Происхождение русского языка

Если в период застоя лекторы, агитаторы, пропагандисты, используя в своих  выступлениях слова коммерция, бизнес, наркомания, коррупция, буржуа, бизнесмен, старались подчеркнуть социально-оценочную окраску, то теперь это вызовет у слушателей отрицательную реакцию, так как с появлением новых социальных денотатов в нашей действительности изменилось и социальное восприятие самих слов, произошла нейтрализация социально-ограничительных коннотаций. Подтверждением служит не только пресса, но и справочная литература, словари. Особенно наглядно это проявляется при сопоставлении словарных дефиниций (определений), представленных в разных изданиях одного и того же словаря. Обратимся для иллюстрации к «Словарю иностранных слов». Вот как толковались одни и те же слова в раннем (1954) и более позднем (1988) издании:

Буржуа - 1) принадлежащий классу буржуазии, собственник, эксплуататор, враг трудящихся (1954) и 2) при надлежащий к классу буржуазии (1988).

Бизнесмен - 1) делец, коммерсант, предприниматель, капиталист, воротила, стремящийся из всего извлечь крупные барыши, не гнушаясь никакими средствами в целях личной наживы (1954) и 2) в капиталистических странах делец, коммерсант, предприниматель (1988).

Тенденциозность толкований в первом случае очевидна: в определениях наряду с нейтральными используются оценочные, стилистически окрашенные слова, словосочетания: эксплуататор, враг трудящихся, воротила.

Обратим внимание еще на одну особенность. Рост общественного самосознания, постепенное, но неуклонное утверждение и расширение прав человека, свобода в. высказывании мнений, собственных суждений привели к тому, что стали по-новому осмысливаться, критически оцениваться слова, которые ранее никаких сомнений не вызывали, казались бесспорными по своему содержанию, четкими и ясными.

Следовательно, изменения происходят не только в языке, но изменяется и  отношение к языку как средству выражения мысли, к слову как  содержательной единице, несущей информацию. Так, С. Залыгин в статье «Из записок минувшего года» справедливо утверждает: «Истинный смысл слов в значительной мере утрачен нашим обществом благодаря социальной системе, в которой пребывало несколько поколений советских людей».

Иллюстрацией к этому служат рассуждения о словах, словосочетаниях: воин-uнтернационалист, афганец, культ личности, гордость.

Художественный руководитель театра-студии «У Никитских ворот» М. Розовский: «Боже, как много разговоров о воинах-интернационалистах! Рядом со святым словом «интернационализм» мы ставим страшное слово «воин». Или интернационализм - или война, эти понятия нельзя соединить. Употребление этого словосочетания продолжает коверкать наши души и унижать нашу нравственную позицию. Мне кажется также этически некорректным и пущенное в оборот слово «афганец», употребляемое не в своем основном значении ... Или еще один неуклюжий термин - «культ личности». Да у личности обязан быть культ! Это же прекрасно. А то, что мы называем культом личности, было культом посредственности - все одинаково серо, все подгоняемо под сапог, - культ безличности. Ведь это не просто лексическая неряшливость, а следствие нашей поверхностной морали. Сначала мы не задумываемся о· формах слов и содержании дел, а потом удивляемся, почему в нашем обществе, с детства поющем «Интернационал», вместо ожиданий «дружбы народов» махровым цветом распускается обыкновенный шовинизм» (Огонек. 1989. N 47).

Журналист С. Рассадин: «Странное, между прочим, дело. Открываю современный словарь: «ГОРДОСТЬ. 1. Чувство собственного достоинства, самоуважение ... 2. Чувство удовлетворения от сознания достигнутых успехов, чувство своего превосходства в чем-либо». Заметим: это все о чувствах, как говорится, заслуженной гордости, и только третье, стало быть, третьестепенное значение таково: «Чрезмерно высокое мнение о себе и пренебрежение к другим; заносчивость, высокомерие».

Любопытно или закономерно, что  в начале нашего века, в пору отнюдь не рабскую, очередное издание словаря  В. Даля обнаруживало куда более определенное отношение к этому слову-понятию: «Гордиться чем-либо, быть гордым, кичиться, зазнаваться, чваниться, спесивиться; хвалиться чем-либо, тщеславиться; ставить себе что-либо в заслугу, в преимущество, быть самодовольным». Да что Даль! Откройте Новый завет, в течение столетий ложившийся в основу нашей нравственности и даже фразеологии, и в так называемой «симфонии», т.е. в именном и предметном указателе, узрите: «ГОРДОСТЬ грех ... ». Не лезу в глубины этимологии, не делаю скоропалительно-однозначных выводов, но одно, увы, достаточно ясно. Ясней некуда. Ромен Роллан, который, пребывая в СССР, из последних старческих сил старался сохранять лояльность и к строю, и к Сталину, он, француз, человек со стороны, все же видел; не мог не видеть: «Даже Горький, - писал он в своем московском дневнике, напечатанном в майском номере «Вопросов литературы», - сожалел при мне о злоупотреблении чувством гордости, перерождающимся в тщеславие, которое поддерживается у рабочих ... к тому же не только индивидуальная или рабочая гордость, но и гордость советского гражданина подогревается ценой искажения истины ... Миллионы честных советских тружеников твердо верят, что все лучшее, что у них есть, создано ими самими, а остальной мир лишен этих благ (школы, гигиена и т.д.). У молодежи нет возможности свободно сопоставлять свои интеллектуальные достижения и мысли с достижениями их товарищей на Западе. Бойтесь потрясения, когда это в один прекрасный день вдруг произойдет!». Как в воду глядел: произошло!» (Огонек. 1989. N 43)

