Русская Православная Церковь

 

Возведение нового Успенского собора в Кремле первоначально с благословения митрополита поручили православным отечественным архитекторам. Их постигла неудача. Стены собора рухнули, и стройка остановилась. Тогда Иван III повелел выписать из Италии знаменитого архитектора Аристотеля Фиораванти. Руководство строительством перешло в руки еретиков - латинян. Собор был окончен к августу 1479 года, освящен митрополитом и высшим московским духовенством. Новая кремлевская святыня и стала предметом спора между светской и духовной властями. Верховный святитель, по мнению Ивана III, допустил ошибку при освящении главного храма государства. Он обошел собор крестным ходом против солнца. Великий князь остановил Геронтия и приказал идти по солнцу. Начался спор, в котором вместе с Иваном III против митрополита выступили его давние недруги - архиепископ Васиан Рыло и чудовский архимандрид Геннадий. Поддерживавшие князя иерархи не привели никаких серьезных доказательств в пользу своей точки зрения. Напротив, глава церкви отстаивал одновременно и русскую старину, и византийскую традицию. «Егда престо диакон ходить в олтаре, - заявил он, - на правую руку ходить с кадилом». Так было принято в русских церквах. Правоту митрополита подтвердил игумен, совершивший паломничество на Афон. Власть была главным аргументом великого князя. Впредь до решения спора он строго запретил митрополиту освящать новопостроенные церкви столицы.

 

Вторжение орды в 1480 году на время прекратило распри. Но едва опасность миновала, конфликт вспыхнул с новой силой. Из-за запрета Ивана III вновь построенные в столице церкви оставались неосвященными более года. Недовольные этим священники и миряне вынуждены были поддерживать митрополита, по мнению которого кресный ход следовало вести против солнца. Потеряв надежду переубедить Ивана III, Геронтий съехал с митрополичьего двора за город - в Симонов монастырь и пригрозил сложить с себя сан, если государь будет настаивать на своем и не побьет ему челом. Угроза главы церкви возымела действие. Великий князь вынужден был уступить. Он послал к митрополиту своего сына, а сам отправился в Симонов монастырь на поклон, обещая во всем слушаться святителя, а относительно хождения с крестами положился на его волю и старину.

 

Мир между светской и духовной властью оказался недолгим. Автор неофициальной московской летописи отметил, что в ноябре 1483 года митрополит Геронтий хотел оставить митрополию и «съеха в монастырь на Симоново и с собою ризницу и посох взя, понеже болен».[3]

 

Вместе с посохом глава церкви забрал ризницу с хранившимися в ней митрополичьими одеждами, церковной утварью и драгоценностями. Без «митрополичьего сана» ни один святитель не мог занять стол и служить митрополичью службу».

 

Глава церкви рассчитывал на то, что великий князь вновь, как и два года назад, посетит Симоновский монастырь и заявит о своем послушании духовному пастырю. Однако он просчитался. Иван III попытался избавиться от строптивого владыки. Государь прямо предложил занять митрополичью кафедру старцу Паисею.

 

Геронтий пережил неслыханное унижение. Иван III добился послушания от главы церкви, но низложить неугодного ему святителя он не смог. Первосвященник пробыл в Симонове целый год, пока в 1484 году «в тот же день по Кузьме Демьянове дни по осеннем возведе князь великий того же митрополита Геронтия на стол».[4]

 

Прошло столетие с того времени, как Сергий Радонежский основал Троицкий монастырь, дав импульс московскому благочестию и духовности. За это время многое переменилось в жизни России и в жизни основанных Сергием и его учениками монастырей. Предпринятый им опыт организации общины (коммуны, киновия) потерпел крушение. Попытки воплотить в жизнь принципы равенства, обязательного труда, самоотречения не привели к успеху. Князья и бояре, постригшиеся в Троице и пожертвовавшие села и деньги в монастырь, пользовались в общине такими же привилегиями, как и в миру. Когда Паисий попытался вернуть Троицкой общине ее первоначальный строй и порядок, он лишь навлек на свою голову озлобление знатных пострижеников. В 1482 году дело дошло до того, что Ярославов заявил о сложении сана. Сообщая о решении Паисия, церковный писатель подчеркнул: «Принуди его, князь великий, у Троицы в Сергееве монастыре игуменом бытии, и не може Чернцов превратити на божий путь - на молитву, и на пост, и на воздержание, и хотеша его убити, бяху бо там бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися, и остави игуменство».[5]Утратив чин игумена, Паисий не потерял влияния при дворе, но не пожелал оставаться в столице.

 

Тем временем на Русь вернулся самый выдающийся из учеников Паисия - Нил. Во время странствий на Балканах он видел бедствия порабощенного турками тысячелетнего византийского царства и унижения православной церкви. Нил совершил паломничество в Константинополь и побывал на Афоне. На Афоне Нил Сорский получил возможность близко познакомиться с теорией и практикой исихастов. По возвращении на Русь он выступил с идеей возрождения русской духовности через исихазм. Исихасты утверждали, что разум убивает веру, что человек совершенствуется не через размышление, а через самоуглубление и безмолвие.

