Красная армия 1920-1930г.

Научные исследования последнего времени, как мы отмечали ранее, свидетельствуют о том, что вопрос о привлечении армии к операциям по раскулачиванию и «влиянии столкновений на армию в связи с раскулачиванием» не был однозначным. Несомненно, что К. Е. Ворошилов, принял активное участие в отстаивании прежнего порядка использования войск Красной армии на «внутреннем фронте». Позиция наркома в этом вопросе имела серьезные основания. Одно из них — волна «крестьянских настроений» не спадала; вопрос — можно ли использовать армию, имеющую крестьянскую основу, в реализации антикрестьянской политики, для многих был однозначен. Было и другое обстоятельство, которое, скорее всего, учитывал Ворошилов. Постановление Политбюро «Об обороне СССР», принятое в июле 1929 г., нацеливало Красную армию к серьезным реорганизационным изменениям, связанным в том числе с разработкой мобилизационных мероприятий. Несомненно, что эта важнейшая как для страны в целом, так и для армии в частности работа требовала от военного руководства огромных организационных усилий и сосредоточения внимания на усилении боеготовности армии.

Усугубляли и  без того непростую ситуацию развернувшиеся внутри военного ведомства споры между К. Е. Ворошиловым и М. Н. Тухачевским на перспективы модернизации Красной армии. Суть этих споров составляли вопросы соотношения между необходимостью и целесообразностью новых формирований внутри Красной Армии, позволявших усилить обороноспособность страны. Позицию, занимаемую К. Е. Ворошиловым в этих вопросах, исследователь вопросов мобилизационного планирования конца 1920-х — первой половины 1930-х гг. О. Н. Кен выразил как позицию «оборонной достаточности», которая заключалась в реальном видении перспектив. В работе О. Н. Кена подробно описываются основные положения и ход обсуждения этих вопросов⁴⁵.

Обратим лишь внимание на следующее  — увеличение числа дивизий, в том числе стрелковых, кавалерийских, артиллерийских, предлагаемое М. Н. Тухачевским, требовало прежде всего увеличения призывного контингента, в большинстве своем состоявшего из тех же крестьян. Остроту спорам внутри военного ведомства, как точно отметил О. Н. Кен, придавало следующее обстоятельство: обе стороны имели общего оппонента в лице Генерального секретаря ЦК ВКП(б)⁷⁶. Сталинская демагогия вновь проявилась сполна. С одной стороны, он был инициатором политики «милитаризации», с другой стороны — политики «раскулачивания».

Таким образом, армия  оказывалась в центре непростой  ситуации, что называется — между двух огней. Политика партии в деревне обострила до предела взаимоотношения между властью и крестьянством. Любая эскалация действий против крестьян отражалась не только на армии, но и на призывниках. Их недовольства, приумноженные на такие же настроения самих красноармейцев, могли спровоцировать взрыв, подобный Кронштадтскому мятежу, а может быть, и сильнее.

Осознавая, что  крестьянство может встать на свою защиту, как это было неоднократно в годы Гражданской войны, власть вынуждена была пойти на уступки, выведя семьи красноармейцев за пределы карательных действий при раскулачивании. Вместе с тем власть понимала, что в случае экстремального развития событий в деревне единственной опорой для нее может быть только регулярная армия. Поэтому спокойствие армии было залогом успешного осуществления политики партии в деревне. Если бы армия стала привлекаться к операциям по раскулачиванию, это создало бы условия для развития внутренней войны между армией и народом.

Мы не знаем, какие  аргументы приводило военное  ведомство в защиту прежнего порядка привлечения армии, мы также не знаем, какие взгляды на этот вопрос были у главного идеолога и вдохновителя «нового курса».

К сожалению, в  архивах пока не найдены документы, проливающие свет на вопрос — приходилось  ли К. Е. Ворошилову отстаивать прежний порядок привлечения армейских частей на «внутреннем фронте» перед сторонниками «ускоренных темпов». Как бы то ни было, главным остается следующий факт — разумная позиция военного руководства победила над желанием тех, кто хотел быстрых успехов.

В РГВА среди  материалов Штаба РККА сохранились  документы, уточняющие некоторые аспекты  обсуждения вопросов использования  армейских частей в оперативных мероприятиях при раскулачивании.

Сравнение двух вариантов текстов общего пункта приказа 1926 г. и директивы 1930 г. показывает наличие некоторых расхождений, которые на первый взгляд не меняют суть дела.

