, угрюм, неразговорчив, язвителен, с достоинством сносил насмешки фаворитов. В кругу семьи не прочь был повеселиться, потанцевать²⁹.

Что касается нравственных устоев Павла, то они были неколебимы. Он боготворил дисциплину и порядок, сам был образцом в этом, стремился  быть справедливым и блюсти законность, был честен и привержен строгим  нормам семейной морали. Не случайно некоторые  историки одной из определяющих черт личности и даже его идейных воззрений  считали «рыцарственность», поставленное во главу всей жизни рыцарское  понятие о чести. Политическая цель, осознанная еще до воцарения, - максимальная централизация власти как единственный путь к «блаженству всех и каждого». Мечта о «твердой благородной» власти сочетается с осуждением придворной роскоши, безнравственности, лени, пустословия. «Государь приучал к порядку  и вельмож, доводит и самых  знатнейших господ до тщательного исполнения своих должностей»³⁰.

 До 42 лет Павел I прожил  на двусмысленном положении законного  наследника престола, без надежды  получить когда-нибудь этот престол  на законном основании. Сначала  на его пути стояла мать, потом  - сын, которого она хотела сделать  императором. Такое ложное, двусмысленное  положение, если оно продолжается слишком долго, любого человека может лишить душевного равновесия. А ведь Павел I в таких обстоятельствах находился с дней своей юности, когда полностью осознал их неясность. И это продолжалось бесконечно долго. Эту неясность оборвала только внезапная смерть Екатерины.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 2. ИМПЕРАТОР

 

«Songe funeste» - дьявольский бред - так оценивает павловское царствование знаменитый собеседник Екатерины барон Гримм.

Сходные образы встречаются  и в других документах (при жизни  или вскоре после смерти Павла): «Император поврежден...»¹, «Настоящее сумасшествие царя»², «Тирания и безумие»³, «Правление варвара, тирана, маньяка»⁴, бессмысленный тиран, «лишивший награду прелести, а наказание - стыда»⁵.

Сумасшествие, произносят один за другим авторитетные свидетели, безумный дьявольский бред, «то умоповреждение, то бешенство»⁶. Современникам вторят потомки: Павел «поврежденный», «горячечный», «коронованный маньяк»⁷. О «больной психике» Павла пишут и советские исследователи⁸.

Существование иной точки  зрения⁹ или, по крайней мере, более осторожной¹⁰, все это не отменяет вопроса о впечатлениях многих современников и потомков. В начале прошлого столетия вопрос о душевной болезни Павла стал предметом исследования двух видных психиатров. В 1901-1909 годах в своей книге «Психиатрические эскизы из истории» П. И. Ковалевский, уже упоминавшийся нами выше, делал вывод (в основном ссылаясь на известные по литературе «павловские анекдоты»), что царь принадлежал «к дегенератам второй степени, с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования»¹¹. Однако профессор В. Ф. Чиж¹³, основываясь на более широком круге опубликованных материалов, заметил, что «Павла нельзя считать маньяком», что он «не страдал душевной болезнью» и был «психически здоровым человеком»¹². Уже тогда, когда обнаружилось расхождение взглядов у психиатров, было ясно, что чисто медицинский подход к личности Павла - без исторического анализа - явно недостаточен. Признаемся сразу же, что и к Павлу и к его политической системе мы готовы приложить различные отрицательные эпитеты, но поскольку видим в его действиях определенную программу, идею, логику то решительно отказываем в сумасшествии.

Не все знавшие Павла  признавали его безумие: горячий, вспыльчивый, нервный, но не более того! Такой  объективный наблюдатель, как Н. А. Саблуков, видит немало «предосудительных  и смешных»¹³ сторон павловской системы, но нигде не ссылается на сумасшествие царя как их причину.

Следует заметить, что среди  лиц, наиболее заинтересованных в распространении  слухов о душевной болезни Павла, была его мать, но и она никогда  об этом не говорила. Изыскивая разные аргументы для передачи престола внуку, а не сыну, Екатерина II в своем  узком кругу много и откровенно толковала о плохом характере, жестокости и других дурных качествах «тяжелого  багажа» (schwere bagage) - так царица иногда именовала Павла, а порой и с невесткой вместе. В сердцах Екатерина могла бросить сыну: «Ты жестокая тварь», но о безумии - ни слова. Малейший довод в пользу сумасшествия - и можно объявить стране о новом наследнике¹⁴. Однако не было у Екатерины такой возможности, особенно после того довольно благоприятного впечатления, которое Павел произвел в просвещенных, влиятельных кругах Австрии, Франции и Пруссии во время своей поездки 1782-1783 годов.

