Историческая наука на рубеже веков

 Столкновение  массового (и стереотипного) с индивидуальным – едва ли не главный исток конфликтов в реальных человеческих взаимоотношениях. Исследование этого столкновения предполагает потребность в параллельном анализе  обоих этих аспектов. Напряженность  отношений между стереотипным и индивидуальным в истории требует для их осмысления более чем взвешенного подхода к рассмотрению обеих этих сторон прошлого и не терпит априорного признания приоритета за какой бы то ни было из них.

 Одна из глобальных проблем социальных наук – соотношение микро- и макроподходов, соотношение индивида и группы в обществе. В решении этой проблемы Ю.Л. Бессмертный все симпатии отдает Жаку Ле Гоффу. Исследования Ле Гоффа ориентированы на выявление типов человека в средневековье: “монахи”, “воины”, “горожане”, “интеллектуалы”, “купцы”, “женщины”. Идя таким путем, историк может осмыслить лишь обобщенный образ индивида того или иного времени. Однако, этот образ не позволяет представить неординарное, особенное, из ряда вон выходящее.

 Более удачным опытом рассмотрения казуального Ю.Л. Бессмертный считает работы американских исследователей Франции вв. – Натали Земон Дэвис и Роберта Дарнтона.

 Концентрация  внимания на сравнительно небольших  исследовательских объектах (деревня, семья, индивид). Это помогает всестороннему изучению личных контактов отдельных индивидов, имея в виду контакты, обусловленные не только хозяйственными особенностями или социальным положением, но и родством, свойством, личными пристрастиями, общностью социокультурных представлений, возрастной близостью и т.п. Предмет исторического анализа, хотя и минимизируется, становится гораздо более многоплановым. Проясняются сложные сети социальных взаимосвязей, в которые был включен каждый из исследуемых индивидов.

 Вырисовывается  спектр социальных возможностей, открывавшихся перед тем или иным индивидом или их группой. Это может помочь выявлению взаимозависимости самых разных устремлений и предпочтений человека, так же как уяснению импульсов взаимопритяжения и отталкивания внутри социальной группы. Параллельное изучение ряда взаимодействующих индивидов открывает в подобных случаях путь к осмыслению того, как сочетались индивидуальное и повторяющееся, объективное и субъективное в деятельности и поведении человека.

 Необходимые для микроисторического анализа сведения содержатся … в казуальных материалах. Ограничения микроисторического анализа обусловлены как лаконичностью многих источников, так и сложностями распространения полученных выводов за пределы изученных текстов. Поэтому микроистория – это средство исторического познания.

 Это направление  в современной отечественной  исторической науке становится популярным. В 1990-е гг. – начале XXI в. выходит целый ряд статей и монографий, посвященных теоретическим вопросам применения микроисторического подхода, переводятся на русский язык программные статьи крупнейших теоретиков и практиков микроистории: К. Гинзбурга, Дж. Леви, Э. Гренди, Х. Медика, Ж.. Ревеля. Микроистория как исследовательский подход используется и в конкретно-исторических работах, посвященных различным сюжетам российской истории.

 §3. Гендерные исследования в зарубежной и  отечественной традиции  

 Гендерная история, развиваясь в рамках “новой социальной истории”, является частью нового междисциплинарного научного направления – гендерных исследований. Появление гендерных исследований относится к концу 1970-х – началу 1980-х гг. и неразрывно связано с женской историей и феминистским движением.

 “История  женщин” как самостоятельная  историческая субдисциплина сформировалась в Западной Европе в конце 1960-х – 1970-е гг., хотя “женская тема” была известна западной исторической науке уже на рубеже XIX - XX вв. Женские исследования в США возникли “одновременно с этническими и черными исследованиями в ответ на растущую критику в адрес консерватизма и дискриминационных политик в академии, … как необходимый шаг с целью пересмотра роли женщины и других маргинальных групп в обществе”. Современные историки насчитывают четыре стадии эволюции “истории женщин”: на первой – происходило создание новой академической дисциплины женских исследований (women’s studies) в США; на второй – ее институциализация и интеграция в высшее образование США и ориентация на междисциплинарную методологию; на третьей – развитие принципа мультикультурализма, учитывающего “опыт женщин всех рас, этнических групп, социальных слоев, сексуальных ориентаций”; на четвертой стадии - глобализация женских и гендерных исследований с включением стран Европы, Африки, Азии, Америки.

