Культурные духовно-нравственные ориентиры России 1992-2009 гг

Между благосостоянием человека и его восприимчивостью к новой системе мотивации не существует прямой зависимости. Это, если так можно выразиться, функция многих переменных. Хотя высокий уровень жизни и благоприятствует зарождению неэкономических ценностей, он создает скорее потенциальные, нежели реальные предпосылки нового типа мировоззрения и соответствующей системы мотивов деятельности. Человек, освободившийся от необходимости постоянного поиска средств для удовлетворения материальных потребностей (material needs), получает возможность осваивать и культивировать в себе иные человеческие потребности (human needs) во всем их многообразии, но это не означает немедленного и автоматического доминирования новой системы ценностей в масштабах общественного целого.

Становление новой системы ценностей происходит очень медленно. Скорость этого процесса определяется отчасти сменой поколений, каждому из которых свойственны определенные стереотипы поведения. Р. Инглегарт отмечает, что "по самой природе вещей, постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами; этим в значительной степени объясняется их приход к постматериализму". Люди же, с юности стремившиеся к экономическому успеху, впоследствии гораздо реже становятся носителями постматериалистических идеалов, поскольку "будучи однажды выбранными, ценности меняются очень редко". В последние годы формирующаяся в современном обществе (точнее в недрах "класса интеллектуалов") система ценностей и мотивов деятельности все чаще характеризуется не только как постматериалистическая, но даже как "постэкономическая (post-economic)"14.

Другой стороной рассматриваемого социального явления является изменение характера производственного процесса. Как известно, в индустриальную эпоху материальное производство заключается во "взаимодействии человека с преобразованной природой"15, а труд - как "процесс, совершающийся между человеком и природой,.. в котором человек своей собственной деятельностью опосредует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой",

Иными словами, индустриальное производство базируется на субъект -объектных взаимодействиях между человеком и внешними материальными сущностями. Квалификация работника, как бы она ни была важна, способна при этом обеспечить лишь количественное отличие в производственных показателях. Продукция индустриального производства в общем и целом однородна и воспроизводима. Именно поэтому следование принципам индустриализма вызвало к жизни мобилизационную модель ускоренного развития определенной отрасли хозяйства, а иногда и целых государств и дававшую, как правило, вполне удовлетворительные результаты.

Однако как только основным производственным ресурсом становятся знания, со всей очевидностью оказывается, что они не имеют объективированной формы, ибо, приобретая ее, они становятся не более чем информацией. Собственно же знания неотделимы от каждого конкретного человека, и усвоение той или иной информации может дать совершенно различные результаты - в зависимости от индивидуальных качеств того или иного человека. В такой ситуации особую важность приобретают качественные параметры. Основным типом взаимодействия в постиндустриальной хозяйственной системе становится взаимодействие работника с его коллегами, а не преобразование им внешних материальных объектов.

Простое сосредоточение (мобилизация) средств и усилий не может теперь обеспечить ни хозяйственного, ни социального прогресса. Новые знания рождаются из интерперсонального взаимодействия; в постиндустриальном обществе "не существует опыта, который был бы важнее того взаимоотношения между индивидами, при котором и тот, и другой реализуют себя в качестве субъектов"16, а производство утрачивает характер взаимодействия людей с преобразованной природой и обретает черты процесса, названного Д. Беллом "игрою между людьми (game between persons)"17.

Все эти явления мы рассматриваем в контексте перехода от труда к творчеству. При этом труд понимается как деятельность, обусловленная необходимостью преодоления человеком зависимости от природных факторов; труд мотивирован утилитарными потребностями и потому несвободен. Творчество же порождается стремлением человека к максимальному развитию собственной личности; оно мотивировано нематериалистическими стимулами и воплощает в себе новую степень свободы индивида. Творческая личность по природе своей оказывается гораздо более самодостаточной, нежели личность трудящегося, и именно творчество как тип общественно значимой деятельности объединяет формирующийся "класс интеллектуалов".

Интересно, что появление такой социальной группы мыслилось еще в середине XX столетия, и ее возможная роль обозначалась тогда словом "меритократия". Сам этот термин был введен в оборот публикацией повести "Возвышение меритократии" известного британского футуролога и фантаста М. Янга. Понятие меритократии (не определенное достаточно строго и происходящее от английского слова "merit" - заслуга) предвосхитило все основные черты современного интеллектуального класса, вобравшего в себя ряд базовых характеристик научной, предпринимательской и политической элит общества.