Самое глубокое и зловещее предсказание судьбы сделал Павлу его  кумир Фридрих II: «Мы не можем  пройти молчанием суждение, высказанное  знатоками относительно характера  этого молодого принца. Он показался  гордым, высокомерным и резким, что  заставило тех, которые знают  Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, где, призванный управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением  нескольких императриц, он может подвергнуться  той же участи, что и его несчастный отец»¹⁵. К этому можно присоединить еще несколько свидетельств, ценных тем, что они сделаны не задним числом, а еще до 1801 года: французский поверенный в делах Женэ пишет в 1791 году о наследнике, который будет со временем «беспокойным тираном»; принц де Линь предсказывает, что Павел «всегда будет несчастен в друзьях, союзниках и подданных»¹⁶. Как видно, и здесь говорится не о безумии, а о характере.

Основной причиной, вызвавшей  к жизни версию о «безумце на троне», явилась социальная репутация царя у образованного меньшинства. Другим царям дворянство охотно прощало  жестокости, нелепости. Немецкий свидетель  последних павловских месяцев заметил, что и о Петре I множество «сохранилось анекдотов, из которых можно было бы заключить, что он был изверг или  сумасшедший; однако он весьма хорошо знал, что делал...». Читая собственноручно  составленное Екатериной II расписание праздничных или траурных церемоний  с пунктами вроде «обед на троне», или «пудриться всем не запрещается», легко представить, что точно  такие же заметки, составленные Павлом, казались бы смешнее, «безумнее»...