 

Нил основал скит на реке Сорке, в пятнадцати верстах от Кирилло - Белозерского монастыря. Нилова пустынь не была поселением отшельника - анахорета. Нил отверг общину ради скита, « еже со единым или множае со двема братома житии». Скиту не нужен был ни игумен - управитель, ни учитель - наставник. Служение ближним приобретало чистый вид : «Брат братом помогает». В XIV-XV веках мистические идеи исихастов получили широкое распространение на Балканах. Русь была не подготовлена к восприятию учения исихастов в момент его возникновения. Но столетие спустя положение переменилось.

 

Иосиф Санин надеялся реформировать русское монашество, сохранив богатые процветающие монастыри. Нил звал к отказу от богатств и пустынножительству. Нищета, в его понимании, была верным путем для достижения идеала духовной жизни. «Очисти келью твою, - поучал Нил, - и скудость вещей научат тя воздержанию. Возлюби нищету, и нестяжание, и смирение». Монахам следует жить в пустынях и кормиться «от праведных трудов своего рукоделия».

 

В основной массе черное духовенство осталось глухо к проповеди Нила. Лишь немногие избранные откликнулись на его призыв. В дремучих лесах возникли скиты пустынножителей, отправившихся в Заволжье по стопам Нила Сорского. Число Заволжских старцев было невелико. Но сторонники новых идей имели важное преимущество перед традиционалистами. Паисий и его ученики пользовались покровительством монарха. Они отстаивали принципы нестяжательского жития монахов и тем самым оправдывали деяния государя в отношении новгородских монастырей и церкви. Поэтому Иван III готов был передать в руки Паисия кормило управления русской церковью. Однако поборники мистических идей исихазма не на словах, а на деле стремились к уединенной жизни и категорически отказывались прикасаться к рычагам власти. Этот принцип очень устраивал монарха т. к. давал полную неограниченную власть.

2.2 Православная церковь как вдохновитель в борьбе за независимость Руси

 

православный церковь русь орда

 

С объединением русских земель возникли исторические предпосылки для освобождения страны от ига иноземных завоевателей. Огромную роль в борьбе, вернувшей государству независимость, сыграла православная церковь.

 

После Мамаева побоища старая система господства ханов над Русью расшаталась. Великие князья Московские, пользуясь междоусобиями в Орде, не раз выходили из-под власти ханов, отказывались платить им дань или же посылали «царю» легкие «поминки», определяя их размеры по собственному усмотрению. Ахмат-хан дважды снаряжал войска, что бы добиться покорности от Ивана III. Первый его поход не увенчался успехом в 1472 году, при переправе через Оку войска татар были отбиты московскими ратниками. Хан выжидал долгих девять лет, прежде чем решился на новое вторжение. Момент он выбрал подходящий. Казалось, против России ополчились все ее соседи. С запада ей грозил войной король Казимир. Псков подвергся нападению со стороны Ливонского ордена. С юга надвинулись татары. В довершение бед в стране началась смута. Новгородские бояре, не смирившиеся с утратой вольностей, ждали благоприятного момента для выступления против власти Москвы.

 

Не медля ни дня, Иван III направил наследника сына Ивана Ивановича - с полками в Серпухов. Основанный братом Дмитрия Донского Серпухов располагал превосходными укреплениями и надежно прикрывал подступы к Москве с юга. Пока Орда маячила в степи поблизости от Дона, Иван III успел собрать немало сил. Независимость от Москвы сохранили лишь Тверь, Рязань и Псков. Но и они подчинились приказам из Москвы. Великий князь из-за смуты должен был держать огромные силы в Новгороде, опасаясь боярского мятежа. В условиях начавшейся феодальной смуты любой из московских городов мог подвергнуться нападению со стороны мятежных удельных войск. Пока не минула смута, великий князь мог лишь частично использовать городские ополчения для обороны южных границ.

 

Узнав о движении Орды на северо- запад, Иван III велел сыну и воеводам перейти из Серпухова в Калугу, чтобы прикрыть подступы к столице со стороны Угры. 30 сентября великий князь вернулся в Москву для совета и думы с боярами и высшим духовенством. Согласно отчету официальной летописи, Иван III пробыл в Москве четыре дня, чтобы город «окрепить» и подготовить его к осаде. Духовенство, дума и население умоляли государя «великим молением, чтобы стоял крепко за православное христьянство противу безсерменству».[6]

 

Начавшись во второй половине дня 8 октября, ожесточенные бои на переправах через Угру продолжались четыре дня. Известия об ожесточенных боях на Угре, по-видимому, застали Ивана III в пути. Вместо того, чтобы поспешить к месту сражения, великий князь остановился лагерем «на Кременце с малыми людьми, а ратных людей всех отпустил на Угру.

