Семья в конце XIX - начале XX века

 

Продолжали следить  за сохранением своей веры старообрядцы, но молодежь ради создания семьи с  любимым юношей или с любимой  девушкой иногда отступала от заветов старших. Больше податливости в вопросах изменения веры проявляли девушки. По документам, составленным в Верх-Алейской церкви, за время с 1888 по 1910 г. в православие перешли из единоверия 10 девушек и 4 мужчины, а одна девушка покинула стариковскую секту. Варвара Васильевна Пичушина (1908 г. р.) из с. Волчно-Бурла рассказала о том, как сложно складывались судьбы ее и родителей из-за различий в религиозных взглядах старшего поколения. Ее отец, рожденный в православной семье, выбрал в невесты староверку. Юноша поменял веру, так как иначе девушку за него замуж не выдавали. Варвара Васильевна родилась в семье беспоповцев поморского толка. Ее сестра Дуня вышла замуж за старовера, а Варвару посватал православный парень. Снова встал вопрос о выборе. "И стали, - вспоминала она, - перед замужеством крестить меня в их веру".

Заселялась Сибирь тремя  способами. Во-первых, правительство  неоднократно пыталось осуществлять административный перевод сюда "на вечное житье" крестьян и ремесленников из городов  и уездов Европейской России. Внимание правительства было обращено именно на эти категории населения по вполне понятной причине: требовалось спешно организовать обеспечение первых колонистов всем необходимым, особенно продовольствием. Уже в 1590 г. в Сибирь отправили 30 крестьянских семейств из Сольвычегодского уезда. В 1592 г. с воеводой П. Горчаковым были посланы в устроенный им г. Пелым крестьяне из Пермской и Вятской областей. В 1600 г. при устройстве пашни под Туринском были поселены выходцы из Казани. Однако от подобных переводов быстро пришлось отказаться ввиду их малой эффективности: переселенцы часто не справлялись с трудностями, вызванными коренной ломкой их хозяйства. Гораздо большее значение имел государственный перевод в деле комплектования служилых людей.

 

Другим способом колонизации  была ссылка сюда всех неугодных властям  людей. Среди них были, разумеется, не только уголовные преступники, но и участники казачьих, крестьянских и городских восстаний, во множестве  происходивших по всей стране в XVII в., а также военнопленные "иноземцы". Но и ссылка не имела сколько-нибудь серьезного влияния в деле увеличения крестьянского населения Сибири. Значительная доля ссыльных поступала на военную службу, а попадавшие в крестьяне, не имея достаточных навыков для работы на пашне, предпочитали бежать. Поэтому ссылка опять-таки сыграла заметную роль в комплектовании служилого населения Сибири, но не крестьян.

Наконец, третьим (и наиболее массовым) способом было вольное переселение. Уже в конце XVI в. в Сибири появились первые русские переселенцы, пришедшие сюда добровольно. Правительство Бориса Годунова даже предписывало первым сибирским воеводам "пашенных и посадских людей призывать… и на подмогу им давати из государевой казны деньги и хлеб…". Хотя среди вольных переселенцев встречались и нелегальные, т. е. беглые, отправлявшиеся сюда без разрешения властей, правительство, заинтересованное в скорейшем заселении и освоении Сибири, долгое время не предпринимало никаких попыток ограничить этот процесс. Только со второй половины XVII в. появляются указы, требовавшие беглых крестьян в сибирские города не пропускать и на пашню не селить, на дорогах устраивают заставы, проводят розыски и т. д. Правда, местные власти, не желая терять драгоценные рабочие руки, часто спускали такие дела "на тормозах".

Основной поток переселенцев в Сибирь шел из северных районов  Европейской России - Поморья. Практически  в любой сибирской области  выходцы оттуда составляли большинство  русского населения. Немалым количеством  людей было представлено и Поволжье. Жители же других районов Московского государства в XVII в. попадали в Сибирь редко, да и то почти исключительно в качестве ссыльных или беглых. До 1660-1670-х гг. еще преобладал колонизационный поток извне, но уже в последней четверти XVII в. цифры естественного прироста русского населения в Сибири начинают преобладать над численностью переселенцев. В это же время окончательно определяется статус и состав тех социальных групп, которые здесь были представлены, а именно: служилые люди, промышленники, крестьяне, посадские и "гулящие люди".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Крестьянский  брак и семейные обряды

Изучение свадебного обряда сибирских крестьян в конце XVIII – XIX в. важно не только для воссоздания  картины народного быта, выявления  характерных черт общественного сознания сибиряков, но и для уяснения этнокультурных связей русского населения Зауралья с жителями Европейской России.