Средством выхода из семантической недифференцированности (особенно в период перестройки) служит определение, разъяснение ключевого: т. е. всего того, что представляет ключевой смысл, что социально значимо. Обостренное внимание к слову, его семантике, неприятие и неприязнь в отношении пустых, мало значащих, ничего не значащих, равно как и недостаточно определенных слов и их значений становится постоянной тенденцией.

Стремление быть правильно понятым, не перетолкованным, порождает в условиях массовой коммуникации необходимость уточнений.

« Де-факто власть до 1989 года целиком принадлежала, да и сейчас в значительной мере принадлежит партии, точнее  - партаппарату. Я бы не назвал эту партию правящей. В условиях, когда власть у нее никем не оспаривается, партаппарат безраздельно царствует над страной» (Комс. пр. 24.02.90).

Контрастируют семантически близкие  и противопоставляются слова: «партия» И «партаппарат», «правящий» И «безраздельно царствующий». Они оказываются взаимоисключающими, несовместимыми. Необходимость дать реальную оценку ведет к уточнению "да и сейчас еще в значительной мере принадлежит ... ».

Открытое проявление дефинитивности, требование точности в употреблении слова обычно сопровождается сопоставлением, контрастированием, оттенением, оценкой, высказыванием прямого отношения: "Не знаю, как вы, - пишет В. Аграновский, - а я весьма скептически отношусь к официальным решениям, содержащим глухие формулировки типа «улучшить», «усилить внимание», «повысить», «углубить» или «ускорить». Изначально обреченным на неисполнение в силу своей абсолютной неконкретности и, я бы даже сказал, обезоруживающей безликости. У нас любят говорить: проделана «определенная» работа, в наличии «определенные» недостатки, – вам известно, как следует это понимать?». Далее автор подчеркивает: популярность и распространенность подобных слов и выражений объясняется тем, что люди «были отучены шевелить мозгами». «Вникать и задумываться, - пишет он, - мы стали только теперь … Мы сегодня точно знаем, если проделана «определенная» .работа - значит, ничего не сделано,. нам просто пудрят мозги. Если имеются «определенные» недостатки - значит, и сами не желают их видеть, и нам не хотят показывать» (Огонек. 14.04.89).

В настоящее время в связи со значительными изменениями условий функционирования языка актуальной становится еще одна проблема, проблема языка как средства общения, языка в его реализации, проблема речи.

Какие же особенности характеризуют  функционирование современного русского языка в конце ХХ века?

Во-первых, никогда не был так многочислен и разнообразен (по возрасту, образованию, служебному положению, политическим, религиозным, общественным взглядам, по партийной ориентации) состав участников массовой коммуникации.

Во-вторых, почти исчезла официальная  цензура, поэтому люди более свободно выражают свои мысли, их речь становится более открытой, доверительной, непринужденной.

В-третьих, начинает преобладать речь спонтанная, самопроизвольная, заранее не подготовленная. Если же выступление и было подготовлено (даже написано), то стараются говорить, а не читать. об этом свидетельствуют выступления государственных деятелей всех рангов, депутатов, политиков, ученых по телевидению, на различных встречах, диспутах, конференциях, переговорах.

В-четвертых, разнообразие ситуаций общения  приводит к изменению характера общения. Оно освобождается от жесткой официальности, становится раскованнее.

Новые условия функционирования языка, появление большого количества неподготовленных публичных выступлений приводят не только к демократизации речи, но и к резкому снижению ее культуры.

В чем это проявляется? Прежде всего, в нарушении орфоэпических (произносительных), грамматических норм русского языка. Об этом пишут ученые, журналисты, поэты, простые граждане. Особенно много нареканий вызывает речь депутатов, работников телевидения, радио.

Справедливо пишет А. Эмирова: «Я знаю, что общество озабочено вопросами  повышения правовой и политической культуры депутатов. К сожалению, выступления многих депутатов обнаружили их низкую речевую и, следовательно, общую культуру. Я не могу доверять дела государственной важности человеку, который коряво излагает свои мысли, допускает грубые речевые ошибки». Далее приводятся ошибки: соболезновАние, Арест, средствА, ходатАйство, сеГодня, равноправноГо, одно-времЕнно, < ... > НИКОМУ не секрет; то же касается и С транспортом и др. (Поиск. 7-13.12.90).