Как видно, то, что «не  ставится в строку» Петру I или  Екатерине II (или в лучшем случае истолковывается как нормальное для тех исторических обстоятельств), для Павла трактуется как доказательство личного, «внеисторического» безумия. Известно, например, что после восшествия на престол, Павел I распорядился, чтобы прах убитого заговорщиками отца его, Петра III, был похоронен рядом с прахом Екатерины II. Этот поступок всегда выдавался историками за яркое доказательство ненормальности Павла, что он будто бы желал таким способом отомстить своей матери. Это не так! Вводя основные законы, Павел I хорошо понимал, что нужно оздоровить моральную и политическую атмосферу в России, загрязненную после смерти Петра I постоянными дворцовыми переворотами. Ведь дошло до того, что убийцы Петра III кичились своим участием в цареубийстве и считали себя героями. Император Павел I, - как указывает Былов, - «с первого дня царствования старается вернуть разболтавшимся россиянам духовное зрение. И меры, им принимаемые, таковы, что каждому могут задать сильнейшую моральную встряску, - каждого заставить кое о чем поразмыслить»¹⁷. Нельзя оценивать однозначно деятельность Павла в экономической и социальной сферах. Безусловно, на лицо многие полезные преобразования, благотворно влиявшие на развитие и укрепление отечественной экономики. Сюда, прежде всего, следует отнести разрешение крестьянского вопроса, меры по расширению промышленности. Заслуживают внимания и административные мероприятия, направленные на централизацию управления основными отраслями хозяйства страны. С другой стороны, большим минусом павловского правления являются финансовая и торговая политики. В его правление в экономическом мировом положении России особых изменений не произошло. Несмотря на все попытки правительства поправить плачевное состояние экономики, страна по-прежнему была экономически отсталой, а в некоторых областях наметились даже ухудшения по сравнению с предыдущим правлением. Стране необходимы были коренные изменения в экономической политике. Павла нельзя обвинить в отсутствии стремления к реформам. Однако ему не доставало четко выработанной цели того, чего он хочет достигнуть. Петр знал, что он хотел сделать со страной. У Павла, кроме армейской реформы, ничего конкретного не было. В такой ситуации он решил приняться сразу за все, тогда как опыт многих государств показывает, что благосостояние достигается постепенно.Павла I обвиняют и в том, что его внешняя политика была также противоречива и непоследовательна, как и внутренняя. Причину «непоследовательности» и «противоречивости» внешней политики Павла объясняют той же причиной, что и его поведение - неуравновешенностью его характера. Это ошибочное заключение. Продолжительное путешествие по Европе хорошо познакомило Павла с европейским политическим положением и политическими интересами различных государств Европы. Он был в курсе всех основных направлений своей эпохи. Реальная трезвая политика, считающаяся с изменяющимися обстоятельствами, всегда, на первый взгляд, производит впечатление противоречивой и непоследовательной. Политика Павла I в отношении европейских государств и революционной Франции была вполне разумной. Убежденный враг французской революции, Павел сначала становится союзником Австрии и Англии. Но вскоре он понимает, что и Австрия и Англия заботятся не столько о борьбе с революционной Францией, сколько об использовании побед русских войск в своих интересах¹⁸. Император был недоволен союзниками, а потому и решил выйти из коалиции и отозвать свои войска из Европы. Но не только вероломство союзников стало подоплёкой этого решения. Были и другие, более важные причины «внезапной перемены» внешней политики Павла I. Во-первых, Император внимательно присматривался к происходящим во Франции событиям. А ход этих событий был таков, что Павел понял - Первый Консул Бонапарт стремится к подавлению революции, уничтожению республики, стремится к восстановлению монархии. Когда же Наполеон разогнал Директорию, а затем и Совет Пятисот, Павлу стало ясно, что это начало конца французской революции. Дальнейшие события подтвердили правильность этого вывода.Павел I вовсе «не внезапно из ярого врага Франции обратился в ее доброжелателя», как это любят утверждать историки, желая подчеркнуть этим «ненормальность» Императора. Павел сообщил Бонапарту, что согласен на мир, так как хотел бы вернуть Европе «тишину и покой». «Наполеон после этого первого успеха, - сообщает Тарле, - решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии»¹⁹. А Англия была опасна не только Франции. Павел понимал, что она является также и врагом России. Правильность этого взгляда Павла в отношении Англии подтвердил весь дальнейший ход истории²⁰. «Во внешней политике государь прозревает теперь другое: не Франция является историческим врагом России, а Англия. Он делает из этого соответствующие выводы и начинает готовиться к войне с ней»²¹. Приготовления к походу на Индию, с особым старанием обращали в карикатуру. Поход на Индию рассматривается в нашей литературе, как несомненное доказательство ненормальности Павла I. Но, вероятно, в этом деле полезнее посчитаться с авторитетом Наполеона, поскольку автором похода на Индию был не столько Павел, сколько именно Наполеон²². Ничего фантастического в идее похода в Индию не было. «Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план этот был разработан как нельзя лучше, - писал С.Б. Окунь - этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным. Учитывая небольшое количество английских войск в Индии, союз с Персией, к заключению которого были приняты меры, и, наконец, помощь и сочувствие индусов, на которые рассчитывали, следует также признать, что и численность экспедиционного корпуса была вполне достаточной»²³.Не надо забывать, что поход в Индию начался 27 февраля 1801 года, а через одиннадцать дней после его начала Павел I был убит. В исторической литературе усиленно доказывается, что поход не удался. На самом же деле поход был прекращен. Александр I, взойдя на престол, немедленно послал приказ начальнику отряда, чтобы он вернулся обратно в Россию. «Последствия доказали, что он был дальновиднее своих современников в проводимом им курсе внешней политики... Россия неминуемо почувствовала бы благодетельные ее последствия, если бы жестокая судьба не удалила Павла I от политической сцены. Будь он еще жив, Европа не находилась бы теперь в рабском состоянии. В этом можно быть уверенным, не будучи пророком: слово и оружие Павла много значили на весах европейской политики»²⁴.В результате - что-то получилось, что-то наполовину, а что-то (как например, финансы) развалилось совсем. Надо сказать, что вокруг Павла практически не было единомышленников, поскольку практически все его указы воспринимались как сумасшедший бред. Однако, даже, несмотря на это внешнее противодействие, Павлу удались ряд реформ, среди которых главное место занимает манифест о трехдневной барщине, положивший начало освобождению крестьян от крепостного права.Нельзя не обратить внимания и на маленькую продолжительность правления. Как знать, может быть сегодня, мы не судили бы о Павле лишь по анекдотам, часто не соответствующим правде, если бы правление его длилось многим более того, что было. Если связать воедино все задуманные Павлом I видоизменения в политической и социальной областях, то по замечанию Н. Былова, «получится необыкновенно стройная, законченная и внутренне цельная система. Одно вытекает из другого, одно дополняется другим, и все вместе поражает глубиной и размахом. Если все это признаки сумасшествия, то единственно, что можно сказать: «Дай Бог каждому из нас быть таким сумасшедшим!»²⁵. Итак, эпоха царствования Павла I была закономерным этапом в развитии российского абсолютизма, когда монарх проводил единственно возможную (с точки зрения интересов абсолютизма) политику соответствующими методами. Что же касается влияния личности Павла на эту политику, то следовало бы согласиться с Покровским: «Павел, как человек, не более сумасброден и ревнив к власти, чем любой другой русский монарх. Все, что совершил Павел I, совершил бы каждый нормальный человек его умственного развития и склонности, поставленный в подобное положение, и даже его склонности были не отклонением от нормы, а лишь преувеличением тех привычек и обычаев, которые сложились на почве потемкинско-зубовского режима»²⁶. Основные качества и свойства, характерные для личности Павла I, вовсе не являются каким-то исключением для российских монархов XVIII – первой половины XIX века. Его особенности, его причуды ни в коей мере не выходят за рамки порядков и обычаев, господствовавших в его время и в его социальной среде. Даже наиболее «знаменитые» свойства Павла I типичны и характерны для многих Романовых, от Петра I до Николая II: начиная от любви к мундиру и парадомании и кончая последовательной защитой и поддержкой прав и привилегий благородного сословия. В специфических условиях разрушения абсолютных монархий в Европе Павел I стремился всячески укрепить абсолютизм в России, придавая ему чуть ли не мистический характер, едва ли не обожествляя свою власть. Этим же путем, в конце концов, пошел его старший сын, идейный вдохновитель «Священного союза». Естественно, что о переменах, как внутри страны, так и во внешней политике, каждый судил по-своему. Друг Александра I, польский магнат и русский чиновник Адам Чарторыйский вспоминал: «Высшие классы общества, правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество, словом, все то, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более-менее уверено, что Император не совсем нормален и подвержен безумным припадкам»²⁷. Мнением тридцати трех миллионов никто не интересовался, простому народу, как мы видим, вообще отказывали в праве считаться «мыслящей частью нации»... Потом к этим «медицинским упражнениям» подключился и английский посол в Петербурге лорд Уитворт, писавший в Лондон: «Император в полном смысле слова не в своем уме...»²⁸.  Причины, послужившие поводом для столь безапелляционных заключений, мы уже рассмотрели, а последствия тому подобных рассуждений нам и предстоит рассмотреть в следующей, заключительной части.