В тексте приказа 1926 г. пункт «б» не был разделен на подпункты и предусматривал общий порядок привлечения армейских частей для всех внутренних районов страны, при этом основным критерием являлось «мнение органов ОГПУ», но «только с особого разрешения РВС СССР». В тексте директивы 1930 г. пункт «б» разделен на подпункты, которые уточняли условия привлечения частей: «а) при введении чрезвычайных мер охраны революционного порядка в форме исключительного или военного положения» и б) «при обычном положении». В первом случае требовалось разрешение соответствующего РВС военного округа, во втором — разрешение РВС СССР. Как видим, уточнение коснулось не только разграничения ответственности между центральным (РВС СССР) и окружными (РВС округа) органами военно-политической власти. Определялись также условия, при которых органы местной власти могли оперативно принимать соответствующие решения, превышающие их полномочия. Кроме того, в варианте текста директивы 1930 г. был включен дополнительный пункт, обязывающий о всех случаях вызова частей РККА «немедленно доносить». Таким образом, текст новой директивы конкретизировал порядок привлечения армейских частей на «внутреннем фронте»⁴⁶.

По всей видимости, отложенная в конце января директива  была послана в округа 3 февраля, когда окончательно прояснилось, кто будет отвечать за исполнение соответствующих операций. На сегодняшний день поиск разосланного в военные округа текста этой директивы пока не дал положительных результатов — ни в секретариате Ворошилова, ни в управлениях военных округов, куда она передавалась шифром с грифом «совершенно секретно», текст ее не обнаружен. Однако косвенные источники говорят о том, что в первых числах февраля в округа наркомом были посланы не одна, а две директивы, в которых подтверждался порядок привлечения армейских частей на «внутреннем фронте». Наши знания о них основываются прежде всего на донесениях командующего МВО А. И. Корка в связи событиями в г. Медыни. Эти события последних чисел января 1930 г., когда личный состав дислоцирующегося в городе 243-го полка без согласования с военными инстанциями был привлечен к акции по раскулачиванию городского населения, получили широкий резонанс. Возможно, они стали причиной появления директивы, направленной наркомом в военные округа.

Так, в одном из своих  донесений А. И. Корк докладывал К. Е. Ворошилову, что директива, «запрещающая привлечение войсковых частей к операциям изъятия или охраны выселяемых кулаков», получена им утром 3 февраля. Учитывая, что расшифрованная и совершенно секретная директива наркома не могла бы пролежать без движения в штабе округа даже один час, правомерно говорить о реальной дате этой директивы — 3 февраля 1930 г. В другом донесении А. И. Корк указывает на получение им второй директивы от Ворошилова.

Причины появления  второй директивы от 6 февраля 1930 г. уточняет опубликованный протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 февраля 1930 г. В нем были зафиксированы результаты проведенного накануне, 4 февраля, опроса членов Политбюро по вопросу «о мерах в отношении кулачества». Среди принятых Политбюро решений было и относящееся к деятельности Московского обкома партии: «а) Отменить решение бюро Московского обкома от 31 января 1930 г. о выселении от 9 до 11 тыс. кулацких семейств (по 2-й категории), как не отвечающее постановлению ЦК о кулаках от 30 января 1930 г. и не согласованное с ЦК; б) Решение бюро Мособкома не рассылать, а если уже разослано, — вернуть в бюро Мособкома»⁴⁷. Несомненно, что этим решением Политбюро осудило не только действия московского партийного руководства, но и подведомственных ему медынских функционеров.

С учетом сказанного проясняются причины появления  второй директивы Ворошилова от 6 февраля — ведь в Медыни отличились не только гражданские, но и военные. Каковы бы ни были причины появления февральских директив наркома, важно главное — они подтверждали прежние установки в отношении привлечения Красной армии для внутренних задач — войска разрешалось использовать для проведения различных акций лишь с разрешения РВС военных округов либо РВС СССР.

Таким образом, на протяжении всего периода проведения операций «по кулачеству» действовали положения приказа РВС СССР № 365/59-1926 г. В 1933 г. был издан новый приказ № 004 от 3 марта, подтверждающий основные положения прежнего приказа. Однако новый приказ имел несколько измененный акцент: он затрагивал «порядок привлечения частей Красной Армии, не входящих в круг их обязанностей». Приказ этот адресовался «только РВС округов, армий и морей» и начинался словами: «В течение последних лет по различным поводам, лично и в письменной форме, мною неоднократно отдавались категорические приказания командующим и РВС округов и морей о запрещении им без специального в каждом отдельном случае разрешения РВС СССР привлекать красноармейские части для выполнения поручений, не входящих в круг их прямых обязанностей (различного рода работы, операции по изъятию контрреволюционных и кулацких элементов и т. д.). Эти мои постоянные категорические приказания диктовались теми соображениями, что Красная Армия как важнейшая часть социалистического государственного аппарата должна заниматься прежде всего возложенным на нее делом, т. е. боевой подготовкой красноармейцев, начсостава и соединений в целом, за что все мы отвечаем перед партией, перед правительством и перед всеми трудящимися»⁴⁸.