Современная меритократия, во-первых, ориентирована на максимальное воплощение результатов своей творческой деятельности. Во-вторых, она достигает высокого имущественного положения, так как сосредоточивает большую часть усилий на решении прикладных задач, позволяющих перераспределять в свою пользу значительную часть национального достояния. В-третьих, представители меритократического класса не лишены тщеславия, что требует определенного социального признания их заслуг и обретения ими значимых постов в обществе. Именно эта социальная группа доминирует сегодня в постиндустриальном обществе, обеспечивает ему тот динамизм, который присущ в последние десятилетия развитым странам западного мира. Этот динамизм не порожден необходимостью ответа на внешний вызов или внутренними противоречиями постиндустриального общества. Он обусловлен раскрепощением потенциала творческой личности, и в этом мы видим залог того, что постиндустриальный тип развития не может быть остановлен или обращен вспять.

Научный прогресс в постиндустриальном обществе

Возвышение "класса интеллектуалов" только дало постиндустриальным странам мощный импульс развития, но и резко нарушило привычное соотношение сил на мировой арене. Дело в том, что продукты, выпускаемые в постиндустриальных секторах производства, развиваемых усилиями нового класса, не могут быть эффективно ни произведены, ни скопированы, а в некоторых случаях - даже использованы. В результате в мировом масштабе происходит поляризация стран, подобная разделению самих постиндустриальных социумов на интеллектуальный класс и остальную часть общества.

Интеллектуальный и технологический потенциал постиндустриальных обществ стал очевиден в 90-е годы, продемонстрировавшие, с одной стороны, определенную самодостаточность западного мира, а с другой - реальные масштабы пропасти, отделяющей ведущие западные страны от стран, оказавшихся по тем или иным причинам неспособными использовать преимущества современной научной и технологической революции. Уже в начале 90-х годов семь ведущих постиндустриальных держав обладали 80,4% мировой компьютерной техники, обеспечивали 90,5% высокотехнологичного производства и контролировали 87% из 3,9 млн. патентов, зарегистрированных в мире по со18стоянию на конец 1993 года19.

В этот же период количество научно-технических работников в США на 1 млн. населения составляло 126,2 тыс. человек, тогда как среднемировой показатель не превышал 23,4 тыс.. Объем экспорта американской интеллектуальной собственности возрос с 8,1 млрд. долларов в 1986 году до 27 млрд. долларов в 1995 году, а положительное сальдо торгового баланса в этой сфере превысило 20 млрд. долларов. К 1995 году на долю США приходилось три четверти мирового рынка информационных услуг и услуг по обработке данных, емкость которого составляет сегодня 95 млрд. долларов20.

Успехи западных стран активизируют новые капиталовложения в высокотехнологичные отрасли хозяйства, ставшие мотором всех постиндустриальных экономик. На протяжении 90-х годов страны-члены ОЭСР тратили на научные исследования и разработки в среднем около 400 млрд. долларов (в ценах 1995 года), из которых на долю США приходилось 44%21. В то же время государства Латинской Америки и Африки, вместе взятые, обеспечивают менее 1% мировых расходов на НИОКР. Только лишь на образование и переподготовку своих сотрудников частные американские компании расходуют около 30 млрд. долларов ежегодно, что эквивалентно суммарным ассигнованиям на научные исследовани в России, Китае, Южной Корее и на Тайване.

К концу XX века постиндустриальные страны достигли неоспоримого лидерства не только в сфере собственно научно-технических разработок, но также в промышленности и в аграрном секторе. Из 500 крупнейших промышленных и сервисных корпораций 407 сосредоточены в странах "большой семерки"22; 24 тыс. транснациональных компаний, составляющих основу современного мирового экономического порядка, имеют штаб-квартиры в 14 наиболее богатых странах мира. Объем продаж крупнейших промышленных конгломератов, таких как "Mitsubishi", "Mitsui" и "ltochu", превосходит валовый национальный продукт Индонезии, Турции, Дании, Таиланда, Гонконга, Саудовской Аравии и большинства других менее развитых стран.

Доходы таких компаний, как "IBM" и "General Motors", в которых работают соответственно 395 и 748 тыс. человек, соотносимы с национальным доходом Бирмы и Эфиопии, где проживают, соответственно, 35,5 и 40,9 млн. человек 23.

На протяжении последних десятилетий научно-технический прогресс западного мира вывел его на ведущие позиции и в аграрном секторе, где, казалось бы, дешевый труд крестьян в развивающихся странах давал последним неоспоримые преимущества. В 1969 году экспорт сельскохозяйственных товаров из США оценивался в 6 млрд. долларов; в 1985 году он составлял 29 млрд. долларов, а в 1994 году - более 45 млрд. долларов. Средняя урожайность зерновых в Нидерландах достигла 88 центнеров с гектара, тогда как в Ботсване она не превышает 3,5 центнеров, а себестоимость производстве зерна в Техасе, где аграрный рабочий получает до 8 долларов в час, стала ниже, чем в Нигерии, где крестьянин зарабатывает 40 центов в день.