 

После завершения боев на переправе началось знаменитое «стояние на Угре», продолжавшееся целый месяц. В дни стояния Иван III решил проявить хитрость и вступил в мирные переговоры с Ордой. Он хотел выждать время до подхода удельных полков. Пока Орда стояла на Угре, то разграбила в поисках продовольствия близлежащие литовские земли, что обернулось бедой против самого Казимира, который спровоцировал нападение Орды на Русь. Русские полки обороняли Угру, пока в том была необходимость. С Дмитриева дня зима вступила в свои права, «и реки все стали, и мразы великыи, яко же не мощи зрети». Угра покрылась ледяным панцирем. Теперь татары получили возможность перейти реку в любом месте по всей границе от Калуги до Опоковна. Орда могла прорвать боевые порядки русской армии, растянувшиеся на десятки верст. В таких условиях в окружении Ивана III обострились разногласия. Одни его советники предлагали без промедления отступить к Москве, а если понадобится, еще дальше -на север. Другие требовали решительных действий против татар.

 

В Москве с нетерпением ждали известий о сражении с неприятелем и разгроме Орды. Вместо того столица узнала о мирных переговорах с Ахмат-ханом и готовящемся отступлении русских войск с Угры. Весть произвела тягостное впечатление на столичное население, и митрополит Геронтий созвал священный собор, чтобы укрепить воинство для одоления поганых. В послании Ивану III от 13 ноября 1480 года Геронтий «купно» с Вассианом Ростовским и прочим духовенством писал, что «соборно» благословляют великого князя, его сына Ивана, братьев Андрея и Бориса, бояр и всех воинов на ратный подвиг. Митрополичье послание было выдержано в торжественном, велеречивом стиле, и из него невозможно было понять, что встревожило отцов церкви.

 

Архиепископ Вассиан Рыло, в качестве духовника Ивана III, послал ему еще и личное послание. Вассиан превознасил заслуги государя, хвалил его доблесть во время боев на Угре, но далее в письме звучали и критические нотки. Вассиан взялся выразить общее настроение. Похваляя заслуги Дмитрия Донского, он обличал малодушие Ивана III. Смысл его слов был понятен каждому современнику.

 

Вассиан Рыло заклинал Ивана III не слушать злых советников -«духов лстивых» и давних «развратников», шепчущих в ухо державному «льстивая словеса», советующих ему не «противитися сопостатом, но отступити и предати на расхищение волком словесное стадо христовых овец». Вместе с тем духовник выражал крайнюю тревогу по поводу начатых Иваном III мирных переговоров с «бесерменином Ахматом». В Москве, видимо, были плохо осведомлены о целях и характере мирных переговоров, затеянных Иваном III. Рисуя образ князя, смиренно молящего Орду о мире, архиепископ впадал в риторическое приувеличение, далеко отклоняясь от истины.

 

Вассиан не долго прожил после описанных событий. Его послание Ивану III оказалось последним заветом. На современников письмо святителя произвело огромное впечатление своей смелостью, пафосом и литературными красотами. То, что духовник был благожелателем великого князя, ни у кого не вызывало сомнений. Все это объясняет, почему письмо Вассиана оказало огромное влияние на формирование летописной традиции.

 

Версию Вассиана приняли летописцы самых разных направлений, хотя каждый дал ей свое истолкование. Ростовский летописец, как и официальный московский, одинаково считали, что Иван III отвел полки от Угры из страха перед татарами, но вину за отступление возлагали на злых советников. Великий князь приказал «отступити» к Кременцу, «боящееся татарьского прехождения, а слушая злых человек, сребролюбец богатых и брюхатых, иже советуют государю глаголюще: поиди прочь, не можеши с ними стати на бои».

 

Московская летопись, составленная в церковных кругах в конце XV века, пошла значительно дальше ростовской в обличении великого князя. Автор летописи объединил сделанные ранее записи, дополнил их и придал им новое звучание. Слова насчет малодушия и трусости Ивана III дают летописцу повод обратиться непосредственно к письму Вассиана. Находившийся в Москве владыка узнал, что Иван III хочет «бежати» от татар, и написал ему письмо. Составитель летописи включил в свод полный текст послания, а затем прокомментировал его. Поражают, с одной стороны, песпорная осведомленность книжника и, с другой, его пристрастность.

 

Официальная летопись ограничилась тем, что глухо упомянула о дьявольских советах «Мамоновых». Церковный автор раскрыл полные имена «злых советников» и использовал случай для прямого осуждения Ивана III. Церковный автор был осведомленным человеком, и, если отбросить его навязчивое стремление оклеветать Мамону, тогда станет ясным, что советники князя вовсе не были предателями, только и думавшими о том, чтобы выдать христиан басурманам. Просто они считали, что личное участие Ивана III в боях с татарами сопряжено с неоправданным риском. В случае пленения Ивана III Москву могли захватить либо татары, либо мятежные удельные князья.