Свою обеспокоенность состоянием русского языка в настоящее время не без юмора выразил Е. Весник в «Оде русскому языку»:

О, бедный мой язык родной,

О, прелесть русской речи чистой!

Кто не глумился над тобой 

Шпана, чиновники, лмнгвисты ...

Кто бедолагу не ломал,

Не выворачивал,, не мучил:

«ОблЕгчить, нАчать, взад, принЯл,

ПравЫ, сочуЙствовать, подклЮчил».

Ну, ладно б жулик, или вор,

Иль алкаши и наркоманы,

Но педагог, но прокурор,

Но дикторы с телеэкрана! ..

Рабочий и интеллигент 

Родную речь, как шавку, лупят:

«ОсУжденный и инциНдент,

БлагА, сочуЙствовать, оглУпят».

Ну, ладно б только бюрократ -

Кувшинное тупое рыло.

Но журналист, но депутат 

Язык недавно исказили.

От сердца я хочу воззвать

Ко всем, кто сын России верный:

Пора не нАчать, а начАть

Язык наш очищать от скверны.

Друзья, следите за собой,

Когда по-русски говорите.

Ведь это наш язык родной – 

Его для внуков сохраните!

 

В научной литературе, в печати появляются статьи, заметки, авторы которых по-разному оценивают то, что происходит в языке. Одни считают, что русский язык приходит в упадок, ему грозит гибель. Вот, например, что пишет проф. Л.В. Савельева: «Мощный напор низкосортной теле- и кинопродукции с полуграмотным переводом, а также наступление обезличенно-массовой, денационализированной псевдокультуры планомерно и скрупулезно разрушают нашу языковую экологию, обесценивают русское слово, его духовную суть, eго генную намять о прошлом» [71, 41-42].

А.И. Солженицын в 1995 г. издал «Русский словарь языкового расширения». В нем он поместил 30000, по мнению автора, «еще жизнеспособных, полнокровных слов, которым грозит преждевременное отмирание». Как пишет Солженицын, ему «захотелось восполнить иссушителыюе обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему» (подчерк. - Авт.).

Другие более трезво оценивают  ситуацию, раздумывают над тем, что необходимо сделать, чтобы ее изменить. Известный лингвист О.Б. Сиротинина пишет: «По-моему, ни об упадке, ни об оскудении, обеднении, тем более, вырождении его (языка  - Авт.) говорить нельзя. Вмешательство, и очень серьезное, необходимо в речевую культуру (специальные курсы для депутатов, штрафы для ошибающихся работников радио и телевидения, квалификационные собеседования для учителей и т.д.)» [69, 17].

Чтобы выработать свое отношение к  языку, определить свое речевое поведение, необходимо разобраться в тех  процессах, которые характеризуют нашу речь.

Одна из особенностей связана с демократизацией языка. Проблема демократизации русского литературного языка приобрела особую остроту в XIX веке. Ее блестяще разрешил А. С. Пушкин. На рубеже ХХ и ХХI веков демократизация языка достигла таких размеров, что правильнее назвать процесс либерализацией, а еще точнее - вульгаризацией.

На страницы периодической литературы, в речь образованных людей потоком хлынули жаргонизмы, просторечные элементы и другие внелитературные средства: бабки, штука, кусок, стольник, чирик, лимон, зеленые, зелененькие, баксы, пришить, бухать, кайф, балдеж, балдеть, выкачивать, отмывать, отстегивать, прокрутиться и мн. др.

Общеупотребительными даже в официальной речи стали слова тусовка, тусоваться, разборка, беспредел. Последнее слово в значении «не имеющее пределов беззаконие» приобрело особую популярность (в какой-то степени «беспредел» творится и в языке). Для говорящих, публично выступающих изменилась мера допустимости, если не сказать, совсем отсутствует.

Ругательства, «матерный язык», «непечатное  слово» сегодня можно встретить на страницах независимых газет, свободных изданий, в текстах художественных произведений. В магазинах, на книжных базарах продаются словари, содержащие не только жаргонные, блатные слова, но и нецензурные.

Об этом пишет В. Распутин: «Многие  писатели поддались на приманку: книги на языке сленга пользуются спросом, на них можно заработать. А по мне даже ради денег, даже когда тебя не печатают - лучше обойтись без этого. Не напрасно ведь говорят: непечатное слово. А маститые ... Сошлюсь на Виктора Петровича Астафьева. В компании его слушать - одно удовольствие. Но когда он привнес матерщину в литературу, да еще в цветистом витиеватом виде - это уже не годится».