Более того, усиливается тенденция разделения современного мира. Научно-техническая революция не только способствует укреплению ведущего места западных стран в мировой экономике, но и радикальным образом снижает роль государств "третьего мира", выступающих, как правило, поставщиками сырья или продукции массового индустриального производства. Сокращение потребности в природных ресурсах (США при выросшем в 2,5 раза валовом национальном продукте используют сегодн меньше черных металлов, чем в 1960 году, а потребление нефти и газа в расчете на доллар произведенного в США валового национального продукта упало на 29% только с 1980 по 1997 год, начавшееся в последние десятилетия, имеет весьма устойчивый характер: правительствами стран-членов ОЭСР одобрена стратегия, согласно которой на протяжении ближайших трех десятилетий потребности их экономик в природных ресурсах из расчета на 100 долларов произведенного национального дохода должны снизиться в 10 раз -до 31 кг по сравнению с 300 кг в 1996 году.

Как следствие, цены на сырье неуклонно снижались на протяжении 90-х годов, что создавало дополнительные сложности для развивающихся стран и способствовало реальному "замыканию в себе" экономик постиндустриальных держав. Даже впечатляющий промышленный бум в Западной Европе и США в середине 90-х годов оказался не в состоянии переломить эту тенденцию. Так, за период 1990-1997 гг. общий товарный индекс, рассчитываемый журналом "The Economist", снизился в среднем на 6,9%, а к маю 1998 года он был уже на 16,2% ниже, чем в 1990 году.

В период 1998-начало 1999 гг. ситуация еще более усугубилась: за один год падение составило 18,5%, а по некоторым позициям, в частности, по непродовольственным сельскохозяйственным товарам, - 25%, что довело суммарное снижение индекса с 1990 года почти до 30%.

С середины 60-х годов, когда в экономике развитых стран стали зримо проявляться постиндустриальные тенденции, торговые и инвестиционные потоки начали сосредоточиваться в границах "первого мира". Если в 1953 году индустриально развитые страны направляли в государства того же уровня развития 38% общего объема своего экспорта, то в 1963 году этот показатель составлял уже 49%, в 1973-м - 54%, в 1987-м, после пятнадцати кризисных лет - 54,6%, а в 1990 - 76%. Наконец, во второй половине 90-х годов только 5% торговых потоков в пределах территории одного из 29-ти государств-членов ОЭСР, оказались вне этой совокупности стран, а объем импорта постиндустриальных держав из развивающихся индустриальных стран не превышает 1,2% их суммарного валового национального продукта.

Характерно также, что Запад с каждым годом производит все больше таких товаров, которые прежде традиционно импортировались из "третьего мира". Так, если в середине 60-х годов доля стран Африки в мировом производстве пальмового масла достигала 80%, то к концу 80-х годов она снизилась до 20%; если эти страны обеспечивали в 60-е годы от 60 до 80% мирового экспорта арахиса и арахисового масла, то к середине 80-х годов - не более 10-16% .

Таким образом, несмотря на непрерывный рост на протяжении последних десятилетий международной торговли, экономики Европейского Союза и Соединенных Штатов остаются вполне самодостаточными: более 80% экспортно-импортных операций стран-членов ЕС начинаются и заканчиваются внутри границ Европейского Союза, а отношение экспорта к валовому национальному продукту в Соединенных Штатах было в 1996 году втрое меньшим, нежели в Великобритании сто пятьдесят лет тому назад, в середине 40-х годов XIX века!

Еще более впечатляют тенденции развития инвестиционных потоков в современном мире. Если рассмотреть иностранные капиталовложения американских компаний и инвестиции, поступающие из зарубежных стран в американскую экономику, то оказывается, что инвестиции в США, возросшие с 1970 по 1990 год более чем в 30 раз, весьма явным образом распределяются по странам-донорам. В 1990 году корпорации только семи стран - Великобритании, Японии, Канады, Франции, Германии, Швейцарии и Нидерландов - приобрели более чем по 10 американских компаний, причем доля Великобритании в общем объеме инвестиций составляла около 31%, а Японии - менее 14%. Характерно, что эти же семь стран оставались главными партнерами и в 1996 году: они обеспечивали суммарно 85% всех инвестиций в США и выступали реципиентами для более чем 60% всех американских капиталовложений за рубежом. Хотя США имеют тесные хозяйственные связи со странами Латинской Америки и интенсивный товарооборот с Азией, на долю Японии и новых индустриальных стран Азии приходится не более 8%, а на долю Мексики - менее 3% от общих американских иностранных инвестиций.