Подобно свадебной обрядности крестьян европейской части страны¹, сибирская сельская свадьба конца XVIII – XIX в. делилась на три основных периода: досвадебный, собственно свадебный и послеева-дебный. Каждый из них в свою очередь состоял из отдельных законченных частей. Число, последовательность, а иногда и содержание этих частей различались, в зависимости от конкретных обстоятельств: территории, времени и формы («добром» или «убегом») заключения брака.

Во всех случаях свадебный  обряд, как и в Европейской  России, начинался со сватовства.

Однако с середины XIX в. в ряде мест ситуация изменилась: сватать стали преимущественно родственники (иногда родители) жениха или невесты, да и сам обряд сватовства упростился. Видимо, сказалось влияние «беглых свадеб». По утверждению наблюдателей, с середины XIX в. «добром» заключались лишь немногие браки, остальные — «убегом». А при браке «убегом» естественным становилось желание жениха привлекать к «заговору» — в частности на роль сватов — лишь наиболее близких людей, прежде всего родственников. Иногда свахой соглашалась стать родственница невесты. Она могла «без подозрительств» со стороны родителей невесты «зазвать» последнюю к себе в гости и здесь вести переговоры. Внедрению в быт обычая возлагать сватовство при браке «убегом» на родственников благоприятствовало то обстоятельство, что от таких сватов не требовалось знание всех тонкостей поручаемого дела; они должны были лишь уговорить девушку бежать из родительского дома.

При свадьбе «убегом» ритуал сватовства сводился к тому, что сваха «советовала» девушке  «выттить замуж» за определенного человека а «хвалила при том ево состояние»². Иначе проходило сватовство «добром». В этом случае сваха строго соблюдала «все необходимый для успеху в таком случае условия». Входя на крыльцо дома невесты, она непременно ступала на первую ступеньку правой ногой и произносила при этом определенную заклинательную формулу. Через порог сваха также переступала сначала правой ногой. Это связано и с давней суеверной неприязнью к левой стороне, которая будто бы обещала неудачу в задуманном, и с особым представлением о пороге: под ним мог обитать домовой (хранитель домашнего очага).

Войдя в избу, сваха  усаживалась на переднюю лавку непременно под матицей (бревном, поддерживающим потолок). Это условие соблюдалось  при сватовстве и в Европейской  России. «Как же. не под матицу сесть,—  говорили сибиряки,— ведь под матицу не сядешь, так и в семье связи и ладу не будет»³.

При успешном сватовстве назначался день рукобитья — сговора. Обычай этот — общий для всей России⁴. Рукобитье происходило в доме невесты, на него обычно приглашали только ближайших родственников с обеих сторон и сватов.

Наконец, родители невесты  зажигали перед иконами восковые свечи; отцы, «невестин и женихов», подавали друг другу правые руки,«покрыв  их платком»,а «сватовщик разнимал у них руки. Во всех случаях заканчивалось  рукобитье угощением и пением «приличных» песен. Когда брак совершался «убегом» или сваталась вдова, все рукобитье состояло в соединении рук жениха и невесты⁵. Позднее эта традиция стала распространяться и на свадьбы, совершавшиеся «добром».

Архивные материалы  подтверждают, что выдать дочь замуж после «рукобитья» за другого жениха — означало, по мнению крестьян, поступить «воровски».⁶

Местные власти в таких  случаях руководствовались обычным  крестьянским правом и призывали  виновных к ответу. Любопытно, что  даже выдача девушкой «тайному» жениху символического задатка — платка — при ее последующем отказе бежать из дома считалась достаточным основанием для обращения в официальный суд.

При браке «убегом» после  рукобитья (с выдачей невестой задатка  жениху) вскоре следовало венчание. Когда же свадьба совершалась «добром», вслед за рукобитьем следовало «смотренье»⁷.

С. Гуляев определяет смотренье  как «торжественное обоюдное представление  жениха и невесты будущим родственникам». Можно, однако, утверждать, что смысл  обряда — в «смотрении» женихом  невесты⁸.