 К середине 80-х  годов в центре внимания оказалось  изучение изменений социальных и культурных категорий. Особое значение приобрела историческая и социальная психология, широкое распространение получила “история ментальностей”. Именно “история ментальностей подвела исследователей к выводу о необходимости изучения “женской истории”, которая приближает к пониманию общего и особенного, сходного и отличного в эволюции духовного мира мужчин и женщин. Новые подходы к историческому знанию убедили к тому же в том, что “женская история” не только событийна, но и, как правило, аффективна, то есть почти всегда предполагает не только перечисление фактов, но и драматизацию прошлого, и – следовательно – состоит не только из цепи событий, но и связанных с ними переживаний, рефлексий”. “Она предполагает не только экспертизу социально-исторических явлений с учетом фактора пола, но и изучение опосредованной отношениями полов социальной действительности, ее изменений в пространстве и во времени”. Предметом исторической феноменологии являются “изменения опосредованной женским полом действительности “в пространстве” и “во времени””, т.е. “женщины в истории”, история изменений их социального статуса и функциональных ролей, “женская история”, история, увиденная глазами женщины и написанная с позиций женского опыта.

 В СССР главным  препятствием для развития женских исследований, также как и для других новых направлений в исторической науке во многом являлся глубоко укоренившийся классовый подход. Однако, уже в 1980-е гг. появились первые исследования, посвященные “женской теме”. Как верно заметила современная исследовательница Н.Л. Пушкарева, “многие наши ученые были подобны мольеровскому Журдену: как он не подозревал, что говорит прозой, так и они вели свои исследования “женской темы”, не называя их историко-феминологическими, и вырабатывали новые методы анализа, не зная, что за “железным занавесом” делают то же самое”. Подобное происходило не только с “женской историей”, но и с историей ментальностей и исторической антропологией. А.Я. Гуревич в своих воспоминаниях ярко показал этот момент значимости и востребованности собственных исследований в мировой исторической литературе: “И вдруг я обнаружил, что то, о чем я пишу, представляет интерес для немецких и французских историков, для английских, итальянских, японских, испанских и американских… Историк, работающий в Москве или в Калинине, … и не только не имевший возможности поехать на Запад, но и не представлявший себе, что это когда-нибудь станет возможным, - мне иной мир казался находящимся в другом измерении, - ощущение, которое в то время было, вероятно, у многих людей нашего поколения, - убеждается в том, что часть историков этого мира иного занимается теми же проблемами, что и он, и то, что делает он, представляет для них интерес”.

 В 1980-е гг. ключевой категорией анализа становится гендер. Возникновение и популярность гендерной истории было обусловлено несколькими обстоятельствами. Во-первых, расширением методологической базы междисциплинарных исследований и созданием новых комплексных объяснительных моделей. Во-вторых, появлением гендерной концепции в социологии и ее “встреча” с “женскими исследованиями” в истории. В-третьих, всеобщее желание преодолеть начавшееся обособление “женской” и “мужской” истории.

 Английское  слово gender (гендер) пришло в русский язык сравнительно недавно и в самом общем виде означает – пол, хотя дословно “gender” переводится как “род” в лингвистическом смысле слова (род имени существительного). Этот термин был введен в научный оборот психоаналитиком Робертом Столером в 1963 г. С конца 70-х гг. “многие гуманитарии приняли толкование “гендера”, предложенное И.Гофманом, увидевшим в нем систему межличностного взаимодействия, посредством которого создается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как категориях социального порядка”. В 1980-е гг. “гендер” как “пол-род” был противопоставлен “полу-сексу”, который в качестве причины неравенства между полами называл биологический детерминизм. “В отличие от понятия “пол-секс”, гендерный статус и, соответственно, гендерная иерархия и гендерообусловленные модели поведения задаются не природой, а “конструируются” обществом, предписываются институтами социального контроля и культурными традициями”, поэтому гендерные исследования в целом направлены на изучение половых особенностей социального поведения людей, т.е. “мужского” и “женского”. Особый интерес для исследователей представляет происхождение половых различий. “Одна группа ученых полагает, что различия между полами основаны на реальных биологических признаках и “программируют” отличия в социальном поведении мужчин и женщин. Другие считают, что половые отличия носят ментальный характер. Самовосприятие человеком своего пола подвержено влиянию, более того, является продуктом той культурно-гендерной системы, в которой он живет”. Гендерная методология позволяет опровергнуть идею об извечной определенности, некоей “данности” в развитии полов.