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА 3. НЕМИНУЕМОЕ СЛЕДСТВИЕ

 

Мы уже упоминали, что  политика Павла была не всегда последовательной, много проявлялось императором  ненужной горячности, много было совершено  ошибок от недостаточного знания и  понимания русского характера и  самой России. Медленно, как бы на ощупь, пытался сформировать Павел  направление национально ориентированной  политики. И этим он настолько напугал  рабовладельцев своей империи, что, действительно, казался им безумным. Ощущение безумия императора в глазах других людей пытались создать, искажая  его приказы, преувеличивая наказания, которым он подвергал подчиненных  за пустяковые нарушения, всячески шаржируя его поступки...¹.

Начиная с 1762 г. в русском  обществе формируется инспирированное  Екатериной II неприязненное отношение, как к способностям Павла, так и к его душевным качествам. Язвительный смех, сплетни, зачастую откровенный вздор – все было пущено в ход для доказательства его несостоятельности. Эта традиция отрицания личности Павла также была использована заговорщиками для обоснования его убийства². А поскольку само участие в заговоре не к лицу лояльному дворянину, выражаясь словами Саблукова, «об извращении и сокрытии старалось столько преступных деятелей того времени и их потомков»³. В 1800 году князь Чарторыйский писал, что высшие классы были более или менее убеждены, что Павел становится ненормальным⁴. Первая половина задачи была выполнена. Версия о сумасшествии Павла получила широкое распространение. Теперь можно было приступить к выполнению второй части задачи - свержению Павла.