После «смотренья» обе  стороны деятельно готовились к  самой свадьбе, варили пиво, запасали «разныя кушанья», мыли избы. Подруги  невесты, гостившие в ее доме от рукобитья  до венчания, шили приданое, пели «разный  свадебныя песни». Сама невеста проводила это время «в слезах и вытье».

Расплетание косы входило  в обряд прощания невесты с  девичеством, - замужние женщины заплетали  волосы в две косы.

Появление сына или дочери было радостным событием для земледельцев.

За месяц или два  перед родами приглашалась бабка, которая, «правила» у беременной живот⁹. Следует отметить, что сибирские «бабки» не только легко определяли наличие беременности, но и пол будущего ребенка. Когда наступало время родов, женщину одевали в чистую рубаху, снимали с нее серьги и кольца – по представлению крестьян, они связывали магическую силу, присущую заклинаниям и молитвам. Роженица «прощалась» (просила прощения) со всеми домашними; удаляли из дома тех, «относительно которых предполагается, что они «тяжелы на роды», т. е. в присутствии которых родильница долго мучается и не может разрешиться»¹⁰. Роженицу и ребенка обязательно обмывали в бане.

Когда ребенка впервые  укладывали в колыбель, совершался ряд магических действий, имевших  целью повлиять на формирование в  будущем у него определенных черт и свойств. Мальчику под перинку клали лучок со стрелкой и кусок хлеба (чтобы был хорошим промысловиком и земледельцем), а девочке — пряслице с веретеном (чтобы была работящей домохозяйкой). Кроме того, в колыбельку прятали камень — в надежде, что ребенок будет «крепок как камень»¹¹.

Вслед за тем следовал обряд церковного крещения. Данные метрических книг свидетельствуют, что между рождением и крещением  могло проходить как 9 – 10 дней, так  и 5 – 7 месяцев. Зависело это от разных причин, прежде всего имело значение расстояние до приходской церкви.

За крещение плату  священник получал от отца ребенка, иногда эти расходы оплачивал  кум – крестный отец новорожденного. Кум же приготовлял для «возложения  на младенца» медный крест на красной  бумажной или шерстяной нитке. Кума – крестная мать – покупала 2 – 3 аршина холста или рубашку для ребенка (то и другое называлось «ризками»), иногда ситцу или платок.

После церковного крещения, следовали крестины - обряд принятия новорожденного в семью. Как правило, кроме восприемников на крестины приглашались лишь члены семьи и бабка-повитуха. Но могли присутствовать при этом и «посторонние гости» — из близких знакомых. Гостей угощали вином. Обязательным элементом праздника была «крестинная каша» — ритуальное обрядовое блюдо, известное и в других районах дореволюционной России. Бабка-повитуха ставила кашу на стол и подносила восприемникам по рюмке вина, а они дарили ей «на кашу» по 1 – 3 коп. серебром. Бабка кланялась им до земли. Затем она подносила вино, отцу новорожденного, получая и от него «на кашу» несколько медных монет. Закусывали вино кашей. После крестин следовало угощение родителей новорожденного и бабки-повитухи в доме крестных.

«При выборе имени, –  пишет И. Я. Неклепаев, – стараются  давать имена отца или деда –  мальчикам, чтобы, ребенок, когда вырастет, мог помнить свой род и чтобы в один день быть именинником отцу и сыну. Вообще более норовят давать имена своих родственников, чтобы эти имена переходили из рода в рода и не забывались в нисходящем потомстве».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение

 

Общественное мнение контролировало выполнение отдельными семьями родильно-крестильных и  похоронно-поминальных ритуалов, хотя непосредственное участие деревенского «мира» в них не было столь большим, как и свадебных обрядах. Вообще эти ритуалы отличались скромностью и лаконичностью. Рождение и смерть для крестьян — более заурядные жизненные ситуации, чем создание новой семьи. Отсутствие необходимых средств поневоле заставляло отмечать их без особого размаха.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Литература

 

1. Миненко Н.А. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII – первой половины XIX в.). Новосибирск, 1979. С. 241.
2. Лебедева А.А. Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII – начала XX в. М., 1979.
3. Зверев В.А. Внутрисемейные отношения у русских крестьян Сибири конца XIX – начала XX в. // Крестьянство Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. Новосибирск, 1981. С. 86.
4. Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII – первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975. С. 132.