 Основные  методологические положения гендерной  истории были сформулированы Джоан  Скотт в программной статье “Гендер  – полезная категория анализа”. В трактовке Дж. Скотт гендерная модель исторического анализа состоит из четырех взаимосвязанных и несводимых друг к другу комплексов: комплекс культурных символов, нормативные утверждения, социальные институты и организации, самоидентификация. Это позволяет охватить все возможные измерения социума – от системно-структурного до индивидуально-личностного. “В тематике гендерной истории отчетливо выделяются ключевые для ее объяснительной стратегии узлы. Каждый из них соответствует определенной сфере жизнедеятельности людей прошлых эпох, роль индивидов в которой зависит от их гендерной принадлежности: “семья”, “труд в домашнем хозяйстве” и “работа в общественном производстве”, “право” и “политика”, “религия”, “образование”, “культура” и др.”.

 Основные  направления исследований в области  гендерной истории представлены в учебном пособии А.Б. Соколова “Введение в современную западную историографию” (Ярославль, 2002). Автор, руководствуясь классификацией Дж. Скотт, делит все труды по гендерной истории условно на две группы. “К первой группе относятся работы, в которых гендерный фактор способствует раскрытию отношений между людьми в обществе; в другой группе исследований акцент сделан на использование гендерного анализа для понимания природы власти”.

 К первой группе, по мнению А.Б. Соколова, относятся многочисленные труды, касающиеся темы сексуальности, в которых она рассматривается как один из основных инструментов для установления иерархии социальных отношений в обществе. Так, работа Баре-Дюкроко “Любовь во времена Виктории” раскрывает сексуальное поведение мужчин и женщин из рабочих низов Франции XIX в. Автор удачно отобразил противоречие, сложившееся во французском обществе описываемого периода: невероятная скромность в речах, жестах и одежде сочеталась с постоянным обсуждением темы сексуальности в медицинской, педагогической, религиозной и реформистской литературе. Одним из важных аспектов поставленной темы являлась проституция, которой посвящены монографии Т.Фишер “Проституция и викторианцы” (L., 1999) и А.Корбина “Женщины внаем. Проституция и сексуальность во Франции после 1850 года” (Cambridge, 1990). Авторы обращаются к анализу государственной политики и мнения общественности по отношению к данному вопросу в Англии и во Франции соответственно.

 Другая группа исследований, концентрирующаяся вокруг проблемы “гендер и власть”, рассматривает различные аспекты жизни женщины, такие как брак, работа, сексуальность, вера и т.д., с точки зрения властных, политических отношений. В этой связи показательным являются книга американской исследовательницы М.Вайснер “Женщины и гендер в Европе раннего нового времени”, в которой автор обращает внимание на усиление патернализма в период раннего нового времени, что нашло отражение в идеологии Реформации, а также труды английских исследователей, посвященные истории колониальной империи, где в противовес прежним исследованиям особо подчеркнута роль женщины в процессе колониальной экспансии и в возникновении расизма.

 Наибольшее  количество работ по гендерной истории  принадлежит Наталье Львовне  Пушкаревой. Она рассматривает гендерную историю в широком исследовательском поле исторической науки. Вполне справедливо исследовательница обращает внимание на возникновение и развитиегендерной истории наряду с новыми направлениями гуманитаристики: антропологией, постмодернизмом. Н.Л. Пушкарева отмечает существенную эволюцию, которая претерпела гендерная история в 90-е гг. “Как ответ на существование “женской истории” в 90-е годы появилась “история мужчин и мужественности”, что … стало первым шагом к появлению действительно гендерной истории – истории взаимоотношений полов”. “Лингвистический поворот” в общественных науках, интерес к главному “инструменту” гуманитария – языку способствовали появлению нового направления гендерных исследований – так называемого “женского письма”. “Историки-феминологи, работающие со свидетельствами утраченной реальности, подтвердили, что через язык женщина была “изгнана” из текстов, составлявшихся мужчинами. Сторонницы “гендерной истории” призвали вернуть ее обратно – опять же через язык – изучая особенности “женского письма” (более аффектированного, “нескрываемо субъективного”, с обозначенным и выраженным “телесным желанием”) и сравнивая его с “письмом мужским” (выражающим, как считают феминистки, имманентно присущее мужчине – в силу того, что оно ему “дается” обществом – право на привилегии и на выбор)”.