Причины появления  нового приказа наркома о порядке  использования войск разительно отличались от предыдущих.

Командующий войсками СКВО, «не испросив разрешения, принял участие в разработке широкой программы привлечения красноармейских частей к весенней посевной кампании и вместе с краевыми партийными органами прислал эту программу на утверждение в центр». За проявленную инициативу, нарушающую требования приказа, он получил от Ворошилова предупреждение — ему было поставлено «на вид» за «невыполнение моих неоднократных указаний». При этом в приказе указывалось, что «в разработанном плане нет никаких указаний, как увязывает командование округа эту большую дополнительную нагрузку для войск с выполнением плана боевой подготовки». В заключение нарком вновь подтверждал «всем РВС округов, армий и морей, всем командующим» установленный порядок — «отвлечение красноармейских частей от их прямых обязанностей может происходить только в случае особо государственной важности и только с разрешения РВС СССР»⁴⁹.

Как следует из текста приказа, недовольство наркома  было вызвано действиями подчиненного ему командующего, который хотел  оказать помощь селу в посевной кампании. На первый взгляд — уж куда более позитивное намерение. Однако окрик наркома потребовал сосредоточить внимание на прямой функции, возложенной на армию, — боевой подготовке войск. Видимо, все «перегибы» политики партии в деревне отражались на призываемом в армию пополнении, его обучение основам боевой подготовки требовало больше усилий.

Как бы ни стремилось военное  руководство держать под контролем действия своих подчиненных, всегда находились лица, проявлявшие большую активность, чем остальные. В этом отношении показательны тексты постановлений РВС трех военных округов — Приволжского, Украинского, Ленинградского⁵⁰.

РВС военного округа работал в тесном взаимодействии с местным партийным руководством. Существовала практика, когда секретарь обкома (крайкома) ВКП(б) входил в состав РВС военного округа. Постановления РВС военного округа всегда подписывались командующим военным округом и начальником политуправления округа, одновременно являющимся членом РВС округа.

Указанные нами постановления окружных РВС нацеливали на развертывание практической работы в армейских рядах по осуществлению январских решений партии о сплошной коллективизации крестьянских хозяйств и ликвидации кулачества как класса. Они отличались между собой как датировкой (в ПриВО — 20 января, Украинском — 2 февраля и Ленинградском — 6 февраля 1930 г.), так и тональностью содержания. Наиболее лаконичной и выдержанной была директива РВС ЛВО, наиболее радикальной — директива РВС ПриВО. Директиву УВО отличала осторожность в формулировках. Возможно, что на тональность этих директив оказало влияние время их принятия. Хотя между ними разница в несколько дней, но в эти промежутки зачастую принимались ключевые решения Центра.

Обзор окружных постановлений  РВС показал — командование военных  округов было в курсе всех принимаемых  в Центре решений по ликвидации кулачества как класса. Эта информация приходила к ним как по линии Центра и ОГПУ, так и по линии местных органов. Несмотря на официальный запрет привлечения армейских частей, все же были предусмотрены ситуации, заставляющие войска (или часть их) держать в состоянии боевой готовности.

Среди местных  функционеров было немало, проявляющих  свою инициативу в угоду общей политике Центра. Однако мало кому известно, что такие случаи были и в Красной армии. Примером инициативы местных военных органов является информационное письмо ПУ ПриВО с предложением организовать социалистическое соревнование. Письмо это было послано 31 января 1930 г. в адрес начальников соответствующих управлений СКВО, УВО, Кавказской Краснознаменной армии. Обращают внимание два обстоятельства: прежде всего автор письма — все тот же ПриВО, известный нам по своей инициативной директиве от 20 января; второе — дата письма — на следующий день после постановления Политбюро по кулачеству.

Несмотря на стремление военного руководства держать под контролем ситуацию в войсках и пресекать ненужные и политически вредные инициативы, невозможно было предусмотреть все и вся.