Дворцовый переворот 1801 г. не являлся обычным для России заговором  против императора. «В нем можно  усмотреть... не только борьбу за власть, характерную для эпохи дворцовых  переворотов вообще, - писал Окунь. - Имела место своеобразная «слойка заговоров», соединившихся в единую организацию, в которой, в конечном счете, восторжествовали эгоистические желания, обусловившие превращение государственного переворота в своеобразную расправу над личностью правителя и замену его другим»⁵. Вполне можно сказать, что это был заговор новой формации. И главным побудительным мотивом, на сей раз, была не «ловля счастья и чинов», не желание возвыситься, а экономика!⁶

Итак, мы постепенно приблизились к трагическим событиям развязки заговора. О ночи убийства несколько  десятилетий рассказывали разные подробности - правдивые, вымышленные, жуткие. Н.Я. Эйдельман, опираясь на архивные материалы, попытался  воссоздать картину происходящих событий, в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, в спальне  императора⁷. Однако мы не будем вторить историку и попросту переписывать восстановленный им возможный ход событий той ночи, но попытаемся проанализировать поведенческие реакции императора представшего перед заговорщиками. И вот почему.

Мемуары современников - единственный источник о событиях ночи на 12 марта 1801 года⁸. Из десятков мемуарных свидетельств о заговоре против Павла I только два (записки Л.Л. Беннигсена и К.М. Полторацкого)¹¹ принадлежат непосредственным участникам переворота. Большая же часть рассказов записана людьми, находившимися далеко от дворца, порой даже в других городах, но запомнившими рассказы очевидцев. Немало и свидетелей, так сказать, «третьей степени», то есть тех, кто зафиксировал рассказ лица, в свою очередь, пересказывающего версию участника. Удивительные разночтения и противоречия, встречающиеся в мемуарах, объяснимы многочисленными слухами и сплетнями, циркулировавшими в обществе, а многим авторам казалась лестной сама принадлежность к кругу посвященных, и они, нимало не смущаясь, давали свое толкование ходу событий, ссылаясь на свидетельства крупных участников заговора. Поэтому, на наш взгляд, следует с особой осторожностью принимать во внимание версию и ход событий, изложенную такими авторами. Впрочем, и Беннигсену также не следует слепо доверять, поскольку его воспоминания претерпевают удивительные метаморфозы, в зависимости от их политической востребованности⁹.

Легко понять, что такое  состояние источников открывает  двери для совершенно произвольных теорий, бьющих на сенсацию гипотез. Автор  стремился учитывать это и  при анализе отделять историческую правду от прикрас и преувеличений  и возможной откровенной лжи.

В кратком изложении события  той ночи выглядят следующим образом: в полночь заговорщики, в изрядном подпитии проникли в Михайловский замок. Воспоминания современников по-разному  описывают императора в его последние  минуты. Он деморализован, едва может  говорить (по А.Ф. Ланжерону, А.Н. Вельяминову-Зернову, А. Чарторыйскому, Э. фон Веделю), он сохраняет достоинство (по Саблукову) и даже встречает заговорщиков со шпагой в руке. Дальнейшие события  той ночи мемуары рисуют также  исключительно противоречиво. Вот  один из множества вероятных вариантов.

В спальню первоначально  проникли несколько заговорщиков. По данным фон Веделя, это Платон Зубов, Беннигсен и еще четверо офицеров; остальные подошли позднее. Беннигсен  заявил, обращаясь к императору: «Вы арестованы». Эту же фразу  повторил Зубов. Павел Петрович сухо ответил: «Арестован? Что же я сделал?» - и больше не произнес ни слова. Гейкинг  сообщает, что Зубов начал читать манифест об отречении Павла¹⁰, но голос его дрожал и срывался. Беннигсен потребовал подписать бумагу. Павел, «кипя от гнева», отказался. Саблуков свидетельствует, что спор императора с Платоном Зубовым продолжался не менее получаса, пока рассвирепевший Николай Зубов не ударил Павла табакеркой в висок. Впрочем, сам Саблуков признавал, что есть и другая версия: государь первым ударил Зубова, а тот лишь ответил. Камердинер Зубова «прыгнул ногами на живот» Павла. Император отчаянно сопротивлялся. Аргамаков даже ударил его рукоятью пистолета по голове, а когда Павел пытался подняться, новый удар нанес Яшвиль. Падая, император расшиб голову о камин. Его душили шарфом, топтали ногами, рубили саблями. Пьяные заговорщики глумились над трупом. В качестве орудия убийства фигурируют чаще всего шарф офицера Скарятина (Яшвиля, Аргамакова, самого Павла) или табакерка Зубова. Но кто нанес смертельный удар - неясно. Видимо, прав фон Ведель, утверждая, что «многие заговорщики, сзади толкая друг друга, навалились на эту отвратительную группу, и, таким образом, император был задушен и задавлен…»¹¹